Geum.ru

Санкт-Петербург Издательство "азбука" 2001 Nesmrtelnost ё Milan Kundera, 1990 Перевод с чешского Нины Шульгиной Оформление Вадима Пожидаева

Вид материалаДокументы

Содержание


Быть жертвой своей славы
Подобный материал:
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   ...   62
^

БЫТЬ ЖЕРТВОЙ СВОЕЙ СЛАВЫ




Сказать Бернару "женись на мне!" было ошибкой в любом случае, а уж

после того, как он получил диплом стопроцентного осла, - ошибкой столь же

огромной, как Монблан. Прежде всего надо осознать то, что на первый взгляд

выглядит совершенно неправдоподобно, но без чего нельзя понять Бернара:

кроме кори в детстве, он не перенес ни одной болезни, кроме смерти отцовской

охотничьей собаки, до сих пор не ранила его ни одна кончина, и, кроме

нескольких плохих отметок на экзаменах, он не познал ни одной неудачи; он

жил в естественном убеждении, что судьбой ему уготовано счастье и что у всех

он вызывает лишь одни добрые чувства. Присвоение звания осла было первым

большим ударом, который ему нанесли.

Не обошлось тут и без странного стечения обстоятельств. Примерно в это

же время имагологи развернули рекламную кампанию в пользу его ра диостанции,

и на больших плакатах, развешанных по всей Франции, красовалось цветное фото

редакционной команды: они стояли в белых рубашках с закатанными рукавами на

фоне голубого небосклона, и у всех был разинут рот: они смеялись. Поначалу

он ходил по Парижу в гордом возбуждении. Но спустя одну-две недели ничем не

омраченной славы к нему пришел тот самый пузатый великан и, улыбаясь,

протянул ему картонный тубус с дипломом. Случись это в ту пору, когда его

большая фотография еще не стала всеобщим достоянием, он, пожалуй, перенес бы

это несколько легче. Но слава фотографии придала позору диплома некий

резонанс: она умножила его.

Если в "Монд" появляется сообщение, что какой-то Бернар Бертран

произведен в чин стопроцентного осла, - это одно, и совсем другое - когда

Дело касается человека, чье фото висит на всех углах. Ко всему, что с нами

происходит, слава добавляет стократное эхо. А ведь неловко ходить по свету,

таща за собой это эхо. Бернар, тут же осознав свою внезапную уязвимость,

подумал, что слава - это как раз то, к чему он никогда не стремился.

Конечно, успех манил его, но успех и слава - вещи разные. Слава означает,

что вас знает множество неведомых вам людей, которые чего-то требуют от вас,

хотят знать о вас все подробности и относятся к вам так, будто вы их

собственность. Актеры, певцы, политики, вероятно, испытывают некое

наслаждение, когда они могут таким образом отдать себя во власть другим. Но

о подобном наслаждении Бернар не мечтал. Недавно, когда он интервьюировал

актера, чей сын был замешан в каком-то досадном скандале, он не без

удовольствия подметил, как слава стала ахиллесовой пятой актера, его

слабостью, гривой, за которую Бернар мог схватить его, трясти и не

отпускать. Бернар всегда мечтал быть тем, кто задает вопросы, а не тем, кто

должен отвечать. Слава же выпадает тому, кто отвечает, а не тому, кто

спрашивает. Лицо отвечающего освещено софитами, тогда как того, кто

спрашивает, снимают со спины. Освещен Никсон, а никак не Вудворд. Бернар

мечтает не о славе освещаемого, а о силе того, кто в полутьме. Он мечтает о

силе охотника, который за стрелит тигра, но никоим образом не о славе тигра,

вызывающего восхищение у тех, кто употребит его как коврик у кровати.

Однако слава выпадает на долю не только знаменитых. Всяк проживает свою

маленькую, короткую славу и хотя бы на какое-то время испытывает то же, что

Грета Гарбо, Никсон или тигр, с которого содрали шкуру. Бернаров разинутый

рот смеялся с парижских стен, и у него было ощущение, что его поставили к

позорному столбу: все видят его, изучают, судят. В тот момент, когда Лора

сказала ему: "Бернар, женись на мне!" - он представил ее у позорного столба

рядом с собой. И вдруг (прежде никогда такого не случалось) увидел ее

старой, довольно неприятно экзальтированной и слегка смешной.

Все это было тем нелепее, что она никогда не была ему столь нужна, как

сейчас. Из всех возможных любовных связей самой желанной для него всегда

оставалась любовь женщины старше его, но при условии, что эта любовь будет

еще более потаенной, а женщина - еще более мудрой и более деликатной. Если

бы Лора вместо глупого матримониального призыва решила воздвигнуть из их

любви прекрасный, роскошный замок в стороне от общественной жизни, ей не

пришлось бы опасаться потерять Бернара. Но на каждом шагу она видела его

большую фотографию и, связав этот факт с переменой в его поведении, с его

молчаливой рассеянностью, уверенно сделала вывод, что успех привлек к нему

другую женщину, о которой он непрестанно думает. И она, не желая сдаться без

боя, перешла в наступление.

Вам теперь понятно, почему Бернар пошел на попятную. Когда один

наступает, другому приходится отступать, таков закон. Отступление, как всем

известно, самый трудный военный маневр. Бернар осуществлял его с точностью

математика: если до сих пор он привык проводить у Лоры четыре ночи в неделю,

теперь он свел их к двум; если он привык бывать с нею все уик-энды, теперь

он бывал с нею лишь каждое второе воскресенье и в будущем собирался перейти

к еще большим ограничениям. Он ощущал себя пилотом космической ракеты,

возвращающейся в стратосферу, когда надо срочно начать тормозить. И он стал

тормозить, осторожно и решительно, в то время как его очаровательная

подруга-мать таяла на глазах. Вместо нее вдруг появилась женщина, которая

вечно с ним вздорила, теряла мудрость, зрелость и проявляла назойливую

активность.

Однажды Медведь сказал ему:

- Я познакомился с твоей невестой. Бернар покраснел от стыда. Медведь

продолжал:

- Она говорила о каком-то вашем разладе. Симпатичная женщина. Будь к

ней повнимательнее.

Бернар был взбешен. Медведь что знает, все расскажет, дело известное, и

Бернар не сомневался, что на радио уже все осведомлены, кто его любовница.

Встречаться с женщиной старше себя до сих пор казалось ему прелестной и едва

ли не смелой извращенностью, но теперь он был убежден, что в его выборе

коллеги не увидят ничего, кроме нового под тверждения его ослиной дурости.

- Почему ты жалуешься на меня чужим людям?

- Каким чужим людям?

- Медведю.

- Я думала, это твой друг.

- Даже если он мой друг, почему ты посвящаешь его в наши интимные дела?

Она сказала с грустью:

- Я не скрываю того, что люблю тебя. Или я не имею права сказать об

этом? Может, ты стыдишься меня?

Бернар уже ничего не говорил. Да, он стыдился ее. Стыдился ее, хотя был

с нею счастлив. Но был с нею счастлив в те минуты, когда забывал, что

стыдится ее.