Аллы Васильевны Сергеевой, кандидата филологических наук, автора многих учебник

Вид материала

Учебник

Подобный материал:

• «Связи с общественностью в условиях чрезвычайных ситуаций» Аннотация к диссертации, 83.66kb.
• Н. н получила диплом кандидата филологических наук по специальности: «Теория немецкого, 36.81kb.
• Специфика изучения произведений фантастики в 5-9-х классах средней школы, 547.75kb.
• Тема диссертации, 50.26kb.
• «Тобольская государственная социально-педагогическая академия им. Д. И. Менделеева», 345.4kb.
• Эволюция лирического героя в поэзии м. Турсун -заде, 1088.86kb.
• Пьесы исхаки на тему интеллигенции аспект «новой драмы» Диссертация на соискание ученой, 2879.13kb.
• А. А. Беловицкая доктор филологических наук, профессор Н. Д. Бурвикова Москва, Логос., 4088.96kb.
• Программа факультативного курса, 705.83kb.
• Iv фольклористика, 1780.45kb.

§ 3. Фатализм

«Чему быть — того не миновать» «Пока жареный петух не клюнет, му­жик не перекрестится»

Русские народные пословицы

Говоря о психологической особенности русского архетипа, нельзя не сказать о таком его качестве, как фатализм, пассив­но-созерцательное отношение к миру. Прежде чем взяться за дело, русский человек должен поразмышлять о нем.

На Западе говорят: «Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня», что указывает на практический склад людей, на их стремление обязательно добиться результата, и как можно скорее. А в России говорят иначе: «Утро вечера мудренее», что означает: «Не стоит торопиться с принятием решения. Кто знает, как завтра повернутся обстоятельства?» Можно говорить о рус-ской осторожности как результате негативного жизненного опы­та. Отсюда и народная мудрость: «Наперед не загадывай!»

150

Фатализм русских связан с тем, что для них большое значе­ние имеет понятие «судьба». Аналогичное понятие есть и во фран­цузском языке, но здесь оно не столь глубинно, не так суще­ственно. В частности, задайте вопрос обычному французу, верит ли он в свою судьбу? Стоит ли вообще пытаться повернуть судьбу желательным для себя образом? И часто человек, выросший в европейских традициях, выразит полную уверенность: да, ко­нечно, в жизни можно и нужно добиваться намеченной цели. Все в жизни можно предвидеть, устроить, организовать, решить проблему и устранить неприятности. Конечно, при одном усло­вии: не нужно сидеть сложа руки, надо действовать, и действо­вать активно, тогда ты непременно достигнешь своей цели.

Русский же только грустно улыбнется над этой наивной уве­ренностью. Он-то на опыте многих поколений его предков убе­дился в том, что многое предопределено в его жизни, многое произойдет независимо от его воли и желания, что бы он ни пред­принимал. Отсюда надежда на чудо и счастливую неожиданность, вера в сказочные сюрпризы (когда все проблемы разрешатся как бы сами собою), отсюда и доверие к сильным людям (лидерам), способным изменить обстоятельства. И отсюда же его безропот­ность и смирение, когда в жизни случаются непредвиденные удары. «Ничего», « Чему быть— того не миновать», «Что ж, такова моя судьба», — говорит себе русский и не спорит с нею.

Через суровость климата, через все хозяйственные трудности и лишения, через все военные и исторические испытания рус­ские идут своим путем и справляются со всем этим благодаря своей выносливости. Смирение и выносливость — яркие каче­ства русского характера, издавна удивляющие иноземцев. Это выражается в способности приспосабливаться — не уступая, гнуть­ся — не ломаясь, легко умирать, уметь постепенно накапливать силу сопротивления, короче — во всем том, что всегда спасало русского там, где любой другой не выдержал бы. Недаром мно­гие русские, побывав в последние годы в Европе и Америке, по приезде домой вспоминают жизнь «там» и посмеиваются между собой: «Ох, не жильцы! Расслабились они там! Их бы любого— в наши условия, вот тогда посмотрели бы мы, что с ними стало!» В этих словах больше насмешки над избалованностью, неприс­пособленностью жителей «цивилизованных» стран к «настоящей» жизни, чем обычной зависти.

Жизнь в России всегда была нелегка, а сейчас — особенно. Чтобы выжить в трудных условиях, обойти судьбу, не пасть духом, всегда нужно быть осторожным, терпеливым, больше надеяться

151

на чудо, чем на самого себя, стараться экономно расходовать свои силы. Так постепенно сложился русский стереотип поведе­ния — быть в меру трудолюбивым: все равно ведь неизвестно, как, когда и каким образом ты лишишься результатов своего труда! То ли гром грянет, то ли война, то ли кризис, то ли еще что-то случится... Так что муравьиная хлопотливость и излиш­нее трудовое рвение могут пойти прахом, и результаты твоего труда вполне могут достаться «чужому дяде». Да и к тому же «Работа — не волк, в лес не убежит», от нее не спрячешься, она всегда есть и будет, «всей работы не переделаешь...»

Традиция экономного расходования своих сил и небольшого рвения в наживании богатства, возможно, объясняет, почему для многих русских характерно равнодушие или даже презрение к буржуазной сосредоточенности на собственности, на земных бла­гах. Для них посвятить свою жизнь накопительству считается крайней глупостью: ведь с собой в могилу ничего не возьмешь! Надо жить в этой жизни, здесь и сейчас. Поэтому для них более разумно быть неторопливым, терпеливым к любым тяготам жизни. Вот и по­явились пословицы: «Тише едешь — дальше будешь», «Поспешишь — людей насмешишь», «Поспешность нужна только при ловле блох», «От спеху наделаешь смеху», что совсем не стоит понимать как свидетельство «русской лени», их флегматичности и неспешнос­ти. От нее как раз не остается и следа, если русский человек ув­лечен работой и получает справедливую оплату.

А чрезмерная осторожность русских (результат их отрицатель­ного опыта) уравновешивается их другими качествами: смелос­тью, безрассудством и любовью к риску. Эти качества — оборотная сторона фатализма, когда человек без меры полагается на свою судьбу, на счастливую звезду. Это свойство характера видно из поговорок: «Волков бояться — в лес не ходить», «Нет дела без риска!», «Двум смертям не бывать, а одной не миновать!». В них видна любовь русских к риску, азарт, когда их собственный каприз противостоит капризу природы или судьбы. На Западе давно под­метили эту черту русского архетипа, там широко известна «рус­ская рулетка» — игра со смертельным риском, с одним патроном в револьвере. Считается, что «пощекотать нервы» — это излюб­ленное занятие русских. Склонность дразнить судьбу, играть в удачу имеет даже свое особое название — «русский авось»: «Авось кривая вывезет», «Авось, небось, да как-нибудь— родные братья».

Надежда на слепую удачу часто делает бессмысленными ак­тивные действия, что влечет к беспечности, равнодушию к ре­зультатам труда. Русский может работать спустя рукава или ос-

152

таваться пассивным в критической ситуации — вплоть до того момента, «Пока жареный петух не клюнет», т.е. до критической ситуации, он будет вынужден активно действовать, чтобы вы­жить, выбраться из неприятностей.

«Русский авось», конечно, облегчает жизнь, однако, его можно только порицать: один Бог знает, сколько раз эта привычка полагаться на удачу, на счастливый случай и что «все пройдет гладко» там, где заложена ошибка, приводила к техногенным катастрофам... В российской прессе вместо «русский авось» часто используют эвфемизм «человеческий фактор», говоря о трагеди­ях и катастрофах в результате ошибочных действий, непрофес­сионализма и просто инфантильной безответственности людей.

§ 4. Об отношении к свободе личности

«Вольному — воля, спасенному — рай»

«Кто живет на воле, тот и спит боле»

Русские народные пословицы

Одним из важных компонентов русского архетипа является любовь к свободе и высшему ее выражению — внутренней свобо­де, свободе духа.

Этот факт часто подвергается сомнению: либеральная пресса (за рубежом и в самой России) исходит из противоположной идеи о покорности, пассивности и даже рабском характере рус­ских. Еще в средние века первые путешественники и этнологи рассказывали о рабском положении, бессловесной покорности и тупой забитости бесправных русских. К примеру, Герберштейн и Олеарий (XVI век), маркиз де Кюстин и первый русский «де­мократ» Радищев (XIX век). И в годы перестройки российская публицистика была наводнена статьями о тоталитарном характе­ре массового сознания русских: они, мол, без слов мирятся с государственным произволом, более того, одобряют его.

Идею рабской покорности русских опровергает уже сама ис­тория расширения территории Российской империи. В общественной жизни свободолюбие русских выражалось в отталкивании от го­сударства. Когда русский крестьянин видел, что «плетью обуха не перешибешь» и «выше головы не прыгнешь», он убегал искать счастья в другом месте, углублялся на восток и север, селился вдоль бесчисленных рек, где выжигал и распахивал все новые куски леса. И казачество исторически возникло как результат

153

бегства смелых и предприимчивых людей от государства — на волю, на свободу Государство рано или поздно настигало бегле­цов, но всякий раз признавало свершившийся факт Воеводы, чтобы не разорять самовольные поселения, накладывали на них дополнительные подати (налоги) и оставляли жить на этой зем­ле А дальше все повторялось Так постепенно складывалась гран­диозная территория Российской империи Если бы русский на­род действительно был рабски покорным, то Россия осталась бы навеки в границах Московского царства и, возможно, развива­лась бы не по экстенсивному, а по интенсивному пути, как и европейские страны Но все произошло иначе

Интересно, что совершенно парадоксальным образом утвер­дилось и противоположное мнение о русских как о народе, спо­собном на бунт, «бессмысленный и беспощадный», выражаясь словами А Пушкина И действительно, Россия — едва ли не мировой чемпион по части народных восстаний, крестьянских войн и городских бунтов. В последние 300 лет общественные столкнове­ния возникали на почве несправедливости, нетерпения Масшта­бы и формы этих столкновений бывали просто ужасающими Вспомним только пример сопротивления миллионов (!) старооб­рядцев, которые в течение трех веков противились переходу в официальную конфессию — вплоть до самосожжения, просто не желая менять атрибуты своей веры

При всем долготерпении и фатализме русских они все-таки мало способны, сжав зубы, долго смиряться с чем-то ненавист­ным, искать консенсус, долго соглашаться с тем, что противо­речит их принципам, терпеливо выжидать удобного момента Вспомните самый простой пример, как ведут себя русские, пе­реходя улицу на красный свет¹ И как они при этом шокируют, например, немцев Так что идеи об анархической душе русско­го человека и русской «вольнице» имеют под собой основания Поэтому не стоит очень доверять высказываниям о покорности «забитого» и «вечно страдающего» русского народа, впрочем, как и о его природном анархизме

К числу парадоксов русской жизни можно отнести и то, что в ее истории обычно не совпадали параметры политической сис­темы и форм личной жизни в отношении к свободе Политически Россия не совпадала с европейскими канонами демократии по­чти 400 лет она была абсолютной монархией, затем тоталитар­ным государством под властью большевиков

Вместе с тем в плане межчеловеческих отношений в ней века­ми жила бытовая демократия В чем это выражается⁷ Например,

154

русских отличает неприязненное отношение к условностям, тон­костям этикета, вежливым улыбкам (которые они расценивают как фальшивые), неприязнь к официальному обращению по зва­нию и положению, предпочитая обращение по имени и отчеству. Ранее уже упоминалось о размытых социальных границах в рус­ских семьях, что само по себе говорит о свободе от сословных предрассудков (глава 2, § 7), о бытовом демократизме.

Подобное же отношение русских друг к другу выходит за пре­делы семьи: повсюду и в разных ситуациях для русских мало су­щественны социальные барьеры. Так, дружеские отношения мо­гут возникать между людьми из разных социальных и даже иму­щественных групп, но при одном условии: если есть общие интересы или увлечения, или общие воспоминания о детстве и юности и т.п. Такие связи ценятся гораздо выше, чем принадлежность к одному классу. В учебных заведениях (в школе и вузах) России нет такой пропасти между наставниками и учениками, как на Западе.

Споры о том, что доминирует у россиян: тенденция к анар­хизму или покорность — не утихают. Кажется, что полярные точки зрения зависят от интерпретации одного и того же фак­та. Так, безоговорочное следование закону можно расценивать как «инстинкт порядка», а при желании — и как «рабскую по­корность»; несоблюдение законов можно интерпретировать как «стремление жить свободно_у самому по себе», но можно — и как «анархию», «русскую вольницу». Грань между беспорядком и свободолюбием в этом смысле достаточно эфемерна, что не­вольно еще раз возвращает нас к идее о противоречивом, не всегда последовательном характере русских — к образу «рус­ских горок».

§ 5. Существует ли «русский коллективизм»?

«Человек без народу — что дерево без плоду»

«Живешь — не с кем покалякать, ум­решь — некому поплакать» (об одиночестве) Русские народные пословицы

Существует общепринятое устойчивое мнение о коллективиз­ме как характерной и самой яркой черте русского архетипа, о которой упоминается почти во всех трудах, затрагивающих про­блему русской ментальности (см. библиографию). Иногда это ка­чество русских называют еще «чувством братства».

155

Русские и сами не отрицают эту ценность: «Доброе братство — дороже богатства». Иногда она вызывает откровенную зависть и восхищение у европейцев, страдающих от одиночества. Об этом, например, удивительно проникновенно пишет поэт P.M. Риль­ке⁶⁰. Влюбленный в Россию и ее культуру, он ценил в ней более всего именно «дух братства».

Это качество русской ментальности, уходящее корнями в языческие времена, со временем трансформировалось. Истори--тески коллективизм вырабатывался как культурная норма, тре­бующая подчинения мыслей, воли и действий человека требо­ваниям общества. Стремление к сообществу, к «коллективу» при­сутствовало в сознании предков русских, еще когда они были язычниками. В отличие от христиан для язычников всегда более важны общественные поступки, общественный интерес, подчи­нение личного общественному**¹. Поэтому при принятии важного решения русский как стихийный язычник бессознательно будет исходить не только из личного интереса, но примет во внимание и мнение окружающих его людей. Значит, для христианина более важен личный интерес, а для язычника — общественный, госу­дарственный: ведь «Один в поле не воин», «Одна рука и в ладоши не бьет», «Даже лес шумит дружнее, когда деревьев много».

Это объясняет, например, почему пьянство и блуд осуждают­ся христианством, но не кажутся такими уж страшными порока­ми для язычника-коллективиста: так, в наше время русские снис­ходительно реагировали на сексуальные скандалы Билла Клинто­на или на пьяные эскапады своего президента. Для русских это не такие уж стыдные пороки, а скорее доказательства того, что эти люди — «настоящие мужики», у которых могут быть «свои слабости». К ним не стоит относиться всерьез, потому что эти качества не столь уж важны для государственных интересов. А вот изворотливость, воровство, зависть или строптивость — социаль­но вредные качества, это уже настоящие пороки.

Итак, коллективизм— древняя черта русского архетипа, унас­ледованная с традициями язычества. Выше мы говорили о рус­ском патриотизме, о внимании к государственным интересам, о стремлении к единству и общности и других качествах, которые вытекают из традиционной установки массового сознания «быть как все», «быть вместе со всеми». Но так ли уж верно считать «коллективизм» свойством современных россиян?

Совместная деятельность группы людей — это еще не все­гда коллектив, настоящий коллективизм предполагает не только сотрудничество и взаимопомощь, но и обязательное признание

156

ценности всего коллектива и каждого его члена, что отражает­ся в старинной русской пословице: «В хорошей артели — все при деле!». Это особый дух, когда человек чувствует себя чле­ном сообщества, а свои усилия — частью коллективного дела, когда его личная цель совпадает с целями каждого из членов коллектива.

Многие народные пословицы отразили коллективистскую ориентацию поведения русского человека: «Один в поле не воин», «На миру и смерть красна» и др. Однако в этих пословицах про­слеживается, скорее, не апология коллективизма, а отрицание ценности одиночества: «Двое— не один, маху не дадим»,«Один ум хорошо, а два— лучше», «Коли два, так не один» и т.п.Но все эти выражения формы коллективного сознания выражают, ско­рее, не ощущение «счастья в толпе», а необходимость для каж­дого человека иметь рядом родственную душу, близкого челове­ка, друга, с которым «и горе пополам разгорюешь».

А вот индивидуализм, эгоизм, уклонение от сотрудничества, противопоставление себя коллективу, даже нежелание поддер­жать разговор (например, со случайным спутником) всегда вос­принимались русскими как неуважение, высокомерие, было просто непонятным, ведь «Одному и топиться идти скучно», а самое худшее в жизни, когда ты «Один как месяц в небе».

Но разве отрицание одиночества — то же самое, что коллек­тивизм?

Дух коллективизма во внешних проявлениях существовал в России. Так, внешне он проявлялся в 20—30-е годы при «пост­роении нового общества», еще ярче — в актах массового геро­изма в годы Второй мировой войны. История этого времени полна эпизодов беспримерного самопожертвования людей во имя по­беды над фашизмом. Затем по традиции какое-то время эти же внешние формы коллективизма проявлялись в отдельных эпи­зодах трудового энтузиазма еще в 60—70-е годы, вплоть до тех времен, которые теперь называют «застоем». Почти вся офици­альная советская литература построена на сюжетах, имевших место в реальной жизни, когда люди не жалели сил, здоровья или даже ценой жизни совершали трудовые подвиги «на благо родины». Человек, например, мог погибнуть, спасая от пожара стадо лошадей или колхозный урожай. И никому не приходило в голову, что лошадей или урожай можно вырастить еще много раз, а человека вернуть невозможно. Нельзя сказать, что по­добные действия людей были вынужденными, что их обязыва­ли или заставляли вести себя жертвенно, угрожая им чем-то.

157

Нет, они чаще всего были искренними и импульсивными, осо­бенно во время войны.

Что же касается трудового энтузиазма, то иногда трудно от­рицать и желание человека выделиться, не «быть как все», же­лание славы, общественного признания и почета. Это было фор­мой самоутверждения, итогом личных амбиций, которые несли и выгоду: ордена, деньги, награды, продвижение по карьерной лестнице...

В настоящее же время утверждение, что «коллективизм» — коренное свойство русских, кажется сомнительным. Чаще всего исследователи делают одну и ту же ошибку, подменяя понятия: за коллективизм принимают взаимное тяготение русских друг к другу, их открытость в процессе общения, «чувство локтя» и потребность «быть как все», отсутствие желания выделиться из толпы и оригинальничать, постоянная оглядка на то, «что ска­жут люди», любовь к массовым праздникам и народным гуля­ниям, к компаниям, традиции гостеприимства и все прочее, что можно назвать иным словом — «публичность».

Думается, однако, что при этом происходит подмена поня­тий: гостеприимство, общительность, эмоциональная зависимость от других, традиция массовых празднеств, желание помочь в беде другому человеку, оглядка на чужое мнение и стремление быть «не хуже других» — это еще не коллективизм! Это, скорее, образ жизни, внешние стереотипы бытового поведения, формы взаи­модействия и традиций общения людей, принципы которых от­ражены в русском фольклоре: «Что есть— вместе, чего нет — пополам», «Вместе и горе легче переносится» и т.п.

Однако для подлинного коллективизма необходимо такое восприятие мира, когда ты действительно ощущаешь себя цен­ным «винтиком» в общей машине, сознание, что без тебя эта машина не будет действовать, остановится. Пожалуй, такой тип сознания ярче всего проявляется только у японцев с их привер­женностью интересам «родной» фирмы, родного отечества.

Приходится констатировать, что для русских такое сознание не вполне характерно. В их поведении можно наблюдать, скорее только внешние формы, следы прошлого подлинного коллекти­визма. Скорее можно согласиться с философом И. Ильиным, что для русских характерно противоположное качество — тяга к ин­дивидуализации⁶², инстинкт индивидуализма, склонность быть са­мому по себе, стоять на своих ногах, иметь обо всем свое мне­ние. Как он считает, уже сами равнинные пространства России облегчают обособление людей: ведь здесь нет необходимости

158

«уживаться друг с другом», терпеть соседа во что бы то ни ста­ло. Теснота жизни и густота населения, так характерные для За­пада, приучает людей к организующей сплоченности. А вот рус­ским всегда было проще разбежаться в разные стороны, чем подлаживаться под кого-то или организованно взаимодействовать. Многовековое влияние азиатского кочевничества (татары) еще больше распыляло людей, разрушало дух коллективизма.

А при советской власти был извращен сам смысл коллекти­визма, люди приучились разделять общественную (государствен­ную) и частную жизнь, любым способом сопротивляться вме­шательству государства в личную жизнь и презирать тех, кто прислуживает государству в этом неправом деле. Коллективный энтузиазм остался только на экране или страницах официально­го искусства, а демонстрация личного энтузиазма в коллективе стала только средством продвижения в карьере, своеобразным способом добывания материальных благ. С падением советской власти и разрушением государственных структур (в том числе систем бесплатного образования и медицины) каждый россия­нин окончательно оказался предоставленным самому себе.

Так что безоговорочно считать всех русских большими кол­лективистами (особенно в современной России) — сильное пре­увеличение.