Сказание об уране и гее, и творениях их

Вид материала

Документы

Содержание Сказание о тантале Сказание о мидасе Сказание о лапифах Сказание об ата-обиде Сказание о сиренах Сказание о титаниде филюре Что делать? Сказание о змеедеве, или наказание за гордость

Подобный материал:

• Рекомендательная литература для учащихся 5-7 классов, 33.33kb.
• Ильин Г. Ф. Старинное индийское сказание о героях древности "Махабхарата", 1866.6kb.
• Ефремов Андрей Георгиевич, Рижский Пушкинский лицей Система мифических персонажей, 112.71kb.
• Программа развития разума на земле гее. Мир минералов, 1247.35kb.
• С. Э. Нуралова к ф. н.,доцент Русская литература, 857.11kb.
• Репроцессинг отработанного ядерного топлива в регенерированное сырье для аэс, 80.44kb.
• Жития святых, 7938.16kb.
• Вэтом уроке мы рассмотрим планеты, 4418.04kb.
• Тематическое планирование по литературе 6 класс, 94.36kb.
• Тематическое планирование по литературе в 6 классе, 179.91kb.

^ СКАЗАНИЕ О ТАНТАЛЕ

Тучей черною клубятся думы злые, облекающие преступные деяния прошлого. А светлые, добрые крупицы истины легкими перышками летят в высь поднебесную и там, на недосягаемой высоте собираются. Смотрим мы в небеса и видим далеко, далеко перистые облака. Вот они где, думы светлые! Никогда они не спускаются к нам дождями мыслей. Только вновь зарождаются искорки их в чьей-то голове, чтобы вновь перышком легким взлететь. Не позволяют боги-олимпийцы приблизиться к земле перистым облакам, чтобы не пролились они теплым, легким дождем правды. Будь все иначе, давно бы отделили ложь от правды, и некуда было бы лжи спрятаться, оставалось бы только покинуть землю. Трудно было бы богам-олимпийцам беззаконие свое оправдать! А пока темень туч лилово-черных, да ночное, усыпанное звездами, небо снабжают нас сказаниями о прошлом, давно ушедшем от нас. Все доносит на плечах своих Молва. А уж она капризная особа. И истины поубавит и своего добавит. То быстрой птицей мчится Молва, то медленно, как черепа, двигается, теряя много по пути. Что дотащила она до меня об участи «счастливца» Тантала, то и передаю вам. Жаль не донесла она истинной причины низвержения в тартар весельчака и балагура. Но, не думаю, чтобы это были капельки амброзии и нектара, якобы похищенные им с Олимпа для друзей своих, сотрапезников. Ибо неизвестно, чтобы кто-то из сотрапезников Тантала бессмертным стал, отведав амброзии. Не думаю, чтобы причиной немилости Зевса стала попытка Тантала угостить приглашенных на пиршество богов мясом сына своего, приготовленное по всем правилам кулинарного искусства? Ибо не вкушали боги трапезы смертного, амброзией и нектаром питаясь. Только зависть могла толкнуть богов на беспрецедентную жестокость. А чему могли позавидовать боги? Только счастью и уму! Знать, слишком часто открыто пользовался ими Тантал. И, поделом ему, пусть не блещет ораторским гением перед косноязычными богами!

Сын бога Зевса и Плуто –

Богини титаниды,-

Тантал с богами, как никто

Схож поведеньем, видом.


Рассказчик был неутомим,-

Рассказы не помеха,-

Но заливался весь Олимп

Трясясь, давясь, от смеха.


Находчив, остроумен плут, -

И все это без меры.

Тантал – проказник, но не шут,

Не подрыватель веры.


Да, на Олимпе он бывал

Не раз, не два, а часто,

Нектар, Амброзию пивал,

Но грянуло несчастье.


Кого, не знаю, оскорбил,

Афину, Зевса, Геру?

Героя, может быть, убил,

Наказан был безмерно.


Чтобы Тантала обвинить,

Причин найдется много,

Но и в тартаре будет жить,

Бессмертен он, как боги.


Твердят, что смертных угощал

Амброзией, нектаром,-

С Олимпа капли похищал,-

Наказан, знать, недаром.


Что тайны Зевса разглашал,-

Редки они, едины,-

Что олимпийцев угощал

Жарким из мяса сына...


Да, мало в чем его вина?..

Его судили боги,

И только им она видна,

И тайной стала многим.


Теперь стоит Тантал в воде,

По грудь, или по шею,

И фрукты, овощи везде,

Но их достать не смеет.


Он руки к фруктам проткнул,-

Они поднялись выше,

Он вглубь потока заглянул,

Тот опустился ниже.


И жаждой, голодом томим,

Когда все здесь же, рядом...

Да, посмеялися над ним –

За прошлое – награда!

^ СКАЗАНИЕ О МИДАСЕ

Мошкарой вьется Молва, то поднимается роем шумным до самого Олимпа, то вниз ринется, залепляя глаза и уши.

Не продохнуть от нее. Но, глаза, в которые Мошкара-Молва забилась, увидят, как Мидас, в неуемной жажде богатства, получив дар от бога вина Диониса, станет все превращать в золото. Дар был дан за услугу, оказанную спутнику Диониса, вечно пьяному, не расстающемуся с бурдюком вина, Силену. Девять дней Мидас во дворце своем поил и кормил Силена, когда тот пьяный заблудился.

От дара освободился, войдя в воды реки Пактола. Река после этого стала золотоносной.

Слышали уши, залепленные Мошкарой-Молвой, что выросли у царя Мидаса ослиные уши. Взялся он судить музыкальное состязание двух богов: лучезарного Аполлона, игравшего на многострунной кифаре, и Пана, игравшего на обычной флейте. Подумал бы Мидас, прежде чем за судейство браться, что несопоставимы музыкальные инструменты: многоголосная кифара, гимны играющая, и флейта, издающая тоскливые, плачущие звуки. Подумал бы Мидас и над тем, что присуждая победу одному богу, он обижает другого. А боги обид не прощают. Может, надеялся Мидас, что в благости своей простит его Аполлон, присуждая победу Пану, богу, заставляющего бежать прочь от панического страха. Чтобы впредь Мидас различал величественные звуки от простых, наградил Аполлон Мидаса ослиными ушами. Пришлось, чтобы люди не проведали о награде, высокий фригийский колпак носить, пряча под ними такой необычный дар. Но не удалось. Брадобрей, стригущий бороду царю не мог удержать тайну. Умирая от желания рассказать о ней, брадобрей вырыл на берегу ручья ямку, трижды произнес в нее: «У царя Миласа – ослиные уши!» Ямку зарыл, но вырос тростник на этом месте. Из тростника путник сделал дудочку, подул в нее, и вырвались слова: « У царя Мидаса – ослиные уши! И понесла эту тайну Молва-Мошкара.

Мидас был сказочно богат,

Но стать богаче во сто крат

Было его желание,

И получил фригийский царь,

От бога Диониса дар,

Не дар, а наказание.


Все становилось золотым,

Стол, стулья, даже дым,

Чего бы только не коснулся.

Сначала радовался он,

Живя в чертоге золотом,

Пока к еде не потянулся.


Мидас оливку в руку взял,

Та превращается в металл,

Вина коснулся – слитком стало.

Он криком призывает дочь,

Чтоб та пришла ему помочь...

И дева стала из металла.


Фригийский царь молиться стал,

Чтоб бог вина заклятье снял.

Тот водам дал наказ, чтоб смыли!

Мидас вошел в речной поток,

Золотоносным стал Поктол,

Там самородки находили...


Богам не слишком доверяй,

У их щедрот бывает край,

Не уцелеть без тонкого расчета.

И думай, что любой ответ,

В нем будет правда или нет,

Погубят милости в два счета.


А если лучезарный Феб

Дарует соль тебе и хлеб,

Пусть восхваленья – громогласны

Его поэзии и лире,

Хвалу неси в подлунном мире,

Иначе, вспомнишь о несчастье.


Царь состязание судил,

Победу в споре присудил

Игравшему на флейте Пану.

Оставил ум его не даром,

Ведь аполлонова кифара

Оставлена второй обманом.


За то, что бога плохо слушал,

Ослиные царь носит уши,

Искусно пряча под колпак.

Но тайну выдал брадобрей,

Чтоб не вредить судьбе своей,

Он поступил примерно так:


Взял вырыл ямку у реки,

Рассудку, зову вопреки

От города чуть-чуть в сторонке.

Чтоб кто-нибудь да не подслушал.

«Ослиные Мидаса уши!» -

Он трижды в ямку крикнул громко.


И вырос здесь тростник высокий,

И парень деве светлоокой.

Красивую создал дуду,

Вложил любовь в нее и душу.

«Ослиные Мидаса уши» -

Услышал звуки на ходу.


И весть пошла гулять по свету,

Трезвоня всем и вся на свете:

«Ослиные Мидаса уши».

И эта весть пришла до нас,

И стал известен царь Мидас...

Но, берегите ум и души...


^ СКАЗАНИЕ О ЛАПИФАХ

Издревле жили на горе Пелионе древолюди –лапифы. Мирно жили, пока не пришло на Пелион племя человеко-коней – кентавров. Не по своей воле пришли они сюда. Изгнали их с золотых феакийских полей боги-крониды. Трудно обживаться изгнанникам на новой земле, все вокруг чужое, незнакомое и, кажется, враждебное. Трудно скакать по горным кручам. И стало звереть племя кентавров, прежде блаженное. Только два кентавра сохранили прежнюю сущность свою, поселившись отдельно от сородичей: великий мудростью своею Хирон и славящийся своим гостеприимством – Фол. Фол построил себе жилище на острове Пелопа. Хирон приспособил под жилье сухую, просторную пещеру на Пелионе. Не нравились древолюдям пришельцы кентавры, глухое недовольство росло, обещая обернуться открытым сражением. Пока этого не происходило потому, что Хирон сдерживал своих сородичей, сам же он пользовался огромным уважением со стороны лапифов, оказывая им услуги, давая мудрые советы и излечивая от различных недугов. Кроме того на тропах Пелиона поселились три великана-разбойника, приносившим немало бед окружающим, особенно одиноким путникам. Один из них Сосносгибатель- Питфеокамп, привязывающий путника к вершинам двух согнутых сосен и отпускающий их. Второй – Дубиноносец, детище хромого бога Гефеста. Беспричинно бил Дубиноносец всех встречающихся на пути. Третий- весельчак Прокруст, соорудивший постель-козлы раздвижные. На эти козлы укладывал Прокруст путника. Если постель была длинной для путника, Прокруст вытягивал его, если – короткой, отпиливал лишние части тела...И только после того, как все разбойники эти были убиты Тезеем, внуком вождя лапифов Питфея, пришло время м изгнания с Пелиона кентавров.

Когда разделение будет у них:

Деревья и люди отдельны?

Но есть пока тело – одно на двоих,

Отвага у них беспредельна.


Где земли получше, лапифов там нет,

Их боги, герои изгнали.

Пристанищем служит гора много лет,

Врагов от себя отгоняли.


Лапифов везде наказания ждут,

В Фалое, Аркадии – тоже,

Их пилят, их плющат, немало их жгут,

И старых, и тех, кто моложе!


Чудовищ немало вокруг развелось,

На гору пути перекрыли,

И тучи уходят, не сея им дождь,

И ветры накрыли их пылью.


Случайного путника ловит один,

И сосны согнув, к ним привяжет

Потом отпускает, коснувшись вершин –

Разорван тот надвое сразу!


Сгибателя сосен, вечерней порой,

Тезей привязал к тем же соснам.

Дубиноносителя встретил герой,

Расправился быстро и просто.


Прокруст оставался, разбойник, злодей,

Вытягивал, резал пилою,

На ложе его поваливши Тезей,

Оставил лишь торс с головою.


Собрались лапифы сегодня на сход,

Нет с ними Тезея, героя,

На конолюдей был задуман поход.

Те гору покинут без боя.


Последним оставит жилище Хирон.

С ним Думы уйдут Пелиона,

Лапифов лечил и советовал он.

За это остался без дома...


Ну, что за жизнь идет?

Сражаются, дерутся меж собою,

Титаны, великаны, боги

Бессмертные, и смертные герои.


Бессмертье – дар богов,

Иль в памяти людской,

Уходит память и бессмертья нет,

И в прошлое глядят с печалью и тоской.


Забвение – ведь та же смерть

Для духа только, а не тела,

Когда природа эфемерна их,-

Чуть что, и сущность отлетела.


Осталось лишь сказание одно,

Не велико размером и ценою,

Живет, когда записано оно,

За строчкой, как за каменной стеною.


На небесах покоя нет,

А на земле, - тем более.

Так редки дружба и совет,

Но часто – своеволие.


Мир старым стал, а разум – юн,

У власти сила грубая.

Кто сохраняет светлый ум?

Безгласные, беззубые.


Богинь, богов не перечесть,

И новые рождаются.

И каждый любит жертву, лесть,

Любовью наслаждается.


Что суррогатная любовь,

Так в этом нет сомнения,

Цена: страданье, кровь и боль,

Бессмертны, к сожалению.


В бесчинстве сильные живут,

И ширятся пороки,

Правдивых ждет неправый суд.

В Аиде ждут пророков.


^ СКАЗАНИЕ ОБ АТА-ОБИДЕ

Все, что не удается, все, сто мешает выполнению, вызывает недовольство. Недовольство у сильных

Две богини на Олимпе, уважаемые мало.

Пышных храмов им не строят,

Алтарей не создают.

Вспоминают слишком часто,

Чтоб в покое оставляли,

Гимнов пышных и высоких тем богиням не

поют.


Где живут они, - не знают,

Да и ликом не прекрасны,

Кислоты в них слишком много,

Только глянешь, рот сведет.

Ждать от помощи им блага,

Хоть бы временных, напрасно

Боль, отчаянье и слезы тех богинь к себе

влечет.


И назойливы богини,

Коль прилипнут, не отстанут,

То «Досада», то «Обида», поцелуем к вам

прильнет.

От докучливой «Досады» отмахнетесь

Вы с досадой,

Но «Обида», как обида долго спать вам не

дает.


И «Обида» и «Досада» посещают чаще сла

бых,

Тех, кто резко и открыто

Защитить не могут честь,

Но «Досада» вас отпустит, нет оружья у

«Досады»,

А «Обида» вам предложит и предательство

и месть.


Но «Обида» не подскажет

Суть решения вопроса,

Ведь слепа она, к несчастью, и достаточно

глуха,

И уколы, и удары не тому, ни тем наносит.

Так что, в сущности «Обида» в исполнении

плоха.


^ СКАЗАНИЕ О СИРЕНАХ

О сиренах повествую так, как рассказала о них нимфа Олкирроэ богу медицины Асклепию, когда после гибели его матери, выпестовала его. По ее рассказам, девушки вначале были чудесные, нежные, тихие...

Говорила Олкирроэ:

«Нет у памяти покоя...

То теряем, то найдем.

Жили как-то чудо-девы,

Их чудесные напевы

Слышны вечером и днем.


Только Эос встанет рано,

Собираются титаны

Слушать песни юных дев.

Те поют, а сердце тает...

Никогда не умолкает,

Чудный песенный напев.


Шаловливы и прекрасны,

Их преследовать напрасно –

Вольный девушек полет.

И никто не станет мужем,

Ведь сирена, та же – муза,

Только пением живет.


Мать их – Память-Мнемосина,

Их отец, зелено-синий,

Рек владелец – Ахелой,

Прославляют Крона, Рею.

Пенье слушая, немеет

Птиц небесных пестрый рой.


Мнемосины Зевс стал мужем,

От него рождает музы,

А сирен прогнали прочь.

Им достался голый остров,

От природы – только остов,

Бури властвуют и ночь.


Но остались чары перья,-

Пусть и редкостны мгновенья,

Когда кормчие плывут,-

Пеньем девы зазывают,

И никто не проплывает,

Не оставив сердца тут.

Время шло и облик сирен менялся. Как уже было сказано выше, вначале это были обворожительные юные красавицы с чудесными голосами. После того, как они случайно оказались свидетельницами похищения Прозерпины Аидом, и не оказали той помощи, мать Прозерпины, великая Деметра, наказала девушек, превратив их в создания, до пояса дев, а от пояса – в крылатых птиц. Говорила Молва, что завлекаемых пением мореходов, сирены погружали в вечный сон – эвтаназию, прекрасную смерть. Потом уже стали говорить, будто бы, сирены съедали погруженных в сон моряков, обгладывая тела их до костей. Звучвли призывно и нежно голоса сирен на голом острове, вблизи земли благоухающих цветов. Кто миновал благополучно остров Сирен, тот приближался к пламенеющему острову, под которым, в глубинах земли находилась Великая Бездна, где смешивалось все, начало и конец вселенной. Властвовали там Вихри свирепые, сталкиваясь друг с другом в чудовищном вое. А еще дальше жил ужас Черной Ночи. Даже боги смертельно боялись Великой Бездны Вихрей.


^ СКАЗАНИЕ О ТИТАНИДЕ ФИЛЮРЕ

У титана Океана,

От кого, не знаю, славных

Было много дочерей.

То смеются и ныряют,

Слезы горько проливают

У погибших кораблей.


Между ними есть Филюра,-

Неприятна жизнь и хмура,-

Не желает в море жить,

Покидает бездны вод

И подружек хоровод,

Все отринув, прочь бежит.


С нереидами гулячет,

И с дельфинами ныряет,

Переходит в мир иной.

Видит, нимфы-кобылицы,

Все зеленые сестрицы,

Скачут весело гурьбой.


Кобылицей дева стала,

Вышла на берег устало,-

Впереди – зеленый бор.

Здесь любовь она познала,

Матерью Хирона стала,

Крон отец,- к чему тут спор!

Не знала Филюра, что превращения меняют не только внешний облик, но изманяется и характер. Когда была океанидой, живя на границе живой и мертвой жизни, хотелось испытать бурной, ключсом бьющей живой жизни. Уже веселясь с нереидами и дельфинами, видела Филюра, как меняется цвет воды, от мертвой, до живой. Вначале она была насыщенного черного цвета. Когда выплыла на простор морей, цвет воды стал зеленым, потом светлеть стал, и, наконец, превратился в нежно-голубой, как в ясную солнечную погоду видится небесный купол. Гнались за океанидой, добиваясь от нее внимания, чудища морские, титаны. Да. Куда им было угнаться за мощной, бурливой дочерью самого древнего Океана. Потом вблизи берега земли незнакомой, увидела Филюра зеленых кобылиц. Сама превратилась в зеленую кобылицу и помчалась вслед им. И не заметила, как оказалась среди густой зеленой листвы. Колышутся листья, словно волны морские, плывет Филюра по ним, а рядом с ней конь плывет. Серебром светится кожа коня, смарагдами смотрят глаза его. Такой красивый конь, глаз не отвести. Стала мягко таять, замирать сердце океаниды. Говорит ей конь: «Перед тобою Крон – вождь всех титанов!»

В густой листве деревьев утонула океанида, «Сосной Великой» стала, родившей самое мудрое на земле создание – кентавра Хирона.. Родив сына, отправилась Филюра в обратное плаванье, на край земли, где господствует титан – Океан.


^ ЧТО ДЕЛАТЬ?

Нужна ли истина богам? Нет, не нужна. Нужны ли знания богам? Нет, не нужны. Зачем им поиски того и другого. Все дается им даром! Все зависит от желания их! Захотели чего-то, тут же и получено желаемое. Богам совсем не хочется, чтобы все остальные, кроме них получили те знания, грань знания которых позволяет победить смерть. Исчезнет смерть, кто будет бояться богов? Их просто изгонят, как они сегодня изгоняют неугодных. Трое особенно опасны. Телем, циклоп-врачеватель, сын самого Урана. Многое знает Телем, да не с кем знаниями поделиться. Есть сын Крона, кентавр Хирон. Этот поопаснее Телема, поскольку окружен учениками, ловящими его каждое слово. По счастью еще, нет у него среди учеников, который хотя бы приблизился к уровню знаний мудрейшего кентавра.

Остается один, самый опасный, Асклепий, объединивший в себе бога и титана. Он уже достиг такого уровня знаний, которое позволяет возвращать умерших из мертвой жизни в мир живых. Еще немного, и станет он возвращать из пепла ушедших в мир теней героев. Опасен, ох, и опасен Асклепий. Что-то с ним делать надо?

Три великих лекаря Эллады:

Хирон, Асклепий и Толем.

Познали все, что только надо,

Но, не владеют все же всем.


Всем не владеют даже боги.

Но, как познанье сохранить?

Разделишь знания на многих,

А как потом соединить?


Владеешь ими сам один,

Но смерть придет, куда их деть?.

Бог глупости непобедим,

Бессмертна глупость, как и смерть!


Исчезла б смерть, исчезнет власть

Исчезла б глупость, с нею – вместе,

Не обмануть и не украсть,

Убийства нет, и нет бесчестья.


Что делать в мире надо,

Когда б такие дни пришли?

Бессмертье – общая награда,

В изгнанье боги бы ушли?..


Знать, мудрость – явная беда,

Бессмертье – просто катастрофа.

Да, что Олимп, на нем всегда б

Растерянность, переполохи!


Хирон опасен и Телем,

Но всех опаснее – Асклепий,

Жизнь возвращает тем и тем,

Они сражаются со смертью!


И решено: их всех убрать!

Пусть не тревожат мир покоя.

Героев посылают рать,

Бездумны, но готовы к бою!


^ СКАЗАНИЕ О ЗМЕЕДЕВЕ, ИЛИ НАКАЗАНИЕ ЗА ГОРДОСТЬ


На берегу Багряного острова Заката – Эрифии, в змеином ущелье родила титанида Каллироэ от титана Хризаора бессмертную дочь Ехидну. Здесь же и воспитала дочь, да так, чтобы о ней не прознали боги-олимпийцы. Выросла красавица титанида, равной которой в мире не было. Жила Ехидна в полной гармонии с природой, и звери, и птицы, и травы, и деревья любили Ехидну, жизнь за нее готовы отдать. Только один раз встретила красавица чудище невероятное, в нем одном соединились и козел, и лев, и змей. И был это сводный брат Зевса Айгиптан, по прозвищу Страшный Сатир. Никого, и ничего не боялась чудодева Ехидна, засмотрелась на Айгиптана, силясь понять, что же это такое? Увидел деву чудной красоты Страшный Сатир, погнался за ней. Легко бежит Ехидна, быстр бег ее. Но Страшный Сатир настигает ее. Тут то и понял живой мир, что не игра идет между титаном и титанидой, А настоящее, опасное преследование. Бросились животные на Айгиптана, вцепились клыками, когтями в тело его. Но тверда шкура Страшного Сатира не проколоть, не прокусить ее. Тут и травы пришли на помощь чудодеве, Путаются в ногах чудовища, но разрывает путы Страшный Сатир. Поняла Ехидна, что не уйти ей от преследователя, вступила в сражение с ним. Захватила козлиную голову за рога, прижала к земле, а тут голова льва тянется. Ухватила за львиную голову, а тут змей промеж ног ползет. И вдруг Айгиптан перестал сражаться, приложил ко рту раковину и подул в нее. От звука раковины кровь отхлынула от сердца титаниды, кожа отстает от мышц. Не выдержала чудодева, вырвалась и понеслась прочь, словно ветер. Загремел громом хохотом Страшный Сатир. И опять потянулось время, когда покой Ехидны никем не нарушался.

Найдется кисть, или перо,

Чтоб описать все прелести Ехидны?

Глядишь, и на душе становится светло,-

Все совершенства девы очевидны.


Пук золотых волос до пят,

В тяжелый узел на затылке связан

Когда глаза ее в упор глядят,

Ты в них нырнув, утонешь сразу.


Такая глубина и черный цвет.

Высокий лоб и нежные ланиты.

Тускнеет перед нею солнца свет.

Гирляндой роз живот ее обвитый.


И не идет Ехидна, а плывет,

Не гнутся под пятою травы,

Цветочек каждый к телу ее льнет,

Становится стройнее пень корявый.


Одна она, всегда одна,

И нет, и не было у девушки подруг.

И если ночью не взошла луна.

То от самой светлей становится вокруг.


Ехидне по душе уединенье,

С ней рядом – лев и ли газель,

Иные могут быть различные творенья.

Из лепестков цветов ей соткана постель.


Жилище выбирает близ воды,

Ручей, река, иль озеро, иль море.

Деревья и цветы, прекрасные плоды,

Чтоб виделись вокруг долины, горы.


К любви Ехидну не склонить,

Не по душе титаны и герои,

Лишь ветерок коснется губ, ланит,

Мороз и зной ее не беспокоят.


Но как-то в летний день, не жаркий

Ехидна возвращалась в грот,

Вдруг что-то за сосной блеснуло ярко,

Открыла в изумленье дева рот

Афина гневная предстала перед девой,

А та молчание, спокойствие хранит.

Афине кажется, что дева слишком смело

И даже чуточку у ней надменный вид.


Такого не стерпела Зевса дочь,

И посылает в деву огненные стрелы,

Рукою та их отмахнула прочь,

Смеялась дерзко, весело запела...


Афина на Олимп тотчас явилас


Негодованию нет края и конца

И долго на ухо шептала и твердила,

Пытаясь убедить родителя, отца.


И тот поддакивал, качая головой.

И успокаивал Минерву,

Что будет сделано вечернею порой,

И сила будет верною и первой.


На утро встать Ехидна не могла,

Хоть этот акт всегда был прост,

И ноги девичьи не судорога свела,

Срослись они в змеиный хвост.


А дальше все доделала Молва,

Все знают отношенье к змеям.

И оправдаться дева не смогла,

Записана была в сословие злодеев.


Сидела дева в глубине тюрьмы,

Которой стала прежняя пещера,

Тоскливо потянулись ночи, дни,

Из всех расщелин потянуло серой.


Хотя бы лучик солнца заглянул?

Или Силена весточку прислала,

Лишь слышан неумолчный моря гул,

Потом и этого не стало.

Пройдет время, и все доброе, прекрасное, связанное с именем чудо-девы Ехидны, исчезнет. Все негативное, и даже слово ехидство, будут Молвою разнесены по свету. Чудодева станет змеедевой, и ее порождением будут считать Немейского льва, Лернейскую гидру, убитых впоследствии Гераклом, а также – Химеру. Химера – дотоле невиданное создание, сочетающее в себе крылатое, красоты необыкновенной, порхающее существо, а вторая часть Химеры, пострашнее ее родителя – Страшного Сатира, которому отдала любовь змеедева, но отказавшая ему в взаимности чудодева Ехидна. Наступит время и падет мертвой Ехидна, убитая адамантовым серпом, вложенным богиней Герой в руки многоглазого Аргуса