Пятое поколение (продолжение)

Вид материалаДокументы

Содержание


Болезнь и отставка Виктора Моисеевича
Осенью 1953 года Лена пошла с семи лет в школу.
Подобный материал:
1   ...   25   26   27   28   29   30   31   32   ...   36
^

Болезнь и отставка Виктора Моисеевича


К 1952 году обстановка на военной службе у Виктора Моисеевича заметно ухудшилась.

«У них был начальник отдела медицинской службы, молодой, выпускник Военно-Медицинской Академии, еврей, между прочим. У него был псориаз. Он всегда был возбужденным, взвинченным. А подчиненные врачи, оба подполковники, все-таки в годах   Виктор и еще один старше Виктора. У него умерла жена. Осталось двое мальчишек, которые находились в Подмосковье с какой-то чужой женщиной. Начальник жил в Клину. Семья у него под боком. А эти двое   у Виктора семья в Москве, у второго врача дети в Подмосковье. Он ездил к ребятам. И начальник к каждой минуте случайной задержки прямо-таки придирался: “Как это вы не пришли вовремя?” и так далее. Второй врач был человек не очень здоровый. Как-то он утром возвращался в понедельник. Волновался, что опаздывает. Потому что этот начальник всегда рвал и метал. Врач плохо себя в поезде себя почувствовал и скоропостижно скончался. А начальник сказал: “Вот, он вечно опаздывает, вечно спешит. Вот поэтому он и умер”. Виктор очень расстроился, очень жалел этих двух ребят.

Потом у них был такой еще случай. Виктор – человек очень аккуратный. Начальник у него попросил какой-то секретный приказ. Виктор, как это требуют правила обращения с секретной документацией, говорит: “Распишитесь в получении”.   “Что ты мне не доверяешь, что ли?” Виктор: “Все равно распишитесь, что вы взяли”. Тот расписался, так нехотя. И это еще счастье. Начальник к генералу шастал с этим приказом и потерял его. Виктор у него спрашивает приказ, так как каждый секретный документ полагается ежедневно возвращать в первый отдел. Начальник в ответ: “Я тебе приказ отдал!”   “Как отдал? Не отдал”. Спорили, спорили, крепко поругались. Потом выяснилось, что сзади начальника шел офицер, друг Виктора. Он видел, как тот потерял документ, поднял и молчал. Виктор потом этого офицера спросил: “Что ты мне сразу не отдал?”   “А я хотел посмотреть, как тот себя поведет. Если бы он хоть искал и переживал. А он на тебя сваливал. Вот, я ему показал, что к чему”. В общем, начальника там недолюбливали. А Виктор с ним так и остались в контрах. Отношения были плохие.

После смерти коллеги, а, может быть, уже все вместе накопилось, Виктор очень плохо себя почувствовал с сердцем. Боли были непонятные. Потом оказалось, что это был инфаркт. Все-таки его домой в Москву привел какой-то офицер с направлением в авиационный госпиталь. Госпиталь находился в Подмосковье. Автобусом надо было ехать за Серебяный Бор, потом еще идти пешком.

Виктор пролежал в госпитале четыре с половиной месяца. Спустя два месяца уже начал было поправлялся, но случился трагический эпизод. Летчики время от времени проходят обследование в барокамерах и так далее. В госпиталь с этой целью поступил довольно молодой полковник авиации. Виктор лежал с ним рядом в одной палате. Они подружились. Полковнику назначили эту барокамеру, и из нее он не вышел. Скончался в ней. И все одно к одному. Это было тогда, когда по стране гремело “Дело врачей”lxxx и на врачей-евреев нападали. Что тут началось. Комиссия за комиссией. Бедный главврач этого госпиталя. Так его жалко. Его затрепали, затаскали: “Что же вы состояние полковника не определили?! Да как это!” Короче, врачи   вредители.

Виктору стало хуже. У него был то ли повторный инфаркт, то ли резкое ухудшение. Тогда еще нынешних лекарств не было, капельниц не было. Он уже должен был выписаться, а в результате он еще два с лишним месяца пролежал.

После смерти Сталина, в начале марта 1953 года Макс приехал в Москву. Мы вместе с ним и Леночкой навестили Виктора в госпитале. Идем обратно, уже смеркается. Это была зима или весна, уже не помню. Но еще снег. Я была в беленькой шубке. Подходим к автобусу, автобус проходит мимо. Макс, он бывает иногда очень энергичным: “Что обратно идти в госпиталь и ночевать? Рахиль с ума сойдет: куда мы девались”. Макс встал прямо перед автобусом и говорит: “Не пущу, посади, с ребенком, что это такое!”. В общем, мы уехали.

^ Осенью 1953 года Лена пошла с семи лет в школу.

После выхода из госпиталя, Виктор все время хотел уйти из армии, но его не отпускали. Ему эта армия надоела по горло. Потому что в армии ему находиться было бесперспективно. Тогда для военной пенсии надо было иметь 25 лет стажа, а у Виктора было только 18 лет с учетом фронта. Там шел год за два. Он подал рапорт, и это совпало с тем, что освобождали из армии старший возрастной состав. После этого Виктор демобилизовали. Вообще-то это не очень удачно получилось. Только он демобилизовался, как вышел указ, что военную пенсию можно получить за 20 лет службы. Если бы он еще два года отслужил, у него была бы большая пенсия. А так он получил только выходное пособие 11 тысяч. Правда, тогда 11 тысяч тоже были заметной суммой»98

«Это, видимо, было после смерти Сталина. Началась кампания реабилитации. А мы в Куйбышеве, покуда работали, уже перезнакомились с заключенными, работавшими в техническом отделе. Мы все тогда молодые были. Нас называли по именам. Теперь поднимаюсь я по лестнице у нас в ТЭП’е. Вдруг слышу, снизу кто-то зовет меня: “Циля, Циля!”. Какой-то мужчина. Я останавливаюсь, смотрю, не могу узнать. Он: “Здравствуйте! Вы меня не узнаете?”   “Нет”   “Вы помните Куйбышев? Помните лагерь, помните техотдел”. Я: “Ах, батюшки!” Это тот, с которым мне приходилось много сталкиваться по работе. Его реабилитировали. Человек хорошо одетый, чистый. Я, конечно, очень обрадовалась тоже. Он начал меня расспрашивать, как там Иван Михайлович Воронин, мой начальник, как там тот, как другой. Спрашивает о тех, кого он знал. Я говорю: “Петя Попов погиб, Шабанов погиб, инженер очень хороший”.  Он так сокрушенно кивает. Говорю: “Вы когда-то были очень угнетены, считали, что в жизни все кончено. А те, кого, казалось, ничто не коснулось, этих уже нет на свете”. Он спрашивает: “Кого я могу увидеть?”   “Ивана Михайловича Вы можете увидеть”. Еще назвала пару человек. Я его проводила в отдел. мы еще с ним поговорили. Спросила: “У Вас в семье все благополучно?”   “Да, меня ждали”. Больше он мне ничего не сказал. Я была весь день под впечатлением. Радовалась за человека. Думала, как человек в лагере может принять такой жалкий облик»99.