Д. А. Леонтьев психология смысла

Вид материала

Монография

Содержание 4.7. нарушения смысловой регуляции 4.7. нарушения смысловой регуляции 4.7. нарушения смысловой регуляции

Подобный материал:

• А. А. Леонтьев (председатель), Д. А. Леонтьев, В. В. Петухов, Ю. К. Стрелков,, 2031.5kb.
• А. Н. Леонтьев Психофизиологическая проблема и ее решение, 385.35kb.
• Б. Д. Карвасарского спб., 2002. Клиническая психология. Хрестоматия. Спб.,2000. Менделевич, 7.78kb.
• Программа вступительного испытания по предмету «Психология», 304.02kb.
• «Я знал это!»: не является ли социальная психология аналогом здравого смысла?, 156.56kb.
• Д. А. Леонтьев, Е. Н. Осин печать экзистенциализма: эмпирические корреляты экзистенциального, 240.66kb.
• Порождение и метаморфозы смысла: от метафоры к метаформе, 1354.21kb.
• Источник: приан ру; Дата: 25. 07. 2007, 1194.96kb.
• Рабочая Программа учебной дисциплины общая психология Трудоемкость (в зачетных единицах), 377.92kb.
• Программа дисциплины опд. Ф. 01 Психология цели и задачи дисциплины, 483.88kb.

смыслоутратностью» (Магомед-Эминов, 1998, с. 36—37). Этот конфликт становится отчетливым после возвращения к мирной жизни, продуцируя «смысловое очуждение» человека. «Смысловой опыт, обретенный человеком в аномалии, становится теперь для него обузой, тяжелым жизненным грузом, который от­торгается им как нечто чуждое и чужеродное» (там же, с. 35). Смысловой конфликт рассматривается автором как один из основ­ных этиологических факторов, обусловливающих аномальное раз­витие личности и возникновение посттравматического стрессового расстройства. «Можно предположить, что ПТСР и является про­цессом, направленным на преодоление неудачного смыслообразо­вания в смыслоутратной ситуации» (там же, с. 33).

Важнейшим путем травмотерапии личности, устранения смыс­лового удвоения является элиминация смысла: чтобы обрести смысл, его надо утратить. Это положение М.Ш.Магомед-Эминов распространяет и на нетравматические неврозы, где роль дублиру­ющего смыслового центра выполняют защитные конструкции. «Только освободившись от смыслов, задающихся "комплексами", личность может обрести подлинные смыслы. Утрата неподлинного смысла есть этап на пути возрождения личности — обретения под­линного смысла» (Магомед-Эминов, 1998, с. 200).

Несколько иные смысловые механизмы и пути коррекции смыс­ловых кризисов были описаны на материале работы с пострадав­шими от землетрясения в Армении (Мазур, Гельфанд, Качалов, 1992). Наиболее сильные смысловые кризисы были порождены ут­ратой близких, приводящей к потере смысла жизни. Для многих пострадавших были типичны защитные искажения реальности как способ справиться с этим кризисом: им казалось, что близкие не погибли, а находятся в другом городе или дома, пока они сами

4.6. патология смысловой регуляции 333

лечатся в Москве. «Эти примеры иллюстрируют преобразование смысловых структур переживания, которые производились механиз­мами психологической защиты: травмирующие негативные смыслы реальной жизненной ситуации (утрата близких) заменялись пози­тивными, но иллюзорными смыслами (родные живы), причем именно такими, которые сохраняли для больных столь необходи­мые им привычные смысловые опоры, определяющие их прошлую жизнь. Следовательно, принятие иллюзорных смыслов диктовалось необходимостью разрешения жизненного кризиса, однако такое "защитное" разрешение было неэффективно, так как не позволяло больным принять потерю как реальное жизненное событие, блоки­ровало поиск новых смыслов, способных внести позитивную ори­ентацию в их будущую жизнь, и, по сути дела, консервировало переживаемый кризис» (Мазур, Гельфанд, Качалов, 1992, с. 60—61). У другой группы пострадавших, обнаруживших сравнительно ус­пешное совладание с кризисными состояниями, преобладали другие стратегии, в частности, «совладающее смысловое приписы­вание» — приписывание настоящей жизненной ситуации такого смысла, который помог бы преодолеть случившееся, нахождение в ней позитивных ценностей. Авторы выделили две основные смыс­ловые стратегии совладающего поведения. «Одна из них — отнесе­ние события в прошлое, когда землетрясение и связанные с ним переживания рассматривались как события прошлого, не влияющие ни настоящее. В результате исчезали страхи, связанные с будущим, и появлялись планы, достижение которых зависело от собственных усилий. Другую стратегию мы обозначили как расширение смысло­вого поля ситуации, что проявлялось в изменении больными смыс­ла травмирующей ситуации, которая начинала восприниматься не как личное несчастье, а как общее горе. В группе наших пациентов мы обнаружили, что соотнесения своего положения с положением других людей, приобщение к их переживаниям, принятие и по­нимание их точек зрения позволяли преодолеть ощущения изо­лированности, фиксированности на личном несчастье, занять ос­мысленную позицию по отношению к своей жизненной ситуации, открыть новые смысловые опоры» (там же, с. 63).

Е.С.Мазур (1994) вводит понятие смысловой терапии, суть ко­торой заключается в актуализации процессов саморегуляции, осоз­нании и трансформации тех смысловых образований личности, которые были нарушены критической ситуацией. Психотерапевт «помогает человеку выйти в рефлексивную позицию по отноше­нию к своей жизни как целостности и перестроить смысловые структуры, реализация которых стала невозможной. При этом психо­терапевт как бы опосредует процесс смыслового связывания — пре-

334

глава 4. динамика и трансформации смысловых структур


S><7. нарушения смысловой регуляции 335
.-

зЛ Во-вторых, можно сделать вывод о том, что степень нарушений смысловой регуляции может существенно разниться при одной и той же тяжести клинической нозоспецифической симптоматики, что заставляет еще раз вспомнить известное положение, что лич­ность больного — не обязательно больная личность. Опираясь в большей мере на косвенные, чем на прямые доказательства, мы берем на себя смелость тем не менее утверждать, что чем более развитой являлась личность в преморбиде, тем меньше степень раз­рушающего влияния заболевания на ее смысловую сферу, и тем лучше перспективы восстановительного лечения. Таким образом, патологический материал, проанализированный в данном разделе, подкрепляет изложенные в главе 2 теоретические взгляды на смыс­ловую регуляцию как на конституирующую функцию личности.

В-третьих, мы видим со всей наглядностью, что патологичес­кие изменения смысловой сферы гораздо больше затрагивают структурную организацию и динамические аспекты смысловой сферы, чем ее содержательную сторону. Даже при алкоголизме и кризисных состояниях, когда на первый план выступает драмати­ческая смена или крушение смысловых ориентиров и всей направ­ленности жизнедеятельности, возможность преодоления кризиса и восстановления нарушенной жизнедеятельности во многом опре­деляется сохранностью или возможностью восстановления динами­ческих механизмов смысловой регуляции и саморегуляции.

V*

* 4.7. нарушения смысловой регуляции при

*'ДЕВИАНТНОМ РАЗВИТИИ ЛИЧНОСТИ

Нарушения смысловой сферы, о которых пойдет речь в этом разделе — это нарушения, не связанные с какой-либо патологией психического функционирования, но порождающие социально не­приемлемые формы поведения, такие как разного рода правонару­шения и преступления, а также самоубийства, аддикции и т.п. Нарушения такого рода описывались в разных контекстах разными авторами как нарушения социализации, социопатии, моральная дефективность, асоциальность, социальная дезадаптация. Уже из этого перечня видно, что основным критерием вычленения этой группы нарушений является «несрабатывание» соционормативной системы регуляции жизнедеятельности. Иными словами, «социопа-ты» не подчиняются регулирующим правилам и нормам социума, в котором они находятся.

336 глава 4. динамика и трансформации смысловых структур

Однако использование этого критерия для объяснения сути всех описываемых в этом контексте нарушений поведения было бы глу­боко неверным и дезориентирующим. Во-первых, было убедительно показано, что социальная дезадаптация может быть как вынужден-ной, в силу неспособности индивида соответствовать требованиям общества, так и выбранной, в силу осознанного отрицания инди­видом не нравящихся ему ценностей конкретного социума (Калите-евская, 1997). Примером выбранной дезадаптации является хорошо известный в нашем обществе феномен диссидентства. Логично, что с точки зрения самого общества, ценности которого диссидент от-рицает, он оказывается ненормальным, которого лучше всего от общества изолировать. Во-вторых, показано, что индивидуальные ценности и смыслы, не совпадающие с социально принятыми, яв­ляются важнейшим ресурсом эволюционирования самого общества (Асмолов, 1996 б). Это можно проиллюстрировать на том же приме­ре ассимиляции обществом определенных ценностей диссидент­ской субкультуры в ходе трансформаций, начавшихся в 1985 году.

Интересно, что в классической литературе XIX века конфлик­ты индивидуальности с обществом имели вид сравнительно невин­ных по сегодняшним меркам идеологических споров. В этих спорах, с одной стороны, признавалось право на существование индивиду­альных взглядов, отличных от общепринятых (Печорин, Базаров, князь Мышкин, Жан Вальжан и др.), а с другой — общественные ценности и установления также принимались в целом, хотя крити-ковались во многих, порой существенных частностях. В литературе же XX века типичным является показ полностью патогенного об­щества, неподчинение установлениям которого — единственный способ сохранить себя как личность («451° по Фаренгейту» Р.Бред-бери, «Мы» Е.Замятина, «1984» Дж.Оруэлла, «Прекрасный новый мир» О.Хаксли, «Повелитель мух» У.Голдинга, «Пролетая над гнез­дом кукушки» К.Кизи, «Белые одежды» В.Дудинцева, «Карусель» Ю.Алешковского и многие другие). Таким образом, обращаясь в данном разделе к феноменологии «социопатических» нарушений поведения, мы должны выделить из них те, которые связаны с отклонениями в развитии личности, а не с аномалиями самих со­циальных норм и ценностей.

Проблему «Moral insanity» — моральной дефективности — пытался проанализировать в одноименной статье Л.С.Выготский (1983 б, с. 150—152). Он констатировал, что нельзя рассматривать на­рушения личности, фиксируемые у беспризорных, трудновоспиту­емых, малолетних проституток и др., как разновидность психической патологии. Эти нарушения связаны с воздействием среды и, по мне­нию Выготского, с перемещением в более благоприятную среду на-

I

^ 4.7. нарушения смысловой регуляции 337

ступает улучшение. Эти положения, в целом верные, недостаточно глубоко проникают в проблему. В частности, Выготский в данном фрагменте не анализировал вообще специфику самих изменений личности у соответствующих групп детей, ограничившись ссылками на зарубежных авторов, констатировавших связь такого рода лич­ностных нарушений с выпадением, недоразвитием тех или иных ценностей.

С соображениями, высказанными выше, перекликается такой интересный подход к проблеме как концепция метапатологий А.Маслоу (1999), являющаяся важной частью его теории метамо-тивации и бытийных ценностей. Согласно А.Маслоу, на высшем уровне личностного развития — уровне Бытия — место базовых по­требностей в мотивации поведения занимают высшие бытийные ценности (Б-ценности), такие как истина, добро, красота, целос­тность, единство противоположностей и др. Вместе с тем эти цен­ности присутствуют в той или иной, не всегда актуальной форме у всех людей, и они необходимы не только для того, чтобы достичь «полной человечности», но и для того, чтобы избежать специфи­ческих заболеваний, возникающих вследствие депривации этих цен­ностей. «Если нет ценностей, руководящих жизнью, то можно не быть невротиком, но тем не менее страдать от когнитивных и ду­ховных расстройств, поскольку в определенной степени связь с действительностью искажена и нарушена» (Маслоу, 1999, с. 189). При этом ведущая роль в этой депривации принадежит среде. «Жизнь в неприятном окружении со скверными людьми — это патогенный фактор. Если же вы предпочтете проводить время с красивыми и достойными людьми, то обнаружите, что чувствуете себя лучше и возвышеннее» (там же).

Эти расстройства или болезни Маслоу называет метапатоло-гиями. «Веками они рассматривались скорее религиозными мыс­лителями, историками и философами в понятиях духовных или религиозных проблем, а не врачами, учеными, или психологами в понятиях психиатрических, психологических или биологических "болезней", ущербностей или слабостей. В некоторой степени эта об­ласть частично совпадает и с социологическими и политическими расстройствами, "социальными патологиями" и т.п.» (Маслоу, 1999, с. 300). Вот список общих метапатологий, которые приводит Маслоу (там же, с. 300—301):

Отчуждение.

Аномия.

Ангедония.

Потеря вкуса к жизни.

Потеря смысла.

338 глава 4. динамика и трансформации смысловых структур

Неспособность получать наслаждение. Безразличие.

Скука, тоска.

Жизнь теряет собственную ценность и самооправдание.
¹ Экзистенциальный вакуум.

Ноогенный невроз.

Философский кризис.

Апатия, отстраненность, фатализм.

Отсутствие ценностей.

Десакрализация жизни.

Духовные заболевания и кризисы. «Сухость», бесплодие, застой.
I Аксиологическая депрессия.

Желание смерти, сдача на «волю судьбы». Безразличие к соб-
) ственной смерти.

{ Чувство собственной бесполезности, ненужности, незначимос-

, ти. Тщетность.

Безнадежность, апатия, поражение, прекращение совладания, капитуляция.

Чувство полной детерминированности. Беспомощность. Отсут­ствие ощущения свободы воли.

Абсолютное сомнение. Есть ли хоть что-нибудь стоящее? Есть ли что-нибудь значащее?

Отчаяние, мука.

Безрадостность.

Опустошенность.

Цинизм, неверие, потеря веры в высшие ценности или упро­щенное их толкование.

Метажалобы.

Бесцельное разрушение, ярость, вандализм.

Отчуждение от старших, родителей, авторитета, любого обще­ства.

Приведем еще ряд обозначений и классификаций сходных форм
i психологических нарушений.

Классификацию видов нарушений поведения, могущих при оп­ределенных ситуациях привести человека к катастрофе, предлагают Ц.П.Короленко и Т.А.Донских (1990). К ним они относят такие раз­ные явления как аддиктивное поведение, которое выражается в стремлении к уходу от реальности, антисоциальное поведение, про­являющееся в игнорировании законов и прав других людей, суи­цидное поведение, конформистское поведение, нарциссическое поведение, фанатическое поведение и аутистическое поведение (Ко­роленко, Донских, 1990, с. 5—6). В этом перечне отсутствует единое основание и содержательные критерии (кроме катастрофических последствий), однако сам по себе неклинический подход к пове-

^ 4.7. нарушения смысловой регуляции 339

денческим патологиям заслуживает внимания в контексте рассмат­риваемой нами проблемы.

Сходный список нарушений поведения (подпадающих под оп­ределение девиантного поведения) предлагает Я.И.Гилинский, особо выделяя «ретритистское поведение» (по Р.Мертону). В кон­цепции «двойной неудачи» Р.Мертона «пьянство, наркотизм, само­убийство как "уход" от чужого, непонимаемого и непонимающего мира (ретритистское поведение) возникает при наличии двух обстоятельств: 1) длительной неудачи в достижении разделяемых обществом целей легальными средствами и 2) неспособности (в силу различных причин) прибегнуть к незаконным способам достижения этих целей» (цит. по. Гилинский, 1994, с. 8). Описанные явления подходят также под определение «саморазрушающего по­ведения» (см. например, Сидоров, 1991). П.И.Сидоров предлагает использовать понятие «девиантный образ жизни» (Сидоров, 1991, с. 19), интегральной характеристикой которого является именно «саморазрушающее поведение» во всех его проявлениях. Ю.А.Ва­сильева (1995) также отмечает, что в случаях девиантного поведе­ния правонарушителей мы сталкиваемся с сочетанием в различных пропорциях всех или почти всех описанных видов нарушения поведения «внутри» каждого конкретного случая. Это дает нам основания, относясь в целом с осторожностью к приведенным классификациям, ограничиться в дальнейшем личностью правона­рушителей как наиболее общепризнанной моделью для изучения неклинических (социопатических) нарушений (девиаций) смысло­вой сферы. При этом мы далеки от мысли распространять выводы, полученные при изучении правонарушителей, на другие, менее изученные под данным углом зрения разновидности метапатологий. Так, например, особенности личности, типичные для преступ­ников, с одной стороны, и суицидентов, с другой, не только раз­личаются, но в ряде случаев носят полярно противоположный характер (Ратинов, Ситковская, 1990).

Нашей задачей является, таким образом, анализ особенностей смысловой сферы преступников и правонарушителей как наиболее репрезентативного случая метапатологий смысловой сферы. Сразу подчеркнем, что в данном разделе мы будем рассматривать только случаи, в которых отсутствует традиционная психическая патоло­гия, поскольку правонарушения и преступления, совершенные психически больными людьми, хоть и не выводимы непосредст­венно из факта заболевания, но осуществляются на фоне рас­смотренных в предыдущем разделе изменений личности при соответствующей патологии (Гульдан, 1986; Антонян, Гульдан, 1991). Поэтому в этих случаях неклинические особенности личности в луч-

340

глава 4. динамика и трансформации смысловых структур


^ 4.7. нарушения смысловой регуляции 341

привлеченные к ответственности за правонарушения и не имеющие тюремного опыта, который сам по себе накладывает на личность очень сильный отпечаток.

В отечественной криминологической и судебно-психологической литературе в последнее время уделяется особое внимание пробле­мам мотивации преступного поведения как на ситуативном уровне, так и на уровне устойчивых особенностей мотивационной сферы личности (Волков, 1982; Гульдан, 1986; Кудрявцев В.Н., 1986; Луне-ев, 1986; 1991 и др.). При этом справедливо подчеркивается относи­тельность разделения мотивации противоправного и правомерного поведения: «Один и тот же мотив, в зависимости от ситуации, мо­жет быть побуждением к преступлению, к иному правонарушению или даже к правомерному действию» (Кудрявцев В.Н., 1986, с. 13). Это же подчеркивает и В.В.Лунеев: антиобщественных потребнос­тей и мотивов как таковых не существует. «Преступный путь выби­рается правонарушителем тогда, когда он, в рамках усвоенной системы ценностей субъекта, представляется ему более коротким, экономным и выгодным по сравнению с правомерными путями до­стижения тех же целей» (Лунеев, 1986, с. 33).

Как отмечают Ю.М.Антонян и В.В.Гульдан (1991, с. 74), лич­ностный смысл большинства преступлений состоит в самоутверж­дении, подтверждении собственного биологического и социального бытия. Несмотря на это, статистический анализ позволяет говорить об определенной специфике мотивации правонарушителей, кото­рую можно рассматривать как предпосылку выбора криминального пути решения жизненных проблем. В частности, характеризуя моти-вационную сферу правонарушителей через призму предложенных А.Н.Леонтьевым (1977) трех параметров анализа личностной струк­туры, В.В.Лунеев отмечает, что у правонарушителей мотивационная сфера уже и беднее. «У большинства изученных правонарушителей... отмечается полное отсутствие или зачаточное состояние развития потребностей культурных по происхождению и духовных по форме: нравственных, эстетических, творческих, познавательных, образо­вательных, научных и т.д. Небезосновательно считается, что такой мотивационный вакуум опасен. Это лишает жизнь смысла, большой значимости, демобилизует, деморализует личность, создает неуве­ренность, сужает проявление творческих возможностей, низводит мотивацию до узкоситуативных побуждений текущего момента. Именно это и наблюдается у правонарушителей» (Лунеев, 1991, с. 114). У большинства лиц, совершивших преступления впервые, наблюдается невысокая степень иерархизации побуждений, нет ус­тойчивой направленности. Это не относится к рецидивистам, иерар­хия побуждений которых, напротив, весьма жестка (там же, с. 115).

342 глава 4. динамика и трансформации смысловых структур

В.В.Лунеев связывает также данные о сниженной критичности у правонарушителей с отсутствием у них четкой иерархии ценностей и высказывает гипотезу о том, что принятие решений о преступных действиях связано «с недостаточным уровнем развития личности, для которой мотивы отдаленного морального будущего оказывают­ся, как правило, слабее актуальных сиюминутных побуждений, даже если значимость "далекой" мотивации для субъекта огромна... От­даленное будущее в данном случае принимается в расчет лишь тог­да, когда оно согласуется с доминирующей мотивацией» (там же, с. 117). В согласии со структурными особенностями мотивации нахо­дятся и содержательные, характеристика которых «как правило, сдвинута к личностному, индивидуальному, субъективному, сиюми­нутному, эмоциональному, мнимому, второстепенному» (там же, с. 144). Отмечается также сниженное осознание преступниками мо­тивов своих преступлений, личностный смысл которых, как прави­ло, «ускользает от сознания» (Антонян, Гульдан, 1991, с. 141).

Интересные и в целом хорошо согласующиеся с приведенными
выше данные были получены при изучении агрессивно-насильствен-
| ных преступников. Э.П.Котова (1990) указывает, что агрессивно-

; насильственным преступникам присуща сниженная потребность в

самореализации, расхождение между декларируемыми и реально осуществляемыми ценностями, равнодушие к собственному будуще­му, к жизненным планам. Анализ связей особенностей личности и типов агрессии, присущих разным обследованным преступникам, позволяет говорить о ведущей роли ценностной сферы личности, которая опосредует взаимовлияние остальных свойств в ходе онто­генеза. Более дифференцированный анализ был проведен Л.П.Конышевой (1990), которая предприняла попытку проанализи­ровать структуру и содержание деятельности преступников в кри­минальной ситуации под углом зрения вклада в нее личностных и ситуационных детерминант. При анализе личностных факторов обра­щается внимание не только на прямые предпосылки насильственных действий, но и на другие личностные особенности. «Деформации личностного "ядра" могут не только проявляться в наличии высоко­значимых агрессивных образований, порождающих спонтанные фор­мы насилия, но и носить иную структуру. Отсутствие среди базовых наиболее важных общественно значимых ценностей... высокая значи­мость эгоцентрических мотивов, узость связей индивида с миром... слабая иерархизация устойчивых мотивационных образований... вы­раженная неустойчивость системы личностных смыслов способны по­родить различные формы противоправного насилия в ситуациях, предъявляющих повышенные требования к этим внутриличностным образованиям» (Конышева, 1990, с. 114—115).

4.7. нарушения смысловой регуляции 343

Не останавливаясь подробно на конкретных эмпирически выде­ленных Л.П.Конышевой типах агрессивно-насильственных дей­ствий, отметим, что в качестве личностных предпосылок в них фигурируют либо неустойчивость и недостаточная опосредованность ценностной системы и мотивации в частности, либо ригидность, суженность смысловой сферы и тугоподвижность мотивов, наряду с отвлеченным характером ценностей, потребностью в доминиро­вании или самоутверждении. Искажения содержания ценностных образований, по мнению Л.П.Конышевой (1990), играют суще­ственную роль в детерминации случаев хулиганства, «безмотивных» убийств, жестоких насильственных преступлений, наиболее труд­ных для юридического анализа.

Нами совместно с Ю.А.Васильевой была разработана объясни­тельная модель психологических механизмов девиантного развития личности несовершеннолетних правонарушителей (Васильева, 1995; 1997; Леонтьев Д.А., 1997 б), опирающаяся на наш подход к про­блеме ценностей, их усвоения в ходе социализации и ценностно-потребностной регуляции деятельности (Леонтьев Д.А., 1996 а, б; 1997 б; см. также разделы 3.6., 4.3. и 4.4.). Повторим вкратце основ­ные положения этого подхода. Ценности представляют собой струк­туры, в которых кристаллизуется обобщенный смысловой опыт больших и малых социальных групп. Они существуют в трех основ­ных формах: как структуры общественного сознания (общественные идеалы), как атрибут конкретных произведений и деяний, в кото­рых общественные идеалы находят свое воплощение, и как элемент личностной структуры индивидов, принадлежащих к данным соци­альным группам и более или менее осознанно реализующих эти ценности в своей деятельности. Применительно к последней форме мы говорим о личностных ценностях. Ценности усваиваются в ходе социализации, становясь личностными, через идентификацию с теми или иными референтными социальными группами и общнос­тями. В структуре личности личностные ценности занимают то же место источников смыслообразования и побуждений, что и потреб­ности. По мере индивидуального развития в онтогенезе происходит перераспределение значимости и удельного веса тех и других; по мере усвоения ценностей они постепенно оттесняют потребности на задний план, ограничивают и опосредуют их влияние на поведение. Этот процесс составляет главное содержание социализации.

Надо сказать, что этот процесс не всегда протекает гладко. Если ребенок, развиваясь, испытывает сильное давление на свои пот­ребности и граница между внешним и внутренним оказывается слишком слабой, она падает под напором социальных ценностей, которые вторгаются в структуру мотивации, не встречая сопротив-

344 глава 4. динамика и трансформации смысловых структур

ления, и становятся личностными ценностями, не претерпевая за­метных трансформаций. Индивид тем самым сливается с группой, однако утрачивает свою личностную идентичность (аутентичность), конформно растворяясь в социальном целом. Такой случай можно назвать гиперсоциализацией. Противоположный случай — гипосо-циализация — может иметь место, когда эта граница, напротив, чересчур прочна и давление вызывает ответное сопротивление со стороны индивида. В этом случае индивид не пропускает в свою лич­ность внешние регуляторы; в результате ценности не занимают в структуре мотивации соответствующего им места.

Психологической основой отклоняющегося развития является, на наш взгляд, несформированность ценностной регуляции как в количественном отношении (низкий удельный вес ценностей по сравнению с потребностями как источников мотивации), так и в качественном (ассимилируются в структуру личности преимуще­ственно ценности малых девиантных, в частности криминальных групп; макросоциальные ценности остаются для них сугубо вне­шними). Не усвоив в семье по тем или иным причинам позитивных ценностей, подросток обретает источник социальной идентичнос­ти в малой криминальной или «предкриминальной» группе, кото­рая становится для него референтной. Ценности этой группы не только задают подростку правила и нормы поведения, но и опос­редуют, фильтруют или блокируют усвоение им иных макросо-циальных и общечеловеческих ценностей. Таким образом, в случае девиантного развития мы имеем одновременно и картину гипер­социализации, и картину гипосоциализации, причем гиперсо­циализации — по отношению к малой референтной группе, а гипосоциализации — по отношению к макросоциальным общ­ностям. Причина высокой восприимчивости к криминальным ценностям, на наш взгляд, состоит в том, что они более, чем мак­росоциальные ценности, «дружественны» по отношению к инди­видуальным потребностям. В результате в процессе социализации происходит не столько вытеснение потребностей ценностями, сколько трансформация первых во вторые: то, что было ранее лишь «личным делом» (самоутверждение, секс и др.), получает в группе идеологическое обоснование, становится социально желательным, приобретает независимость от ситуации, абсолютную значимость, «отвязывается» от потребностных состояний и превращается в иде­ал. В этом случае мы говорим о