Geum.ru

Фельдштейн Г. С. Психологические основы и юридическая конструкция форм виновности в уголовном праве Москва, товарищество типо-литографии Владимир Чичерин, 1903 г

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   43
*(722). Но ощущением и восприятием (Wahrnehmung) не даны, конечно, еще все формы нашего сознания. В порядке постепенно всевозрастающей сложности Штейнталь вслед за восприятием помещает представление. Это последнее, думает наш психолог, является средней ступенью в процессе развития нашего познания между восприятием и тем, что называют понятием. Термином представления Штейнталь стремится, вообще, охарактеризовать ту ступень, на которой наше сознание постепенно возвышается до различения свойств вещи и приближается к понятию *(723). Представление, с точки зрения Штейнталя, является как бы изображением (Darstellung) содержания понятия пред лицом нашего сознания. Представление поэтому, думает Штейнталь, выступает как бы в роли языка, в широком смысле этого слова, и им "является каждый доступный пониманию фактор, поскольку он является предметом психологического исследования" *(724).

Наши ощущения и восприятия предметов, допускает Штейнталь, сливаются воедино и образуют самые разнообразные психические соединения. Душа наша создает себе этим путем, в зависимости от внешних раздражений, целый мир душевных объектов. Эти последние оставляют известные следы в нашей психике и после того, как действие на душу данного объекта прекратилось. Но между душевными образованиями или формациями, которые возникают в зависимости от многочисленных условий, устанавливается в результате известное механическое соотношение, проявляющееся в процессах изоляции отдельных психических образований, а равно их дальнейшего комбинирования и слияния. Во всех этих процессах огромную роль играет упражнение и привычка в том смысле, что ассоциируются те формации, которые наиболее часто следовали друг за другом и проч. *(725). За психическими образованиями нашего духа, другими словами - за группами представлений и отдельными представлениями, Штейнталь признает не подлежащую сомнению способность апперцепировать, обусловливающуюся двумя обстоятельствами: во-первых, тем, что группы представлений вообще легко воспроизводятся, и, во-вторых, в частности тем, что они воспроизводятся уже в тех комбинациях, когда одно какое-нибудь предшествующее или последующее представление входит в состав той или другой группы представлений *(726). В пояснение этого прибавим, что Штейнталь разумеет под репродукцией тот процесс, когда восприятие определенной вещи сообщает свою сознательность тому имеющемуся в душе психическому содержанию, которое является результатом прежнего восприятия того же объекта *(727). В такой способности представлений наших воспринимать новые представления Штейнталь видит силу представлений. "Так как представления, замечает он, не имеют другой задачи, кроме апперцепции, то мы обозначаем их способностью восприятия (Apperceptkms-Macht) только степень проявления их сущности" *(728). Не все представления и не все их группы обладают в одинаковой степени способностью апперцепировать, способностью воспринимать. На вопрос о том, чем обусловливается такая способность представлений, Штейнталь отвечает следующим образом. Одним из важнейших условий относительной силы групп представлений является "интерес", или, другими словами, готовность (Веreiwilligkeit) группы представлений к апперцепирующей деятельности. "Интерес", в смысле Штейнталя, влияет, с одной стороны, на то, что подлежит апперцепции, и с другой, решает вопрос о том, чем, при помощи каких представлений надлежит апперцепировать в данном случае *(729). "Интерес" действует при помощи возбуждения нашего внимания и сводится к ожиданию удовольствия (Behagen) от реализации действия (Bethatigung). Удовольствие, ожидаемое в будущем, обусловливает, таким образом, готовность представлений для апперцепирования в известном направлении *(730). Готовность той или другой группы представлений служить целям апперцепции обусловливается, с точки зрения Штейнталя, неполным раздражением этой группы представлений. Каждый элемент готов, таким образом, к тому, что Штейнталь называет репродукцией, на тот конец, когда он получает такое прибавление к своей силе, которую он в данный момент истрачивает в борьбе против других элементов, когда он получает, повторяем, такое прибавление, которое помогает ему оттеснить другие элементы и сделать их бездеятельными. Только тогда группа представлений подымается с полной силой и готовность данной группы апперцепировать реализуется. Группа представлений при этом, которая перешла в такое состояние готовности апперцепировать, является более сильной, чем всякая другая группа, даже из тех, которые, будучи взяты сами по себе, сильнее ее *(731).

Вместе с тем как Штейнталь переходит к двигательной силе представлений, мы наблюдаем, что психолог этот начинает останавливаться на характеристике второй коренной особенности нашей психики, которая сводится, с точки зрения Штейнталя, к способности давать повод к движениям вовне. Возможность такой реакции обусловливается, наравне с способностью воспринимать движения извне, тем обстоятельством, что, с точки зрения физиологической, должно различать нервные волокна чувствительные и двигательные.

Остановившись на характеристике различных классов тех движений, которые являются результатом толчка из центра, движений, следовательно центробежных, Штейнталь переходит, наконец, и к тем из них, которые он считает возможным называть именем волевых. При этом выясняется, что Штейнталь понимает под волей и стремлением только известное отношение представлений движения к другим представлениям и чувствованиям *(732). Когда мы думаем, полагает Штейнталь, что на случай наличности воли мы имеем дело с особенным проявлением энергии, которая является совершенно отличной от процесса представления и чувствования, то это ошибка. То, что мы называем волей, есть главным образом действие удовольствия от ожидаемого результата предпринятой деятельности, сознание известного запаса сил и представление известных двигательных чувствований *(733).

Каждому представлению движения, думает Штейнталь, присуща известная двигательная сила, и уже само по себе такое представление возбуждает соответственный нерв и мускул. Представление движения не что иное, как, сознанием воспринятое и в сознание переданное движение *(734). Представление - это тот психический результат, который вызван движением, и объектом его является, в свою очередь, движение. Представления имеют непосредственную двигательную силу, и отсутствие движения в некоторых случаях указывает только на то, что данное со стороны нервного центра возбуждение подвержено, почему бы то ни было, задержке. Мы можем себе представлять движения без того, чтобы их в действительности производить. Но мы не должны этому удивляться больше, чем тому, что мы представляем себе иногда вещи, которые в данный момент отсутствуют. Очевидно, что и на случай отсутствия движения при представлениях в некоторых случаях мы имеем дело с такими комбинациями, когда известные соединения представлений тормозят реализацию тех движений, которые связаны с представлениями *(735). Задержками представлений в их проявлениях в форме движений являются, таким образом, не, как утверждают некоторые, какие-нибудь особые феномены - волевые или другие, но только другие представления.

Вместо воли должно быть, думает Штейнталь, подставлено представление. Без представления воля немыслима, и с этим согласны все. Некоторые принимают, однако, что для процесса хотения одного представления недостаточно, что к нему нужно присоединить еще нечто для того, чтобы иметь право говорить о представлении волимом. Но понятие представления волимого есть, с правильной точки зрения, только такое представление, в котором заключается известная моторная сила. Эта же последняя, с точки зрения Штейнталя, не есть что-либо такое, что к самому представлению присоединяется и что не относится к самой сущности представления. Когда мы хотим плавать, поясняет примером свою аргументацию Штейнталь, то имеем, с правильной точки зрения, только следующее: "Представление плаванья стремится к соединению с ощущением и чувствованием воды, а равно с теми ощущениями, которые возбуждают движения, предполагаемые плаваньем" *(736). Эта сила стремления целого ряда представлений к апперцепированию, к cоединению с другими ощущениями, обозначается некоторыми как особое волевое возбуждение. Но точка зрения эта, по мнению Штейнталя, как мы уже видели, не выдерживает критики *(737). Процесс воли психолог наш сводит исключительно к тому, что в этих случаях осуществляется та группа представлений, которая, в смысле своей способности апперцепировать, является наиболее сильной *(738).

Если резюмировать в двух словах волевую теорию Штейнталя, то придется сказать, что волевые действия, по Штейнталю, являются, в сущности, представлениями движения. Эти же представлении, в свою очередь, являются такого рода центральным возбуждением, которое передается двигательным нервам, его проводящим и реализующим.

Если мы сравним теорию Гербарта и Дробиша с доктриной Штейнталя, то должны будем признать, что последняя стоит неизмеримо выше своих образцов. Пользуясь результатами, которые дала уже в эпоху появления книги Штейнталя физиологическая психология, ученый этот делает вполне серьезную попытку исчерпать состав нашего душевного богатства элементом познавательным.

Нам кажутся, правда, несколько спорными те различия, которые старается установить Штейнталь между ощущениями, восприятиями и представлениями, мы не согласны и с другими деталями учения этого психолога, но должны признать, что то верное, что мы могли констатировать в гербартианстве, получает новое подтверждение в наших глазах в доктрине Штейнталя.

Разлагая наше душевное богатство на представления и сводя к борьбе их и победе какого-нибудь одного представления над другим процесс воли, Штейнталь остается типичным гербартианцем. Его великое преимущество перед Гербартом сводится, однако, к тому, что он не ограничивает уже, подобно своему учителю, содействие физического психическому "резонансом" тела и ставит на прочную почву вопрос о том, каким путем отдельные представления достигают своей реализации. Повторяем, мы не настаиваем, что эти утверждения Штейнталя свободны от ошибок, но отмечаем только то, что он вступает на правильный путь объяснения процесса реализации наших представлений вовне. Довольно много веских возражений было сделано в психологической литературе Штейнталю, между прочим, по поводу того, что ошибочно в объяснении явлений нашего сознания и воли исходил из предположения, что в человеке функционируют центростремительные и центробежные нервные волокна, существование которых не может быть строго доказано. "Самое большее, что можно утверждать, замечает вдобавок один из критиков Штейнталя, проф. Кюлпе *(739), это то, что центростремительные нервы суть пути, которыми внешние раздражения до нас достигают, а центробежные нервы являются средством, при помощи которого проявляются вовне внутренние процессы. Но это обстоятельство не дает нам еще права предполагать, что представления образуют собой как конечное звено чувственного раздражения, так и начальное звено двигательного возбуждения, и что мы поэтому не можем говорить в последней комбинации об особом феномене воли".

Возражения, направленные против существования центростремительных и центробежных токов в нашей нервной системе, в самое последнее время теряют под собой всякую почву. Что же касается того соображения, которое высказывает проф. Кюлпе, полагающий, что в наших душевных движениях существует еще самостоятельный волевой элемент, то, кроме тех доводов, которые были уже нами приведены в целом ряде замечаний, оброненных в разных местах, мы заметим, что, с точки зрения самонаблюдения, можно говорить только о представлениях.

Усматривать элемент воли в комбинациях, о которых говорит Кюлпе, является, в сущности, попыткой преобразования апперцепции в духе гербартианцев, апперцепции в качестве способности представлений стремиться к соединению с другими психическими элементами в апперцепцию вундтовскую *(740). С точки зрения этой последней, элемент воли проявляется самым реальным образом в изменении порядка и интенсивносги познавательных феноменов. Мы видели в своем месте, что вундтовская апперцепция, по своей сущности, сводилась к влиянию воли на представления и в результате такого влияния отдельные познавательные элементы перемещались из Blickfeld в Blickpunkt нашего сознания. Такая конструкция ядра волевого элемента оставляет, однако, многое недосказанным. Она не объясняет собственно, к чему сводится роль воли. Воля в таком построении выступает как совершенно обособленно стоящая и господствующая над представлениями сила, которая определяет собой жизнь представлений, как сила, которая свободно избирает то или другое представление для того, чтобы переместить его из Blickfeld в Blickpunkt. Но без материала представлений, как необходимого субстрата, воля оказывается совершенно бездеятельной, оказывается волей, которая ничего, в сущности, не хочет; она только тогда получает какое-либо содержание, когда соприкасается с каким-нибудь представлением и получает от этого последнего право на существование.

Тот механизм представлений, которому дает новое объяснение Штейнталь, заимствуя у Гербарта только общую идею, находит себе различные формы выражения и в учениях других гербартианцев.

Весьма популярным и своеобразным представителем идей гербартианства в наши дни является Фолькманн *(741). Доктрина этого психолога стоит, однако, по нашему мнению, несколько ниже конструкции Штейнталя, считающейся с новейшими выводами физиологической психологии.

Основной единицей нашей психической жизни является, и с точки зрения Фолькманна, представление. Для выяснения того, однако, что под этим термином понимает наш психолог, нам нужно осветить ту роль, которую отводит Фолькманн в нашей психической жизни ощущению - Empfindung. В этом последнем Фолькманн видит то состояние, которое наблюдается в нашей душе под влиянием воздействия на нее раздражения извне *(742). Ощущение вызывается раздражением соответственных нервов и, по терминологии Фолькманна, является самоощущением души, является состоянием, которое душа развивает из самой себя, будучи побужденной к этому извне *(743). Ощущение вместе с тем, однако, ранняя по времени стадия представления. "Ощущением, замечает Фолькманн, мы называем представление от момента его возникновения до его первого затемнения *(744) *(745). Термин представление означает, таким образом, у Фолькманна не образы внешних объектов, не какие-нибудь сложные образования, но самые простые психические состояния, получающиеся в результате взаимодействия души с окружающей ее действительностью. Такого рода представления являются сознательными, поскольку в них заключается известная степень актуальной энергии и, параллельно с этим, определенная ясность. Сам Фолькманн видит в конечном результате в представлениях такое состояние души, в котором она проявляет свое противоположение тому реальному, с которым она находится в посредственном или непосредственном соотношении *(746).

Деятельность ощущений и представлений, в качестве элементов нашего сознания, представляется Фолькманну прежде всего под формой того, что он называет внутренним восприятием и апперцепцией. Первое имеет место в тех случаях, когда наши представления становятся в более близкое отношение к нашему "я" и в связи с этим кажутся нам чем-то таким, что входит в наше "я" *(747). Что касается апперцепции, то она является слиянием новой изолированной массы представлений с другой, более старой, массой *(748). Этими апперцепирующими массами представлений могут являться, замечает Фолькманн, разные сводные представления (Gesammtvorteliungen), повторeния их, остатки противоположных представлений и прочие самые разнообразные ряды представлений *(749).

Обратной стороной апперцепции, т.е. восприятия прежними группами представлений представлений новых, является затемнение некоторых представлений, которое неравносильно, однако, их уничтожению и вызывается той задержкой, которую оказывают одни представления на другие. Появление какого-нибудь представления снова в сознании, после его затемнения, Фолькманн называет репродукцией *(750).

Процессом борьбы представлений Фолькманн объясняет и чувствования, и волю. Чувствование, думает этот психолог, не есть представление, но есть только сознавание степени напряжения процесса представления *(751). Это напряжение есть, в свою очередь, то состояние, которое вызывается задержкой представления или освобождением его от этой задержки. В связи с этим чувствование является неудовольствием или удовольствием *(752) и сила чувства обусловливается степенью интенсивности напряжения процесса представления *(753). Простейшим условием возникновения чувствования, по мнению Фолькманна, выступает наличность, как он выражается, двух одновременных и противоположных ощущений *(754).

Различными перипетиями, которым подвергаются представления, объясняет Фолькманн и явления воли. Предметом желания, говорит этот психолог, т.е. тем, что желается, является всегда представление, так как душа наша не знает ничего, кроме представлений, и стремление в пределах нашей души может быть направленным только на представление *(755). Могут, правда, думает Фолькманн, возразить, что вряд ли на случай желания мы имеем дело с одним только представлением, так как это последнее мы имеем и в тех комбинациях, где нет речи о желании. Это возражение Фолькманн старается, однако, устранить следующим соображением. Представление в тех случаях, когда мы его не желаем, мы имеем только в форме репродукции *(756), в случаях желания в форме ощущения *(757). То, что мы называем стремлением - Streben, думает Фолькманн, направлено на воспроизведение более высокой степени живости, ясности или полноты представления. Но как же объяснить, каким образом при помощи стремления достигается прояснение сознания, спрашивает Фолькманн, и дает на это следующий ответ. Стремлением, вообще, называют такую деятельность, которая направлена на достижение результата, в воспроизведении которого она встречает препятствия. С такого рода деятельностью мы имеем случай прежде всего, встретиться при деятельности задержки, при помощи которой действительное представление (представливание) превращается в стремление представлять, а равно встречаемся в чувствованиях, которые возникают из противостремления незадержанного процесса представления против своей задержки (aus dem Widerstreben des noch ungehemmten Vorstellens gegen die Hemmung). Оба эти случая проявления стремления не удовлетворяют, однако, тем требованиям стремления, о которых мы говорили выше. Представление задержанное не есть действительное представление, а действительное представление в сфере чувствований достигает сознательности не в качестве стремления *(758). Желание проявляется как в чувствованиях, так и в представлениях, но не является третьей самостоятельной формой сознания, а таким феноменом, который с необходимостью привходит туда, где обе непосредственные формы сознания вступают в связь. Но эта последняя не должна рассматриваться как слияние, так как, вообще, невозможно слияние между представлением и чувствованием.

Фолькманн называет волей (Wollen) те комбинации, в которых к желанию присоединяется предвидение того, при помощи каких средств оно может быть удовлетворено *(759). Воля, полагает Фолькманн, в смысле сложившегося решения, может быть отложена в отношении ее приведения в исполнение. Такая суспендированная, по выражению этого психолога, воля является намерением (Vorsatz); будучи реализованной, она представляет собой действие (Handlung). Человек, имеющий намерение что-нибудь совершить, уже решился это сделать и ожидает только того, чтобы наступили те обстоятельства, которые ему необходимы для реализации его решимости. Кто от своего намерения отказывается, обнаруживает этим самым, что его решимость была неполной или стала таковой. Оставаться при намерении и не хотеть действия является, несомненно, противоречием. Действия бывают, по мнению Фолькманна, внешними или внутренними (actio Iransiens vel immanens), в зависимости от того, являются ли те изменения, в которых реализуется воля, относящимися к внешнему или внутреннему миру, и, вообще, действие, или, вернее, деяние изменяет свой характер в зависимости от того, как изменяется его арена деятельности *(760).

Не останавливаясь на критике частностей теории Фолькманна, что не входит в нашу задачу, мы заметим только, что общие принципы его доктрины остаются тем же, с которыми мы знакомились в конструкциях Гербарта и Дробиша, а потому к ним приложимы и те принципиальные возражения, которые мы сделали по поводу учений двух упомянутых выше психологов.

Выдающимся представителем гербартианства, психологом, пускающим в ход почти все аргументы, которые могут быть приведены в пользу разложения явлений нашей душевной жизни на представления, на почве, если не опытной, то логической, выступает проф. Липпс *(761).

Выставляя в пользу сведения воли на представления доводы, главным образом чисто логического свойства, Липпс не игнорирует, тем не менее, в своей системе и результатов опытной психологии. Липпс стремится, вдобавок, построить свое учение о воле, оставляя в стороне всякие метафизические предположения.

Липпс заявляет себя открытым противником всякой классификации психических феноменов и, в частности, трехчленной. Психолог этот не стремится утверждать, что психические явления, входящие в состав явлений сознания, чувствований и воли, совершенно идентичны, но полагает, что феномены эти не отделяются друг от друга пропастью *(762). Если вся область психических феноменов и могла бы быть разделена на два класса явлений в смысле представлений, возникших на почве внешнего раздражения, или класс ощущений органов чувств, и, с другой стороны, на класс реакций нашей души на ощущения, под формой чувствований и стремлений, то и такое деление не может иметь какого-нибудь принципиального значения; все те виды психической деятельности, которые входят в последний класс, могут быть, в свою очередь, охарактеризованы как ощущения чувства и стремления (Lust und Strebungsempfindungen). И чувствования и стремления, замечает Липпс, являются в такой же степени представлениями, как представление голубого цвета, представление кислого вкуса и т.д. Не подлежит спору, что чувствования и стремления являются, с одной стороны, между собой, а с другой - и с представлениями "голубого", "кислого", "твердого" столь несравнимыми, что ни в каком случае не могут быть друг на друга сведенными. Но при этом следует обратить внимание и на то, что и представления "голубого", "кислого", "твердого" по отношению друг к другу в такой же мере несравнимы, хотя и относятся господствующей доктриной к области представлений, к одному и тому же классу. Если оставаться, таким образом, последовательным, думает Липпс, то должно констатировать не три вида психической деятельности, но столько, сколько имеется групп несходных содержаний ощущений