«роковыми яйцами»

Вид материала

Урок

Подобный материал:

• Наименование, 154.13kb.
• Задачи урока: Воспитательные: воспитывать навыки культурного поведения; воспитывать, 54.26kb.
• Пасхальное яйцо известный русский сувенир. Пожалуй, только расписная матрешка более, 283.53kb.

похоронного марша коммунизму.


Первыми подняли тревогу товарищи с завода
имени Владимира Ильича Ленина в Гданьске, граждане одного из самых веселых социалистических бараков. Но к ним мы были привычны. Раз
в пять лет они требовали от Партии разных социальных и экономических улучшений. Фишка была в том, что иногда они их даже получали. Казалось все же, что польская экономическая дыра стала уж слишком большой, чтобы ее можно было так легко закрыть. Хотя изредка и удавалось выбросить в магазины товары без повышения цен, все же в 1982-м для поддержания порядка в стране контроль взяла армия
во главе с генералом Ярузельским. Плановая экономика в том виде, как ее создали в 20-е годы,
сумевшая сконцентрировать впечатляющую силу
и совершить неслыханный экономический прыжок, теперь, казалось, уже выдохлась. Если на фоне
великой депрессии 20-х годов советская экономика была триумфальной, то сейчас этот
«противокризисный механизм» не давал
прежнего результата.


Все это безумие с ядерными ракетами, атомной
физикой, сверхсовременной военной техникой
галактическими полетами заморочило и напугало их специалистов, а наши похрапывающие лидеры
полностью утратили чувство реальности. Наша
плановая экономика должна была решать все проблемы, а экономическая тройка Госплана, Госснаба и Госкомцен должна была слушать только предприятия и народ в том, что производить и где продавать. В середине 80-х во всем социалистическом лагере стала все сильнее ощущаться нехватка продовольст­венных продуктов. Начал процветать самый
настоящий «черный рынок». Очень хорошо знакомые всем слова «черный рынок» и «толчок» обозначали места, где можно было найти товары, которых не было в магазинах. Те, кто занимался такого рода торговлей, назывались спекулянтами, и у них мы могли купить почти все.


Когда старые советские лидеры, которых называли генсеками (сокращенное: Генеральный секретарь),
начали умирать один за другим, к радости детей
(потому что в траурные дни отменялись школьные занятия), новые лидеры предложили вначале концепцию ускорения, а позже – перестройку. Ускорение уже опоздало, и было слишком поздно его реализовывать. А перестройка не удалась из-за того, что другая концепция перевернула все вверх дном. Она называлась «гласность». И действительно, система принимала все, даже обман, но только не нарушения правил игры. А гласность уже была частью другой игры, другого фильма. Но, как совет­ский гражданин, я всегда был уверен, что это правило игры было нарушено нами самими и что изменение произошло благодаря нам, а не какому-то высокомерному американскому бюрократу из Белого дома. Так мы были воспитаны: даже если проигрываем,
то проигрываем нашими руками, а не их.


КВН, или О Клубе веселых и находчивых


В конце 50-х и начале 60-х советское телевидение, как и западное, начинает становиться самым важным средством массовой информации и пользуется большим успехом среди населения. Статистика, которая, как правило, врет не очень сильно, говорит, что в начале 60-х годов в СССР было 40 миллионов телезрителей, а в конце десятилетия это количество достигло внушительной цифры 124 миллиона телезрителей, то есть 50% населения СССР.

Разумеется, партийное руководство очень быстро поняло, что на телевидение можно делать большую ставку, а настоящая ставка, которой обладает любое телевидение, независимо от идеологии, – это его
пропагандистская (независимо от того, торгует ли оно идеологией или товарами), информационно-воспитательная и, естественно, развлекательная роль.

Вместе с другими народами советский народ не взял фальшивую ноту на заре информационной эры. Он нуждался в развлечениях, а телевидение должно было предложить ему их.


В результате появляется КВН (Клуб веселых
и находчивых). Он представляет собой молодежные команды, организующие конкурсы в соревновательной форме, основанные на большом количестве
испытаний, как, например: вопросы, требующие
находчивости, иронико-юмористические сценки, музыка и т. д. Было жюри, выставлявшее за каждый вид соревнования оценки, а в финале объявлялся победитель. После появления КВН соревнования происходили в школах, вузах, домах культуры, на предприятиях. Эти соревнования в кратчайшее время стали самыми известными и востребованными формами официальных развлечений советской
молодежи, и это произошло именно благодаря
телевидению, которое задало тон и транслировало
в прямом эфире соревнования высшего уровня.
Соревнования за соревнованиями, региональные
и всесоюзные, различные лиги, устраивавшие
внутренние и внешние сотязания и т. д. КВН стал своего рода «интеллектуальным футболом».


Вначале я следил с огромным вниманием
за этими передачами – у них было особое очарование. В них было очень много находчивости, естественности и ненормально много юмора. Это была скорее ирония или юмор в стиле Зощенко, который играл с границами разных форм интерпретации.
Он всегда основывался на социальной казуистике,
но был вместе с тем достаточно острым и тонким. Вопреки тому, что передачи КВН в прямом эфире должны были показывать нам живой, веселый
и развлекательный образ советской молодежи,
им удавалось сделать намного больше. Они показывали нам, что все, что ты говоришь, передает гораздо больше того, что ты хотел сказать, даже если ты ввел собственную цензуру. Это был первый урок: все, что делает цензура, даже личная,– передает и усиливает то, о чем нельзя говорить. Все же мы жили в веселые времена, если приглядеться.


Известен казус, произошедший в 60-е, когда
передача КВН была прервана «по техническим
причинам» из-за того, что одна из команд попросила телезрителей принести в телестудию три вещи:
VII том из Полного собрания сочинений Джека
Лондона, фикус в кадке и керосиновую лампу.
Вопреки иронии, заключенной в просьбе этой
команды, в кратчайшее время студия подверглась нашествию внушительного числа телезрителей с этими тремя предметами. Это была слишком легкая задача для советского гражданина. Передача прервалась. И возобновилась только через несколько лет.


Начиная с 1968 года передача шла уже только
в записи, для того чтобы «повысить профессиональный уровень». В 70-е КВН исчезает с экранов
и появляется в 80-е в полную силу, превратившись
в передачу по высмеиванию советской политики.
Мы вкушали уже плоды периода гласности.


Если вначале я был обычным зрителем этих игр,
то позже стал капитаном команды КВН. Играл,
проигрывал, выигрывал, проводил бесчисленные часы с командой, чтобы сделать цельную программу. Есть вещи, которые я делал в советской школе,
и они дали мне намного больше, чем собственно школа. Иронию и юмор я выучил во внешкольное время, но совершенно точно – в советской школе.


Горбачев, или Необыкновенный генсек


За несколько лет мы начали привыкать к похоронам на высшем уровне, которые предполагали свободный день в школе и вскоре стали обыденным ритуалом.

День начинался так: ТВ и радио начинали транслировать зловещую симфоническую музыку. Мужской голос тяжело оповещал: «Дорогие товарищи!
Наша страна проходит через тяжелое испытание! Коммунистическая партия Советского Союза,
весь советский народ понесли огромную утрату. Ушел из жизни товарищ Леонид Ильич Брежнев,
Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза…» И музыка становилась
все громче: бум, бум, бу-бум…


При первом подобном объявлении меня прошиб ужас «преждевременной» разлуки с тем,
к кому мы привыкли. Я хорошо умел изображать замед­ления речи Брежнева и это его несравненное при­чмокивание между словами («Дорогие товарищи – мням-мням – согласно директивам партии – мням-мням…»), мы подшучивали над ним
и по-своему уважали. От него не ждали сюрпризов,
и единственным сюрпризом оказалась его кончина. Но и Ленин был «вечно живой» только в нашем
сознании, в наших сердцах. Так нас научили,
и, естественно, конец Последнего Ильича был ожидаем. За ним последовал Андропов, затем – Черненко и, кажется, Министр обороны. Мы не успевали толком привыкнуть к вновь назначенному, как он исчезал. К третьим похоронам, когда на школьной линейке официально сообщили, что ушел из жизни Черненко и объявили «минуту молчания в память
о Генеральном секретаре ЦК КПСС», мы зааплодировали. Мы аплодировали не из политических соображений, естественно, – мы просто обрадовались,
что у нас опять свободный от школы день. И, похоже, любая великая революция заканчивается этой смесью похоронного марша с аплодисментами
и улыбками.


И тут появилась новая фигура. Настолько новая, что казалась кем-то из другого мира. Вдумайтесь:
мы знали его без родимого пятна на голове.
Когда же появилось пятно – а оно было у него
и до этого, но было вымарано цензурой – мы уже свыклись с новым нашим генсеком, Михаилом
Сергеевичем Горбачёвым. Ему предстояло стать
первым и последним президентом СССР.
Его родословная была очень здоровой: дед – коммунист и ветеран войны, отец и мать – рабочие-коммунисты, а он – реформатор, перестройщик, так сказать. Он заложил основы последующих великих преобразований. Он изменил все настолько,
что исчезло даже место его работы, а скорость,
с которой все произошло, поразила и самые
ясные, и самые оптимистичные, и самые
пессимистичные умы.


Он был очень энергичен, особенно по сравнению
с предшественником, его дискурс был интригующим, он использовал новые и смелые слова: «гласность», «перестройка», «реформа», «демократизация»,
«общественная экономика, ориентированная
на рыночные законы», «кооператив» и т. п. – слова,
которые еще много не значили, но обещали что-то новое. Как говорится, «в воздухе чувствовались
перемены». Но вместе с этим свежим воздухом
пришел и знаменитый антиалкогольный указ,
который затуманил кристально ясный ум
советского гражданина. Вместе с Михаилом
Сергеевичем Советский Союз перешел от стадии опьянения к стадии похмелья. И разум советского гражданина помутился. Так появилось его
первое прозвище – Миша-Лимонад, Миша-
Минералка.


Все приобрело неожиданную динамику и разворот. Наша жизнь, привыкшая к достаточно стандартному и медленному ритму, начала меняться изо дня в день. Школа больше не была похожа на школу. Уроки
превратились в вечные диспуты по фундаментальным вопросам, кто виноват и что делать. Вроде
бы на эти же вопросы пытался ответить еще Владимир Ильич Ленин. Он дал ответы, вызвавшие
Октябрьскую революцию, которую мы саму по себе уважали.

Но в этот период мы начали сомневаться в найденных им ответах. Статьи из журналов и «сердитых» газет стали нашим учебником истории, учебником литературы стали книги, ходившие в ксерокопиях или самиздате, а старые книги можно было выкрасить и выбросить. Каким удольствием было пририсовать усы Брежневу или Суслову! Улица перестала быть улицей, а утром все шли на демонстрации.
О стольких вещах нужно было поговорить
и поспорить. Все обсуждалось, весь народ пытался понять свое отношение ко всему на свете. Сахаров, да, тот самый Сахаров, говорил по телевизору,
польский веселый барак пустился во все тяжкие, прибалты, с их своеобразным акцентом, предъявили многочисленные требования, а молдаване, которые никогда не злоупотребляли тем, что называется
«кураж», кричали теперь: «Язык! Латиница!»
Это было уже чересчур.


Михаил Сергеевич взял нас удивлением. Мы были не готовы к этим великим переменам. Мы неслись
с безумной скоростью. Мы все вступили в игру, были ли мы за него или против, консерваторы или
радикальные реформисты… Все играли в игру,
которую начал он. Всего за пять-шесть лет мир стал другим, а гласность намного опередила перестройку системы. Похоже, что именно это и перевернуло вверх дном все правила игры. Мы жили в гуще
настоящего карнавала свободы, не понимая, что это последние дни СССР.

Михаил Сергеевич уехал отдохнуть на несоклько дней в Крым, как и любой советский гражданин.
И произошел путч.

Антиалкогольный указ


У Партии было много неудач за время, которое она была у власти. Все эти ошибки, так или иначе, она исправила или смогла превратить в запоздалые
победы или в необходимые отступления.
Но есть решение Компартии СССР, которое было
и останется навсегда самой большой ее ошибкой
и поражением. Так единогласно постановил
советский народ, и в этом случае «диктатура
пролетариата» сработала в совершенстве.


Припоминаете, как всего через несколько
месяцев после прихода к власти Михаила Горбачёва, весной 85-го года был издан антиалкогольный указ, после которого собирались не только бороться
с употреблением алкоголя, но и за «трезвость»
народа. Когда теоретик антиалкогольной идеи
Егор Лигачев сказал во время выступления
на коньячном заводе в Армении, что «наш долг
не в том, чтобы научить население пить культурно,
а в том, чтобы не пили вообще», даже самые
антиалкогольные и ясные умы окаменели.
Некоторые более продвинутые товарищи
попытались объяснить, что такого рода стратегии обречены на провал, что «даже американцы потерпели крах с такой идеей». Ответственные за идею,
однако, остались на твердой позиции: «У них,
у капиталистов, запреты не проходят,
а у нас – по-другому, у нас всегда проходят!»
Похоже, они жестоко обманулись.


Известно, что Михаил Сергеевич не шибко употреблял алкоголь, что очень тревожило руковод­ство на разных уровнях. Представьте, Михаил Сергеевич приезжает проведать колхоз «40 лет Революции»
или завод «Красная звезда». А после выступления, когда начинается банкет, он пьет минералку, в то время как стол полон лучших советских напитков. Что делают остальные товарищи? Страдают. У Горбачёва была поговорка: «Товарищи, давайте смотреть на вещи демократично. Каждый пьет, что хочет.
Значит, товарищи, позвольте мне пить минералку, а вы можете пить что угодно!» Тяжелое испытание. Как пить другое перед Генеральным секретарем?


В магазинах спиртное постепенно стало пропадать. Сначала исчезли крепкие напитки, потом – те, что послабее, а потом остались только безалкогольные, которые не могли поддержать народ в строительстве коммунизма и борьбе за мир. Телевидение учило нас, как организовать свадьбу или встречу
Нового года без алкоголя и как счастливы могут быть такие семьи. Но все эти уроки не помогли.
Ум и вся суть народа омрачились, а очереди заметно выросли. Было создано Общество трезвости,
которое организовывало вместе с милицией рейды
и проверки. И граждан, у которых не было ясной точки зрения, добровольно-принудительно уводили в медвытрезвители или штрафовали. Со временем, однако, вещи устаканились. Государство, как и должно было произойти в этом случае, понесло огромные убытки, а народ превратил в алкоголь все, особенно «все, что горит».


В 1989-м, когда эта история все еще не закончилась, возникло странное явление: появилось питье, но исчезли сосуды, из которых пили в публичных местах. Вообразите пивную, в которую заходишь
с приятелями и обязательной таранькой, чтобы
поболтать, и там – немереное количество пива. Пиво есть, но нет кружек. И за кружками стоит отдельная очередь рассерженных парней. Что вы будете делать? Уйдете в другую пивную? Уверяю, там вас ждет
а же ситуация. И что вы тогда будете делать?
Не знаете, что делать? Ну ладно, советский гражданин быстренько идет и покупает несколько пустых литровых банок, возвращается и пьет пиво из них. Хорошо, но это ситуация конца недели, когда ты
можешь себе позволить ходить по городу с авоськой банок. А что делать в течение рабочей недели, когда ты не можешь прийти на службу с банками
и не можешь забежать домой, потому что тебе закатят скандал мама, сестра, свекровь или жена и обломают весь кайф. Я скажу вам, что нужно делать, если вы окажетесь в такой ситуации. Советский гражданин добывает резиновую гркелку (уверяю вас,
можно и без соломинки). Грелка – очень ценный предмет. Ее можно носить в кармане незаметно,
а если и заметят, гарантирую, никому не придет
в голову, для чего вы ее используете на самом деле.


Шахматы


В последнее время почти после каждого выпуска спортивных новостей я ругаюсь про себя:
«Как это можно, на фиг, все сводить только к футболу?» Футбол и мне очень нравится, но я не приемлю этого господства усредненности. И особенно того, как пресса обходит молчанием весь остальной спорт. Скажите мне, ради бога, положа руку на сердце, когда вы в последний раз видели в спортивных новостях шахматы? Если шахматы – это вершина
человеческого интеллекта, спорт гениев, как так
происходит, что они начисто отсутствуют в новостях? Никто не знает уже, кто чемпион и что такое «сицилианская защита».


Вы не поверите, но в СССР спорт находился на своем месте, на своем почетном месте, я имею в виду. Первая газета, на которую я подписался, была
«Советский спорт». Да, я выписывал и другие газеты и журналы, но их приходилось выписывать добровольно-принудительно: ты должен был соответствовать политике того времени. Иначе и девочки на тебя не посмотрели бы, если бы у тебя был низкий
уровень политической культуры. Но подписка
на «Советский спорт» была моим собственным решением. Я не ошибся. А шахматы в этой газете занимали почетное место.


Соревнования по шахматам между большими
мастерами, не говоря уже о мировом чемпионате,
передавались в прямой трансляции. Думаете,
это было скучно? Ошибаетесь. Финал между
Карповым и Каспаровым был похож на футбол
между «Барселоной» и мадридским «Реалом». Если сызмальства тебе объясняют правила игры, стратегию и смысл выигрыша, все становится зрелищным. В СССР шахматы стали массовым видом спорта,
подобно футболу, хоккею, легкой атлетике и т. д.
Великие наши шахматные чемпионы были такими же известными, уважаемыми и популярными, как великие футболисты или хоккеисты. В шахматы играли везде. В поезде, в самолете, на школьных переменах, в пионерлагерях и в парках. Были такие маленькие магнитные доски, которые позволяли
играть в любом положении. В любом населенном пункте, от Москвы до Васюков, были шахматные клубы, в которых проводились лекции и соревнования. В каждом парке, от Кишинева до Владивостока, от Архангельска до Ташкента, встречались группы людей, которые играли или наблюдали за игрой. Страстно.

А какие чемпионы были в СССР! Практически,
с небольшими исключениями, весь ХХ век был
веком советских шахмат. Первые чемпионаты принимать в расчет не будем, потому что СССР еще
не был сформирован. Так что Штейниц, Ласкер,
Капабланка начинали в наше отсутствие.
Но с 1927 года контроль перешел к нам с Александром Алехиным. Знаю, знаю, что он играл за Францию, а не за СССР, но мы знали, что он – один
из наших. Сделанный в СССР. На два года превосходство было захвачено голланд­цем Эйве, но начиная с 1948-го уже почти никто не стоял на нашем пути. Ботвинник, Смыслов, Таль, Петросян, Спасский, Карпов и Каспаров – все они наш советский продукт. Значит, мои дорогие, шахматная доска
не врет, а если нас упрекали, что мы оболванены
таким количеством идеологии, уверяю вас, все было не совсем так. Конь знал направление, офицер
не убегал никогда, и любой ребенок понимал, что
самая важная фигура – пешка. Так сказал великий шахматист, и фишка была в том, что это идеально соответствовало нашей политической ориентации. Признаем, что мы потеряли превосходство в промежутке 1972–1975 годов из-за Фишера. Но он был –
умище! Мы обиделись, но уважали его. Мы были уверены, что он представляет американский
пролетариат, а не вырождающуюся буржуазию. Очень уж то, как он двигал фигуры и думал,
походило на великий советский стиль.

Припоминаете ли вы еще захватывающие дебюты Ботвинника? Просто крышу от них сносило, я уже не говорю о королевском гамбите. А стиль Смыслова? Как он уходил в оборону и потом вдруг совершал молниеносные атаки! А уж об эндшпиле – что и говорить. А что сказать о скромном, интуитивном школьном учителе Тале? Он был полон гениальности и юмора. Петросян, слишком логичный, на мой вкус, мог однако в совершенстве теоретизировать над тем, что он делал. Спасский, хоть и проиграл в конце концов Фишеру, был, вероятно, одним из самых великих наших игроков. А дуэт Карпов–Каспаров на самом деле был очень зрелищным. Мы смотрели их игру, как финал мирового чемпионата по футболу, читали все статьи и прогнозы, которые делались на среду. Знали наизусть все их зрелищные движения, стратегические защиты и гениальные тактики. Как мы
говорили: «Вот это умы!»


Шахматы, как научили нас великие мастера, –
это соединение искусства, науки и спорта. То, что мы выучили из шахмат, очень помогло нам в жизни. Жизнь похожа на шахматную доску, а игра состоит из трех частей: дебют, миттельшпиль и эндшпиль.
В дебюте хорошо узнай свои силы и силы своего противника. Реши, какую стратегию выбрать.
Будь готов изменить стратегию в течение игры.
Не недооценивай и не переоценивай противника.
Не гонись за немедленным выигрышем, а только
за средне- и долговременным. Цени каждую фигуру, и особенно пешку. Соберись для миттельшпиля.
Для этого хорошо укрепись в центре доски. Ты
перешел в фазу миттельшпиля, значит, ты борешься
за превосходство центра: d4-e4-d5-e5. Кто
удерживает превосходство в центре, у того
все шансы победить в игре. Быть в центре означает иметь фигуры, которые могут свободно атаковать позицию противника и тем затруднять ему
действия. Фигуры противника мешают друг
другу. Фигура, находящаяся в центре, может
атаковать больше позиций одновременно. На этой фазе идет борьба за открытие линий. Открытие
линий дает возможность свободно играть
ферзем и ладьей, фигурами, очень выжными
и для атаки, и для обороны. Помни о стратегии:
атакуй не фигуры, а позиции. Победа в битве
предполагает завоевание позиций врага и капитуляцию короля, а никак не захват других фигур.
Это означает, что ты находишься в фазе
эндшпиля.


Чапаев


Могу поспорить, что любой, кто посетит бывший СССР – от Карпат до Камчатки, – чаще всего
будет слышать фамилию Чапаев. Разумеется,
вы услышите много разных фамилий, но эту
вы будете слышать в самых неожиданных контекстах. Она часто будет встречаться вам в анекдотах, рассказанных в поезде, в автобусе или в забегаловке.
Вы заметите еще одну интересную вещь: Чапаева всегда сопровождает его ординарец Петька
и девушка с пулеметом – Анка-пулеметчица.
После нескольких стаканов водки, будьте уверены, вам могут рассказать и как он выглядит, какие
у него усы и папаха. И это описание будет совпадать
со многими другими описаниями, независимо
от того, в каком краю вы и в какой
распивочной.


Кто такой Чапаев? Василий Иванович
Чапаев – один из первых героев нового советского государ­ства. Были еще герои, которые начали циркулировать как образцы в первые послереволюционные годы, но первым цельным продуктом был Чапаев. Герой, блестяще изготовленный революционными масс-медиа. Существовал ли реальный
Чапаев? Разумеется, существовал. Революционная
и послереволюционная жизнь была намного зрелищней и богаче, чем любой вымысел, поэтому не имеет значения, что правда и что неправда в этой истории.
Порочна сама постановка вопроса. Для нас Чапаев реален таким, каким мы его знаем и любим.


Чапаев – самый известный герой Гражданской
войны, эмблема борцов против империалистических армад, которые хотели удушить молодое советское государство. Он был грозным мужчиной.
Высокий, усатый, в папахе с красной лентой.
За плечами у него всегда развевалась бурка.
Искусный наездник, всегда впереди, как
настоящий командир, поднимал саблю
и кричал «Ура-а-а-а!».

Настоящий герой, настоящий воин. Откуда
мы знаем, как он выглядел? Как же нам не знать,
когда мы столько раз видели фильм о нем и читали книгу? Когда Сталин решил, что этого героя должен увидеть весь народ, братья Васильевы сняли фильм. Мы его смотрели, любили Чапаева и ненавидели
белогвардейцев, и все хотели стать Чапаевым.
Мы подражали ему и мечтали, чтобы и у нас
был ординарец, а Анка готовила чай. Если бы
вы видели Анку! Одетая в военную форму,
в батальоне среди одних мужчин, – она была
очень секси! Такую коллективную сексуальность можно найти только в советских фильмах.
Достаточно было ей лишь чуть закатать брюки,
чтобы вымыть ступни, как мы таяли. Действительно, ее лодыжки были самой эротической частью
советского тела.


Советский народ питал слабость к героям,
вышедшим из народа, без больших чинов, прямых
и простых в действиях и разговорах. И Чапаев
был одним из таких героев. Когда он спорил
с Петькой о смысле жизни и войны, его вывод был прост: «Или мы их, или они нас!» На самом деле это было главной чертой той эпохи, это была парадигма, в которой мыслили и действовали. Так нужно было действовать, поэтому действия должны были быть радикальными, отсюда и героизм и трагизм событий. Когда Петька говорит в фильме: «Тихо, товарищи!
Чапаев думает», – это не было иронией, потому
что у Чапаева были и такие моменты. Финал был трагическим. Так, как положено герою: его предают и убивают. Русско-советская традиция питает большую слабость к преждевременной смерти героев
и часто относится к герою как к личности необходимой, но в то же время бесполезной. Герой как
персонаж – лишний человек. Чапаев, однако,
не был такого рода лишним человеком, а стал
героем, который не прекращал действовать.
Может быть, только он и Остап Бендер
составляли эту небольшую галерею героев
действия.


Hеобходимо вот что еще сказать о советских
героях: если вы хотите знать, в какой мере советский персонаж стал для народа аутентичным героем,
узнайте, пожалуйста, количество и ареал распространения анекдотов, сочиненных про этого персонажа. И тогда вы поймете – настоящий ли он герой. Уверяю вас, Чапаев находится на самом заметном месте на этой доске почета.

Мосфильм


Мой добрый приятель, русский кинокритик, тонкий знаток советского киноискусства, говорил мне, что его исследование показало: 70-е годы – самый
любимый и популярный период советского кино. Мне это кажется абсолютно естественным.


В 70-е мы жили в настоящем советском раю, хоть он и назывался брежневским застоем. Стабильность, совершенная пропорция в сочетании официального и неофициального. Выпивки и еды хватало, даже если иногда и проходилось постоять в очереди. Предметы первой необходимости были в продаже
и стоили смехотворно дешево. Все было гарантировано и подстраховано: граница, школа, больница,
работа. И изредка – немного развлечений.
Государ­ство начало давать квартиры, все переселялись в новые дома. Все было таким надежным,
что иногда мы даже страдали от этой надежности. Позже нам довелось узнать, что отсутствие этой надежности, или, лучше сказать, неспособность предвидеть ее отсутствие и приспособиться, будет намного более болезненным.

Рубль держался твердо по отношению к другим
валютам и по отношению к товару, но это значило
не так много, потому что мы пренебрегали этими буржуазными пережитками. Нас не интересовали
деньги – у нас были намного более благородные цели: равенство, братство, мир, свобода, а накопление капитала было жалкой целью буржуазии.
Оттуда тянулось все зло.


Вpемeнa были настолько стабильными, что цены дaжe были выгравированы на металлических вещах. Представьте только себе: на ложках 1960 года стояло клеймо «Цена 50 коп.» И это заводское клеймо
оставалось неизменным и в 1985-м. Места также
не меняли свое назначение изо дня в день. Бар,
который работал в 1970-м, был на том же месте
и в 1985-м. А эта стабильность создавала своего
рода основательность, институциональность мест, вещей и отношений. Разумеется, фильмы играли
существенную роль для нас в тот период.


Какие фильмы тогда начали делать! «Они сражались за Родину», «Иван Васильевич меняет профессию», «Калина красная», «Раба любви», «Афоня», «Табор уходит в небо». Такого рода произведения они бы не смогли создать. Как разъясняли нам
наши специалисты, которые никогда не врут,
в американском кино занимались разными бессмысленными проектами, и в качестве примера такого фильма приводили «Полет над гнездом кукушки». Мда, у них не было нашего вдохновения. Для полноты успеха в те годы приходит и международное признание наших ценностей. Мы были лучше всех, дальше некуда, поэтому нам дали Оскара за нашу
советскую мелодраму «Москва слезам не верит».
Какой удар!


Действительно, в 70-е создавались большие произведения кинематографа. Если в 40-е производились военные фильмы – мы были специалистами в этом («Молодая гвардия», «Взятие Берлина»), в 50-е
раскручивались фильмы популистские и достаточно банальные («Тихий Дон», «Иван Бровкин»),
в 60-е нам предлагают образовательно-воспитательное кино, но с обилием юмора («Бриллиантовая рука», «Операция “Ы”»), то в 70-е годы советский кинематограф расковывается. Шедевр за шедевром.
Набирают силу такие режиссеры, как Андрей
Тарковский, Василий Шукшин, Сергей Бондарчук, Леонид Гайдай, Эльдар Рязанов, Лев Кулиджанов.
Да, и еще не стоит забывать, что мы дали миру,
может быть, самого крупного режиссера ХХ века – Сергея Эйзенштейна. С него все началось.


Пришли 80-е с фильмами, которые впечатлили
нас совсем другим, чем кино предыдущих лет.
«Пираты ХХ века», экшн, где мы впервые увидели удары каратэ в кино. Потом последовали «Интердевочка» и «Маленькая Вера». Там мы увидели такие вещи…я бы никогда не смог вообразить, что
такое можно увидеть. Представьте себе половой акт в кино. Это намного превосходило наши ожидания. Только из-за этого стоит сходить на этот фильм
9-10 раз подряд. Тогда же мы увидели и вещи, взбудоражившие нас до самых глубин. Появились фильмы, которые вынесли на суд все табу и предубеждения и сделали очевидным то, что «король-то голый». Мы смотрели «АССУ», «Чучело», «Закат», «Дураки умирают в пятницу», «Воры в законе», «Меня зовут Арлекино» и многие другие фильмы. Это были фильмы, которые обнажили все спорные вещи – от воров до великого Ленина. Ничего
не устояло на ногах. Мы читали «Новый мир»,
слушали «Аквариум», «Кино» и «Наутилиус
Помпилиус», читали «Мастера и Маргариту»
и «Архипелаг ГУЛАГ», ходили на спектакли
«В ожидании Годо» Беккета и «Клоп» Маяковского.
Все это происходило в конце 80-х.


Интересная подробность. Вы смотрели советские научно-фантастические фильмы? Концепция
фантастических фильмов входит в противоречие с советской концепцией кино и искусства в целом. Кино должно заниматься реальными вещами,
должно быть закреплено в реальности, оно должно воспитывать и вдохновлять нас на великие дела. Если мы вспомним, что фильм Эльдара Рязанова «Человек ниоткуда» должен был долго лежать
на полке и дожидаться благоприятного момента,
то поймем, что вещи обстояли совсем не так просто. На самом деле научно-фантастические фильмы становились большим событием на советском пространстве. Было всего несколько детских фильмов,
в которых говорилось о космосе, вселенной
и т. п., например «Москва–Кассиопея», «Звездный инспектор», но эмблемой советского НФ-фильма стал «Солярис». Да, трудноперевариваемый фильм, но в СССР он стал культовым, и мы ходили на него
в юности, соревнуясь, кто видел его больше раз.
После того как мы утомились от такого количества научно-фантастической реальности, которая
была больше метафизикой, чем фантастикой (кстати, в СССР фантастика равнялась братьям Стругацким), советский кинематограф преподнес нам настоящий сюрприз: «Кин-дза-дза». Фантастическая сатира, которая научила нас очень многому. Мы начали изучать, кто такие другие, пришельцы, и как объясниться с ними, если они говорят на другом языке, например на английском. А потом появилась «Гостья из будущего». Но это, скорее, культовый официальный фильм.


Советское приключение вещей (читая К. Деготь
и С. Бойм)


Я расскажу вам все, не обману, – ведь искренность – высокочтимое в СССР качество. Помимо героев,
которые у нас были и которых мы ценили, помимо книжных персонажей и киногероев, у нас
у всех была огромная страсть к повседневным
вещам. Интимная страсть и связь, о которой очень трудно рассказать. Мы почувствовали эту связь
и лучше поняли ее лишь по прошествии времени,
по мере удаления от этих вещей.


Как все началось? Все началось с революции
1917-го, с дискурса футуристов, конструктивистов и авангардистов, ангажированных интеллектуалов, захотевших изменить мир и до самой своей смерти веривших в возможность этого. И в значительной степени они преуспели в этом. В первые годы после революции развернулась настоящая кампания
по борьбе с повседневным буржуазным образом жизни («бытом»). Жизнь и пространство проживания не могли оставаться прежними, а вещи не могли больше иметь то же значение и тот же смысл.
Жизнь должна была теперь изображать мечту
новых политиков, подражать новому искусству.
Старые привычки и буржуазная рутина должны были исчезнуть из нашей жизни.

Жизнь становилась «веселей и прекрасней»
при помощи процедур почти аскетических.


Если называть только главные фигуры тогдашней культуры, то тон задавали Владимир Маяковский
и Александр Родченко. Повседневная жизнь должна была пройти через большой этап перестройки
и очищения. Все было чересчур перегружено
обычаями и вещами прежней эпохи. Они собирались развеять «тяжелое наследие буржуазии». Против
старого образа жизни была организована настоящая кампания, а вещам, которые олицетворяли его,
была объявлена война. Жилища нужно было
избавить в первую очередь от этих буржуазных
вещей, от хлама, мусора. Дом, жилище должны
были обрести новое лицо.


Как должно будет выглядеть все? Не думайте,
что это решалось по приказу сверху. В то время
революция еще была жива. В прессе того времени отражено множество дискуссий на эту тему. Интеллектуалы пишут, обсуждают, спорят. В большинстве стихов Маяковского мы обнаруживаем ту же аскетическую модель. Голые стены, на которых висит портрет либо Ленина, либо Маркса. Письменный стол,
на котором – только карандаши и книги. Постель, платяной шкаф, пара книжных полок.

Все просто и функционально. Исчезли в первую очередь предметы буржуазного интерьера,
не имеющие функционального назначения. Война
с малой буржуазией начинается с собственной
комнаты, борьба идет с удобством как таковым,
потому что удобство может задушить революционную энергию.


Что происходило на самом деле? Для интеллектуалов того времени новый человек должен был иметь другое представление как о мире, так и о предметах своей повседневной жизни. Настало время создавать другой механизм не только производства вещей,
но и их использования. Уже была очень хорошо
известна парадигма, в которой шла эта работа:
«Тот, кто производит, – хозяин, кто потребляет – раб». Все сводилось к этому. Пришло время производить вещи без коммерческой цели и ценности, – вещи, содержащие лишь ценности трудящегося класса, ценности труда и человеческого братства.
Вот почему было необходимо, чтобы новая советская цивилизация обладала, кроме нового экономического механизма, новым типом повседневной жизни. Когда Родченко посещает Париж, он признает, что
и у них есть хорошие вещи. «Но зачем?» – ставит вопрос он (в смысле: «Какова их цель? Для чего
нужны эти вещи?»). Для советского гражданина вещи, как и искусство, должны быть наполнены сознательностью, целями, истинными значениями. Они зависят не от моды, не от тенденций, они – «субстанция труда»: если капитализм трансформирует труд в банальные символы богатства
(товары), то труд социалистический не должен быть отчужден, а, напротив, обязан сохранять творческий потенциал и освобождать личность. В этом смысле советские вещи должны были преодолеть эстетику «образа-товара» и устанавливать прямую связь
с их общим смыслом, который знал любой ребенок. Теплые брюки защищают от холода, макароны
кормят, ружья убивают. Упаковка и образы вещей
не играли важной роли для советской культуры. Труд и его продукт не нуждались в красивой упаковке, а должны были быть честными, правильными
и искренними.


Реклама, что о ней сказать? Она всегда нас отталкивала, потому что мы знали, что это ложь, а в СССР даже представители соцарта, использовавшие ее как технику, скорее делали это иронично и отстраненно. Помимо того, что (как и везде) советские вещи были стандартизированы, число их было намного меньше, чем в капиталистическом обществе, и они обладали своего рода «дружелюбным интерфейсом». Все вещи в доме, в школе, в гостинице, в садике, вся одежда и приборы хотели служить тебе, не претендуя при этом на тебя. Служили тебе, не вгоняя тебя в состояние конкуренции со всеми вокруг. Эти вещи скорее сближали тебя с другими, чем отдаляли от них. Советские вещи не хотели понравиться тебе любой ценой и не считали себя уникальными. Они были скромными и хотели представлять собой то, чем
они являлись на самом деле. Вещи в СССР были
похожи на героев или на граждан, мы все варились
в одном котле, в одной коммуналке. Все мы жили
в обществе с определенной, предписанной этикой
и эстетикой, и вещи обрели свою идеальную роль. Советские вещи были как бродячие собаки, с которыми ты дружишь и любишь их не за выдающиеся качества, а за их простоту и скромность,
за то, что разделяешь с ними одно и то же место,
потому что у вас множество общих вещей.


С течением времени советские вещи начали походить на людей. Все вещи, как и советские люди, должны были иметь равное положение. Постепенно люди адаптировались на ходу к равному статусу.
Подобным же образом и вещи обрели чрезвычайную способность приспосабливаться к действительности. Любой стандартный советский продукт
мог превращаться во что-то другое. Появились
журналы, которые обучали тому, как переделать
и преобразовать вещи. Перекраивалась и переделывалась одежда, электроаппаратура, радиоприемники принимали волны, которые не принимала власть. В доме совет­ского гражданина ничего не исчезало, все лишь меняло формы. Практически вся советская культура постепенно превратилась в модель
с двойным стандартом (официальная – неофициальная). Если официально советские заводы производили энное количество банок консервов, неофициально в квартирах советских граждан производилось еще такое же энное количество консервов. Все начало структурироваться таким образом. На самом деле стандартизация и унификация, которую так желала произвести система, не произошла, а скорее наоборот – все индивидуализировалось и отдалилось от стандартов. Советскую культуру необходимо рассматривать и понимать именно в этом совершенном соединении официального
и неофициального.


И вещи в советском пространстве стали соратниками советских граждан. Вещи были нашими товарищами, но никак не нашим товаром. И все-таки страстное желание первых революционеров и интеллектуалов Советского Союза создать аскетическую этику в отношениях с вещами не воплотилось до конца. Попытка не оставлять места для фетишизации вещей, а придать им лишь утилитарное значение, провалилась. Даже советский человек не устоял перед соблазном и искушением «вещи-товара».
Если в начале были пафос, вера, этика и эстетика
отношения к труду и производимым объектам,
то позже государство было вынуждено создавать
механизмы для контроля за этими отношениями,
и начиная с 70-х запрет на фетишизацию вещей
стал размываться.


Мы все были отмечены как революционной культурной традицией, так и воспитательными акцентами в отношениях с нашими повседневными вещами. И мы, как любая современная экономика, работали
с единицами измерения, которые назывались рублями и копейками, то есть деньгами. При всем при том мы постоянно испытывали глубокую психологическую неприязнь к этим символическим сущностям. Презрение почти органическое. Мы знали, что эти единицы, называемые деньгами, разделяли мир
на покупателей и продавцов, а основой их была
огромная несправедливость, большая ложь, принимаемая молчаливым соглашением. Для нас, в нашей сущности и глубине, был ближе процесс натурального обмена товаров, а не символический обмен.
Это больше соответствовало нашим идеалам истины, справедливости, честности. Hе случайно совет­ский гражданин обычно говорил: «Я взял эту колбасу в 47-м магазине», – или: «Где ты взял этот пиджак?» Он очень редко использовал слова
«я купил». Взять намного больше присуще советскому гражданину, чем купить.

Постепенно наша страна превратилась в страну потребителей. Со временем мы разлюбили «наши вещи» и направили взор на «их вещи». Мы стали
армией потребителей. Права Екатерина Деготь, когда говорит, что Советский Союз умер благодаря тому, что «армия потребителей качественно победила
армию производителей». Во всем мире рабочий класс стал исчезать. Но государство, в котором
«движущей силой» был пролетариат, не могло долго существовать с того времени, как пролетариат
стал банальным классом потребителей.


Такие слова, как «Волга», «Жигули», «Батончики», «Буратино», «Минск», «Днепр», «ИЖ Планета»,
«Гематоген», «газировка», «Жигулевское»,
«пряники», «кефир», «жвачка», «Беломор-канал», «Столичная» – сегодня стали именами вещей-
героев, для которых осталось только одно почетное место – в нашей памяти. Мы не можем забыть их, так же как не можем забыть дорогих нам людей.
Они были с нами и в радости, и в горе. Они – часть большой авантюры, большого приключения, которое называется «СССР».


Советский презерватив


Отношения советского человека с вещами всегда были чем-то опосредованы.

Как осознал я позже, лучше всего некая вещь
опосредуется через ограничение доступа к ней.
Чем труднее найти и купить вещь, тем более она
желанна. Запрещенная вещь становится вещью очень искомой. Запрещенные или труднодоступные вещи делаются объектами интимными, вещами-
героями, вещами-личностями, вещами, за которые
ты отдал бы многое и которые помнишь всю свою жизнь. Рекламщики понятия не имеют о том, что именно запрет создает самую большую зависимость. Поэтому я никогда не прощу капиталистам того,
что они разрушили этот «сакральный» механизм.


Но была и одна труднодоступная вещь, которая принадлежала к особой интимной категории.
Она называлась «презерватив». С этим объектом
мы были в отношениях то ли ирреальных, то ли
постыдных. И объяснялось это в первую очередь тем, что отчетливого воспитания в области половой жизни не существовало. Половое воспитание
сводилось к вещам смутным и абстрактным,
но никак не к практическим знаниям. По отношению к этому всегда существовала некая идеологическая стыдливость. По поводу практических знаний нам давались лишь намеки. В жаргоне подростков слово «презерватив» стало ругательством («гандон»). Не дай бог, если бы к тебе вдруг пристало, как ярлык, это слово! Это стало бы подлинной трагедией.
Как выбрасывают использованный презерватив,
так же и тебя исключали из общества, если этот
ярлык приставал к тебе.


Презерватив был объектом из другого мира.
С этим чужеродным телом и проявлением иного мира советские граждане состояли в отношениях глубинного стыда и стеснения. Уверяю вас, что
и сегодня любой бывший советский гражданин,
воспитанный до 80-х годов, стесняется попросить
в аптеке или в магазине эту вещь. Он произносит это слово тихим голосом, скорее намекая, чем отчетливо вопрошая. Использует же он эту вещь с большой тоской, скорее подумывая отказаться от удовольст­вий, чем пользоваться этим. Классовое сознание пролетариата никак не может примириться
с культурой презерватива.

Все же советские презервативы существовали,
и на их упаковке даже была инструкция по применению. Достать их можно было с трудом, а их качество и запах не способствовали желанию их использовать. Поэтому обращались к тем, кто ездил за границу.
Но таких было мало, поэтому и западных презервативов тоже было крайне мало. Так же обстояли дела и с противозачаточными таблетками. Так что приходилось обращаться к старым, добрым революционным сексуальным принципам. (См. главу «Секс
в СССР (1)».)


Секс в СССР (2)


Великими маэстро коммунизма была первая гвардия революционеров, после, разумеется, Маркса и Энгельса. Они создали парадигму, настоящий образец. А Моделью был великий Маэстро Революции Владимир Ильич Ленин. Для советской культуры он был настоящим маэстро Джедай. Они же научили нас
нескольким фундаментальным вещам о сексе.

Во-первых, ни у одного из них – Ленина, Троцкого, Бухарина, Дзержинского, Рыкова, Каменева,
Зиновьева, Сталина – не было жены, во всяком
случае – официально, а лишь – соратница. Так же как и великие революционные женщины Клара Цеткин, Надежда Крупская, Александра Колонтай,
Инесса Арманд не имели семьи в традиционном
понимании. Семья – это буржуазная форма социальной организации, предполагающая подчинение власти, а следовательно – неравенство и угнетение. В первые послереволюционные годы хорошо понимали, что секс нужен только для продолжения рода, и ни в коем случае не для удовольствия. Семья была отсталой формой организации для нового уровня
сознания пролетариата. Связь между мужчиной
и женщиной была лишь дружбой, сожительством, сотрудничеством ввиду достижения высшей цели всех пролетариев – коммунизма.


Естественно, этот принцип на практике продержался недолго. Партия быстро поняла, что это все чересчур для хрупкого классового сознания пролетариата. Так же как военная экономика быстро трансформировалась в НЭП (новую экономическую политику), представлявшую собой сочетание капитализма и коммунизма, а та, в свою очередь,
превратилась в плановую экономику, так же –
к старому образцу – должна была вернуться и семья. Сохранение этой формулы семьи было принято,
но семейное воспитание должно было основываться на новых революционных принципах. Таким
образом, секс стал одним из самых больших
советских табу.


Например, наш герой Штирлиц, советский эквивалент Джеймса Бонда, женат и верен своей жене
в отличие от своего капиталистического коллеги.
Его любят все женщины, но он любит только свою жену. Она лишь на мгновение появляется в фильме, мы, скорее, только предполагаем ее существование, потому что нам дают лишь ссылки на нее.
Он разлучен с ней многие годы. Она живет в одном из городов СССР, а он – Берлине. У Бонда в отличие от Штирлица в каждой серии появляются новые
любовницы, и он не стесняется показывать перед
камерой самые интимные моменты своей жизни.
А иногда даже показывает и извращения, когда
интимный акт подслушивается или записывается агентством. Акт, в котором участвуют и сотрудники. Какое бесстыдство!


Наш Штирлиц ничего подобного себе не позволяет. В фильме есть эпизод, когда Штирлицу устраивают специальную, конспиративную встречу
с его женой. Момент трогательный и интимный.
Советский народ сильно расчувствовался, ведь герой не виделся с женой годы и годы! Была или нет заснята эта встреча советским ГРУ? Это остается тайной. Этот отрывок поразительно схож, по меньшей мере по своему смыслу, с отрывком из фильма о Джеймсе Бонде «И целого мира мало». Там есть момент,
когда Q следит через спутник за активностью героя: когда возникает красное пятно повышенного
тепловыделения, отсылающее прямо к близости между Бондом и его любовницей. Любопытство –
и наше, и сотрудников агенства – возрастает, но Q беспорядочно нажимает на кнопки, и изображение исчезает. Мы не видим полового акта, но предполагаем его, поскольку нам дали более чем ясные указатели.


Это же происходит и при встрече Штирлица
с женой. Нам показывают сцену в кафе, без прямой отсылки к половому акту, но то, что они не виделись столько времени, подразумевает, что что-то
произойдет. Картинка, однако, постепенно исчезает
и начинается другая история. Ну и что, что нам
не показали хотя бы миг близости и телесности, – они же были мужем и женой. Им разрешалось.
Нам не показали продолжение, ведь секс – главный запрет, его в СССР не существует. Ну, ладно, этот момент встречи, без деталей, которые отсылали бы
к прямому половому акту, был для советского народа моментом сильнейшего эротизма. Из-за строгого запрета и изъятия даже малейшего сексуального намека, их встреча продолжилась в нашем уме.
Итогом стало настоящее неофициальное производство в промышленных масштабах эротических
образов и анекдотов на эту тему. Встречи и запрета оказалось достаточно для появления эротизма,
вероятно, намного более мощного, чем если бы
мы увидели мужа с женой в постели.


Такого рода истории можно найти на каждом шагу. Кто самые сексуальные герои советского фольклора? Вы не поверите! Персонаж, с которым связано,
может быть, наибольшее количество сексуальных анекдотов, – это Буратино (его женский аналог – Красная Шапочка), советский эквивалент Пиноккио, созданный Алексеем Толстым. Как может быть секси дурацкая деревянная кукла, «нищая духом», которая бестолково носится и не имеет даже соответствующего возраста? У него есть и коллега – Дюймовочка, а связь их – детская. Но что-то происходит в коллективном советском воображении, и Буратино
обретает имидж сексмашины. Может, это происходит оттого, что в сказке нет даже намека на секс?
Или потому, что в нашей близости мы знали об этом запрете, этом табу, и тогда давали волю воображению и придумывали сексуальные связи, особенно там, где не было никакого шанса на их присутствие? Возможно. И тогда мы зацикливались на длинном остром носе Буратино и превращали эту абсолютно невинную деталь в сексуальный объект? Бог знает, что произошло в нашем уме, но все советские граждане уверены, что Буратино – это самая настоящая секс-машина, покруче, чем Казанова и Распутин.


Я уже не говорю о женских явлениях советского экрана. Как только на экране появляется женщина – будь она активисткой, комсомолкой, революционеркой или партизанкой, – за ней следят с огромным вниманием. Что могло произойти? В принципе,
не случалось ничего, хотя она всегда была окружена кучей мужчин. Ей было достаточно запрокинуть руки или начать мыть ноги в речке, как сцена сразу превращалась в сексуальное откровение в воображении миллионов честных советских граждан.
С сексом не шутили. Такого рода моменты были
настоящими коллективными сексуальными оргиями, потому что у нас все делалось коллективно.
Вопреки этой форме запрета и контролю над культурным производством, секс не только не был
исключен из повседневной жизни советского
гражданина, но даже занимал в нем центральное место. Можно сказать, что насколько табуирован был секс, настолько же упрощенными были реальные отношения. Может быть, даже слишком
упрощенными. Советский Союз, вероятно, одна
из немногих стран, в которой реальные половые
отношения не нуждались ни в прелюдии, ни – верх всего – даже хотя бы в разговоре.


В финальный период СССР появились и наши
советские звезды, показавшие нам полный
и разнообразный половой акт. «Маленькая Вера»
и «Интердевочка» были подлинными откровениями в человеческих отношениях. Люди делают и такие вещи! Нам показали, что она может находиться
на партнере сверху. «Нет у революции конца!» –
как пелось в советской песне. Это так. Параллельно начали появляться видеокассеты с фильмами типа «Эммануэль». Ох-ох! Но эти фильмы скорее
атрофировали наше сексуальное воображение,
вместо того чтобы обогатить его. Я остаюсь при
мнении, что самой эротичной частью советского
тела был тот маленький кусочек, который виднелся между пуговицами, не говоря уже о лодыжках.
Что может быть более секси, чем пулеметчица Анка, обмывающая ноги в реке, и ее лодыжки, которые
видим только мы, советские люди?


Урок географии


В школе мне больше нравилась история, чем география. Битвы, революции, войны и все, что относилось к истории, захватывало меня. Ботаника, биология
и химия меня не занимали. Все, что относилось
к «естественному», не привлекало меня так, как то, что относилось к «культурному». Так я делил вещи в то время. География, какой я ее знал, до того как встретиться с ней непосредственно, относилась для меня к категории «естественных». В чем-то я был прав. Но, когда я ознакомился с «Географией
Советского Союза», ясно понял, что этот предмет, безусловно, относится к категории «культурных».
В СССР география и история – неразделимый
тандем.


Я был очарован, когда моя учительница
географии повесила на стену огромную карту мира. Представьте себе карту два на четыре метра или
около того. Она вызвала меня к доске, чтобы
я показал континенты и мою страну. С указкой
в руке достаточной длины, чтобы достать как
минимум до Черного моря, я показал континенты: Северную Америку, Южную Америку, Австралию, Евразию, Антарктику. Потом я указал контур
Советского Союза. И тут я впервые понял две
важные вещи. То, о чем мы пели в школьном хоре: «Широка страна моя родная…», – и заканчивали:
«Я другой такой страны не знаю, где так счастлив был бы человек!», – это было правдой. Вторую часть я не мог гарантировать, потому что еще не бывал
в других странах, но первая часть была совершенно правдивой. Глядя на карту мира, невозможно было не заметить огромное светло-розовое пятно,
на котором было крупно написано: «СССР».
А когда мы пытались измерить разные страны циркулем и сравнить их с нашей страной, все остальные страны, за небольшими исключениями, казались смехотворными. Вся Европа была с одну нашу
область в Сибири, без труда помещаясь туда. Кто,
к черту, может сравниться с нами? Из самых больших Китай был нам другом, Бразилия симпатизировала нам, Австралия была всего лишь территорией, Канада умела только играть в хоккей, а остальное
в ней было дровами. Другие? Да, конечно, американцы, открытые наши враги. Но они были из тех, кто ввязывался в войну или только декларативно, или только в конце войны. То есть появлялись лишь
для фейерверков и шампанского. Не случайно
наши комментаторы приговаривали, когда шла речь
о решении важной мировой проблемы: «А курва Америка прикидывается, что идет дождь».
Следовательно, шансы, что мы схватимся со Штатами, были ми-ни-маль-ны-ми. И так как мы были
пацифистами и боролись за мир, все оставалось
на своих местах.


Благодаря уроку географии я понял еще одну вещь. Тогда ходила шутка в стиле «Армянского радио»:
«С кем соседствует Советский Союз»? Ответ был прост: «С кем он хочет». Ладно, тот кто не знает географию, мог бы истолковать такой ответ в тенденциозной политической манере. Мы же, усвоив хорошо урок географии, знали, что ответ имеет чисто
географический смысл. У нас же огромная страна.


После первого урока географии нас всех охватила еще большая любовь к нашей стране и неописуемая гордость. Мы были горды и счастливы, что родились в СССР, самой большой стране в мире. Я был
то в вечнозамерзшем Архангельске, то на берегах Невы, где стоит прекрасный Ленинград, то в бескрайних степях Казахстана, то в узбекских кишлаках. То пил добрую воду «Боржоми» на Кавказе,
то на Транссибирском экспрессе добирался
на Байкал или во Владивосток, то переходил
Уральские горы или поднимался на Памир. Голово­кружительное разнообразие. Больше всего мне нравилась карта, на которой было показано разнообразие народов нашей страны, с народными костюмами и жилищами. У всех, однако, в руке был красный флажок. Все были «братья навеки». Латыши, литовцы и эстонцы – это были те, кто говорили по-русски со странным акцентом и к кому мы относились
с особым уважением. У кавказцев была превосходная кухня, они научили нас готовить шашлык
из ягненка. У армян был хороший коньяк, а все
грузины говорили по-русски как Сталин – то есть, как написано, так и произносили. Белорусы,
украинцы и русские были похожи, и им безумно
нравилось вино из Молдавии. А Молдавская
Советская Социалистическая Республика была как в стихах: «Вся, как гроздья винограда, ты на карте СССР». Были еще узкоглазые народы, которые,
казалось, вообще никогда не говорят.


Еще кое-что меня впечатляло и привлекало –
новости на ТВ. Какое отношение новости имеют
к географии? Ну, для меня тут была прямая связь.
Я хотел быть осведомленным в том, что еще
произошло в моей стране, на всех ее меридианах.
Я хотел знать, хорошо ли поживают шахтеры
Донбасса, под контролем ли урожай пшеницы
в Казахстане и как движется строительство
Байкало-Амурской магистрали, что происходит
на Байконуре, как поживают пастухи в Узбекистане
и исследователи в Ильичевске. А финал новостей был чудесен. Приятная мелодия, самая красивая
из тех, что я слышал, была фоном для прогноза погоды. Представьте, под эту мелодию тебе рассказывали о погоде от Львова до Владивостока, от Баренцева моря до Киргизии. Понимаете, какая разность температур? В одной и той же стране в одно и то же время одни ходили в шортах, а другие – в мехах. То же самое было и с часовым поясом. Когда одни просыпались, другие ложились спать. В той же стране в то же время. То, что я никогда не мог понять, – каким
образом, когда я слушал по радио точное время
для всех часовых поясов, в Петропавловске-Камчат­ском всегда была полночь. Из-за того, что дикторы
не использовали цифры, как в других случаях,
а только слово «полночь», для меня «Петропавловск-Камчатский» и «полночь» стали синонимами.


Когда я начал путешествовать, я еще лучше
понял обширность моей страны. Начиная
путешествие в советском пространстве, нужно
помнить, что расстояние здесь измеряется
не километрами, а часами и сутками. Никто
не знает, сколько километров от Кишинева
до Москвы, но каждый гражданин МССР знает,
что поезд идет 36 часов, а самолет – 1 час 45 минут. Никто не знает, сколько километров от Москвы
до Владивостока, но все мы знаем, сколько дней
нужно ехать туда на Транссибирском экспрессе.
В детстве, когда мы хотели выразить высшую
степень одобрения какой-либо вещи, что какая-то вещь – экстра, супер и т. п., мы говорили: «конец
географии».


_{Танец в СССР}


В нашей стране все танцевали. Хотя первые наши движения были под звуки маршей – «Интернационала» и «Варшавянки», хотя наша страна прошла
через бесчисленные испытания, мы умели двигаться и в других ритмах. Мы двигались и танцевали
в большом многообразии ритмов, вопреки всем
запретам и невзгодам.


В СССР был танец, если так можно его назвать, называвшийся балетом. Это был танец элиты, и его не танцевали, а смотрели. Со временем балет стал одной из эмблем советской официальной культуры. На Западе было известно, что в СССР, кроме ракет
и спорта, есть и балет. Все капиталисты нас уважали. Западный враг терялся от прыжка Плисецкой
быстрее, чем от парада Красной армии. Балет был искусством и оружием сокрушительной тонкости
и эффективности. Жаль, что в этой области не было открытого фронта, чтобы все убедились в эффективности этого оружия. И так же жаль, что Советы
не поняли, что нужно инвестировать намного
больше в этот род оружия, чем в ракеты. Перед
балетом и музыкой капитализм капитулировал
бы с легкостью.


С другой стороны, если бы мы атаковали
их классическим балетом, они бы ответили таким же эффективным оружием. Нас начали наводнять чарльстон, шимми, танго, фламенко, фокстрот.
Никто не понимал, откуда пришли и чего добиваются эти танцы, но все слушали джаз и плясали
в разных стилях. Луначарский, ответственный
за идеологию культуры, вынужден был принять меры. Он говорил о чарльстоне: «Я видел этот танец и считаю его отталкивающим и вредным». К несчастью или счастью, у народа было другое мнение.
После своей поездки в США Максим Горький заявил, что фокстрот – это «музыка толстосумов»; народ этот танец, однако, полюбил.


В 60-е мы вошли в другую стадию. Развернулось

настоящее воспитательное движение по обучению бальным танцам. Интерес к этим танцам был, поэтому пришла и директива: «Создать наши бальные

танцы». И их создали. Появились наши варианты

танцев, такие как «сударушка», «кукареку», «елочка», «пингвин» и некий «терикон». Но у этих новодельных танцев были мощные конкуренты и из давно

известных танцев, и из новомодных. Из ГДР к нам пришел танец липси, а из Финляндии – летка-енка.

Настоящим взрывом стал рок-н-ролл, который
изменил ментальность не только в США, но
и в СССР. Стиляги вцепились в него и натурализовали на советской почве. Разница между американским и советским рок-н-роллом была лишь в языке.
В Советском Союзе петь можно было только
на русском языке или на языке одного из «братских народов». Все заимствования перекладывались
на язык страны.

Песню на иностранном языке можно было
услышать очень редко. Так что рок-н-ролл тоже
стал нашим, советским, хотя аккорды и ритмы были
универсальными.

Из известных танцев был еще шейк, произведший большой фурор в свое время, затем диско, а также мелодичные парные танцы, которые мы заказывали как «медляки». В 80-е появилось множество
разновидностей брейк-дэнса и новые веяния
в стиле рок. Наступившая перестройка разлучила тех, кто слушал альтернативную музыку,
музыку протеста, с теми, кто слушал попсу.


_{Повседневная музыка и советский рок}


Советский народ был очень музыкальным народом. В школе нас сводили с ума репетициями хора,
а музыкальная школа стала почти обязательной. Была повальная мода среди родителей – отдавать
детей в музыкальную школу. Это была семилетка,
на занятия нужно было ходить дважды в неделю.
Ты приходил, и тебя обучали игре на фортепьяно, гитаре или скрипке, в зависимости от твоего выбора. Я уже не говорю об обязательных ежедневных домашних упражнениях. В любой компании обязательно были люди, игравшие на инструментах.
А что касается гитары – основные аккорды знали почти все поголовно.


Нет смысла рассказывать об элитарной музыке,
о великих советских композиторах и исполнителях. Весь мир знает, какая представительная музыкальная школа была при Советах. Параллельно, однако, существовало множество других музыкальных
жанров, ставших популярными, которыми
советский народ восхищался и в которых узнавал
себя. Была легкая музыка, которая являлась
официальной массовой музыкой. Кто не слышал
об Алле Пугачевой? Она была совершенной
советской дивой, всенародно любимой. Все
знали наизусть слова «Арлекино», одного
из самых известных ее шлягеров. После того
как звезда СССР погасла, звезда Пугачевой
продолжала сиять. Она обрела вторую жизнь
и сегодня все еще обитает на первых страницах
российских газет.


В конце 60-х появилось другое массовое
музыкальное явление. В те годы несколько поэтов, актеров и музыкантов начинают исполнять
собственные песни под гитару. Так появляется
стиль бардов. Самые известные представители
этого течения – Владимир Высоцкий, Булат
Окуджава, Александр Розенбаум. Вопреки тому,
что их не раскручивали так, как исполнителей
легкой музыки, а их тексты были намного более
претенциозными, за несколько лет они становятся настоящими кумирами. Они совершали немыслимое количество туров по стране. Им удались,
по меньшей мере, две очень важные вещи: ввести
в обиход очень высокое качество поэтических
текстов, потому что они были одними из лучших
поэтов страны, и – установить прямую и полную связь со слушателями. Их концерты были
чем-то большим, чем обычный концерт:
они читали стихи, комментировали их, отвечали
на вопросы зала, пели. Когда Владимир
Высоцкий умер перед самым началом Олимпийских игр в Москве, из-за которых в столице был
введен беспрецедентный контроль, всю страну
парализовало. Вероятно, со времен смерти Сталина не происходило ничего подобного. Если похороны Сталина стали образцом официального траура,
то похороны Высоцкого были образцом неофициального. Как ни пыталось государство контролировать это событие, ему это не удалось. Со всей страны
в Москву приезжали тысячи и тысячи людей,
чтобы попрощаться с несравненным Высоцким.

Важную роль в советской музыке, вне всякого
сомнения, играл советский рок. «Советский рок» – это словосочетание звучит странно, но он все же
существовал. Сначала был рок-н-ролл, потом
появился рок. Этот феномен развивался начиная с 60-х годов. Появляются первые группы, которые официально называются ВИА, то есть вокально-
инструментальный ансамбль. Первой группой,
по-настоящему значимой, ставшей легендой совет­ского рока, стала «Машина времени». В 70-е годы
произошел настоящий взрыв – группы в СССР
стали появляться одна за другой. Три города будут бороться за неофициальное звание столицы
советского рока: Москва, Ленинград и, представьте, Свердловск, город мало значимый до этого
с культурной точки зрения. Похоже, что эту битву выиграл Ленинград. Когда перед Олимпиадой
в Москве власти принялись «чистить» город от
«сомнительных элементов», «убеждая» их покинуть Москву, многие рок-группы были вынуждены
перебраться в другие города. Тогда Ленинград
и начал опережать Москву.

В 70-е появляются такие группы, как «Аквариум», «ДДТ», «Крематорий», «Кино», «Аукцыон»,
«Звуки Му», «Наутилус Помпилиус», «Урфин Джюс», «Странные игры», «Алиса», «Ноль», «Агата Кристи», «Чайф», «Бригада С». Вначале это явление существовало как то, что было названо «квартирниками», – концертами в различных неофициальных местах,
без разрешения властей и без рекламы. Все было скрытно, о событии знали только посвященные. Циркулировали скверно записанные кассеты,
их передавали друг другу, а тексты переписывались от руки. Возникает настоящее альтернативное течение. Постепенно рок-группы начинают концертировать по клубам, домам культуры, школам, барам
и т. п. Государство было вначале вполне терпимо
к этим проявлениям. Ситуация становится
парадоксальной и ироничной.


Начиная с 80-х годов можно говорить уже
о неофициальных фестивалях рок-музыки
в Ленинграде. В 1982 году здесь зарегистрировали первую организацию рок-исполнителей –
любителей. С развитием «социализма с человеческим лицом» и эпохой гласности рок выходит из-под
контроля: концерты за концертами, фестивали
и туры по стране. Молодое поколение выбирает рок, советский рок. В это время появляются самые
выдающиеся альбомы. «Кино» выпускает «Последнего героя» и «Группу крови», у «Наутилус
Помпилиус» выходят «Разлука» и «Князь тишины», «Алиса» записывает «Энергию», «Звуки Му» выпускает «Простые вещи», «ДДТ» – «Я получил
эту роль», «Гражданская оборона» – «Сто лет
одиночества», «Инструкцию по выживанию»,
«Агата Кристи» – «Второй фронт», а «Центр»
выпускает «Центроманию».

Как размножалась и передавалась информация? Было несколько способов записи и тиражирования музыки. Не думайте, что такая страна, как СССР,
чьи ракеты бороздили просторы космоса, в разгар научно-технического прогресса испытывала недостаток в специалистах-фанах рока, способных наладить неофициальное производство винилов. Эти специалисты изобрели простой способ. Они записывали передачи радио «Свобода» и «Голос Америки»,
крутившие западную музыку, на магнитофоны,
которые уже к тому времени появились. Затем при помощи изобретенного ими аппарата они нарезали бороздки на рентгеновском снимке, как на виниле. Так что на твоих «костях» можно было записать
The Beatles. Если тебе нужно было больше пленок,
ты ходил почаще в больницу или выпрашивал
их у техников рентгенкабинетов. Если ты не знал
никого, кто нарезал эти копии, тогда ты шел
на черный рынок и покупал «кости».


В том, что касается советского рока, я бы прояснил несколько аспектов. Не думаю, что все уж очень сильно отличалось от того, что произошло на противоположном конце земли, но в СССР всегда сущест­вовала одержимость тем, чтобы не копировать,
не подражать, а создавать нечто особое, аутентичное. В этом было и огромное самомнение, и вера
в особость культуры, пространства, языка и т. д.
Поэтому, вопреки тому, что очень многие группы
и ветераны западного рока были очень любимы, ничто не могло сравниться с популярностью легенд советского рока. Разумеется, и советский рок
был ориентирован на молодежную аудиторию.
Советский рок, например, одержим текстом – текст песни должен быть настоящей поэзией. Тексты
великих групп читались и как стихи, могли быть
отделены от музыки, обладали силой и без музыки. Текст должен был сказать нечто фундаментальное. Поэтому смертельным врагом советского рока
была попса, то есть дешевая, коммерческая музыка, не говорящая ничего ни уму ни сердцу.


Другая важная черта – критика, будь то
социальная или политическая. Рок сумел впервые всерьез поставить вопросы, которые никто
и никогда публично не ставил всерьез. У рокеров
не было прямых проблем с официальным языком,
с коммунистической властью, как это было
у диссидентов, – а лишь с глупостью и властью
системы за пределами конкретной идеологии.
Им удалось намного более эффективно вскрыть главные проблемы страны, не входя в открытый идеологический конфликт. И удалось показать
их причины намного глубже, чем это делалось теми, кто говрил на деревянном языке коммунистической или антикоммунистической идеологии. Русские
рок-группы также были свободны от звездной болезни. Может быть, поэтому многие из них успешно
работают до сих пор, а их творчество
времен коммунизма актуально и сегодня.


В конце 80-х начинают появляться скандальные, заостряющие деликатные темы фильмы – «АССА», «Черная роза – эмблема печали, красная роза –
эмблема любви», «Игла». В них звучала музыка
лучших советских рок-групп. У групп появляется возможность записываться в зарубежных
студиях, а стадионные концерты становятся все
более профессиональными. На закате СССР рок
переживал период своей славы, мы напевали эти песни днем и ночью, а плохонькие магнитофоны безостановочно крутили музыку наших любимых групп. Ниже вы можете прочитать несколько
стихотворений наших тогдашних кумиров.

А если вам это неинтересно, можете переходить прямо к следующей главе, в которой я расскажу
о веселой хрущевской оттепели.


_{Поезд в огне}