Последний приют поэта (о Лермонтове)
Информация - Культура и искусство
Другие материалы по предмету Культура и искусство
им свежим румянцем проступает на ланитах юной красоты; тут была и какая-то мощь, горделиво владевшая собой и свободно подчинявшая идее своенравные порывы свои; тут была и эта оригинальность, которая в простоте и естественности открывает собою новые, дотоле неведомые миры, и которая есть достояние одних гениев; тут было много чего-то столь индивидуального, столь тесно связанного с личностью творцатАж Тут нет лишнего слова, не только лишней страницы; все на месте, все необходимо, потому что все перечувствовано, прежде чем сказано, все видено, прежде чем положено на картинутАж
Последнее свое стихотворение Лермонтов назвал Пророк:
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья;
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.
Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром божьей пищи;
Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.
Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!
Когда, в какие дни и часы написано это стихотворение? Вначале запись сделана карандашом, как раздумье, как доверенные бумаге мысли. Потом оно переписано чернилами. Может быть, это было уже в последние дни перед дуэлью? Ведь после этого поэт больше ничего не написалтАж В альбоме Одоевского остались чистыми 228 страниц!
Пророк итог недолгой жизни Лермонтова и совсем краткой его литературной деятельности.
Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.
завещал Пушкин.
Следуя этому завету, 22-летний Лермонтов начал поэтическое поприще обличением великосветских убийц своего великого учителя.
Стихотворение Смерть поэта прозвучало по всей России, как колокол на башне вечевой. Череiур вольнодумное, по мнению даже некоторых расположенных к поэту лиц, оно зажигало сердца людей гневом и ненавистью к палачам свободы.
За смелое выступление Лермонтов поплатился ссылкой. Своего оружия поэт, однако, не сложил. И не только не сложил, а беспрерывно оттачивал его. И вот итог новые ссылки... смертный приговор.
Лермонтов трезво оценивал действительность, но изменять своего трудного пути не собирался. Почти перед самой дуэлью он говорил о задуманных больших работах.
За несколько дней до дуэли в Домик зашел товарищ поэта по пансиону и московскому университету Николай Федорович Туровский.
...Увлеченные живою беседой, мы переносились в студенческие годы, записал в своем дневнике Туровский. Вспоминали прошедшее, разгадывали будущеетАж Он высказывал мне свои надежды скоро покинуть скучный юг.
А как горячо беседовал поэт с профессором Дядьковским об английском материалисте Бэконе, о Байроне.
Кто бы из товарищей, постоянно бывавших в Домике, поверил, что Мишель, всегда такой веселый, добрый, ласковый, часто насмешливый, способный прямо-таки на детские шалости, живет такой сложной внутренней жизнью? Что ему и больно, и трудно? Ну, а если он так сказал, значит, так и было: он никогда не лгал ни в жизни, ни в искусстве. Только чувства свои и настроения поэт глубоко прятал даже от дружески расположенных к нему лиц. Лишь случайно подсмотрел чрезвычайно мрачное лицо поэта один из кавказских его знакомых, встретив на улице Пятигорска незадолго до дуэли.
На Кавказе, так им любимом и так прославленном, Лермонтову, в условиях ненавистной военщины, нечего было ждать. Поэт понимал это и все-таки не переставал надеяться.
В последнем письме, написанном в Домике за две недели до поединка, Лермонтов писал бабушке: То, что Вы мне пишете о словах г(рафа) Клейнмихеля, я полагаю, еще не значит, что мне откажут отставку, если я подам; он только просто не советует; а чего мне здесь еще ждать?
Вы бы хорошенько спросили только, выпустят ли, если я подам.
Так и не узнал поэт, последнее распоряжение царя, которое обрекало его на неизбежную гибель.
V
Некоторые свидетели последних дней жизни поэта уверяли, что Верзилины устроили 13-го июля для Лермонтова и Столыпина прощальный вечер: друзья перебирались в Железноводск. Там для них уже была приготовлена квартира и взяты билеты на ванны.
Падчерица генерала Верзилина, Эмилия Александровна, впоследствии вышедшая замуж за троюродного брага Лермонтова Акима Павловича Шан-Гирея, сохранила в памяти все подробности этого вечера. Да и можно ли было забыть то, что явилось прелюдией к трагическому концу поэта?
Эмилии Александровне приходилось несколько раз выступать в печати с рассказом об этом вечере. А сколько раз она рассказывала о нем в той самой комнате, где все происходило! Сидела она на том же диване, на котором сидела с Лермонтовым.
Вот ее рассказ:
13 июля собралось к нам несколько девиц и мужчин и порешили не ехать в собран