Живописец, график, посвятивший себя изображению высоких гор
| Вид материала | Документы |
- Рабочая программа дисциплины профессиональная этика юриста Направление подготовки, 385.21kb.
- Марокко Сокровища Марракеша и древние крепости гор Атлас + отдых в Агадире, 41.65kb.
- Лар Леонид Алексеевич, 837.38kb.
- Лар Леонид Алексеевич, 837.5kb.
- Матисс (Matisse) Анри Эмиль Бенуа (31. 12. 1869, Ле-Като, Пикардия, 11. 1954, Симьез,, 37.3kb.
- Шехтель, Фёдор Осипович, 271.44kb.
- Эфир Обманы чувств, 257.47kb.
- «И дольше века длится день…», 29.9kb.
- Шагал (Chagall) Марк Захарович (р. 1887, Лиозно, ок. Витебска), живописец и график., 48.56kb.
- Песниптицыгамаю н первыйклубо, 1530.12kb.
Следующая заброска лежит в Международном альплагере под пиком Ленина. Может быть, удастся и оттуда весточку послать. А может быть, и не удастся. Люсенька, не волнуйся. Со мной никогда ничего плохого не случится.
^ Погода пока вполне приличная, правда на высоте очень много снега и ежедневно после обеда ещё подсыпает. Постреливают лавины. Зато камнепадов почти нет.
Соскучился уже по дому, снитесь все каждую ночь. Люблю всех вас. Обнимаю и целую!
^ P. S. Посылаю эдельвейсы, надёрганные на ходу, при спуске к заброске.
…Карабкаемся на следующий перевал. Под ногами крутой скальный гребень с частоколом жандармов. Скалы очень выветренные, разрушенные, рыхлые и хрупкие — нужно тщательно выбирать место, куда поставить ногу, за что взяться рукой. Всё под нагрузкой разваливается, разбирается блоками — страховку не организовать. А по обе стороны узкого гребня километровые отвесы.
Один жандарм обошли справа по крутым плитам, другой слева по ускользающей из-под ног крутой скально-осыпной полке. Работаем с предельным вниманием: упасть здесь недопустимо...
Упёрлись в очередной жандарм. Вперёд пошла связка Евтеев—Осадченко. Ушли за перегиб, и что у них творится нам не видно. Плохо, тревожно не знать, что ждёт тебя впереди. Фантазия разыгрывается и начинает мерещиться чёрте что... Не было бы на плечах этих тяжеленнейших рюкзаков, легко проскочили бы гребень, прогарцевали бы по верху через все жандармы! Но с нашим багажом каждый шаг даётся с мучениями...
Сидим, ждём вестей сверху. Погода отличная, и близкое солнце немилосердно жарит обгоревшие на днёвке ноги сквозь штаны, плотно обтянувшие колени и бёдра — то и дело приходится оглаживать их ладонями, остужая.
Ребята кричат из-за перегиба, что впереди очень плохо. Главное, не получается страховка…
Ну и зачем мне всё это?! Сложные траверсы по крутым плитам и по разваливающимся отвесным скалам меня уже абсолютно не вдохновляют. За каким чёртом меня сюда занесло?! За что могут остаться без папы мои зайчики?! Правильнее – козлики… Неужели у меня в городе не нашлось бы, чем заняться сейчас вместо того, чтобы сидеть на этом дурацком гребне?!
Облака закрыли солнце, лениво начал сыпаться снег, задул ветер. Аккуратненько, тщательно сохраняя равновесие, чтобы не порхнуть с гребня, осторожно натянули пуховки. Но в неподвижности они не спасают, и вскоре всех начинает колотить крупная дрожь. Думаю, это приключение будет у меня последним — если не улечу со стены и выберусь живым из этой клоаки, буду впредь на горы только в телеке смотреть… Холодно-то как… Ручки-ножки уже того... И голова уже почти не соображает...
Пропасти справа и слева притягивают взгляд своей глубиной. От работающей на жандарме связки летят вниз камни. Проклятое художническое воображение: не могу от них глаз оторвать, ясно представляю, как я сам рухну в эту хрустальную бездну, беспорядочно кувыркаясь, ударяясь об уступы, превращаясь в бесформенный кровавый комок...
Парни кричат что-то сверху, из-за ветра плохо слышно, наконец, понимаем, что они зовут — пора идти. Ой, как неохота!.. Тоскливо и ужасно скучно... Хочется, чтобы всё это разом кончилось и исчезло... Домой к жене хочется…
Жандарм ждёт, как палач, как бессердечие целого мира. Нужно идти. Приступ безысходности и жалости к самому себе. И почему-то мучительно хочется горячего пунша... Вспомнилось из Омара Хайяма:
Разумно ль смерти мне страшиться? Только раз
Я ей взгляну в лицо, когда придёт мой час.
И стоит ли жалеть, что я — кровавой слизи,
Костей и жил мешок — исчезну вдруг из глаз?
Взбодрился, ору вверх: — Как там?
Невидимые парни в ответ хохочут, кричат восторженно: — Жуть! Еле-еле пролезли!
При взгляде со стороны мы точно чокнутые...
Воля парализована. Жив... Мёртв... Простейшая биология. Был жив недавно, полон усталости. А потом вдруг — бряк! — будет миг ужаса и недоумения и — всё.
Напрягаю остатки воли, стараюсь привести мысли в состояние целеустремлённости … или, хотя бы, бездумности.
Вверх... Идти неудобно — тяжёлый рюкзак тянет назад, отрывает от скалы, сбивает так необходимое здесь чуткое равновесие...
Бывал ведь и повыше, проходил отчаянные места, но там не было такого мандража, чувства неотвратимости падения. А сейчас внизу пропасть какая-то особенно жуткая, завораживающая, притягивающая, влекущая...
Распластавшись по стене, ползу, балансируя, от зацепки к зацепке. Острый скол выступающего камня пропарол пуховку на груди — белые щекочущие хлопья пуха залепили лицо, полезли в рот, в нос, в глаза. Мышцы окаменели от напряжения и страха, ноги предательски дрожат.
Вверх, преодолевая себя… И вдруг — злость и азарт! Вот – то, что надо. Теперь всё в порядке.
...Снегопад прекратился, выглянуло солнце. За жандармом гребень расширился – здесь можно втиснуть две наши палатки.
Жаль, воды здесь нет. Пока ребята обустраивают ночлег, Иван и я, прихватив автоклавы, карабкаемся вверх по гребню к следующему жандарму, у основания которого блестит лёд.
Нарубили льда, наплавили воды, глотнули по полтинничку спиртика, славно поужинали.
Уже запаковываясь в спальник, признался товарищам в пережитом страхе. Помолчали. Потом каждый то же самое о себе рассказал. Какой-то особенный день у нас сегодня приключился. Это были необычайные минуты, они останутся в памяти и в душе навсегда — мы были счастливы, когда они кончились. О таком лучше лишь раз от кого-нибудь услышать, а самому никогда не испытывать.
...Утро противное, с ночи сыплет снег, чёрные тучи ворочаются над самой головой. Но настроение звонкое, солнечное.
Тревоги разорвав на части,
Стоит заря над головой,
И задыхаешься от счастья,
Что ты действительно живой!
Лезем вверх, судорожно вдыхая влажные тучи.
По скалам, как две капли воды похожим на вчерашние, уверенно обходим следующий жандарм. Снегопад усиливается, скрывает дали и близи, залепливает скалы и лицо, слепит глаза, но мы сегодня прём в высоту мощно и вдохновенно.
На высоте 4560 гребень взвился крутым ледовым взлётом — надели кошки. Очередной жандарм обошли справа, вырубив ступени в крутом льду. Следующий жандарм — по сыпучим скалам слева. Гребень привёл к скальной стенке, рассечённой кулуаром, в нём натёчный лёд: трудное лазание по залитым льдом заснеженным скалам. Выше – вновь выбрались на узкий гребень. Здесь сильный ветер – сразу покрылись коркой льда. Дальше — через пилу заледенелых скал. И гребень кончился.
Теперь вверх по крутому, заваленному глубоким снегом льду, петляя среди трещин и разломов, выбирая путь безопаснее и проще. Сверху по склону, забивая дыхание и залепливая защитные очки, метёт позёмка. Ветер с каждой минутой усиливается.
…Высота 5120. Подъём закончился, предстоит спуск по широкому заснеженному ледовому плато. Множество трещин. Обходя их, приходится петлять, часто возвращаться, выискивая безопасный путь — получается очень медленно. А позёмка метёт, и тучи крутят хоровод.
Вниз, вниз, вниз — перешагивая, перепрыгивая, обходя трещины, переползая их со страховкой по хлипким снежным мосточкам...
Удачно обошли ступень ледопада. Потом, малость поблукав среди ледяных разломов и сераков, проскочили вторую ступень. Через полтора часа эквилибристики на изорванном, вздыбленном леднике, упёрлись в очередной ледопад, но опять сумели найти несложный проход.
...Сбросив километр высоты, отдыхаем в крутом узком ледяном жёлобе, полулежим-полусидим, привалившись к склону рюкзаками. Рюкзаки на привалах не снимаем — слишком утомительно потом навьючиваться обратно. Жёлоб над нами загибается вправо и, что за поворотом, не видно. Вдруг оттуда доносится омерзительный нарастающий грохот, и через мгновение вылетают камни. Мы со своими огромными рюкзаками — как черепахи, перевёрнутые на спину: молотим в воздухе ручками-ножками, а вскочить, убежать или отпрыгнуть — никак!.. Сознание ослеплено вспышкой ужаса от беззащитности и абсолютной беспомощности... Но камни, обрушившись на склон чуть выше, перепрыгивают нас, с воем мелькнув над головой, бьют в склон уже ниже и со свистом, урчаньем, фырканьем, треском и клацаньем исчезают внизу. Мы все целы, никого даже не задело...
— Пронесло! — переводя дух, констатирует Голубов.
— Меня тоже! — отзывается Буйленко и мы облегчённо, расслабленно хохочем...
Еще одна сорокапятиминутная ходка и, в сказочно красивом месте ниже языка ледника, удовлетворённо валимся отдохнуть на редкую, жёсткую травку средь огромных каменных глыб, высматривая, где тут удобнее и ровнее втиснуть палатки. Под нами земля – каменистая, твёрдая, надёжная земля, без замаскированных под снегом трещин. Рядом вкусная, чистая вода. Очаровательно и замечательно! Трудности и опасности рядом, они были только что, но уже они в былом, мы перешагнули через них и оставили позади. Правильнее сказать, мы прошли сквозь них. Почти не заметив. И уже почти забыв...
- Да сколько ж вы дрыхнуть можете, лежебоки?
- В здоровом теле здоровый сон…
- Подъём! Нужно выйти раньше, по морозу, чтобы под камнепад или под лавину не попасть.
- О кей, шеф, мы шустренько!
...Выбрались на устьевую ступень висячей долины и дальше вверх, траверсируя правый борт ущелья. Обходим ледопад, корячась то по морене, то по льду. Ветер сегодня неистовый. И, если не надует крутую непогоду, то разгонит тучи и очистит небо.
Теперь нам вверх по кулуару, рассекающему скальную стену в центре ледникового цирка. Подходим, приглядываясь, как взбираться. И тут сверху накатил знакомый гул, грохот и лязг – камнепад мгновенно расчертил ветер в косую линейку. Шарахаемся, вжимаясь в склон. Заряд гранитных обломков милостиво пронесся высоко над нами.
...Лезем по кулуару. Здесь крутая мелкая осыпь залита натёчным льдом, который присыпан снегом. Идти по такому сооружению чрезвычайно неприятно, но кое-как царапаемся вверх.
Доцарапались до высоты 5215 и тут, наконец-то, выбрались из противного жёлоба на чистый крутой лёд — дальше приятная, интеллигентная работа. А между тем ветер продолжает отнюдь не интеллигентно хлестать нас по скулам, небо наглухо занавешено беспросветными тучами и всё сильнее холодает.
...Лёд прошли и выше, с неудовольствием, влезли в очередной кулуар. По нему и взобрались на перевал, внимательно страхуя друг друга в крутом и скользком жёлобе, то и дело уворачиваясь от летящих сверху камней.
Высота 5440. Поднимались от ночевки девять часов и силы «скончались». На перевальном плато мороз и ветер. Тучи к этому времени закрыли всё вокруг непроглядно. Благо, мы успели наметить путь спуска и он, вроде бы, не слишком сложный.
...Связками топаем вниз по закрытому леднику, стараясь придерживаться его середины, чтобы не попасть под обвалы карнизов с боковых гребней. Много широких трещин — тычемся между ними в поисках оптимального пути. Чередуясь пологими террасами, перед нами один за другим предстают ледопады, которые мы то обходим по склонам, рискуя угодить под обвалы карнизов, то проходим по центру, опасаясь падения сераков. И ноги и руки привычно стынут. Но привычно уверенно работают.
Через четыре часа блуждания среди трещин и разломов, залезли неожиданно в какую-то неопределенность и непонятность. Связки поочередно потыкались разведкой во все стороны — везде очень круто, везде сложно, везде опасно и тоскливо. И холодает всё сильнее… Запуржило… И уже темнеет...
Известно, что наверху температура кипения ниже, чем на равнине. Конечно, именно в связи с этим и взаимоотношения тут доходят до точки кипения быстрее, чем внизу. Постепенно уменьшается оставшийся путь, вес рюкзаков, наш собственный вес, наши силы. Накапливаясь, увеличивается усталость, и нервное напряжение иногда прорывается раздражением. А нужно не только безаварийно пройти до конца маршрут, но пронести в целости и сохранности обретённое в походе братство.
К этому времени мы в непрерывной работе уже пятнадцатый час — устали. Конечно, и высота сказывается. Как следствие, умственная заторможенность и нервозность — кто-то стал поскуливать, кто-то порыкивать...
И Юра Голубов психанул, и выстегнулся из связки, и ломанулся куда-то в сумерки искать в одиночку путь спуска...
У нас считается, что долгая везучесть не может хорошо кончиться. Глупость, конечно, но горы, как море, полны суеверий и примет — всё-таки слишком многое здесь зависит от случайности. И, как бы ни смеялись мы над приметами, украдкой всё равно сплёвываем через левое плечо, стучим по дереву, а, найдя случайно завалявшуюся монетку, обязательно зашвыриваем её подальше — на хорошую погоду и вообще на удачу...
И сейчас Шебеко заорал, что Юрию, конечно, абсолютно необходимо идти одному в разведку, но перед этим, для гарантии успеха, обязательно нужно постучать по дереву! И, сдернув с головы каску, звонко постучал себя согнутым пальцем по лбу.
Вроде бы шутка так себе, а подействовала!
Голубов остановился при неожиданном шебекином крике, от вида такой ворожбы вдруг одумался, и рассмеялся, и вернулся...
Мы пустили по кругу три сигареты, и через четверть часа сам собой нашёлся отличный спуск. Полверёвки по крутому ледовому ножу между двух заполненных мраком трещин были не очень милы, но ниже всё стало просто замечательно. И за какие-то два часа под снегопадом во тьме мы благополучно добрались до конечной морены.
...Потолок палатки покрыт толстым слоем инея. При неосторожном движении изморозь осыпается на лицо и за шиворот. Буйленко расстегнул вход и в клубах пара просовывает в палатку миску с манной кашей. Мы черпаем ложками: каша уже едва тёплая — мороз изрядный. Следом получаем чуть тёпленький чай. Кружка идёт по кругу от одних растрескавшихся губ к другим. Чай восхитительный! А вместо манки Витёк сварил сублимированный творог! Ну что ж... Каждому из нас доводилось делить последний сухарь, и мы никогда не оставляем недоеденных кусков. Тем более, что калорийность пищи не зависит от её вкуса и вида.
...С утра плотный туман. Но не хочется терять время на простом участке, и решили потихоньку топать. И правильно сделали — к обеду распогодилось, ослепительно засверкал свежий снег, и солнце палит, как в Сочи.
Дошли до устья ледника Красина. Поджариваемся на солнцепёке, а над ледниковым цирком, в который нам предстоит забираться, клубятся грозовые тучи.
По ледовому мосту перешли реку, гремящую в ледяном жёлобе, и полезли по крутой морене. Красота вокруг! Слева из висячего ледника водопады хлещут, над ними яркие радуги сверкают; правее с оранжевых скал свешиваются два огромных ледовых языка; внизу из изумрудной глубины ледяного грота в клубах холодного пара вырывается новорождённая речка; а впереди справа белым занавесом загораживает ущелье грандиозная ледяная стена пика Дзержинского.
Место это, между прочим, настоящий медвежий угол. Не в смысле обилия живности, а в том смысле, что сюда попасть сложно, а выбраться ещё сложнее. Если что-то случится, сход с маршрута невозможен — путь вниз преграждён непроходимыми каньонами Саук-Сая...
...Палатки заледенели и на утреннем морозном ветру гремят, словно скроены из жести. Ботинки замёрзли — с трудом втискиваем ноги в эти ледяные тиски.
Впереди несколько крутых ярусов огромного ледопада. Решили попытаться обойти его траверсом склона правого борта ущелья. Полезли вверх, но со скал, прямо на предстоящий путь, рухнул мощнейший камнепад, и нам расхотелось испытывать судьбу в этом месте.
Поднимаемся по центру ледника, прямо через ледопад, подальше от всех возможных обвалов с боковых гребней. Лёд засыпан острыми скальными обломками. Они лежат на скользкой крутизне неустойчиво, а ледник изорван глубокими, широкими трещинами и разломами. Очень неприятно идти по крутизне над трещиной, у которой дна не видать. А камни под ногами скользят, предательски вырываясь из-под ботинок…
Неожиданно мир содрогнулся и, сотрясая воздух, накатил оглушающий грохот, переходящий в долгий рокочущий гул. Это со стены пика Дзержинского рухнул колоссальный ледовый обвал, моментально превратив ровную поверхность плато над ледопадом в труднопроходимый ледяной бурелом. Хорошо, что мы не успели туда взобраться!
Грохот медленно утихает, а облако снежной пыли ещё долго висит в воздухе, переливаясь перламутром под лучами утреннего солнца.
Миновали ледопад — забрались уже на высоту 5200. Поднимаемся по пологому ледовому склону. Кажется, ему не будет конца. Каждый шаг даётся с трудом, достигается превозмоганием. Шаг получается не больше длины ступни. И на каждый шаг два вдоха-выдоха.
Капроновая страховочная верёвка связки в такт шагам трётся по капрону анорака и издаёт звук, похожий на жалобный стон. А вокруг тишина абсолютная. Лишь постанывает верёвка, поскрипывает снег, да шумом прибоя долетает с порывами ветра прерывистый шум далёкого водопада.
А на гребне хребта, до которого нам нужно дойти, сильный ветер треплет белые флаги позёмки.
Опять заклубились тучи. Они и позади, и внизу, и спереди, и вверху. Вершина пика Дзержинского уже закрыта ими.
Вскоре верхние и нижние тучи сомкнулись вокруг нас. Резко похолодало, повалил снег.
На пути много трещин, связки наши постоянно петляют среди них, выбирая безопасный путь. Идём с попеременной страховкой. Слева у склона очень сильные ледовые разломы — ушли от них вправо. И тут попали в грандиозный поперечный разлом — он один стоит всех тех, что остались слева. Вернулись на прежний путь, пробираемся среди ледяных провалов и стен: вокруг сплошные вертикали — то вниз, то вверх.
Один из разломов не обойти. Пришлось в него спуститься и теперь, чтобы выйти на противоположный край, рубим в ледяной стене бесконечные ступени. Высота здесь уже 5490, а известно, что выше пяти километров работоспособность снижается вполовину.
Выбрались и дальше вверх побрели.
Удачно одолели один ледопад, затем, превозмогая склон и себя, прошли ещё один ледопад. И опять бесконечное, безостановочное продолжение подъёма. В высоту... И внутрь себя... Где та граница, через которую уже невозможно перешагнуть?
Идём тринадцатый час. Механически... тупо уставившись в склон, шатающийся перед носом рывками, в такт неверным шагам...
И вот, когда уже все на пределе сил, неожиданно выбираемся на ровную площадку в широком гребне. Есть перевал!.. Высота 5620.
Всё на сегодня!.. Близко клубящиеся тучи быстро сгущаются в непроглядную тьму, в которой свистит ветер и метёт пурга.
...Пробуждение трудное. Неохота, но вставать надо! Как пишет Белла Ахмадулина:
Кто жил на белом свете и мужского
был пола, знает, как судьба прочна в нас по утрам -
иссохло в горле слово.
Жить надо снова, ибо ночь прошла.
Это, конечно, не совсем о том, но похоже...
Традиционно мучительный ритуал натягивания на опухшие ноги смёрзшихся за ночь, твёрдых как камень, ботинок. Пристёгиваем кошки — руки липнут к металлу.
Спуск начали с правой стороны седловины. Но не прямо вниз, а траверсом, в обход могучих ледовых разломов на крутом склоне. Дальше пошли по гребню ледяного ребра, перебираясь через трещины. Поочередно страхуем друг друга в опасных местах.
Солнце во всё небо, но снизу нам навстречу быстро поднимаются облака, и скоро уже ничего не видно вокруг.
Вышли на ледовый крутяк с разломами. Сурово! Пришлось навесить стометровые вертикальные перила. Пока съезжали по ним, снег повалил — совсем привычная, можно сказать, родная обстановочка...
Ниже ещё одну вертикальную сотку повесили.
Потом ещё сто метров спуска по перилам.
Ниже повесили ещё одну вертикальную сотку. Потом на двести метров высоты спустились в связках с попеременной страховкой. А дальше опять лихая крутизна потребовала перил.
Для ускорения спуска, стали вешать двое вертикальных перил параллельно, благо у нас верёвок хватает, и ледобуров, и фирновых крючьев, и два снежных якоря есть. Так дело, конечно, быстрее пошло. И мёрзнем меньше в ожидании своей очереди на спуск.
Спустились по перилам ещё на сто метров. И ещё три раза по сто.
Стало казаться, что это уже никогда не кончится... Но всё на свете имеет конец.
С большим трудом, с помощью крепких выражений, уже в густых сумерках продёрнули последнюю верёвку. Не маркируя, просто волоча её за собой, побрели в связках по заснеженному леднику вниз, высматривая подходящее место для ночёвки. Окоченевших ног практически не чувствуем, дрожим от холода – зубы громко лязгают.
Ледник пологий, но сильно рваный. Под снегом много трещин — не разгонишься. Уже стало совсем темно – освещаем путь фонариками. Добрались до языка ледника. Спотыкаясь, матюгаясь, высекая кошками искры из камней, проскрежетали по морене до ручья, уже замёрзшего на ночь. Пошастав вокруг, нашли подходящую для бивака площадку.
Кое-как установили свои эфемерные жилища и скорее в спальники — отогреваться. Высунув на мороз руки, дежурный Осадченко довольно быстро сварганил ужин — восхищались им все неумолчно, пока еду поглощали. Правда, дело не только в Васькином кулинарном таланте, но и в том, что отпахали мы сегодня весь день на одном утреннем чае. Подкормка, конечно, была у каждого в кармане, но что это за еда при такой работе: три кубика «швыдкорасчиннего цукера», три горелых сухарика, три сморщенные ягодки кураги, да облепленная табаком сосательная конфетка... Пообедать на ребре крутизна и снегопад не позволили.
...Засыпаем под монотонный шорох снега по крышам палаток. И нисходит тревожный, прерываемый одышкой сон. И как в детстве, когда после рыбалки и купания, всю ночь во сне плывёт перед мысленным взором по блестящей воде лёгкий поплавок, здесь бегут куда-то, не останавливаясь, остроконечные и округлые, стройные и разлапистые, ледяные и скалистые, матово-черные и белоснежные ослепительно сверкающие горы...