Энциклопедия глубинной психологии

Вид материала

Документы

Содержание Телесная симптоматика Каждый прорыв побуждения осуществляется, согласно Шульцу-Хенке, одновре­менно психически и Заключительные замечания Публикации харальда шульца-хенке в хронологическом порядке

Подобный материал:

• Примерные темы рефератов по истории психологии, 24.19kb.
• Тематика рефератов по истории психологии к кандидатскому экзамену общенаучной дисциплине, 33.44kb.
• Книга Н. Смита рекомендована слушателям и преподавателям факультетов психологии и философии, 11283.71kb.
• Комплекс неполноценности: как категория глубинной психологии. Изучение мотивов деятельности, 453.85kb.
• Многочисленными последователями. Как и в др теориях глубинной психологии, 1493.41kb.
• Энциклопедия современной юридической психологии является первым в нашей стране и мире, 1687.69kb.
• Энциклопедия Серия «Современная школьная энциклопедия», 73.78kb.
• Мониторинг технического состояния скважин на основе глубинной видеосъемки, 70.64kb.
• Новинки за серпень Природничі науки, 585.24kb.
• Надходження за вересень Природничі науки Екологія, 806.76kb.

К ней относятся, например, навязчивая склонность к порядку и навязчи­вое стремление удостовериться в сделанном. В качестве типичной формы защи­ты при неврозах навязчивых состояний Фрейд также описывал «аннулирование» (см. статью П. Куттера в т. I).

Мы должны рассмотреть еще одну сторону навязчиво-невротической структу­ры. Уже отмечалось, насколько фрустрирующей в этой важной фазе развития ребенка может оказаться мать, одержимая слишком ранним приучением своего ре­бенка к опрятности. В таких случаях развивающаяся в дальнейшем навязчиво-нев­ротическая структура характеризуется более выраженными непосредственными анальными чертами. Это может проявляться в форме симптоматики кишечника, но еще сильнее может сказаться на характере. Еще до Шульца-Хенке в аналитиче­ской литературе было подробно описано отношение лиц с навязчиво-невротической структурой ко всякого рода «загрязнениям», а потому нам здесь нет надобности ос­танавливаться на этом вопросе подробно.

Приученные к опрятности дети вместе с тем вынуждены быть уступчивыми и отказываться от своих произвольных поступков. Поэтому дети, у которых в дальней­шем развивается навязчиво-невротическая структура, внешне кажутся более щедры­ми и готовыми отдавать, чем это соответствует их характеру. Поскольку они яв­ляются ретентивно заторможенными, то есть не могут ничего сохранять, они — как бы парадоксально это ни звучало — становятся «экспансивно дающими». Их пе­реполняет готовность дарить, которая буквально делает их счастливыми; это может стать жизненной идеологией. «Ретентивно заторможенный человек не может ска­зать 'нет' никогда, нигде и никому» (Schultz-Hencke 1951,61).

Лишь при поверхностном рассмотрении ретентивно заторможенный человек своей радостью, получаемой от дарения, похож на депрессивного. Если последний отказывается от приобретения имущества и тем самым «оставляет больше» дру­гим, то ретентивно заторможенный человек отдает активно. Также совершенно по-разному выглядят соответствующие установки и гигантские ожидания. Здесь у человека с навязчиво-невротической структурой все же прорывается ретентив­ность.

Мы можем ограничиться этим, поскольку —■ как уже отмечалось — навязчиво-невротическая структура была подробно! исследована психоаналитиками еще до Шульца-Хенке. Так, например, он, как и многие другие, считал описание анально­го характера, данное Фрейдом и Абрахамом, вполне верным (Abraham 1924,1925).

Аккуратность, бережливость и своенравие, или — в патологической форме — пе­дантичность, жадность и упрямство, в рамках модели побуждений можно классифи­цировать следующим образом: педантичность является «осколком» противодействия тенденциям к произвольному поведению, жадность — сверхкомпенсацией неадек­ватной тенденции отдавать, а упрямство — ретентивной установкой. Само собой ра­зумеется, что и навязчиво-невротическую структуру Шульц-Хенке также отказывался объяснять с позиций теории либидо. Он не считал, что это «изменение характера соот­ветствует регрессии сексуальной жизни на догенитальную, садистско-анально-эроти-ческую ступень». Различие между этими двумя теоретическими концепциями проде­монстрировал Швиддер в своей статье для руководства по психотерапии (Schwidder 1959): «...[согласно Фрейду] армия скорее всего отойдет на те места, где до наступления у нее были наиболее сильные позиции. (Регрессия к анально-садистским фиксация­ми.) В соответствии с неопсихоаналитическими представлениями, если использовать этот образ, можно сказать: наступление проводится настолько активно и упорно, что остаются лишь небольшие части армии, которые могут использоваться для выпол­нения других задач. (Торможение и конфликтность автохтонных, моторно-агрессив-ных и анально-ретентивных потребностей.)»

Заметим попутно, что в неопсихоаналитической литературе «неврозами навяз­чивых состояний» называются лишь картины болезни с явно выраженной соответ­ствующей симптоматикой. Если такие симптомы отсутствуют, то говорится исклю­чительно о навязчиво-невротической структуре.

Истерическая структура

Истерическая структура является следствием заторможенных потребностей на четвертом и пятом году жизни — другими словами, следствием заторможенного переживания уретральных и сексуальных побуждений.

В этот период жизни ребенка происходит так называемая «проверка реально­сти», о которой говорил еще Фрейд. При нормальном, незаторможенном развитии магический образ мира теперь уступает место реальному образу мира. Ребенок ис­следует, каким мир является на самом деле. Это проявляется также в речи, которая все больше становится правильной. Используются слова, которые, как это называет Шульц-Хенке, «достаточно различают», а сходство уже не смешивается с идентично­стью. Пробуждается интерес к сексуальности, начинают осознаваться половые раз­личия, что ведет к явному соперничеству; но особое значение все это приобретает прежде всего в том смысле, что теперь ребенок получает возможность совершенно осознанно справляться с конфликтами трехсторонних отношений между матерью, отцом и ребенком (эдиповой ситуацией). Нежные импульсы и импульсы к самоот­даче находят свои первые цели в людях противоположного пола. Вопрос о сексуаль­ности — «откуда» и «как», — который задают дети, исследуется самым активным образом. Зрелая уже моторика служит планомерному поведению.

Однако этих шагов в здоровом развитии не возникает, если ребенок в данный период жизни сталкивается со строгостью, то есть оказывается фрустрированным в своих настоятельных потребностях. Моторные компоненты импульсов являются зрелыми, а потому подавить их, как на предыдущих стадиях, уже невозможно. Ребенку, как отмечает Шульц-Хенке, не остается ничего другого, как реагировать отказом от кратко описанных здесь шагов в созревании. В первую очередь здесь по­давляются компоненты воображения, относящиеся к жизни влечений. Они не со­храняют своей необходимой, реальной полноты. Остаются лишь раннедетские или инфантильные представления. Таким образом, истерик (см. также статью А. Гри­на в т. I) не имеет, надежной почвы, он «нематериален», постоянно неуверен в себе, особенно в своей собственной половой роли. Именно собственная нематериальность и побуждает его к тому, чтобы перенимать роли других людей, идентифицироваться с ними, играть чужие роли. Он не признает никаких обязательств взрослой жизни, нецеленаправленно активен и живет в основном миром своих желаний. Речь его так­же не может стать точной. Поэтому истерика часто можно распознать уже в ходе простой беседы. «Язык... используется произвольно. Над ним глумятся. Шутовство и клоунада господствуют в переживании, выражении и поведении» (Schultz-Hencke 1951,110).

Как и во всех остальных структурах, индивидуальная картина проявлений исте­рии носит отпечаток совершенно определенных условий торможения в раннем дет­стве. Здесь имеется большинство вариантов тормозящих влияний, однако на чет­вертом и пятом году жизни радиус действий ребенка значительно расширяется. Например, следствием влияний среды, которая слишком рано ограничивает исследо­вательскую потребность ребенка («Оставь это, для этого ты слишком мал, тебе этого еще не понять, ты не можешь...»), является иная картина истерии, чем в том случае, когда наказываются исключительно сексуальное любопытство, сексуальные игры. Далее, на девочку совершенно иначе, чем на маленького мальчика, будет влиять то, кто из родителей будет оказывать фрустрирующее или изнеживающее воздейст­вие — отец, мать или отец и мать вместе. Если на потребности в нежности маленькой девочки отвечает изнеживающий отец, то это будет воздействовать как строгость, поскольку девочка, когда станет молодой женщиной, никогда уже не окажется в по­добного рода условиях. У нее развивается соответствующая установка, которую она не рефлексирует. Вследствие такой установки будущая истеричная женщина станет искать в каждом мужчине своего любящего отца, окажется разочарованной и будет встречать в штыки всех мужчин за исключением собственного отца, которому она буквально поклоняется. Проявляя необычайную активность, она будет соперни­чать с мужчинами в работе, а при определенных обстоятельствах профессионально идентифицироваться с отцом. Здесь мы имеем перед собой образ «фаллической», если использовать терминологию Фрейда, женщины — женщины, либидинозно фик­сированной на отце.

В ограниченных рамках данной статьи мы можем на этом завершить описание истерической структуры. Именно в этой области неправильного сексуального раз­вития при истерии Шульц-Хенке считал аналитические исследования в принципе завершенными. Некоторые идеи Шульца-Хенке, касающиеся возникновения телес­ной истерической симптоматики («конверсии») мы рассмотрим в главе, посвящен­ной психосоматике.

В заключение следует еще раз напомнить о том, что, по мнению Шульца-Хенке, не всякую симптоматику в сексуальной сфере следует относить к истерической структуре. Тяжелые нарушения в сексуальной сфере, проявляющиеся в виде фруст­раций ребенка в области уретральных и сексуальных побуждений как таковых не­редко бывают следствием заторможенности как интенциональных, так и оральных, анальных и агрессивных импульсов.


Неврастеническая структура

Эту пятую структуру Шульц-Хенке, по его словам, добавил к четырем предыду­щим «в качестве своего рода резерва». Этим он хотел противопоставить спекулятив­ным биологическим и эндогенологическим гипотезам возникновения неврастени­ческой картины болезни психологическую интерпретацию. Он полагает, что в случае неврастении речь идет о настоящем синдроме, представляющем собой конструк­цию из всех четырех структур. При этом разные формы заторможенности равно­мерно возникают в течение каждого из пяти первых лет жизни.


Смешанные структуры

В неопсихоаналитической литературе постоянно указывалось на структурно обу­словленные различия в поведении людей в сфере межличностных контактов. Здесь, в частности, можно упомянуть Риманна (Riemann 1968, 136), который указывал на полярность либидинозно-коммуникативных и агрессивно-индивидуационных стремлений. В результате исследования, в основу которого легли эти представле­ния, удалось показать, что каждая отдельная структура характера по своему значе­нию приближается к одному из этих двух полюсов (W. Zander 1973). Интересно, что в той или иной фазе развития центр тяжести колеблется между тенденциями к индивидуации и к коммуникации.

В первой, интенциональной фазе развиваются начальные тенденции к индиви­дуации в форме общего отграничения младенца от внешнего мира, как это, напри­мер, было наглядно показано Федерном (Federn 1956) на примере развития границ Я (см. статью Г. Яппе в т. I).

Во второй, оральной фазе развития, наоборот, центр тяжести приходится на тен­денции к коммуникации, хотя они пока еще кажутся глобальными и недифферен­цированными. Речь здесь идет о первом отношении к матери как объекту.

В качестве характерного явления на следующей стадии развития, анальной и мо-торно-агрессивной, мы уже описывали первую фазу упрямства. Здесь впервые проис­ходит противопоставление собственного Я требованиям внешнего мира. Это приво­дит К формированию уже более дифференцированной собственной индивидуальности. И наконец, в уретральной фазе снова более выраженными являются тенденции к ком­муникации. В конечном счете образуются формы поведения, более тонко дифферен­цированные с точки зрения индивидуации и коммуникации, поскольку в «эдиповой фазе» они проявляются специфическим для каждого пола образом, а именно: тенден­ции к коммуникации осуществляются по отношению к родителю противоположно­го пола, а тенденции к индивидуации — по отношению к родителю одного пола с ребенком.

В случае патологии у шизоида мы сталкиваемся с гипертрофированными тен­денциями к индивидуации и страхом коммуникации, у депрессивного человека — со стремлением к коммуникации и соответствующим страхом потери, страхом ос­таться в одиночестве. У пациента, страдающего неврозом навязчивых состояний, основная проблема заключается в желании утвердить себя и страхе близких контак­тов. И наконец, человек с истерической структурой, безусловно, нуждается в партне­ре и играет его коммуникационную роль, поскольку специфическая для его пола индивидуация оказалась неудачной.

На практике мы почти никогда не имеем дела с чистыми структурами, как пра­вило, структуры пациентов являются смешанными. Мы говорим, например, о де­прессивной навязчиво-невротической или навязчиво-невротической истерической структуре. В таком случае, помимо прочего, противоположные тенденции к индиви­дуации и коммуникации также приводят к возникновению интрапсихического на­пряжения. В качестве специфической формы амбивалентности оно определяет нев­ротическую картину болезни. Если оно оказывается неразрешенным, то возникает стойкое напряжение. Стойкое амбивалентное напряжение имеет соматические кор­реляты в форме противоположно направленных физиологических, нервных или гу­моральных функций, которые в свою очередь могут иметь различные соматические последствия.


КОРРЕЛЯЦИЯ ОДНОВРЕМЕННЫХ СОБЫТИЙ (Так называемая проблема души и тела)


В последние десятилетия о проблеме души и тела высказывались многие психо­терапевты. Вопрос заключается в том, чтобы создать рабочие гипотезы относительно характера взаимосвязи между психопатологическими фактами и патологическими функциями органов, которые могли бы создать приемлемую основу для понимания нами этой проблемы и вместе с тем для разработки терапевтического подхода. Всем хорошо известна пионерская работа в этой области, которую провели, в частности, Александер (Alexander 1951) и Данбар (Dunbar 1957).

Отношения между душой и телом описывались различными исследователя­ми и философами с помощью таких понятий, как психофизический параллелизм, взаимодействие, симультанное событие, биономное единство, если назвать лишь некоторые. Сегодня ученые в целом склоняются к тому, чтобы рассматривать проблему души и тела как мнимую, поскольку мы должны прийти к соглаше­нию, что существует двойной аспект одного явления. Однако обращает на себя внимание то, что в публикациях в области психосоматической медицины про­должают сохраняться многочисленные неясности. Не являются редкостью такие высказывания, как: психосоматический симптом затрагивает телесные процес­сы, являющиеся относительно близкими Я, даже у авторов, которые теоретиче­ски ратуют за «единство».

Чтобы избежать такой путаницы понятий, Шульц-Хенке считает необходимым детально изложить собственную концепцию, касающуюся данной проблемы. Чис­тые в методологическом отношении рабочие гипотезы, по его мнению, в обла­сти психопатологии возможны только при достаточно пластичном представлении о «взаимосвязи души и тела».

Он описывает отношения души и тела как корреляцию одновременных собы­тий — «материально-телесных» и «психических», — которую можно сделать нагляд­ной с помощью «точной фантазии» (Гёте).

При корреляции одновременных событий речь не идет, например, о том, чтобы объяснить, чем является «психика сама по себе». Подобный вопрос не ставится; как, например, в физике, нет смысла спрашивать, чем является «свет сам по себе» — корпускулой или волной. Речь скорее идет о том, чтобы описывать наблюдаемое.

Прежде всего у человека можно наблюдать постоянный, непрерывный поток телесно-материальных процессов различной, но, как правило, очень большой слож­ности. Одновременно с осуществлением определенных функциональных процессов тела можно зарегистрировать «нечто», что мы называем осознанным психическим переживанием. Этому переживанию, согласно Шульцу-Хенке, присуща так назы­ваемая функциональная зависимость: если изменяются телесно-материальные (или, возможно, только микрохимические) процессы, то одновременно изменяется и пси­хическое переживание; или, выражаясь иначе, когда у нас возникает психическое переживание, одновременно происходят и телесные изменения.

Однако сегодня мы еще не настолько продвинулись в своих научных исследовани­ях, чтобы хоть приблизительно понять соматические изменения, происходящие во вре­мя психического переживания (а это самое простое!), не говоря уже о том, чтобы пра­вильно их описать. Мы по-прежнему лучше понимаем друг друга, когда просто говорим: я ощущаю «тепло», а не пытаемся перечислить соответствующие телесные процессы. В принципе когда-то это станет возможным. И наоборот, бывают случаи, когда для бо­лее быстрого понимания на передний план следует выдвигать то, что обращает на себя внимание в физическом отношении (например, покраснение, сердцебиение и т. д.), вместо того чтобы описывать гораздо более сложные психические корреляты.

Таким образом, мы и впредь должны будем в рамках нормальной и патологиче­ской психологии менять свое описание в зависимости от того, с какой позиции воз­можно достичь более быстрого и конкретного понимания.

С точки зрения наших практических, то есть терапевтических, целей речь идет о том, чтобы каждый раз констатировать, какие первичные причины имеет соответ­ствующее изменение, которое можно зарегистрировать в психической или телес­ной сфере. Представим себе, что X заболевает вследствие инъекции сывороточного гепатита, то есть специфически органической или первично органической болезнью. Во время болезни можно установить корреляцию с депрессивным нарушением на­строения, которое исчезает вместе с нормализацией патологических показателей деятельности печени. Следовательно, можно было бы сделать вывод о том, что такая депрессия является «первично органической».

Несколько сложнее представить себе следующий случай: Y пугает X. У X не было никакой инъекции, внешне он не подвергался никакому «материальному» патоген­ному воздействию. Но все же и здесь, согласно Шульцу-Хенке, существует корреля­тивно-материальная каузальная связь. Этот процесс можно описать с точки зрения волновой теории. От Y, его жестов и мимики, его слов исходят волны, которые в конеч­ном счете достигают органов чувств X точно так же, как это сделала бы инъекция, или нож, или еще что-нибудь в этом роде. Более того, можно сказать, что эти волны являются используемым инструментом. С момента А появления этих волн они вы­зывают у X специфические, очень сложные телесные процессы (функциональные из­менения в органах чувств, предположительно возбуждение в стволе мозга, прочие нервные и гуморальные изменения и тд.). Поскольку во время этих процессов и у Y, и у X возникают особые по качеству переживания, которые мы обычно называем психическими — а именно переживания испуга, — можно также сказать: телесные функциональные процессы у X являются первично психогенными. Но в принципе этот общий процесс можно описать также и чисто материально.

Представим себе теперь, что переживание страха прекратилось в момент В. Следовательно, X субъективно «преодолел свой страх»; телесные же корреляты, на­против, пока еще не вернулись к своему исходному состоянию в момент А. Предпо­ложим далее, что и позже — в момент С — по-прежнему можно выявить изменения гуморальных значений или объективно констатировать, например, повышение кро­вяного давления. В данном случае эти изменения явились бы следствиями страха, то есть также были бы первично психогенными. В принципе следовало бы сказать: повышение кровяного давления, как и изменившееся значение химии крови, явля­ется следствием тех телесных коррелятов, которые имели место во время пережива­ния страха. Столь же корректно можно было бы сказать: физическое состояние в момент С является хотя и не прямым, но все же опосредствованным последствием испуга. В такой формулировке на теорию взаимодействия «души и тела» ничего нель­зя было бы возразить, поскольку она не противоречит представлениям о корреля­ции одновременных событий.

В нашем примере мы исходили из переживания испуга. Оно относится к нор­мальной психологии. Испуг является обычным раздражителем. Организм приспо­соблен к раздражителям подобного рода. Все функциональные процессы спустя некоторое время возвращаются к своему исходному положению. После того как воз­буждение стихает, каждая клетка оказывается в своем прежнем состоянии.

Но если речь идет о патогенных «психических» раздражителях (например, че­ресчур интенсивных, слишком длительных или часто повторяющихся), то и «орга­нические» функциональные процессы приобретают патогенный характер. Клетки, например, слишком долго остаются в состоянии патофизиологического изменения. Но могут возникать также и стойкие изменения. Зачастую «...их отличие, помимо прочего, заключается в том, что они [клетки], сталкиваясь с привычным раздражите­лем, реагируют теперь уже не обычным образом, как прежде, а аномально... Функ­циональное нарушение органа перешло в повреждение органа» (Schultz-Hencke 1951,282).

Однако может быть и так, что нарушено только взаимодействие функций. Хотя обычно раздражитель вызывает возбуждение во многих частях тела, однако его вре­менная последовательность гармонично отрегулирована. В случае патогенных раз­дражителей это временное взаимодействие может оказаться нарушенным, тогда как в отдельных соединениях клеток и в отдельных возбужденных органах функциональ­ные или морфологические нарушения выявить невозможно. «Вывод о том, что в каж­дом случае нарушения функционирования обязательно должен иметься аномальный орган или, по меньшей мере, аномальная функция его клеток, является неправомер­ным» (там же, 283).

Таким образом, в случае аномальных, необычных раздражителей, с которыми мы имеем дело в психопатологии, можно выделить три возможных варианта: нару­шение функции, нарушение органов, нарушение взаимодействия функций.

Однако в центре интересов нейропсихологов находится четвертая, очень часто встре­чающаяся возможность: неодушевленный предмет или человек является источником не целостных раздражителей, а диссонирующих (см. раздел об амбивалентности и смешанных структурах). Один и тот же человек может одновременно произво­дить как приятное, так и неприятное впечатление. Реципиент раздражителей реаги­рует тенденциями к приближению и к бегству. Каждая из сторон раздражителя вызывает обычные сами по себе телесные реакции, однако эти реакции ведут себя по отношению друг к другу антагонистически. При этом речь может идти о самых разных антагонизмах: чисто нервном, гуморальном, нервно-мышечном и т. д. Такие антагонизмы реагирования (выражаясь психологически, переживания), согласно Шульцу-Хенке, с определенной вероятностью будут вызывать нарушения органиче­ских функций, то есть сами по себе привычные раздражители вместе с привычными реакциями на них могут оказывать интенсивное аномальное воздействие — вплоть до необратимых изменений в органах — в силу самого факта их антагонизма.

В рамках концепции корреляции одновременных событий в зависимости от поставленных задач можно также изучать и «взаимные» реакции «души» и «тела», не совершая явных ошибок, как это было показано на нашем примере с испугом. Если рассматривать с этих позиций, то концепция корреляции одновременных со­бытий не является всего лишь новой формулировкой старого психофизического па­раллелизма.


^ ТЕЛЕСНАЯ СИМПТОМАТИКА


Как мы видели, любая невротическая симптоматика, согласно Шульцу-Хенке, яв­ляется осколком переживания побуждения, когда-то бывшего полноценным. Симп-томообразующими могут быть как агонистические, так и антагонистические ком­поненты импульса. Впрочем, последний вариант был описан еще Фрейдом в первой его работе о неврозе страха, на что недавно указала М. Мичерлих (Mitscherlich 1972). В ситуациях искушения могут прорываться отдельные элементы или комбинации элементов. Эмпирически чаще всего можно наблюдать типичные комбинации, ти­пичные агрегаты, синдромы, соответствующие агрегатам невротических структур. Как правило, эти осколки проявляются с большой интенсивностью и динамично. Этот эмпирический факт Шульц-Хенке пытается гипотетически объяснить следую­щим образом: «Живое тело всегда готово к действию. Такая самая общая готовность выражается, помимо прочего, в стойком состоянии возбуждения частей ствола го­ловного мозга. Каждый отдельный компонент побуждения, если рассматривать 'со­матически', имеет, следовательно, соответствующее размещение. Если он теперь изо­лированно пробивается сквозь пласт заторможенности, то общая готовность в виде физиологического явления устремляется в частный поток. Тем самым удивительный факт явного возрастания интенсивности изолированно прорывающихся компонен­тов побуждения теряет свой загадочный характер (имеются соответствующие опы­ты, например Левина, которые можно было бы привести здесь в качестве примера)» (Schultz-Hencke 1951,115).

^ Каждый прорыв побуждения осуществляется, согласно Шульцу-Хенке, одновре­менно психически и физически. Все, что соответственно проявляется в сознании, имеет отчасти в высшей степени индивидуальную, отчасти типичную для каждой структуры историю развития невроза. В ситуациях искушения прорывается все же только осколок, то есть даже в таких ситуациях определенные части побуждения остаются по-прежнему латентными. И здесь тоже имеются структурно-специфиче­ские явления: так, при истерии, как правило, не прорывается полностью представле­ние, в случае навязчиво-невротической структуры — моторный элемент, в случае депрессивной — аффективный, а именно оральный или орально-каптативный, в случае шизоидной — относящийся к восприятию, взгляду на мир, то есть тот эле­мент первоначального побуждения, который подвергся в какой-либо фазе наибо­лее сильному подавлению. То, что сегодня в каждом отдельном случае мы можем констатировать чаще всего наличие только психической или физической симпто­матики, объясняется исключительно нашим неумением, но никак не связано с ре­альным положением вещей. В сущности, каждый прорыв побуждения, каждая обнаруживающая себя в искаженном виде потребность должны пониматься как в психических, так и в физических проявлениях. Но только практически это является невозможным. Поэтому по поводу психосоматической медицины Шульц-Хенке вполне обоснованно говорит: «На самом деле речь не идет о чем-то новом и уж тем более о 'новом виде' медицины, речь идет лишь о необходимости теперь — наконец-то — уделять достаточное внимание фактам и взаимосвязям, которые до сих пор в значительной степени оказывались недоступными для науч­ного понимания» (там же, 116).

В настоящее время теория неврозов фактически захватила широкие области медицины: примерно 40 процентов терапии, примерно 25 процентов общей меди­цины. «И, следует признаться, это является поистине поразительным, грандиозным и, как все грандиозное, доставляющим беспокойство процессом» (там же, 117).

Шульц-Хенке считает важным постоянно подчеркивать, что физическим корре­лятом является не просто орган или часть органа, а «функционирование» данного ор­гана. Так, например, коррелятом иллюзий и навязчивых представлений следует счи­тать не головной мозг, а его функционирование. «Материальным коррелятом соответствующего переживания является функционирование чего-то телесного, локализованного. Только это функционирование, этот процесс опять-таки представ­ляет собой структуру. К ней относятся определенные части, без них целое не является тем, о чем идет речь. Но этих частей мы (пока еще) полностью не знаем» (там же, 125).

Шульц-Хенке сравнивает наши знания о процессах функционирования органов с географической картой, на которой имеется множество белых пятен. Он говорит здесь о необходимости дальнейших исследований, с которыми можно будет спра­виться только благодаря тесному сотрудничеству между психоаналитиками, меди­ками, психологами, физиологами, биохимиками и фармакологами.

С помощью схемы 2 Шульц-Хенке попытался показать некоторые психосома­тические взаимосвязи.

Нам кажется важным упомянуть о представлениях Шульца-Хенке о том, что Фрейд и его последователи описывали термином «конверсионный симптом», то есть относительно символического языка тела, используемого для выражения вы­тесненных, главным образом сексуальных, представлений и потребностей. Эта пре­имущественно истерическая симптоматика, согласно Шульцу-Хенке, основывается исключительно на одной составляющей побуждения, а именно на имажинативной. Живое представление ощущения идентично процессам иннервации. Имажинатив-ный компонент состоит из опыта, приобретенного и накопленного человеком бла­годаря личным переживаниям и переживаниям окружающих его людей, но также благодаря тому, что было пережито— и передано в виде сообщений — предыдущи­ми поколениями. «Все это уже содержится в нем в форме представлений, искушая, побуждая, предостерегая или пугая» (там же, 127-128).

Шульц-Хенке настоятельно подчеркивает, что эта так называемая истерическая симптоматика, то есть конверсионная симптоматика, «также» существует, но по срав­нению с остальной психосоматической симптоматикой она встречается редко. Он говорит об этом несколько резко: «Выделять психосоматику под этим словом лишь потому, что некоторые считают, будто так следует понимать соответствующую



Схема 2. Взаимосвязь между побуждениями, телесными органами и соматическими рас­стройствами по Шульцу-Хенке (Lehrbuch der analytischen Psychotherapie, Stuttgart: Thieme 1951,135)

телесную симптоматику при болезнях внутренних органов — пусть даже преиму­щественно, — в соответствии со всем нынешним опытом является заблуждением» (там же, 128).

Зависимость истерической симптоматики от представлений с давних пор явля­ется известным дифференциальным диагностическим показателем. Многие отно­сящиеся к ней симптомы, например истерические параличи или нарушение чувст­вительности, не подчиняются никаким физиологическим закономерностям, то есть не объясняются нарушениями иннервации. Этим истерические феномены напо­минают явления, известные нам из гипноза, когда также активизируются и усили­ваются представления при одновременном ограничении или исключении сознания реальности.

Этот раздел останется незавершенным, если мы не подчеркнем еще раз, что Шульц-Хенке всегда стремился понимать «причины» невротических проявлений как совокупность условий, агрегатов, структур, гештальтов. Среди этих условий при определенных обстоятельствах главным может оказаться и первичный органический фактор. В случае этих первичных органических факторов речь идет о том, что в меди­цине часто называют «органическим совпадением» или «слабостью органа» и что Ад­лер в 1919 году описал термином «неполноценность органов».

Изложенные здесь представления Шульца-Хенке нашли свое отражение в мно­гочисленных публикациях его последователей, в которых рассматриваются различ­ные «неврозы органов», и повлияли на разрабатываемые ими идеи.

Швиддер (1959, 207) свел соответствующие работы в таблицу: свои собствен­ные, Дюрссена (Dьhrssen 1951), Адама (Adam 1951), Йорсвика (Jorswieck 1951), Квинта (Quint 1954), Тиманна и Кёлера (Thiemann, Kцhler 1955), Шеллака (Schellack 1954,1957), Баумейера (Baumeyer 1957,1966), Криххауффа (Krichhauff 1951, 1956), Зельбманна (Selbmann 1957), Брандта и Фухс-Камп (Brandt, Fuchs-Kamp 1960, 1966), Куйята (Kujath 1952). Полноты ради следует также отметить работы Баха (Bach 1968) и Хана (Hahn 1971), в которых рассматриваются соот­ветственно психодинамические механизмы при нормокальциемической тетании и инфаркте сердца, представления Хайгль-Эверс (Heigl-Evers 1966) о возникнове­нии экземы, работу Эльхардта (Elhardt 1974), посвященную агрессии как фактору заболевания, а также многочисленные работы Цаунера (Zauner 1964, 1965, 1967, 1972) по психосоматике.

Сам Шульц-Хенке не считал термин «психосоматика» удачным, поскольку он звучит как обозначение самостоятельной новой науки. То, что в корректной тео­рии неврозов речь идет о «психосоматике», является совершенно естественным. Он полагал, что, основываясь на эмпирических фактах, постоянно развивающуюся теорию невротических структур со временем удастся уравнять с теорией первичных органических явлений.


^ ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ


Последней главой, посвященной телесным симптомам, мы завершаем описание теоретической модели Шульца-Хенке. Она может служить основой, позволяющей психологически вывести все последующие идеи. В заключение следует лишь указать еще на несколько важных областей в теоретическом построении Шульц-Хенке, преж­де всего на его соображения по поводу первичной консультации — сбора анамнести­ческих сведений. В 1945—1946 годах Шульц-Хенке разработал в Берлинском централь­ном институте психогенных заболеваний схему целенаправленного расширенного глубинно-психологического анамнеза (Schultz-Hencke 1951, 181). Это стало причи­ной раздававшейся в его адрес резкой критики. Утверждалось, что сведения, получен­ные в результате опроса пациента, «втискиваются» здесь в некую схему.

Смысл и цель такого анамнеза заключается в том, чтобы поставить диагноз, ка­сающийся структуры невроза, дать прогноз и определить форму терапевтического вмешательства. Для этого должна быть выяснена психологическая взаимосвязь ме­жду имеющейся симптоматикой, пусковой жизненно важной ситуацией и индиви­дуальным развитием в раннем детстве.

Насколько важна для прогностической оценки пусковая ситуация, нами уже не­однократно подчеркивалось. Столь же необходимой в общей картине любого невро­за является оценка вторичных и третичных последствий. Чем более тесной является сеть установок, гигантских ожиданий, инертности, патологических идеологий и за­мещающих удовлетворений, тем менее благоприятным будет прогноз. Шульц-Хен­ке часто сравнивал вторичные последствия заторможенности с воздушными корня­ми тропического дерева. Если устранить его главный корень (заторможенность), то оно может продолжать стоять благодаря одним только воздушным корням.

Более подробные обзоры, в которых рассматриваются показания и прогноз, мож­но найти у Хайгля (Heigl 1972) и Вигманна (Wiegmann 1955).

То, что в случае расширенного анамнеза речь не идет о некой схеме опроса, вы­текает из слов самого Шульца-Хенке; он пишет, что здесь существует полная свобода действий — можно делать все, что представляется необходимым, буквально все мо­жет быть здесь верным. Во время этой первой встречи индивидуальность исследова­теля противостоит индивидуальности пациента, и здесь сразу же и автоматически образуется своего рода социологическая группа. Шульц-Хенке говорил даже о том, что, несмотря на всю целенаправленность отстаиваемого им метода, его можно на­зывать чуть ли не «искусственным».

Затем, после составления анамнеза, перед началом терапии происходит послед­нее предварительное собеседование. Шульц-Хенке исходит из того, что пациент не только болен, но и имеет здоровые компоненты. Таким образом, предваритель­ное собеседование является совершенно определенным обращением к пациенту как субъекту. С пациентом подробно обсуждаются все те вопросы, которые бы задал в аналогичной ситуации здоровый человек: как долго будет продолжаться лечение, как оно будет происходить и т. д. Затем с пациентом должен быть заключен «пакт» — то есть рабочий союз — относительно формы совместной работы. И только по про­шествии по меньшей мере 24 часов, отведенных на размышление, должен быть на­чат психоанализ.

В своем учебнике аналитической психотерапии Шульц-Хенке очень подробно останавливается на всех «технических вопросах»: как начинать терапию и как ее за­канчивать, на дозировке интерпретаций, на возникающих затруднениях и на работе со сновидениями.

Работе со сновидениями Шульц-Хенке посвятил следующий свой учебник. В нем он описывает самые разные варианты толкования сновидений, на которых мы не мо­жем здесь подробно останавливаться. Сновидение также рассматривается как «оско­лок» побуждения. Взаимодействие агонических импульсов и противостоящих им им­пульсов, продиктованных чувствами страха и вины, представляет собой, по его мнению, тот же самый дифференцированный структурный паттерн, который можно обнару­жить у данного пациента и в реальной жизни.

Важно то, что в ходе терапии Шульц-Хенке просит пациента высказывать все свои мысли, которые касаются фрагментов сновидения и имеют отношение к реальной жизни. Затем ассоциированный материал выводится из актуальной жиз­ненной ситуации, а также из развития в раннем детском возрасте, представлений о будущем и переноса. Во всех этих сферах терапевт должен проработать с пациен­том его заторможенности. Благодаря этому не возникает вопроса, какой анализ яв­ляется «правильным»: тот, что направлен только на устранение раннедетской амне­зии, или, например, тот, где во главу угла ставится исключительно перенос.

Шульц-Хенке особо останавливается на фрейдовском понятии «перенос». Нередко этот термин употребляется так, словно он обозначает факты, относящиеся только к тому, что происходит между аналитиком и пациентом. Однако человек в силу приобретенной им структуры всегда и везде реагирует в соответствии с тем, какие побуждения являются у него заторможенными. Даже человек без выражен­ной невротической симптоматики всегда будет подходить к партнеру с приобретен­ными в процессе жизни с родителями чуть ли не рефлекторными эмоциональными реакциями, то есть совершать перенос. Особый аспект переноса в ходе анализа про­является благодаря возможности непосредственной интерпретации и коррекции.

Шульц-Хенке никогда не упускал возможности указать на то, что только опыт и практика обеспечивают изобилие микропсихологических представлений, необхо­димое для оказания действительной помощи. Помощь же заключается главным об­разом в устранении детских страхов, заторможенности, возникающей под их влия­нием, и ее последствий; это одновременно означает также устранение симптоматики.

Наконец, необходимо упомянуть еще об одной области работы Шульца-Хенке, а именно об исследовании психозов. Еще когда он был молодым ассистентом, многие переживания больных шизофренией казались ему понятными в психологическом от­ношении. Но только в 1952 году, незадолго до его смерти, была издана его книга, по­священная проблеме шизофрении.

Шульц-Хенке считает психоз — при врожденной гиперчувствительности, гипер­моторике и гиперсексуальности — крайним вариантом невроза. Невротические фе­номены достигают здесь такой степени выраженности, что в результате приобретают другое качество, подобно тому, как вода при постоянном нагревании в точке кипения по своему качеству превращается в пар. Потерю объекта и деперсонализацию Шульц-Хенке считает проявлениями пробелов, значительно расширившихся и углубившихся вследствие крайней заторможенности переживания интенциональных побуждений в самой ранней фазе развития. Психотические феномены, иллюзорные искажения ре­альности и галлюцинации он объясняет как «осколки» первоначально полностью пе­реживавшегося побуждения, имеющего архаично-инфантильный характер.

Само собой разумеется, как и у всех исследователей, теория Шульца-Хенке в том виде, как она здесь была изложена, формировалась постепенно. Отход от метапсихо-логии Фрейда и его теории либидо произошел не сразу. Если в 1927 году Шульц-Хенке еще говорил о «первичных детских желаниях», то в 1931 году это выражение он уже не использовал, а стал теперь разрабатывать собственную модель побуждений.

Он всегда был ориентирован на человека как zoon politicon, как социально-эко­номическое, антиномическое существо. К этой категории он относит и аналитика, когда в своим учебнике пишет: «Также и он — аналитик — предстает для своего пациента в качестве ситуации искушения и фрустрации, но только в принципе. Ведь все же он является — по крайней мере, надо надеяться! — живым человеком, тем, кто лечит. Следовательно, он не 'плохой', а 'хороший', если не остается 'камен­ным'. А это означает, что он, как, проявляя определенную эмпатию, говорил Кюн-кель, вместе с пациентом встает на невротическую платформу, отправляется в нев­ротическое 'мы' и 'рискует собой', если опять-таки воспользоваться выражением других авторов. Таким образом, время от времени в том или ином случае его, естест­венно, также будут затрагивать пробивающиеся из скрытого состояния не полно­стью контролируемые и разумные проявления агрессии, а также тенденции к само­отдаче и нежности или же сексуальные чувства. И даже чувства потрясения иногда его не минуют. Если рассматривать с догматической строгостью и жесткой схема­тичностью, всего этого, наверное, быть не должно. Но если рассматривать с позиции всего живого, утверждения полноценной жизни, то это, разумеется, будет именно так... Тем самым контрперенос становится совершенно индивидуальной проблемой каждого аналитического психотерапевта. Лекарством от возможного выхода из ра­мок дозволенного является собственный анализ, прежде всего учебный анализ, а за­тем собственная зрелость и благоразумие, зависящие от милости, воли и дисципли­ны» (Schultz-Hencke 1951, 244-245).


^ ПУБЛИКАЦИИ ХАРАЛЬДА ШУЛЬЦА-ХЕНКЕ В ХРОНОЛОГИЧЕСКОМ ПОРЯДКЕ

1917: Der EinfluЯ des militдrischen Kriegsdienstes auf die progressive Paralyse. Dissertation zum Dr. med. an der Universitдt Freiburg/Br.

1926: Handwцrterbuch der Sexualwissenschaften von M. Marcuse. Berlin: Weber. Stichworte: Ambivalenz, Analerotik, Jungendbewegung, Kastrationskomplex, Mutterleibsphantasie, Цdipuskomplex, Oralerotik, Schuldgefьhle, Sexualtheorien, Symbolik, Trauma, Ьbert­ragung, Urethralerotik, Urszene, Verdrдngung

1927a: Einfьhrung in die Psychoanalyse. Gustav Fischer Verlag. Unverдnd. Nachdruck Cцttin-gen: Vandenhoeck & Ruprecht 1972

1927b: Die heutigen Aufgaben der Psychotherapie als Wissenschaft. Allg. дrztl. Zeitschr. f. Psy-choth. u. psych. Hygiene,