Geum.ru

Живописец, график, посвятивший себя изображению высоких гор

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   55

Вот и перевальная седловина. Высота 5800. Целый час ждём, пока разойдётся туман – спуск не виден.

...Развиднелось внизу — пошли, проваливаясь в снег по развилку.

Спустились на ледник Большой Саук-Дара — и дальше вниз, обходя частые трещины. Снега всё меньше. С высоты 5270 ледник совсем открыт. Здесь мы наконец-то развязались и, уже без связок, бежим вниз.

Выскочили из облаков и уходим от них всё дальше – всё ниже.

Нас ждёт ещё один высокий и трудный перевал, последний на маршруте. Но, направляясь к началу подъёма на него, пока идём вниз. Топаем по Саук-Даре без проблем. Ледник рваный, но многочисленные трещины и нечастые ледопады удаётся удачно обходить.

…На высоте пять километров упёрлись в грандиозную трещину, рассекающую весь ледник поперёк. Заметались, ища проход... ничего не нашли... и прямо вниз – в ледяную глубину на далёкое дно... Чтоб выбраться на поверхность, пришлось на ледовой стенке поработать и ледорубами, и ледобурами, и на жумарах на стременах повисеть...

С высоты 4900 ледник стал очень разорванным — петляем среди провалов, разломов и трещин, обходим стороной хрупкие сераки. Иногда, при этих обходах, так долго лезем вверх, что начинает казаться, будто мы не спускаемся по ущелью, а поднимаемся...

Часто путь преграждают густые кальгаспоры — приходится прорубаться сквозь эти дебри ледяных пик, шпаг и сабель.

На леднике очень много воды — ручьи, реки, озёра, водопады. Вода капает, журчит, звенит, ревёт и грохочет, создавая сильный шум, усиливаемый эхом, отражающимся от стен ледяных расщелин. Вода гудит даже где-то в глубине ледника: реки то исчезают в ледяных колодцах, то вдруг вырываются мощными фонтанами из-под хрустально сверкающих арок, из изумрудных гротов — бурно несутся по ледяным жёлобам.

Ужасно хочется искупаться, хоть как-то помыться. Но — табу! Уже много дней нас преследует крутой запах мокрой шерстяной одежды, грязного белья, пропитанных смазками ботинок, потных носков, лечебных кремов, давно немытых тел... На высоте люди не моются. Угроза простуды, ангины и воспаления лёгких висит над нами дамокловым мечом. На сложном маршруте лучше быть очень грязным, чем чуточку больным. На высоте элементарный насморк может за одну ночь превратиться в отёк лёгких...

Солнце слепит нещадно. Но, когда остановились на обеденный перекус, повалил снег, и закрутила метель. А сквозь метель — гроза. Благо, что через полтора часа эта чехарда прекратилась.

...Прорубившись сквозь кальгаспоры, пересекли ледник. Перебрались через сложный рандклюфт. Траверсом левого борта ущелья вышли на террасу орографически правого борта бокового ущелья, ведущего к нашему последнему перевалу. На правобережной морене, на высоте 4740 прекрасная площадка для двух палаток.


...Утром обычный мороз со всеми привычными страданиями. Потом ходьба по морене, затем по леднику. Привычная работа с полновесной усталостью. И с непривычной радостью от стабильно хорошей ходовой погоды: ни жарко, ни холодно, ни мокро, ни снежно — замечательно!..

Поднимаемся легко — здесь не очень круто. Но вдруг с удивлением сообразил, что раз ботинки впереди идущего мелькают перед моим носом, значит крутизна изрядная. Видимо, мы уже так привыкли, что не воспринимаем её, как прежде.

...На седловину перевала взобрались, не связываясь — ледник полностью открыт, снега нет и многочисленные трещины, хоть выглядят пугающе, для нас безопасны. И сверху на нас рушиться нечему. И сами мы никуда падать не собираемся.

Высота 5200 — последняя в нынешнем походе пятикилометровая высота.

Теперь уже только вниз! До самого дома.

...Едва пошли вниз, как пришлось связаться — ледник на спуске завален глубоким снегом, маскирующим опасные трещины.

...К обеду вышли на ледник Октябрьский, и дальше по нему, любуясь ледовыми грибами всевозможных форм и размеров.

Моя тельняшка за поход сопрела и разорвалась на спине — рюкзак несу на голом позвоночнике.

...Бодро топаем вниз по ущелью, но вдруг упёрлись в реку. Это чудовище! Даже смотреть на воду жутко. Переправа вброд здесь абсолютно невозможна. И навесную переправу не организовать — на противоположном берегу зацепиться не за что.

...Лишь через два часа с трудом нашли подходящее место для переправы. Один поток прошли вброд по двое, обняв друг друга за плечи. Вторую бешеную воду форсировали двумя стенками по четыре человека. Еле-еле справились с могучим течением, едва устояли.

Минута напряжённой борьбы с ледяной рекой, ревущей и брыкающейся, как раненый мамонт… и спокойное выливание воды из ботинок… вдумчивое отжимание носков и стелек… раскладывание их на горячих камнях под ласковым солнышком и нежным ветерком для просушки.

К сожалению, эту процедуру пришлось повторять ещё неединожды. Аракелов ворчит, что договаривался участвовать в горном походе, а не в водном.

...Ближе к вечеру вновь упёрлись в мощный широкий поток... Решили здесь ночевать, чтобы рано утром, при морозе, перейти реку вброд по малой воде. Высота ночевки 4330.


…Утром воды мало, но камни в русле обледенели. Прыгая по ним, не смогли обойтись без купания. Взбодрённые водными процедурами, шустро топаем по направлению к цивилизации. Но путь этот идёт через пустыню Маркансу: вокруг ни листика, ни цветочка, ни птички, ни бабочки. Лишь вдоль тропы скелеты ишаков, да верблюдов. Места дикие и тоскливые. Только тостоморденькие сурки-сугуры, встав столбиками, глазеют на нас и удивленно посвистывают.

...Идём, почти не останавливаясь, час от часу всё медленнее. Обед короткий — долго ли воды из фляги хлебнуть? Есть уж нечего.

Резко задул холодный ветер. Пыль забивает глаза. По пустынной долине зигзагами носятся пыльные смерчи.

...Бредём одиннадцатый час подряд. Вдруг с той стороны, где за плотной завесой пыли должен быть Памирский тракт, доносится автомобильный гудок. И, ныряя уточкой среди барханов-волн, медленно пробирается в нашу сторону обшарпанный, дребезжащий грузовичёк. Как он здесь оказался, зачем? Чудо!

Вспомнилось из Андрея Свитки:


Мы живы. Вернулись. И вот

Я прижимаю к щеке ладонь,

Чтобы оттаял лёд.


Выстреливаем в сторону машины несколько сигнальных ракет и, когда водитель отозвался гудком, сбрасываем в пыль тощие рюкзаки, опускаемся на них расслабленно и пускаем по кругу последнюю сигарету.


Наш финиш — горизонт


Мы вступаем в мир чудес, более удивительных,

чем те, о которых рассказывается в арабских сказках,

более запутанных, чем критский лабиринт,

мир громадный и фантастический...


К. Фламмарион


Над ущельем кавказской речки Рцывашха полыхает жаркое солнце, лёгкий ветерок катит по небу кудрявые облачка, и мы блаженствуем, подставляя голые, натруженные спины звенящим брызгам водопада. Нас шестеро, все краснодарцы: Владик Вайзер, Витя Игнатенко, Витя Белоконь, Саня Подгорнов, Боб Драгин и я — две связки по три человека, две палатки.

...Тяжело идём, обливаясь потом, поднимаясь всё выше, оставляя внизу и хрустальные водопады, и лес, и душистые, яркие альпийские луга.

Вечером, когда утомившееся за день солнце спряталось за вершины отдохнуть, когда с ледников потянуло пронзительным холодом и мы впервые натянули свитера и пуховки, сверху неожиданно обрушился ветер, повалил палатки, разметал по округе всё, что успели достать из рюкзаков.

— Первый привет гор! — перекрывая шум ветра, весело крикнул Белоконь. — Горы нас заметили!

— Горы, привет! Салют, горы! — дурашливо орём вразнобой.

Нам весело. Мы радуемся бодрому ветру, настоянному на запахе талого снега. Мы радуемся, что впереди целый месяц искрящегося льда, снега и фирна, скал и ледопадов, поразительных закатов и рассветов – месяц тяжёлой, опасной и приятной спортивной работы, после которой особо ценишь минуты отдыха и дружеский трёп. Мы радуемся новой встрече с горами, мы счастливы!


...Склон очень крут, раскисший снег держит плохо. Опасаясь лавины, лезем прямо в лоб, попеременно страхуя друг друга.

Ветер бросает в лица пригоршни дождя, по каскам колотит град.

Подъём трудный. И не только физически. Сознаём и буквально ощущаем, что с каждой минутой опасность схода снежной лавины нарастает.

Поднимаемся быстро, как только можем. Самый последний рывок вверх делаем уже, кажется, на пределе последних сил. Успели! Лавина рухнула, как только мы выскочили на гребень...


...Уже половина маршрута осталась позади, когда, преградив нам путь, горы закрылись туманом.

Третий день туман не пропускает нас дальше. И каждое утро, выглянув из палатки, Саня Подгорнов всё горше вздыхает:— Здесь вам не равнина, здесь климат иной...

Туман, заслонив всё вокруг, глухой стеной отгородил нас от мира. Сузив его размеры до наклонной скальной площадки, на которую втиснуты, вплотную прижатые друг к другу, две наши палаточки.

Туман такой плотный и густой, что видны отдельные его частицы. Они оседают на бородах, шуршат по серебристому перкалю палаток.

Стальное снаряжение заржавело. Спальники и одежда промокли. Мы соскучились по теплу и пейзажу. Мы ждём солнца, как долгой зимой ждёшь прихода весны.

А где-то в цирке над нами, выше невидимого в тумане ледника Хазни, есть небольшое понижение, зазубрина в скальном гребне. Никто никогда не пересекал в этом месте Суганский хребет. Мы решились сделать это первыми. Но – туман!..


...На четвёртое утро туман, наконец, рассеялся. Дрожа от холода и нетерпения, стремительно сворачиваем лагерь.

- Быстрее! - торопит Вайзер.

- Вперёд и вверх! — напевает Подгорнов.

Драгин подхватывает: - Ведь это наши горы — они помогут нам!

Настроение классное, и погода великолепная – солнце во всё небо, небольшой морозец и ветерок лёгкий-лёгкий. Погода – звенит!

Входим в ледопад.

Перед нами невообразимое нагромождение льда невообразимых форм. Ледяной хаос. Иногда начинает казаться, что дальше пройти невозможно. Знаем, что год назад сильная московская команда проработала в этом ледопаде двое суток, и отступила, так и не пробившись на верхнее плато. Все другие известные нам группы обходили ледопад через перевал справа в отроге.

Что получится у нас? Или ничего не получится…

Впереди звенит ледоруб Игнатенко. Медленно ползёт за ним страховочная веревка. Часто надолго замирает – он вгоняет в лёд крючья. Оранжевая каска Виктора то исчезает за ледяными глыбами, то появляется вновь.

— Выдай!..

- Выбери!..

- Страховка готова!..

— Пошёл!..

В прошлом году мы так же работали в знаменитом Башильском ледопаде. Летом он считается непроходимым. И все умные люди обходят его по скалам. Мы прошли прямо по центру. Как сейчас, первым работал Игнатенко. У Вити особое чутьё на выбор пути в ледопадах. Правильнее сказать – талант!..

Проходит три часа напряжённой, непрерывной работы... пять часов... десять... Всё выше поднимаемся по леднику. Всё дальше то место, где нас держал в плену туман.

И вот довольный Виктор радостно и облегчённо кричит сверху:

— Всё, мужики, ледопаду амбец!

Выбрались на плато под перевальным взлётом. Сбросив в глубокий снег рюкзаки, алчно лезем в них за перекусом – изголодались с давнего утра.

…Вечер весёлый, настроение отличное. Мы успели подготовить для затрашнего подъёма нижнюю часть заснеженной ледовой стены, ведущей к нашей седловине. На хлипком снежном мостике через здоровенный бергшрунд, и выше по крутому слону – навесили двести метров перил. Теперь ночной мороз скуёт снег, ступени закрепятся. И завтра мы быстро, ещё до восхода солнца проскочим обработанный участок, по морозному насту на передних зубьях кошек поднимемся до скал, и по ним взберёмся на перевальный гребень.

Нужно обязательно выйти на гребень за день – ночевать на подъёме негде.


...Не суждено осуществиться нашим планам. Ночью очень потеплело, и хлынул дождь. Подготовленные ступени раскисли. С ледовой шапки, нависающей слева над маршрутом, рушатся ледяные глыбы. И от детонации срываются лавины с нашего склона – бьют по обработанному пути.

Дожидаться мороза нет времени. Слишком долго нас держал на привязи туман. Близко время контрольного срока. Если нарушим его, спасатели внизу забьют тревогу. Нужно уходить вниз. В этот раз удача от нас отвернулась.


...Несколько дней спустя мы всё-таки сделали первопрохождение. Пересекли Главный Кавказский хребет с севера на юг там, где до сих пор этого никто не делал.

Преодолев, по трудной и опасной крутизне лабиринт трещин на леднике Северный Тана-Цете, по очень высокому, очень крутому склону, через два бергшрунда взобрались на гребень и поставили палатки.

А ночью горы, словно спохватившись, обрушили на нас ураган.

Сначала лопнули растяжки палаток.

Потом поломались стойки.

Потом у верхней палатки, принимающей на себя основные удары ветра, разорвалась крыша. Нас поднимало и трясло. Иногда казалось, что ураган сбросит нас с гребня...

Утро не принесло облегчения.

С трудом свернули лагерь, и сквозь непроглядные тучи, почти ощупью спустились с гребня в южном направлении, на верхнее плато ледника Цители. Здесь ветер слабее.

День... Ночь... Снова день... Штормовой ветер при нулевой видимости. Снова ночь... Непогода не унимается. Сквозь изорванную ткань внутрь палаток хлещет пурга, ледник дышит злым холодом. Чтобы не застудиться, спим на животах, засовывая под себя окоченевшие руки...


На третий день я вспомнил, что подошли дни рождения: 10 августа день рождения моего отца, 11 августа родилась моя старшая дочь Юлия, а 12 августа я сам на свет появился.

Предвкушая удивление и удовольствие коллег, торжественно извлёк из пакета с носками бутылку коньяка, достал из глубины рюкзака неучтённые завхозом консервы и апельсины.

Но недооценил своих товарищей. Ухмыльнувшись, они тоже полезли в рюкзаки. Пожалуй, и в городе не всегда удаётся обеспечить на праздничном столе такое изобилие…

— За наш перевал! За горы! За тех, кто в горах!

— За тех, кто ждёт дома!

По палаткам застучала снежная крупа. Началась гроза. Заглушая шум ветра, загрохотал гром.

— Праздничный салют!

Обнявшись, сидим в рваных заледенелых палатках и, любуясь, как молнии бьют в окружающие вершины, поём Визбора:

Гребни каменных гор

Машут сорванным снегом.

В мачтах молний встаёт,

Как дредноут, гроза.

... На четвёртые сутки к вечеру сильно подморозило. Ветер прекратился – резко, как поломался. Тучи сползли в ущелье.

За считанные минутки мы свернули лагерь, надели кошки и заспешили вниз. Сначала было просто. Потом пошли в дело крючья и верёвки. Спускаемся по ледовым стенам, перепрыгиваем через трещины, переползаем над ними по ажурным снежным мостикам... Страшно!

До темноты успели сбросить триста метров высоты и, найдя через рандклюфт выход со льда на скалы левого борта, устроились на ночлег.

С удовольствием ощущаем кто спиной, кто боком — камни, а не лёд. Они кажутся тёплыми...

Завтра спустимся на травку. Денёк отдохнём, обсохнем, отогреемся. А потом полезем по льду и по скалам на следующий перевал. Их ещё три на маршруте. Но самое трудное и интересное уже позади. Грустно.

В соседней палатке зажёгся фонарик – парни выбрались из спальников и, обхватив руками зябнущие плечи, разглядывают карту.

— Эй! Что случилось, почему не спите? Скоро полночь!

— И вам не спится? Давайте решать, какой маршрут пойдём в будущем году...


Крутые снега


Я дышал вольным ветром, ветром безбрежных просторов.

Кто хоть раз глотнул его, тому не забыть его вкус!

Не так ли, товарищи мои?


Антуан де Сент-Экзюпери


Позади изучение карт, схем, кроков, отчётов предыдущих экспедиций. Позади работа со снаряжением — что-то усовершенствовали, что-то отремонтировали и переделали, что-то изготовили заново.

Позади тренировки на скалах, бесконечные круги по дорожкам стадиона, звон и грохот штанги.

Позади последняя проверка — всё ли предусмотрели, всё ли учли, всё ли взяли, ничего не забыли?

Позади бессонная прощальная ночь…

Аэропорт и рокочущий голос громкоговорителей, объявляющих посадку... и поцелуи... и улыбки... тревожные взгляды... и прощальные взмахи детских ручонок.

…Белые многоярусные громады облаков плывут под крыльями самолёта, час за часом пронзающего дали километров…

А потом крутые, раскалённые под беспощадным азиатским солнцем серпантины Западно-Памирского тракта... и долгие часы в пропылённой, раскалённой, пропитанной запахом бензина и табака кабине тяжело нагружённого ЗИЛа... И далеко внизу в глубине ущелья жёлтая пена реки... И взметнувшиеся высоко, ощерившие в небо острые чёрные клыки, безжизненные скалы вдоль дороги... И повороты, на которых колёса, вздымая тучи розовой пыли, крутятся у самого края пропасти, и сердце замирает, и лихой памирский шофёр – недавний сержант-танкист, напряжённо стискивает зубы, и желваки ходят под смуглой кожей на его скулах...

Как награда за трудности пути — ослепительной голубизны, абсолютной прозрачности освежающее озеро. И грациозные голубые стрекозы над водой, и ласковые всплески серебристых рыбок... И тревожный возглас шофёра: — К кустам не подходите, там кобры!

…Снова едем. Взбираясь на более чем трёхкилометровую высоту очередного перевала, мотор захлёбывается от недостатка кислорода, и его спокойный, уверенный рокот сменяется жалобным, надрывным воем.

Горы... Нависшее огромным, низким, давящим куполом тёмно-тёмно-синее небо. Оно непрозрачное. И кажется твёрдым…

Рядом снег. И свежий холодный ветер леденит ноздри. И от перепада давлений вздуваются консервные банки, и вытекает паста из авторучки...

А потом тополиный парад вокруг зелёных кишлаков... и задумчивые ослики у прозрачных арыков... и яркие, как мотыльки, застенчивые девочки со множеством иссиня-чёрных косичек...

И благословенная прохлада чайханы. На достарханах степенные седобородые аксакалы в чалмах и пёстрых халатах, подпоясанные цветными платками. Неспешно ведут нескончаемый разговор под бесконечный, нежный, баюкающий перезвон вечной мелодии. И пропылённые, усталые шофёры, закрыв воспалённые глаза, медленно пьют душистый зелёный чай...

И вновь рёв мотора на трудных подъёмах... визг тормозов на опасных спусках... хруст пыли на зубах...

Бурный Пяндж: по его орографически правому берегу — нашему берегу — катят тяжёлые грузовики, несутся легковушки, мотоциклы и мотороллеры, вечерние кишлаки сверкают электричеством. А по левому берегу, всего в нескольких метрах — чужая дикая, почти первобытная страна.

Потом отдых для усталых машин и людей... и огромные звёзды в бархатном небе... и глубокий, без сновидений, сон под таинственный шёпот листьев тутовника...

А утром вновь бежит под колёса бесконечная дорога... Потом она заканчивается... Мы идём по тропе, медленно набирая высоту... Вечером из-за поворота ущелья в лицо ударяет знакомый, всегда тревожный и такой желанный, ледяной ветер с близких вершин... Последний ночлег в долине... Утром мы выходим на ледник...

...Стремительная, неожиданная пурга, моментально превращает августовский полдень в подобие ненастного январского вечера...

Облака, такие красивые при взгляде из долины! А вблизи, внутри такие мерзкие...

Горы... Это огромные, яркие звёзды по ночам. И мороз, сковывающий ручьи и водопады... мороз, от которого мокрые капроновые верёвки обретают жёсткость арматурных прутьев, а мокрые ботинки нужно на ночь класть к себе в спальник, чтобы не замёрзли, и утром можно было обуться...

Горы… Тоска по жене и детям.

Горы — прозрачная, как воздух, пахнущая снегом вода... Безграничное доверие к товарищам по команде, к партнёру по связке...

Горы – огромное, не отпускающее ни на миг чувство ответственности... предельная собранность и требовательность к себе... и постоянная, ежесекундная забота о спутниках — в ответ на их постоянную заботу...

Горы — высокое братство грубых, добрых, смелых, дружных, весёлых и неунывающих матерщинников, у которых всё поровну на всех: холод, голод, жара, крутизна, работа, отдых, запах, страх, радость, горе, кружка чая, сухарь, таблетка глюкозы, глоток спирта и сигарета...

Пожалуй, чтобы действительно понять нас, нужно повидать то, что мы видели, узнать то, что ведомо нам.

Мы знаем, например, как красивы облака, если смотреть на них сверху в лунную ночь... как перед грозой электрические разряды покалывают кончики пальцев, и в бороде вспыхивают голубые искры... как гремит под пургой обледеневшая палатка... как урчит голубым пульсирующим пламенем примус, плавя в котелке снег для питья... как в напряжённо звенящей тишине шуршит по лавиноопасному склону страховочная верёвка, и нервы натянуты, как струны, и сердце стучит молотом и очень страшно... как раскатисто громыхает снежная лавина… и ледовый обвал… и как грохочет камнепад, сотрясая воздух, высекая искры, обдавая секущими каменными осколками и запахом серы...

— Что вас тянет в горы? Это нелепо — в век космических технологий, в свой заслуженный трудовой отпуск проходить пешком по диким местам сотни километров. Да ещё все свои шмотки и жратву на собственном горбу тащить!.. Нелепо, трудно и опасно. Непонятно!

Спасибо, что не глупо…

Мы залечиваем ссадины и царапины, растяжения и обморожения… наши лица, обожжённые высотным ультрафиолетом, обветренные ледяными ветрами, постепенно смягчаются… исчезают трещины на губах… на нас перестают оборачиваться на улицах. Мы становимся обычными горожанами.