Общий ход кодификационных работ в российской империи в XVIII – 1-й четверти XIX в

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Северо-Западный Кавказ в политике Великобритании и Османской империи в последней четверти, 1007.25kb.
• А. Б. Каменский Примерная тематика письменных работ по курсу «Опыт модернизации России, 34.62kb.
• Торгово-экономические отношения российской империи с сопредельными странами востока, 914.04kb.
• Европейское путешествие как феномен русской дворянской культуры конца xviii-первой, 381.02kb.
• Н. В. Молчановой Отклики в России на Декларацию независимости и Конституцию США в конце, 1185.27kb.
• Российский конституционализм 2-ой половины XVIII 1-ой четверти XIX вв в контексте развития, 960.2kb.
• Реформирование аграрных отношений в российской империи в конце XVIII начале XIX, 333.66kb.
• Эволюция российского абсолютизма в контексте развития конституционных идей в России, 1049.08kb.
• Министерского делопроизводства XIX начала, 131.91kb.
• 1 Правовое положение русских сектантов в Российской Империи, 389.35kb.

только для примера в методе уложения отечественных законов, а не для каких-либо изменений в существе последних»⁶⁹. С усилением одновременно патриотических настроений в обществе, после поражения в войне с Францией (1805 – 1807 гг.) и по меньшей мере подчинения российской внешней политики наполеоновской, и укреплении консервативного крыла правительственной аристократии, начала «народности» начинают официально декларироваться, подготавливая путь доктрине «официально народности» 30-х гг. XIX века, сказавшейся и на выборе модели отечественной кодификации.

Комиссии в 1804 – 1808 гг. хорошо удавалось создавать исключительно декларации и проспекты предстоящей работы, однако если в 1804 – 1805 гг. это казалось предвестием больших результатов, то к 1808 году пришло понимание, что продолжение дел Комиссии старым порядком способно породить только новые заявления общего порядка. Реформа Комиссии стала неизбежной с того момента, как ее деятельность привлекла внимание фаворита императора – М.М. Сперанского, изъявившего желание самолично принять активное участие в кодификации, лишив на время Г.А. Розенкампфа положения фактического руководителя Комиссии.

В центре внимания преобразованной Комиссии с конца 1808 г. оказалось уже не общее Уложение, а разработка частных, отраслевых кодификаций – в первую очередь гражданского, торгового и уголовного. Идея о всеобъемлющем включении местных изъятий в общее законодательство также была оставлена, намечена программа составления местных сводов, однако без ясного указания места последних в общей правовой системе империи⁷⁰.

Немногим более, чем за год, были разработаны и внесены на рассмотрение Государственного совета две первые части Гражданского уложения. При их обсуждении, опираясь на собственное заявление М.М. Сперанского, члены Совета потребовали указать те российские законы, на которых Уложение основано. Поскольку, нейтрально выражаясь, заявление М.М. Сперанского не соответствовало действительности, то последний поручил видному знатоку отечественного законодательства Н.С. Ильинскому⁷¹, бывшему начальником архива Комиссии составления законов, «подвести под каждую статью ссылки на те указы, из которых она будто бы подчерпнута, что Н.С. Ильинский и исполнил с величайшим, однако же, как он сам признается в своих записках, затруднением и крайнею натяжкою»⁷². Понятно, что подобная махинация не могла оправдать содержания многих статей проекта, оказавшихся снабженными фиктивными ссылками, на что критикам проекта нетрудно было указать. Императорскому фавориту, однако, и при таких обстоятельствах открыто возражать не решились, первые разделы Гражданского уложения прошли обсуждение в Совете, «члены которого лишь потом, когда Сперанский был в ссылке, резко обрушились на его кодекс, подвергли его критике и сдали в архив под благовидным предлогом необходимости сличить его с “законами существующими”»⁷³.

В 1812 г. последовала отставка и ссылка М.М. Сперанского, однако работы по начатым при нем уложениям продолжались. В 1814 г. в Государственный совет были внесены Торговое уложение и три части Гражданского уложения (1-я и 2-я, как отмечено выше, уже вносились в 1810 г., а 3-я была впервые представлена на рассмотрение в 1812 г.), как ни удивительно в том же самом виде, как они вносились в первый раз, с теми исключительно изменениями, что в 1812 г. были внесены самим Советом. Государственный Совет отказался их утвердить, а 8 марта 1815 г. по результатам обсуждения постановил составить и напечатать систематический свод действующих законов и согласовать с ним проект гражданского Уложения. В силу этого постановления, комиссия приступила к составлению свода и в период времени от 1815 до 1821 г. составила и напечатала свод указов к двум первым частям гражданского и к незначительной части уголовного уложения. Кроме того, под наблюдением бар. Г.А. Розенкампфа, вновь, после падения Сперанского, сделавшегося первым лицом в Комиссии, последняя составила первую часть устава гражданского судопроизводства и исправила проекты торгового и уголовного уложения⁷⁴.

В 1812 г., непосредственно по отставлении Сперанского, Комиссия представила повторно ставшему ее главой кн. Лопухину доклад, последним одобренный, в котором излагались основные направления работы Комиссии. Теперь в деятельности Комиссии возобладало традиционалистское течение, полагавшее «держаться начал прежнего законодательства…, стараясь только исправлять недостатки, дополнять пропущенное»⁷⁵, поскольку «всякие законы тогда наиболее могут приличествовать государству, когда они освящены временем. Следовательно, должно всегда сохранять старые начала неприкосновенным [выд. нами – А.Т.], если только не будут они очевидно против цели государства и правительства. Обязанность комиссии состоит в том, чтобы разобрать начала существующие, изложить происхождение и дух древних законов, показать, каким образом делать постепенно перемены и представить несовершенства, которые открыл опыт. Совет [Комиссии составления законов – А.Т.] принимает мысль, изложенную в докладе 1804 г., именно, что расположив титулы, долженствующие входить в уложение, наблюдая совершенно простой и логический порядок, считается за нужное приступить первоначально к составлению, сколь возможно полному [выд. нами – А.Т.], собрания законов, указов, докладов и прочих источников права и распределить их сообразно с начертанным планом. Сей предварительный труд необходим. Вместе с этим собранием надлежит изложить: 1) текст законов, который должен заключать одни только положительные и простые начала, не присовокупляя к оным положений совершенно учебных; 2) собрание первоначальных оснований права российского для определения особенной теории нашего законодательства»⁷⁶.

Из приведенного текста доклада Совета Комиссии составления законов явственно видно, что к 1812 году оформилась та программа действий, которая затем была реализована в Полном собрании законов 1830 г. и Своде законов 1832 г., а именно, первоначальное максимально полное собрание законодательных актов империи, а затем отредактированное и систематическим образом расположенное извлечение из них нормативно-значимых положений. Программа эта в части собрания законов к концу 1825 г. была большей частью выполнена⁷⁷: согласно докладу М.А. Балугьянского, поданному М.М. Сперанскому в начале 1825 года Комиссия за время своей работы «составила полный хронологический реестр всем доныне изданным узаконениям, со времен царя Алексея Михайловича до настоящего года, с означением содержания каждого закона. Этот реестр был проверен с реестрами различных архивов и затем из общего реестра составлены частные, по каждому отделу права.

Число подобных узаконений простиралось до 30 тысяч; из них 6 тысяч относятся к законодательству гражданскому, уголовному, торговому. […] Подобный [исторический – А.Т.] свод составлен к I и II части гражданского уложения»⁷⁸. Публичным выражением результатов данного направления деятельности Комиссии стали два тома «Оснований Российского права, извлеченных из существующих законов Российской Империи» (1821 – 1822), являющие до некоторой степени предшественниками и Полного собрания, и Свода законов.

В июле 1821 г. М.М. Сперанский был назначен членом Государственного совета и одновременно с этим ему было поручено временное управление Комиссией. По результатам ревизирования деятельности Комиссии М.М. Сперанский доносил, что проекты «исполнены пропусков и несовершенств, что слог их не только не имеет свойственных закону ясности и точности, но, как бы с намерением, до того затемнен и неопределителен, что Сенат и судебные места принуждены будут часто обращаться к той же комиссии за истолкованием смысла ее постановлений, наконец, что, так называемый, свод есть ничто иное, как какая-то смесь, где для двух или трех существенных слов, которые составляют силу закона, выписаны целиком кипы частных обстоятельств, не имеющих никакого к нему отношения»⁷⁹.

Для приведения работы над уложениями в надлежащий порядок, М.М. Сперанский считал нужным дополнить недостатки внесением пропущенных статей, а некоторых случаях и целых глав и исправить слог, т. е. большую часть статей вновь переделать. Император одобрил предложения Сперанского и рассмотрение трудов комиссии в Государственном совете началось снова с проекта гражданского Уложения и притом опять с двух первых его частей. К каждой главе прилагались подробные изъяснения, иногда очень обширные; затем подписанные журналы подносились государю. Членам Совета были розданы печатные экземпляры проекта и в каждое заседание прочитывалось по одной или по несколько глав, а в следующий раз выслушивались письменные или словесные замечания на прочитанное в предшествовавшее заседание. Немногим более чем за год Государственный совет успел подобным порядком рассмотреть Гражданское уложение⁸⁰. Государственный совет постановил изменить 721 параграф, в том числе целые главы и с такими исправлениями полагал проект утвердить. Теперь против утверждения Гражданского уложения выступил сам М.М. Сперанский, представив государю, «что гражданского Уложения нельзя ввести в действие без устава судопроизводства, а этому уставу едва только положено начало и что, кроме того, в самом проекте Уложения, за всеми пересмотрами и поправками, все еще осталось много недостатков и неточностей, которых можно избегнуть только новою переделкою его в целом составе. К такой переделке однако ни тогда, ни после не было приступлено»⁸¹.

Казалось бы, вопрос об уложениях похоронен надолго, однако уже в марте 1823 г. по настоянию министра финансов о том, что для восстановления частного кредита необходимо скорее составить уставы о коммерции и коммерческом судопроизводстве и исправить действующий банкротский устав, Государственному совету велено было возобновить рассмотрение проекта Торгового уложения. Но этот проект при первом же обозрении был найден до такой степени несовершенным, что Государственный Совет тогда же возвратил его в комиссию для исправления и дополнения⁸². В 1824 – 1825 гг. возбуждался вопрос об Уголовном уложении, оно также поступило на рассмотрение Совета, но и здесь дело приняло уже знакомый оборот – Государственный совет представил свои сомнения по отдельным статья государю, оставившего доклад без ответа⁸³, на чем дело и кончилось. Несколько лет спустя М.М. Сперанский так отзывался об этой перипетии 1821 – 1825 гг.: «рассмотрение проектов уложений гражданского, торгового и уголовного, хотя весьма несовершенных, с 1821 г. в Государственном совете возобновленные, имело две пользы: а) обнаружить их недостатки и показать, сколь неосновательными были представления тех, кои считали все оконченным; б) что оно подало повод к разрешению как в гражданских, так и в уголовных законах весьма важных вопросов»⁸⁴.

Воцарение Николая I вызвало новый, подготовленный последними полутора десятилетиями истории Комиссии поворот в кодификационных работах. 31 января 1826 года было создано II Отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, на долю которого выпала подготовка и издание фундаментальных памятников права Российской империи – Полного собрания и Свода законов. Но дело, совершенное II Отделением, было бы невозможно без длительной подготовки, выполненной Комиссией, во-первых, сумевшей упорядочить и классифицировать до того времени хаотически разбросанный законодательный материал и, во-вторых, подготовившей целое поколение профессиональных юристов, реализовавших свои способности как работая во II Отделение, так и оставив большой вклад в науку русского права.

***

Прежде чем завершить очерк истории кодификационных усилий правительства Российской империи до 1826 года, необходимо остановится на выяснении того, как понималось в то время в России различие между Сводом и Уложением, как двумя типами кодификационной обработки правового материала.

Термин «уложение» впервые появляется в титуле Судебника 1497 г. («Лета 7006 месяца Септемвира уложил князь великий Иван Васильевич всея Руси с детьми своими и с бояры о суде. Как судити боярам и окольничим»). В отличие от более ранних актов, в первую очередь близких по кругу предметов Двинской и Белозерской грамот, а равно Псковской судной грамоты, уложение не имеет конкретного адресата, а относится ко всем лицам, долженствующим применять его, т. е. к судьям. Соответственно, по семантической нагруженности «уложение» лишено оттенка изъятия, исключения, особенного постановления по определенному случаю или в отношении какого-либо конкретного лица (в широком смысле, т. е., в том числе, монастыря, местной общины и т. п.), что отделяет его от ранее употреблявшегося термина «пожалование» или «пожаловал великий князь». Таким образом, уложению присущ безличный характер общего веления государственной власти. По мнению Ю.Г. Алексеева, таковая терминологическая перемена «может свидетельствовать о формировании новой, государственной, а не княжеской ментальности»⁸⁵. Затем данный термин закрепляется в российском законодательстве и используется в преамбулах особо важных государственных актов обобщенного характера – в Судебнике 1550 г., Судебнике 1589 г., т. н. «Сводном Судебнике» и в наиболее значимых актах XVII века.

Собственно единственным актом гражданского права, в котором данный термин приобрел значение заглавия, стало Соборное Уложение 1649 г., однако и в дальнейшем «уложение» сохраняется в терминологическом аппарате отечественной цивилистики – не говоря об актах, непосредственно следовавших за Уложением 1649 г. (в особенности – Новоуложенных статьях 1664 г.), в XVIII и XIX веках термин «уложение» приобретает устойчивое значение акта кодификации. Уже в феврале 1700 г. появляется указ Петра I о составлении Уложения, целью какового видится пересмотр и систематизация действующего законодательства⁸⁶. Для XVIII века различие между новым законодательным актом, означающим не только систематизацию, но и пересмотр, обновление действующего права, и актом сводного характера, долженствующего в ясной и практически удобной форме отобразить наличное, терминологически не выявляется. Последнее связано с отсутствием остроты в постановке данной проблемы – по существу, во всех данных начинаниях предполагалось сохранение традиции права с одновременным ее изменением, приспособлением к изменившимся условием.

Размежевание между кодификацией и инкорпорацией (в современном нам значении данных терминов) связано с деятельностью Комиссии по составлению законов 1804 года (о ней речь уже шла выше). Последняя, в общем духе александрова царствования с его, по замечанию М.М. Сафонова, модой на реформаторство⁸⁷, приняла в качестве программы идею радикальной переработки действующего гражданского права на основании «общих начал», создания взамен сложившейся в XVIII – начале XIX века системы множественных местных исключений в сфере частного права, единого гражданского права для всей Империи (с допускаемыми лишь в крайнем случае и по надлежащему обоснованию с мест некоторых изъятий)⁸⁸. Линия, начатая в первые годы деятельности Комиссии, затем получила более продуктивное, но сохранившее все ключевые черты, развитие в проектах Гражданского Уложения, выработанных под руководством М.М. Сперанского (проекты эти оставались актуальной темой законодательных работ императорского правительства с 1808 по 1822 гг.). В этой связи термин «уложение» получает новое, более определенное содержание, по существу служа русским аналогом «кодекса». Сам Сперанский в записке 1821 г. следующим образом определял значение интересующего нас термина: «Уложение несть просто свод законов, первое потому, что свод, представляя токмо настоящее положение законов, в известном порядке расположенных, не может ни дополнить их недостатков, ни согласить противоречий…, второе потому, что, начиная с 1700 года, когда начали заниматься Уложением, никогда правительство не предполагало ограничиться его одним простым сводом; напротив всегда помышляемо было о нужных дополнениях. Но Уложение не есть и новое законодательство: никогда не было предполагаемо все переменять или делать уновления без очевидной нужды. Напротив намерение Правительства всегда было сохранить все, что временем и опытом пришло в законную силу. И не иначе дозволять какое-либо дополнение, как или по очевидному недостатку правил, или для необходимой систематической связи одного постановления с другим»⁸⁹. Вторая часть данного определения, трактующее о преемственности законодательства, не носит сколько-нибудь существенного значения для определения понимания Сперанским сути Уложения, поскольку, с одной стороны, выражает вещи самоочевидные (а именно, о потребности сообразовать перемены с действительными нуждами, а не только ради самих же перемен), с другой стороны, нацелена на защиту позицию взглядов Сперанского от той части критики, что упрекала его в стремлении перенести в отечественное право иностранные начала, ему чуждые. Последующий текст записки, где автор, при изложении начал и предполагаемого порядка рассмотрения Уложения непосредственно ссылается на практику Code Civil⁹⁰, очевидно доказывает тождество этих двух разноязычных терминов.

Но в данной же записке появляется и второй термин бинарной оппозиции, вызванный трансформацией смысла «уложения», а именно «свод», понимаемый как «настоящее положение законов, в известном порядке расположенных». Название Свода Законов было заимствовано от Corpus Juris Civilis, каковое в свою очередь было дано Юстиниановой кодификации в средние века, начиная приблизительно с XII столетия⁹¹. Это терминологическое сопоставление, с одной стороны, послужило благодатной почвой для риторических ухищрений николаевского царствования, а с другой, носило вполне определенное указание на сходство принципов построения российского и римского сводов, как оно понималось в 1-й половине XIX века – т. е. в том, что оба акта были призваны не изменять и перерабатывать наличный правовой материал, а только свести его в систему, придав форму, удобную для практического применения⁹².

С выбором в 1826 году модели систематизации российского права, основанной на идее приведения первоначально в хронологический, а затем и в систематический порядок наличного законодательства, без всяких перемен в оном (речь в данном случае идет о теоретической программе, а не о реальных результатах ее воплощения), терминологическая конструкция М. М. Сперанского обрела прочность уже в официальном качестве. В таковом же значении кодекса термин «уложение» присутствовал как в русском титуловании систематического законодательного сборника Великого Княжества Финляндского (Sveriges Rikes Allmanna Lag – Общее Уложение Шведского Королевства), так и в переводах наименования ряда германских законодательных актов – Прусского Земского Уложения и, разумеется, Германского Гражданского Уложения (ГГУ). В сохранение данной традиции и при начале кодификационных работ в области русского гражданского права, нацеленных на собственно кодификацию, в наименовании проекта в качестве указания на названную его особенность, был воспринят термин «уложение», под каковым V-я его часть (обязательственное право) была внесена на рассмотрение Государственной Думы (в 1913 г.). Как итог такового терминологического развития можно привести формулировку А.В. Романович-Славатинского, противопоставлявшего уложение своду и, определяя последний как «законодательство сведенное, консолидированное», первое квалифицировал как «законодательство уложенное, кодифицированное», отмечая далее, что «кодификация – сведение отдельных постановлений действующего права в переработанную систему, проникнутую одним общим началом»⁹³.