«роковыми яйцами»

Вид материала

Урок

Содержание Reclama versus propaganda в сссp Посвящается Илье Кабакову Любой советский жулик имеет образ своего близнеца на Западе.

Подобный материал:

• Наименование, 154.13kb.
• Задачи урока: Воспитательные: воспитывать навыки культурного поведения; воспитывать, 54.26kb.
• Пасхальное яйцо известный русский сувенир. Пожалуй, только расписная матрешка более, 283.53kb.

Cодержание


Вместо введения 7

Пионеры forever 10

Мои первые джинсы 14

Каникулы, любимый лагерь 18

Жвачка 23

Буратино, Незнайка, Ёжик,
или Старые добрые времена 25

Как распознать родившихся в 70-е 34

Герои нашего времени 39

Коммуналка (1) 43

Стеклопункт, или На что можно потратить
рубль 48

Штирлиц, советский Джеймс Бонд 49

Ульянов, Ленин, или Просто Ильич 53

«Ява» 58

Любовница революционера 59

Секс в СССР (1) 62

Фанни Каплан 64

Школа, политвоспитание и другие занятия 66

12 апреля 1961 года: «Поехали!» 68

Reclama versus Propaganda в СССP 71

Стиляга 77

Что пьет советский гражданин 81

80-е годы: марш триумфальный,
марш похоронный 87

КВН, или О Клубе веселых и находчивых 90

Горбачёв, или Необычный генсек 93

Антиалкогольный указ 98

Шахматы 101

Чапаев 105

Мосфильм 109

Советское приключение вещей 113

Советский презерватив 121

Секс в СССР (2) 123

Урок географии 129

Танец в СССР 134

Повседневная музыка и советский рок 136

Весёлая хрущевская оттепель 150

Ода советскому туалету 159

Советская наука: между «роковыми яйцами»
и «собачьим сердцем» 166

9 мая, День Победы 175

Маёвка – это больше чем 1 Мая 182

Homocus, политруки, диссиденты
и интеллигенция 187

«Орленок»&«Зарница» и другие развлечения 194

От кухни до очереди 200

Советский еврейский вопрос 204

Советский анекдот – лучший анекдот в мире 208

Крылатые выражения 212

Остап Бендер, мой любимый герой 221

Коммуналка (2) 224

Кремленологи 228

Путч 231

Что делать? 233

P.S. 237


Вместо введения


Я покинул эту страну в 1991-м. Перефразирую Маяковского: «Смотрите и удивляйтесь: я был гражданином Советского Союза».

СССР – это страна, родина, где я родился и жил. Это такая страна, которая не может оставить тебя равнодушным – независимо от отношений между вами, независимо от того, ненавидел ли ты ее или любил. Надеюсь, то, что я расскажу дальше, –
это и не любовь, и не ненависть (если между ними действительно есть разница), – а уж безразличия
в моем повествовании точно не будет.


Советский Союз был не только страной. Он нечто большее: самый большой утопический проект современности. Он заставляет удивляться, поражаться,
и это поражение оставляет следы и глубокие раны. Как сказала бы после 1918 года революционная
интеллигенция: там не искусство подражает жизни,
а жизнь должна стать искусством. Там мы все жили
в самом грандиозном политическом (о)писании
ХХ века – с подвигами, нечеловеческими усилиями, с эпохальными трагедиями, победами и кровавыми битвами. Там мы жили в описании, где мы все были современниками друг другу. Наши герои, личности
и персонажи, слова и вещи, независимо от реального времени их рождения и существования, –
все они жили рядом с нами в одной и той же
коммуналке, называемой СССР, будучи одновременно и нашими предтечами и нашими же совре­менниками.


Я был свидетелем одного из самых утопических проектов человечества, свидетелем проекта незавершенного, и я видел славу и упадок этой утопии.
Об этой утопии я и попытаюсь рассказать. Мое
повествование строится исходя из двойного опыта, не обязательно уникального. С одной стороны,
это непосредственный опыт гражданина, жившего
в совет­ском пространстве, а с другой – опыт рефлексированный, культурно опосредованный. Как продукт «made in USSR» меня определило совместное воздействие и того, и другого опыта. Для меня почти невозможно разделить их. В то же время свое
повествование я раскрываю из перспективы homo soveticus как продукта этой страны и этой культуры. И стараюсь не прибегать к интеллектуальному
инструментарию, приобретенному позже.


То, что я пытаюсь сделать, – это своего рода
археология повседневной жизни в Советском
Союзе. Именно эта повседневность и была метафорой советской культуры и цивилизации. Написанный в манере genus eclecticus, дальнейший текст – это попытка объединить темы, героев, обстоятельства, воспоминания, вещи и ключевые слова так, как если бы эти тексты – фрагменты пазла.
Хотя каждый фрагмент-текст можно прочитать
и в отдельности, целое, однако, невозможно увидеть, не соединив все эти фрагменты. Это соединение пазлов не претендует на создание исчерпывающего, объективного и точного образа советской культуры. Это – субъективная, личная археология, которая лишь очерчивает контуры, состояние духа, способ мышления и высказывания,  – это набросок
советской культурной ментальности. Эта археология
не предлагает ключей к пониманию, морального или ценностного суждения, а лишь дает приближение, которое может помочь нам лучше понять, чем
был Советский Союз и что означает его отсутствие.


Естественно, рассказывая о жизни ушедшей эпохи, есть риск невольно впасть в некоторую ностальгию. Но ностальгия как концепт в первую очередь входит в прямое противоречие с природой homo soveticus. По той простой причине, что ностальгия – это утопия, направленная в прошлое, тогда как homo soveticus трудится во имя утопий, направленных в будущее. Во-вторых, ностальгия как форма возвращения домой невозможна, потому что для нас, homucus’ов, дома уже не существует. А если все же ностальгия и присутствует в моем тексте, то в той ее разновидности, которая не стремится переделать прошлое, а – лишь рассказать воспоминание,
прошедшее. И поскольку, теоретически, ностальгия
недалека от иронии (обе имеют дело с двойным
размыванием объекта и субъекта), то я сочетаю их
и оглядываюсь назад ностальгически-иронично.

Оглядываясь назад, я отдаю себе отчет, что с исчезновением Советского Союза нечто было утрачено.
Я не могу сказать, что именно. Может быть, утратился особый пафос или особый взгляд на вещи, может – повседневная жизнь (уклад), а может – энтузиазм, необходимый для веры в идеалы, или особый способ страдать. Я не способен определить потерю и лишь ощущаю грусть от этой утраты. С некоторой долей уверенности я считаю, что утратилось нечто существенное и значимое для нашего человеческого опыта. Но эта потеря не может быть ни заменена, ни оправдана. Все, что можно сделать с этой потерей, – при некотором усилии, – только понять ее.

Время от времени мне хочется купить билет
в СССР, и каждый раз я вспоминаю, что билетов туда не продают. Нет ни одного поезда, ни одного самолета, и ни одна дорога не ведет в СССР. По той простой причине, что Советского Союза больше не существует. Единственная возможность для меня побывать в этой стране – память. Дальнейший текст – это рассказ памяти об этом невероятном приключении.


Пионеры forever


Честное пионерское, не вру! В день, когда меня должны были принять в октябрята, в первом классе, я по какой-то причине отсутствовал в школе. Как вы
понимаете, я страдал из-за того, что не участвовал
в ритуале, после которого становишься внуком
Ильича. Но меня вписали автоматически в ряды
октябрят, и я с гордостью и честью носил красную звездочку с кудрявым, белокурым, ангельским
образом мальчика Володи Ульянова.

«Ленин – всегда живой,

Ленин всегда с тобой,

в горе, надежде и радости,

в каждом счастливом дне

Ленин в тебе и во мне».

Октябрятский период я прошел отличником,
был лучшим учеником, с примерным поведением,
и в результате меня награждали из года в год
почетными грамотами.

Я вырос, и подошел следующий этап: нужно было стать пионером. Другой уровень, другая ответственность. У нас было столько примеров пионеров-героев, пожертвовавших собой во имя Родины! Каждый бывший пионер знает, по меньшей мере, пять-семь имен пионеров-героев: Володя Дубинин, Марат
Казей, Валя Котик, Зина Портнова, Леня Голиков.
А так как пионерами мы были все, эти имена мы знаем, разбуди нас хоть ночью. Какой торжественный момент, какие эмоции, когда мы должны были принести клятву! Сколько подготовки. «Я, Василий Ерну, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации, перед лицом моих товарищей торжественно клянусь: любить Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия…»


Октябрятский значок был заменен другим значком, на котором маленький Володя Ульянов уже был взрослым Владимиром Ильичем Лениным. «Понятно, что ответственность возрастет», – подумал я,
и в этот момент вокруг шеи мне повязали алый
пионерский галстук. Зазвучали горны и барабанная дробь. Председательница совета отряда, поднеся руку ко лбу, прокричала: «Пионеры! К борьбе
за дело Ленина будьте готовы!» – и мы, с тем же
жестом, прокричали хором в ответ: «Всегда готовы!» И запели песню о кострах и синих ночах, о том,
что мы дети рабочих, и о том, что мы счастливы
и всегда готовы.

Первые дни с пионерским галстуком были
ничего. Нам даже нравилось. По утрам наши мамы гладили галстуки, но потом нам пришлось делать это самим. Затем мы повязывали галстук безупречным узлом. Это было великое искусство – уметь повязывать галстук идеальным узлом. Некоторые из нас, самые смекалистые, умели завязывать галстук ковбойским узлом. Нас за это наказывали. Постепенно мы начинали оставлять галстук дома, в спортзале,
в ранце или скомканным в кармане. За это тоже
наказывали. Пионеры должны были уважать свои
законы, должны были быть примером в поведении. Все должно было быть как в книгах и фильмах,
которые так сильно нас впечатляли. Сколько раз
я перечитывал книгу Аркадия Гайдара «Тимур
и его команда»! Это библия советского пионера.
А фильм я смотрел бессчетное количество раз.
В повседневной жизни тяжело идти по стопам
этих героев.

Но все же жизнь пионера имела свое очарование. Мы пытались подражать этим героям. Мы шли
и помогали старушкам вскопать сад или сложить дрова в поленницу, организовывали сбор макулатуры, металлолома, акациевых семечек, цветов
ромашки. Это было настоящее соревнование.
По макулатуре и металлолому наш класс был
впереди всех. Почему? В моем случае мой отец заведовал снабжением магазинов, и поэтому нам была доступна макулатура из всех магазинов района,
а отец одного одноклассника был заведующим мастерской по ремонту грузовиков. Понимаете, сколько бумаги и железа у нас было? Мы были непобедимы по всем планам. Мы были маленькими стахановцами. С одной стороны, мы выиграли соревнование,
с другой – я понял, насколько важно иметь своих
людей. Партия тебя не забудет.


А спортивные соревнования? Настоящий праздник. Или военно-патриотическая игра «Зарница»?
Я был капитаном и со своей командой дошел
до област­ных соревнований. А КВН? Мы столько
играли! А маршировка с песней на 23 февраля, День Красной армии – что сказать! « Отряд, рравняйсь!», «Отряд, смир-но!!», « Напра-во!». Утомительно,
но мне нравилось.

А когда наступало лето, мы все организованно
отправлялись в пионерлагеря. Там мы оставались
без родителей. Разумеется, у нас были пионервожатые, но я открою вам секрет. Они всегда были юными студентками, проходившими педагогическую практику, и не обижать их было одно удовольствие. Все они были как на подбор, и даже снились
мне по ночам.

Был я и в пионерском лагере, но, к сожалению,
не в «Артеке».


Мои первые джинсы


Мои первые джинсы были связаны с вторжением
Советского Союза в Афганистан. Это случилось
в 1979 году. Советские войска ввели, чтобы защитить социалистическую революцию в Кабуле. Игра была проста. Если освобождали мы, для западных стран это было оккупацией, а если освобождали США, – это было оккупацией для нас. Ради бога, мы говорили на разных языках или, скорее, на одном языке,
но каждый понимал все, как хотел, в зависимости
от интереса. Моего брата забрали в армию
в 1980 году. В армию призывали в 18 лет – на два года в обычные войска и на три – в морские. Место предстоящей службы было неизвестно, и ты мог узнать, куда попал, только по прибытии в воинскую часть.
В случае удачи можно было попасть в Венгрию,
Восточную Германию, Чехословакию, а когда везло не очень – в удаленные районы Сибири. Как говорил один из моих соседей: «Я служил там, где запрягают собак». Это был другой мир, туда нужно целый день лететь на самолете. Но самый жесткий вариант по тем временам – попасть в Афганистан. Шансы не вернуться были велики. И моего брата отправили именно туда. Несколько месяцев в узбекском городке Термез, на границе с Афганистаном, а потом –
прямо в Кабул. Сражаться с моджахедами – совсем не простое дело. Фотографии были устрашающими: сожженные машины, сожженные села, трупы,
а солдаты – вооружены до зубов.


Зато там, в Афганистане, в этой нищей и забытой богом стране, в отличие от СССР были товары,
которые у нас можно было достать только с большим трудом и с большой переплатой. Соблазнительных вещей было много – от солнечных очков до магнитофонов «SONY», но ни один товар не был таким вожделенным и уважаемым, как джинсы. Джинсы были самым желанным товаром для советского гражданина того времени. Солдаты бесстрашной Красной
армии промышляли контрабандой этого добра.
Таким образом, в весьма нежном возрасте я оказался обладателем того, что имели только дети «очень
хорошо устроившихся», – то есть работников,
связанных с заграницей, или спекулянтов. Из-за того что моему брату не дали отпуска, который обычно полагается советским солдатам, мой отец поехал
в Термез повидаться с ним и вернулся оттуда
с джинсами для меня. В лучших моих мечтах
я не видел ничего более прекрасного!

Только представьте: я, десятилетний мальчик,
носил штаны, которых не было ни у сына директора школы, ни даже у сына первого секретаря горкома.


Думаю, что я был одним из первых в нашей
школе, надевшим джинсы. Мне завидовали все:
от одноклассников и одноклассниц моей сестры
из выпускного класса до одноклассников, и особенно одноклассниц, из моего класса. Первые мои джинсы произвели настоящую сенсацию. Позже, уже подростком, я получил в подарок джинсовую
рубашку. Это было уже больше чем избалованность шмотками. Такого рода рубашки можно было
достать лишь с огромным трудом, и, естественно, стоили они очень дорого. На ее левом кармашке была эмблема c надписью «Lightman». Откуда было знать американским производителям, нашим смертельным врагам, что это название нигде не пришлось бы ко двору лучше чем в СССР? Эти вещи действительно освещали нашу жизнь.

А самые первые джинсы, которые я в своей жизни видел, а точнее говоря, припоминаю, что видел, – были джинсы моего старшего брата. После окончание школы мой брат решил купить себе джинсы. Он приобщился к блатным, то есть к смекалистым ребятам, которых все уважали. У него были все козыри. Он был шустрым, обладал лидерскими качествами и, не знаю, каким образом, ему удавалось приструнивать всех, а вдобавок он был еще и спортсменом. У него было все, не хватало только джинсов. Для парней этой категории жизнь автоматически лишалась смысла, если не получалось достать эту вещь. А чтобы добыть джинсы, нужны были деньги
и знакомые, которые помогли бы купить их. Он проработал все лето, собрал деньги и поехал в Одессу.
Как сказал бы Остап Бендер: «Контрабанда? Вся
контрабанда делается на Малой Арнаутской
в Одессе». На «толчке» – на черном рынке – в Одессе можно было найти что угодно. Здесь ты видел
невидимое лицо страны. Только б деньги были,
но если бы советскому гражданину не хватало только денег! Так мой брат вернулся оттуда с джинсами «Made in USA». Их цвет я не забуду никогда.
Думаете, сейчас все еще делают такие джинсы?
Даже капиталисты стали уже не те. Какая была ткань! Такая плотная, что они «аж сами стояли».
Сзади – кожаная этикетка с нарисованным огромным мостом, на котором большими иностранными буквами было написано «Brooklyn». Вероятно,
это было название фирмы. Я понятия не имел, что значило это слово и о чем оно говорило, но Brooklyn для меня осталось магическим именем. Слово
из другого мира, другая реальность, которую
я не мог даже вообразить. Слова, а особенно вещи, обладали для нас необъяснимым очарованием.


Сейчас я покупаю себе время от времени джинсы. Покупаю все же очень редко, и не из-за денег. Когда-то я очень хотел джинсовую куртку. Я представлял себя в джинсовой куртке. В ней я был другим сущест­вом. Но это происходило в мечтах. Я так никогда
и не купил ее. Позже мне ее подарили, но я надеваю ее очень редко. Почему? Когда я вижу в магазинах кучу джинсов, мне становится дурно. Какое обесценивание вещей, которые когда-то были священными для нас! Я покупаю джинсы редко, чтобы «не растоптать мечту моего детства» времен моей жизни при коммунизме. Этот капитализм нас вконец испортил. Он разрушил одно из самых больших удовольст­вий – удовольствие от вещей, добытых с трудом.


Каникулы, любимый лагерь


Школа всегда начиналась 1 сентября и заканчивалась в последний день мая. Первое сентября был
первым школьным днем и начинался с внушительного празднества. Мы все, красиво одетые и с букетами цветов в руках, шли на линейку, где звучал первый звонок. Девочки с косичками и в коричневой форме с белыми фартуками, а мы – в синих костюмах
и белых рубашках. Все в пионерских галстуках,
кроме начальных классов, которые были октябрятами, и выпускных классов, – они были уже комсомольцами. Во дворе школы, на спортивной площадке классы строились группами в милитаристском стиле: от младших классов к старшим. Держались речи,
а в конце происходил ритуал первого звонка. На плечи двум ученикам из выпускного класса забирались два первоклассника – мальчик и девочка –
каждый с колокольчиком в руке, и так они обегали всю линейку, звеня колокольчиками. Трогательный момент. После этого мы вручали цветы учителям – в зависимости от возраста и обязанностей каждого. Начинался учебный год, и в конце его происходил похожий ритуал. Начиналось лето, три месяца игр
и развлечений.


Все отправлялись в пионерлагеря, особенно те,
у кого не было деревенских бабушек и родственников. В лагере начиналось другое развлечение.
Летние лагеря в основном располагались в живописных местах: у моря или в горах, у реки или в лесу.
Все четыре лагеря, в которых я побывал в мои школьные годы, имели простую структуру и логику организации. Прежде всего, лагерь был четко отграниченным пространством. Он был маленькой праздничной деревней. На территории лагеря были спальни (палаты), в которых стояло два ряда кроватей, и там помещалось большое количество детей – девочки отдельно, мальчики отдельно. Баня и душ были общими, но тоже разделенными по половому признаку. На двери у мальчиков была большая буква «М», у девочек – «Ж». Лагерь был оборудован
спортивными площадками, в основном для командного спорта, а также кинотеатром, летним
театром и множеством других мест.


По комнатам нас расселяли официально по географическому или возрастному принципу, после чего начиналось настоящее внутреннее соревнование
за то, кто и где будет жить, и рядом с кем. А один день из жизни пионера в лагере выглядел примерно так. Подъем, кажется, был в 7 утра. Полотенце, кулек со всем необходимым для утреннего туалета –
и бегом в умывальник. Дело происходило летом,
и поэтому все умывальники в основном были
на улице. Своего рода длинная стена, по которой были протянуты трубы с кранами. Умыться, почистить зубы – и бегом на утреннюю зарядку. Там –
немного движений, гимнастика, «физподготовка», простейшие упражнения – и бегом опять в палату. Hаступало время поесть. Кажется, в 8.00–8.30 мы шли в столовую. Все перемещения происходили организованно, группами по две шеренги.
Чаще всего мы передвигались маршем и с песнями – запевая, как говорили мы, или – громко декламируя речевки, – больше всего это было похоже на то, что мы теперь видим в американских фильмах про
армию. «Раз-два!» (выкрикивает председатель отряда, выбранный нами), «Три-четыре!» (выкрикиваем мы все хором), «Три-четыре!» (председатель), «Раз-два!» (мы), «Кто шагает дружно в ряд?» (председатель), «Пионерcкий наш отряд!» (мы). Это было целое рифмованное представление, которое до сих пор не стерлось из памяти.


В достаточно вместительной столовой столы были закреплены за отрядами. После еды у нас было либо свободное время, либо что-нибудь организовывалось: игры, рыбалка, диспуты и много других занятий, которые дети придумывали сходу. В 13.00, обессиленные, мы направлялись в столовую, чтобы пообедать, а после этого наступал «тихий час». Это было невыносимо, потому что мы должны были спать или хотя бы тихо лежать в кроватях. Тяжелое испытание для целого отряда детей, находящихся в одной комнате. После «пробуждения» и небольшой суеты следовал еще один стол, который мне казался очень странным. Мы опять шли в столовую –
на этот раз на полдник. Полдник – это что-то вроде файф’о’клок, но в 16. 00. Нам давали чай или кисель
с печеньем или пряниками. Как бы там ни было,
полдник не был частью нашего обычного
распорядка питания и поэтому казался чем-то
из иного мира. После этого у нас опять было
свободное время, в которое обычно что-то опять
организовывалось, и затем – ужин в 18.30. После
этого – какой-нибудь фильм, игра или дискотека,
и наступала ночь, объявляли отбой, и пионервожатая просила нас лечь спать.

Уснуть было трудно по многим причинам.
Во-первых, потому что никто не хотел ложиться
первым. Это считалось западло. И потом, как было уснуть, если с товарищами так весело и каждый
хотел что-нибудь рассказать! Да и не в последнюю очередь из-за того, что заснуть первым давало тебе все шансы проснуться с лицом и животом, вымазанными зубной пастой. Уверяю вас, очень жжет,
а к тому же, все, кроме тебя, умирают со смеху.
Это был один из священных ритуалов пионерлагеря. Вопреки соглашению, по которому только в День Нептуна, когда устраивали маскарад, можно было использовать зубную пасту, чтобы извозить ею товарищей, засыпавших раньше остальных, это правило совершенно не соблюдалось. Ту карнавальную ночь мы предназначали девочкам.


Все лагеря были скроены по одной модели, но был один пионерлагерь – идеальная модель для идеальных пионеров. Этот лагерь назывался Артек, и каждый советский ребенок мечтал попасть туда. Этот лагерь находился на берегу Черного моря в Крыму. Тогда он был международным лагерем, куда приезжали дети из многих стран, в основном из республик СССР и стран соцлагеря. Чтобы попасть туда, кроме отличных результатов в учебе и поведении, нужно было много внешкольных рекомендаций. Думаю, что
из нашей школы в Артек попали всего несколько детей, у которых, кроме хороших оценок, были и родители с высоким уровнем политической подготовки. Давайте признаем, что социальная несправедливость была даже в СССР. Как говорил старый революционер, вахтер в общежитии: «Если бы Ленин был жив, он бы всех бюрократов отправил в Сибирь!»
Кто знает? В качестве пионера я не попал туда.
В смысле – в Артек. Не получилось. Позже, путешествуя по Крыму, я посетил его, чтобы увидеть мечту своего детства. Место выглядело так, как я себе и представлял, – чуть потерто, но так же впечатляюще. Хорошо было бы попасть в Артек в детстве, но, кто знает, с какими друзьями я бы там связался.


Жвачка


Первый раз я попробовал жвачку в 8 лет. Сознаюсь, я был впечатлен, но то, что я жевал, очень отличалось от обычной жвачки по 15 копеек из магазина
на углу. В ней было что-то особеное. Чтобы вам было понятно: на ее обертке были не наши буквы, а другие, очень яркого цвета, похожие на те, что стояли
в титрах американских фильмов.

Мой друг Лева первым смекнул и начал первый свой бизнес во втором классе, покупая жвачку made in USSR, раскрашивал ее и продавал одноклассникам, вернее, выменивал на что-нибудь другое.

Он представлял ее под брендом, который побил
бы любую рекламу того времени: inostrannaia.
Наверное, у Левы тогда все и началось. Сейчас у него бизнес в США. Изредка он звонит мне и рассказывает, что хотел бы приехать попить вина.

В садике, например, когда товарищ воспитательница спрашивала нас, кем мы хотим быть, у Левы
был стандартный ответ, от которого он так
никогда и не отказался: «Когда я вырасту, я стану дипломатом». «Почему, боже мой, ты хочешь
стать дипломатом, Лева?» – спрашивала Зинаида
Васильевна. И Лева отвечал с чувством превосходст­ва, пытаясь вызвать у нас зависть: « Чтобы привозить много-много жвачек!» И, кстати, когда Лева добрался до Нью-Йорка, первыми вещами, которые он купил, были автоматы для продажи жвачки
и кока-колы.


Но больше всего впечатляла меня жвачка в виде сигарет, подаренная в третьем классе моим братом, служившим в Афганистане. Эта жвачка была круче всего. Она произвела фурор.

Разбитые сердца, зависть, восхищение и неприятности из-за простой, сегодня уже слишком банальной вещи, которую мы называли «жвачка».

Буратино, Незнайка, Ежик, или Старые добрые времена


«Те старые, добрые времена!» – так говорим мы обычно в своих воспоминаниях о стране, которой уже нет. Времена, когда нам было хорошо, счастливо, и которые с большим удовольствием вспоминаешь. Сколько бы невзгод ты ни пережил, давние времена всегда кажутся чудесными. К таким временам относится детство. И ничто в такой степени не сделало счастливым наше детство, как герои детских книг и мультфильмов. Я расскажу о некоторых из них, моих маленьких советских друзьях и героях, которые были со мной в счастье и в горе.


Буратино! Может быть, вы зaбыли, кто такой Буратино, но каждый советский ребенок и гражданин знает этого героя. Мы читали и перечитывали бессчетное количество раз книгу, бесконечно смотрели фильм с этим героем и знали все крылатые выражения и песни из этого фильма. Буратино – советский эквивалент итальянского Пиноккио, адаптированный и пересказанный в советском стиле
одним из самых крупных писателей первого периода СССР, Алексеем Толстым. Книга (1936), как
и первый вариант фильма (1939), называлась
«Золотой ключик», а лучшая экранизация –
«Приключения Буратино» (1975). АлексеюТолстому, «серьезному писателю», укорененному скорее
в Серебряном веке, чем в новой послереволюционной волне, удалось создать персонаж, которому
суждено было стать одним из самых знаменитых героев. Буратино стал культовым персонажем Советского Союза. Прежде всего стоило бы отметить интересную вещь: в СССР благодаря сильному давлению со стороны цензуры родился странный феномен. Много крупных писателей, специализировавшихся в «прозе для взрослых», нашли укрытие в детской литературе. Результатом стало появление превосходной литературы. Так родились Буратино, Чебурашка, Незнайка, Ежик и многие другие герои, любимые в равной степени и детьми, и взрослыми.

Как и в сказке Коллоди, Буратино сделан
из деревяшки, он – кукла, оживающая в руках папы Карло. Он оживает и идет в мир, в настоящее приключение. Он попадает в кукольный театр, и там ему говорят, кто он такой, открывают ему глаза.
Там он понимает, что он – всего лишь кукла. Но это его не расстраивает, он всегда весел и полон энтузиазма. Буратино становится своего рода Сталкером (в версии Стругацких, а не Тарковского) мира нашего детства. Нищий духом, не блистающий интеллектом, но скромный, полный куража, творческий и очень живой. Появляется ниоткуда, или из бревна, без предшествующего воспитания, без заученных законов добра и зла. Он становится маленьким сорванцом, который ставит под сомнение все существующие правила. Он дает нам урок очаровательной жизни. Он не убивает чудовищ, он не супергерой,
не спасает от гибели все человечество. Он становится любимым героем благодаря жестам простым, скромным, обычным. А такие фразы, как: «бедный Буратинка», «богатый Буратинка», «у меня есть
такие мысли – маленькие-маленькие-маленькие!» – стали употреблять все советские граждане, от детей до бабушек.

Тортила, одна из героинь сказки, беседует
с Буратино:

«– Какой ты глупый! Бросил школу и даже
не умеешь считать.

– Нет, умею! Но сейчас мне нечего считать.
Но когда у меня были деньги, я умел считать до пяти!

– Значит, ты хочешь стать богатым?

– Да нет, совсем не хочу!

– Тогда, прости за любопытство, зачем тебе
деньги?

– Чтобы купить себе театр!

– И ты думаешь, что сможешь купить себе театр?

– А ты разве не знаешь, что за деньги можно
купить все?!»


С появлением фильма «Золотой ключик» началась настоящая эйфория. Буратино, Мальвина, Карабас-Барабас – все стали героями, которые обрели голос,
а бойкий писклявый Буратино стал неподражаемым героем советской культуры. По версии фильма Буратино при помощи наивности в сочетинии с некоторым нахальством удается лучше всех сразиться
со стереотипами и повседневной глупостью.
В связи с Буратино интересно еще кое-что. Он стал, как и следовало ожидать, героем первого разряда
и в советских анекдотах. Большинство анекдотов,
в которых он стал протагонистом, носят сексуальный характер. Буратино, наивная деревянная кукла, твердая и длинная, становится секс-символом
Советского Союза. Советским интеллигентам
нравилась хохма: «Казанова – это перевернутый
Буратино». Очень любопытно.


Еще один писатель из «серьезных» принялся
создавать «несерьезного» героя, который в короткие сроки побьет все книгоиздательские рекорды.
В 1957-м выходит книга Николая Носова «Приключения Незнайки и его друзей», и герой Незнайка
становится настоящим Остапом Бендером для детей. Носов укрывается в детской литературе и изобретает сказку. Своего героя он помещает в утопический мир, описанный достаточно дидактично. Но герой необычен, он, скорее, антигерой, очень желанный для детей. Взрослые же будут читать эту сказку
совершенно в другом ключе.


Кто такой Незнайка? Он известен и за границей,
а тем, кто не в курсе, я немного расскажу о нем. Представьте себе сказочного героя 60-х годов,
который не кто иной, как эквивалент «неформальных элементов», называемых тогда стилягами.
Он одет по последнему писку моды, осуждаемой властями: носит большую голубую шляпу, канареечные брюки и оранжевую рубашку с зеленым галстуком. Он никак не соответствует прототипу воспитанного и послушного героя, борющегося
за бог весть какие идеалы. Ровно наоборот. Незнайка не делает усилий для того, чтобы учиться или работать и не очень вписывается в «хорошее общество». Он учится на ходу, быстро приспосабливается,
самодидактичен и чудесным образом всегда со всем справляется. Он настоящий: он пробует, ошибается, и иногда у него получается. Он несовершенный герой, и, наверное, поэтому был так любим. Вечные ссоры между Незнайкой и Знайкой скорее похожи
на то, что было специфичным для советской культуры: борьба между официальным и неофициальным. Его музыка звучит странно, его живопись карикатурна и непонятна, потому что лишена черт
«настоящего» искусства. Слова, которые он выбирает для рифм, далеки от «реализма», что сердит
Знайку. Когда Знайка слышит, что в стихотворении он перепрыгивает через овечку после того, как
перепрыгнул через речку, он возмущается: «Почему ты говоришь неправду обо мне?!» Незнайка отвечает: «Не кричи, это просто слово для рифмы!»


Необычным в этой сказке мне казалось то, что
она заставила меня поверить в реальность того мира. На самом деле, это был тот мир, которого я ждал, когда был ребенком, и должен был лишь появиться кто-то, чтобы подарить мне его, показать. Когда я впервые читал книгу, мне все казалось знакомым, интимным, и персонажей я словно бы давно знал. Это мир, в котором мы чудесным образом заново
находим себя, мир, который мы забыли, а Носов
напоминает о нем. Незнайка – совершенный ребенок: если даже у него не получается с первого раза, он не отступает и пробует новые вещи. Он переступает через стереотипы и находится в постоянном поиске нового опыта. Он не зазубривает формулы жизненного успеха, он не знает другого пути, кроме творчества. Этот герой – не уравновешенный
и продуманный. (Как говорит мой друг: совершенно уравновешен только мертвый осел.) Незнайка –
герой, который никогда не может наскучить, потому что он непредсказуем, как сама жизнь. Еще одно интересное наблюдение в связи с творением
Носова. После первого тома он продолжил целую серию приключений Незнайки. Я недавно услышал политическую интерпретацию (В.  Губайловский) фрагмента одной из книг Носова. Помните Солнечный город и волшебную палочку Незнайки? Там он, по ошибке, превращает Листика в ослика. Пытается исправить ситуацию, но ему удается лишь превратить ослика в трех Листиков – персонажей,
не отличимых от оригинала, но все же других.
Клоны, новые персонажи, умудряются нарушить
порядок в Солнечном городе. Там ведь жили только правильные граждане, почитавшие законы и обязанности. Но новые персонажи этих законов не знают и ведут себя свободно, не считаясь с установленными правилами: ставят подножки людям, выливают им на голову воду. В итоге город превращается в настоящий хаос. Так как в нем нет структуры, подготовленной на случай чрезвычайных ситуаций, то не предусмотрены и механизмы для преодоления беспорядков. Чтобы вернуть порядок в Солнечный
утопический город, прибегают к помощи извне,
к силе волшебника. Сказка показывает, что Солнечный город намного более хрупок, чем кажется, и что, в конце концов, такой город невозможен. Конец Солнечного города предсказуем даже для детей. Лишь специалистам это намного труднее предвидеть.


Было множество героев, которых я любил в дет­стве и за которыми я всегда продолжал следить. Например, известнейший мультфильм «Ну, погоди!» (Волк и Заяц), эквивалент капиталистов Тома и Джерри. Волк был жуликом, одетым по последней неофициальной моде, со всегдашней сигаретой
в уголке рта и хриплым, как у Высоцкого, голосом. Заяц был воспитанным парнем, которому всегда удавалось обвести Волка вокруг пальца. А музыкальным фоном мультика были шлягеры того времени  – от них и сейчас сжимается сердце. Был еще Винни-Пух, герой, занесенный из других краев, но адаптированный и получивший гражданство у нас, как один из «наших». У нас был советский Винни-Пух, который был нам мил и дорог. Он стал настолько любимым героем, что вошел в повседневные анекдоты. Количество анекдотов про него впечатляет. У него
я научился производить дедукцию и выстраивать аргументы очень интересной формы. Винни-Пух идет со своим приятелем Пятачком. Винни видит дырку и говорит Пятачку: «Пятачок, если я хоть что-нибудь понимaю, то, кажется, это дыра». «Ага», –
отвечает Пятачок. «А если это дыра, то, значит, нора, а если это нора, то здесь должен быть кролик, а кролик – это отличная компания… а отличная компания – это такая компания, в которую нас пригласят
и чем-нибудь угостят!» Тук-тук-тук… «Есть
кто-нибудь дома?»

Да и за исключением «Ну, погоди!» все парочки
из наших сказок были в прекрасных дружеских отношениях. Конфликты между ними, скорее, возникали из-за непонимания, недостатков, упущений, которые преодолевались тем, что мы называли дружбой.
Когда между двумя происходила стычка, на вопрос: «Кто победил?» – классическим ответом был:
«Победила дружба!» В СССР я узнал самых прекрасных друзей детства: Винни-Пуха и Пятачка,
Чебурашку и Крокодила Гену, Ежика и Медвежонка.


«Ежик в тумане» – это странный мультфильм.
Этот пятнадцатиминутный мультик относится
к «лучшим мультфильмам всех времен и народов». Насколько он прост, настолько же загадочен и изыскан (элитарен). Его претенциозный текст и всегда туманное изображение скорее подходят для мультфильмов для взрослых. Но текст все же очень тонок. Мне очень нравится история дружбы в еще одном
из мультфильмов. В сериях этого мультфильма много историй, много дружб, но дружба между Зайчиком и Медвежонком бесподобна. Вот эта сказка:
в одно прекрасное утро Медвежонок решает дать имя своему другу, Зайчику.

«– В лесу много зайцев, но мой друг – один. Как
мне назвать его? Хвостик? Но это будет неправильно, потому что у меня тоже есть хвост и у других
есть хвост. Назвать его Усиком? Но и у других тоже есть усики.

Думает Медвежонок, думает, и решает:

– Назову его ЗАЙЧИКДРУГМЕДВЕЖОНКА,
ля-ля-ля.

И это имя ему кажется таким красивым. Появляется Зайчик.

Переходит тропинку, гладит Медвежонка лапкой
и спрашивает:

– Как тебе спалось, МЕДВЕЖОНОКДРУГЗАЙ­ЧИКА?

– Что? – спрашивает Медвежонок.

– Это твое новое имя, – отвечает Зайчик. –
Я думал всю ночь и придумал тебе это имя –
МЕДВЕЖОНОКДРУГЗАЙЧИКА».

И не верится, что в те cтaрыe добрые времена,
когда мы читали прекрасные книги и смотрели
чудесные мультики, одни строили коммунизм,
а другие капитализм.


Как распознать родившихся в 70-е


Забыл сказать: я родился в семидесятые годы.
Какие времена! Тот период остался под именем брежневского застоя, но это не так важно. Колбаса была, и ее можно было купить всего за два рубля двадцать копеек, молоко и кефир были, хлеб был дешевым, а водка стоила умеренно. Это было время, когда единственным нашим соперником оставались только США и шел великий финал этой игры. Еще чуть-чуть, совсем немного, и мы победим этот последний бастион зла. По праздникам мы пили Совет­ское шампанское, ели апельсины, а кинопроизводство процветало. Мы гордились нашей Родиной
и были счастливы. Время от времени вызывали
досаду маленькие проблемы: очередь за болгарским дезодорантом «Лаванда» или то, что в ресторанах
не всегда есть места, а чтобы получить мебель,
родителям нужно было записываться в бог знает
какие списки. Но что это по сравнению с нашими
великими достижениями! И все равно в хоккее
мы побеждали всегда, если только не проигрывали канадцам или чехам в полуфинале.

А сейчас, если у вас хватит любопытства
и терпения, я дам вам 50 признаков из советского фольклора, по которым вы сможете отличить тех, кто родился в 70-е в СССР (эти признаки со всей
определенностью во многом верны и для других стран социалистического лагеря).

1. И сегодня ты все еще вздрагиваешь, проходя вдоль километровых полок со спиртными напитками в супермаркетах.

2. Ты действительно знаешь глубинные значения слова «жвачка».

3. Ты видел портрет Горбачева без родимого пятна на голове.

4. Сознайся, что ты вздрогнул бы, если бы рядом
с собой услышал произнесенное визгливым голосом: «А сейчас – в эфире “Пионерская зорька!”»

5. При слове «футбол» ты всегда вспоминаешь
Олега Блохина.

6. Наши всегда выигрывают в хоккей.

7. Ты еще помнишь чернокожего Майкла Джексона.

8. Ты уверен, что лучшая группа в мире – «АББА», а в Штатах – «Бони М».

9. Все еще не можешь поверить, что у тебя 38 телеканалов 24 часа в сутки.

10. Ты еще не забыл: для того чтобы выключить
телевизор, нужно встать с постели, оохх-хо-хо!

11. Вроде, кроме SONY и PANASONIC, были
и другие качественные магнитофоны.

12. Появление электронных часов с музыкой
перевернуло тебя.

13. Двести сортов колбасы и сто восемь сортов сыра бессмысленны и превосходят твое воображение.

14. Твоя мама по сей день хранит польские журналы моды или «Бурду».

15. Ты уверен, что самым лучшим мороженым
был пломбир за 21 копейку.

16. Первый раз Булгакова ты читал в ксерокопии,
а Гумилева – в самиздате.

17. Самый запретный фильм – «Эммануэль». Там показывают тааакие вещи…

18. Карате – на самом деле крутая штука. У тебя был знакомый, у которого был знакомый, чей знакомый знал одного чувака, который знал тайны единоборства и одним ударом разбивал десять кирпичей,

а вторым валил семерых. Кажется, потом его посадили.

19. Утром и ночью, независимо от количества выпитой водки, ты можешь перечислить, как минимум, пять пионеров-героев: Володя Дубинин, Марат
Казей, Валя Котик, Зина Портнова, Леня Голиков…
все, достаточно!

20. Девизом твоего пионеротряда было «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».

21. И сегодня ты считаешь, что самым вкусным был квас из желтой цистерны на перекрестке:
большая кружка стоила шесть копеек,
а маленькая – три.

22. Никогда не забудешь, что автоматы с газводой давали воду с сиропом за три копейки, а за одну – просто газировку.

23. Твоей мечтой было – когда вырастешь –
покупать себе вещи в валютном магазине «Березка».

24. Ты уверен, что поляки – спекулянты.

25. Дезодорант – это два баллончика с надписью «Жасмин», которые ты купил после двухчасового стояния в очереди.

26. Ты очень хорошо знаешь, что Намибия –
это страна, оккупированная ЮАР, в которой существует апартеид и Мандела.

27. И сегодня изредка в твоей голове звучит:
«El pueblo, unido, jamas sera vencido», или «Руки прочь от Никарагуа!».

28. Наши напитки – это «Тархун», «Буратино»,
березовый сок, а их напиток – «Кока-кола».

29. И по сегодняшний день помнишь вкус сгущенки, пряников, шоколадных батончиков и гематогена.

30. От иностранцев, которые крутятся вокруг
«Интуриста», нельзя брать жвачку или конфеты.
Говорят, в соседнем городе один мальчик съел такую конфету и умер.

31. Твой магнитофон зажевывал ленту. Ага,
это была «Электроника-302».

32. Сознайся, что ты смотрел «Маленькую Веру» восемь раз.

33. Хотя бы один из твоих приятелей был либо
металлистом, либо брейкером.

34. Если кто-то из друзей в кафе просил булочку
с маком, ты его спрашивал: «А торт с героином
не хочешь»?

35. Ты помнишь, что Москва – это город, откуда отец привозил тебе шоколадных зайчиков
и чай «Бодрость».

36. И по сей день ты знаешь, что есть три стрижки:

– «под ноль» – за десять копеек;

– «канадка» – за сорок копеек;

– «модельная» – за рубль двадцать.

37. Согласись, что видик ты считал вершиной
технического прогресса.

38. Ты никогда не видел своими глазами киви,
авокадо, манго, кокосовые орехи. А когда
увидел, намного позже, они тебя немного
разочаровали.

39. Когда папа отвел тебя в «Луна-парк», ты захотел остаться там навсегда.

40. Когда слышишь слово «губернатор», тебе
кажется, что ты читаешь исторический роман,
а при слове «сенатор» кажется, что ты читаешь
роман о еще более древней эпохе.

41. Ты хорошо имитируешь голос переводчика,
озвучивавшего фильмы из видеопроката 80-х годов.

42. На демонстрацию 1 и 9 мая ты брал с собой
что-нибудь острое – пробивать воздушные шарики одноклассников.

43. Ты бесчисленное количество раз участвовал
в вечном споре о том, какой велик лучше – «Минск» или «Украина».

44. У тебя точно была бутылка из-под шампанского, куда ты складывал 10-копеечные монеты.

45. Согласись, что и сбор макулатуры имел свое очарование. Особенно когда тебе удавалось спереть стоящую книгу.

46. Кстати, ты узнал, что маслины бывают
и черными, только в 90-е годы. А до этого ты ел
только афганские зеленые маслины, только они были в продовольственных магазинах.

47. Тебе хорошо известно, что один из атрибутов хорошего дома – открывалка для бутылок
с рисунком из мультика «Ну, погоди!», но ею никогда не пользуются по назначению, она всегда –
для выставки в серванте.

48. На переменах вы соревновались в том, кто
быстрее соберет кубик Рубика. Мой друг установил рекорд: 1 минута и 20 секунд.

49. Слово «презерватив» по-прежнему кажется
тебе неприличным, и ты испытываешь неловкость, когда тебе нужно их покупать или воспользоваться ими.

50. Тебе очень хорошо знакомо слово «дефицит»
в том его значении, которое связано не только
с день­гами.

_{Герои нашего времени}


Кто были героями нашего времени? Диапазон наших героев был достаточно широк: от героев романов
до бродяг и уличных бандитов, от пионеров-героев
и партизан Великой Отечественной до Юрия
Гагарина и Владимира Высоцкого. Они, независимо от их происхождения, находили приют в наших сердцах. Его звали Павлик Морозов, и он настучал на своего отца за то, что тот прятал воз с хлебом.
Да, он сделал это во имя блага советского народа, веря в святые идеалы и принципы коммунизма,
и перешел границу личного мелочного интереса.
Как мы страдали, когда узнали, как отомстили ему кулаки! Мы уважали его. Или как можно не уважать Матросова, закрывшего своей грудью амбразуру, чтобы мы жили в мире и спокойствии. Ну да, позже, в юности, он стал для нас предметом иронии.
Говорили, будто бы последними его словами были: «Е…ный гололед!» Но его героизм мы всегда уважали. Не говоря уже о Юре Гагарине. Простой парень, свой. Просто сказал: «Поехали!» – как говорят
«пошли на пиво», и отправился в космос. Как его можно не уважать? Жаль, что он так рано погиб.
Но в СССР все герои умирают рано, – для того
чтобы навечно остаться в нашем сердце и в памяти. Что сказать о Володе Маяковском, Сереже
Есенине или Булгакове! Какие ребята, какие люди! Помните Маяковского, с сигаретой в уголке губ,
и как он им сказал, как он им сказал, господи!

«У меня в душе ни одного седого волоса,

и старческой нежности нет в ней!

Мир огромив мощью голоса,

иду – красивый,

двадцатидвухлетний».

Он был что надо! Рано угас. Есенин тоже ушел рано, как и Булгаков. В них было что-то загадочное, они сгорали слишком быстро и трагично.

А Володю Высоцкого ты не забыл случаем?
Тебя бросало в дрожь, когда ты слышал его пение,
он будто врывался в тебя – как танк. Рвал твою душу в клочья. Как можно не любить его! И какой авантюрист, а какой актер! А что сказать о Вите Цое,
парнишке с корейскими глазами и обезоруживающей простотой? Как он сказал бы, «но если есть
в кармане пачка сигарет, значит все не так уж плохо». Откуда ему было знать, что всего через несколько лет появятся и у нас магазины с кучей сигарет, как
во сне, – но что проку? И он тоже ушел слишком рано. У него отказали тормоза, в самом прямом смысле. Появились сигареты, выпивка и еда, но угас пафос, тот высокий дух правды. Все превратилось
в какую-то безалкогольную водку.


Да, я скажу вам о себе все до конца. Я любил и уважал Владимира Ильича Ленина. Живого, подвижного, с высокими идеалами и целями. Эх, какие цели, какие идеалы! – начинало ныть в груди, едва подумаешь о них, а уж жить согласно им – что вам сказать! Уважаю. Жаль, что он ушел и пришел невыносимый Сталин, которого я сторонился. Ни ненависти, ни любви. А какие соратники были у Ленина? Помните его первую гвардию? Зиновьев, Каменев, Рыков,
Бухарин и Троцкий. Один к одному.
Находчивые, решительные, преданные своим идеалам до самой смерти. И они нашли ее быстро, свою смерть. Но мы их не забудем. Тем, кто хочет увидеть Ильича, напоминаю, что его еще можно застать в Мавзолее на Красной площади. Если нет возражений, предлагаю почтить их память минутой молчания. Не обижайтесь, они заслуживают этого… Спасибо. Я знал, что вы их еще не забыли.


А «фиктивные» герои? Извините, фиктивных героев не было. Если все, что я пережил в СССР, было подлинным, то и все наши герои были настоящими. Ну как может быть ненастоящим Остап Бендер? Я скажу вам, что если Остап Бендер не настоящий, то все ненастоящее. Я его видел, я его знал, и у меня есть все возможные и невозможные средства, чтобы показать вам его. Вам нужны экзистенциальные, онтологические или какие-нибудь еще аргументы?
У меня есть всякие. Если с экзистенциальными аргументами существования Бога еще можно пролететь, то с доказательствами существования Остапа Бендера – я вам заявляю прямо – это невозможно. Совет­ская наука это доказала, и американские ученые были вынуждены признать кое-что. И, кстати, о доказательствах: Юрий Гагарин не встретил в космосе Бога, но я встречал Остапа Ибрагимовича Бендера,
когда жил в СССР. Теперь вы мне верите? Не будем устраивать посмешище. Короче: «Прочь грязные руки от мечты моего детства!» Да, читайте
и перечитывайте. Где Штирлиц, где Буратино, где
Чапаев? Думаете, я скажу: «Ушли и не вернутся?» Нет! Они были и есть в наших сердцах, в памяти
советского народа. Похоже, что так или иначе все
осталось на своих местах, кроме Советского Союза. «У меня есть герои, но нет страны». Нам нужна
страна, география, которая выдержала бы такую
историю. Какие будут предложения?


_{Коммуналка (1)}


Если нужно обобщить советский образ жизни в одном примере, то, разумеется, это будет коммуналка – знаменитое советское жилище. Коммуналка – это своего рода микроСССР, синтез советской цивилизации. Сюда входит все. Появление пространства для совместного проживания – это незамедлительный результат Октябрьской революции. А того, кто издал указ о жилплощади, гласивший, что частные жилые пространства должны быть перераспределены и розданы гражданам (десять квадратных метров на человека), звали Владимир Ильич Ленин. Распределение старых домов, как вы понимаете, приобрело баснословные формы. Эта базовая структура осталась определяющей на протяжение всего советского периода, а в бывшем СССР и по сегодняшний
день есть такие жилые площади. Следствием стало такое распределение пространства: личная комната
и помещения общего пользования.

Личная комната, в которой могли проживать намного больше людей, чем мы можем себе вообразить, была родом интимного пространства жильцов. То же, что очаровывало меня всегда, помимо трудностей такого рода проживания, было то самое помещение общего пользования. Оно на самом деле состояло из нескольких пространств. Имеется в виду не пространство двора, подъезда, лифта и т. д. Такого рода пространство есть и у них. Пространствами
общего пользования являются: коридор, туалет, кухня и душ. Все эти общие помещения принадлежали определенному числу комнат и жильцов, а не кому-то одному, естественно. Это были помещения, которые мы населяли вместе. Представьте себе большой буржуйский дом, комнаты которого поделены между определенным числом жильцов, а холл, ванная,
кухня и туалет являются общими.


Дорогие читатели, наслаждающиеся ныне плодородными полями капиталистического Ханаана
и обсуждающие с утра пораньше проблемы publiс space versus private space, не путайте, прошу вас,
коммуналку с одним из этих пространств. Это – другое, и если апеллировать к происхождению человечества, я бы сказал, что коммуналка – это Эдемский сад, место, где растет древо познания добра и зла, – для одних – рай, для других – ад. Но так как мы не употребляли опиум для народа, скажу, что для нас коммуналка – это место любви и ненависти, дружбы и расставаний, зависти и нежности, или, проще
говоря, это – сама наша жизнь. Как в советской
песне: «Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз», то есть – коммуналка.


Вы спросите: и отчего же коммуналка была таким особенным местом? И вот что я вам отвечу: Мор
и Кампанелла, Оуэн и Фурье, Бэкон и Хаксли со всеми их утопическими проектами и аркадиями вместе взятыми были малыми детьми по сравнению с превращениями, произошедшими на советской жилой площади, превращениями, которые отметили
и изменили нас навсегда. Непостижимы, однако, пути великих революций.


Чем в то время была кухня? Господи, если б Ты был, я рассказал бы об этом Тебе, а так – рассказываю вам. Например, тетя Клава весь день там что-то стряпала на примусе. Тот шум незабываем: как
от вечного двигателя, он никогда не прерывался. Когда-нибудь кто-то же должен был его запустить, но сделала это тетя Клава. Здесь проходили свидания влюбленных с красным вином, а друзья ссорились
за водкой. Здесь случались великие пьянки,
на которых все пили из одного стакана, потому что так полагалось пить, и всегда ругались из-за того, что кто-то «задерживал тару» (к сведению: в СССР ничего не опаздывало, все – задерживалось).
Здесь мы играли на гитаре и слушали магнитофон. Здесь обсуждались великие планы, создавались
стратегии, наставляли на путь истинный, читали стихи, сплетничали, медитировали о необычных смыслах жизни. Кухня играла роль клуба, салона, кружка. Кухня была самой главной лабораторией
мифов и реальностей. Если бы у нас отобрали
кухню, у нас отобрали бы почти все. Могли
отнять все, но не кухню. Наша жизнь,
наша душа стали частью кухни, а кухня – частью
нашей души.


Многое можно было бы сказать о коммуналке,
о соседях! Мы все знали друг о друге, делили и в счастье, и в горе почти все. Мой друг рассказывал, что одна его соседка, эмигрировавшая в Соединенные Штаты, прислала ему разочарованное письмо. «Дорогой, – написала она, – здесь, если ты попробуешь одолжить у соседей щепотку соли, они вызывают полицию». Она умерла несколько лет спустя, вероятно оттого, что ни один из соседей-капиталистов так и не одолжил ей соли. Они не поняли, что ей не щепотка соли нужна была, она была в состоянии купить себе и тонну соли. Она нуждалась в той щепотке соли, в той советской щепотке соли, в которой тебе не могли отказать в советской коммуналке,
и которая играла роль глотка кислорода.


Одним из ключевых людей в коммуналке был
управдом, то есть администратор. Одна из крылатых фраз советского фольклора гласила: «Может быть там, у вас, в Лондоне, собака – друг человека, а у нас – управдом друг человека». Истинная правда! Управдом – это был кто-то! Для нас советская коммуналка играла роль дома, ее идея была противоположной буржуазному дому. Коммуналка функционирует в другом ритме и в других измерениях, чем то, что мы традиционно называем домом.
Почитайте Ильфа и Петрова, Булгакова и Зощенко,
и вы поймете, отчего между коммуналкой
и советским гражданином есть такое сродство.
Помните фильм «Покровские ворота» с коммуналкой и битвой за прописку в Москве, пусть даже
временную? В 60-е годы коммуналка доживает
свои последние годы, а в 70–80-е годы в СССР
появляется все больше одно-, дву- и трехкомнатных отдельных квартир. Начинается гонка за удобствами, комфортом, потреблением. Начинается
период брежневского застоя. Но слишком поздно: модель коммуналки осталась в нашем сознании
и в нашей душе, она была сохранена и передана
с благоговением дальше.

Есть еще о чем рассказать, и особенно о туалете
в коммуналке, который был своего рода
читальным залом, но этой святая святых советской культуры стоит посвятить отдельную главу.
Все же кажется, что я, как часть советской
интеллигенции, обязан многим, слишком многим этому месту.

Стеклопункт, или На что можно потратить рубль


Дорогие мои, скажите честно, когда в последний раз вы сдавали пустые бутылки? А вот в СССР еще
существовали эти знаменитые пункты, принимавшие пустые бутылки и банки, и у них было очень точное название: «Стеклопункт», – а бутылки
и банки, которые там сдавали, назывались стеклотарой. Эта область создала целую субкультуру.
Не удивляйтесь, но чаще всего у стеклопунктов стояла очередь, потому что обычная молочная бутылка стоила 15 копеек, а за такие деньги, уверяю вас, стоило постоять в очереди. Таким образом, наличие сетки с пустыми бутылками было обязательным для советских граждан, особенно для несовершеннолетних. Почему? Потому что это было возможностью заработать деньги, когда они тебе срочно нужны,
и можно было не просить денег у родителей, которые начали бы поучать тебя, как зарабатывать деньги,
все же делая хоть что-то при этом. Чтобы понять,
что 15 копеек не ничтожная сумма, а вполне
заслуживающая уважения, я объясню вам, что
значили 15 копеек и почему стоит уважать
даже пустую бутылку.


На что можно было спустить советский рубль
в 1984 году? Хорошо, я вам расскажу, слушайте
внимательно. На рубль в СССР можно было купить 100 коробков спичек. Не спрашивайте, для чего.
Я говорю лишь, что ровно столько их можно было купить, и их можно было найти. И тогда еще были спички в фанерных коробках с прекрасными рисунками совет­ских ракет и космонавтов. Их, к примеру, можно было коллекционировать. Дальше, ты мог
на рубль выпить в школьном буфете 20 стаканов котлового кофе или 20 чашек чая. Можно было 20 раз проехать на метро или автобусе по городу.
Можно было купить три бутылки кефира
(по 28 копеек бутылка) и батон хлеба (16 копеек)
или девять порций мороженого «эскимо», которое, уверяю вас, было очень вкусным. Можно было
купить три пачки сигарет с фильтром или две
бутылки пива, и осталось бы еще на тараньку,
которая так хороша к пиву. А также можно было
выпить 16 маленьких кружек кваса, или 100 стаканов газировки без сиропа, или 33 стакана с сиропом.
А если в кинотеатре шло что-то стоящее, можно было сходить в кино десять раз (взрослый билет
стоил 25 копеек). Да и один американский доллар стоил 94 копейки. В 1984-м еще не вышла одноименная книга, она появилась всего лишь через несколько лет, когда рубль еще имел почти ту же стоимость.


Штирлиц, советский Джеймс Бонд


Если у них был Джеймс Бонд, то у нас – Штирлиц.
И так же как всякий честный капиталистический гражданин, вовремя платящий налоги, пьющий кока-колу и жующий попкорн, знает, кто такой Джеймс Бонд, так и советский гражданин знает,
как минимум, три фундаментальные вещи. Первое: никогда не бывает причин не выпить. Второе:
шампанское с утра пьют только аристократы или
дегенераты. Третье: кто такой Штирлиц.


В 1973 году появляется один из самых популярных советских сериалов – «Семнадцать мгновений весны». В час, когда начинался его показ, улицы пустели. Главным героем его был тайный совет­ский офицер, который становится штандартенфюрером СС и пробирается в фашистское логово. Оттуда он слал самые важные шифровки для нашей страны. Красивый, интеллигентный, с чувством юмора,
любит друзей, служит стране и решает все проблемы в манере, наиболее соответствующей суперагенту. Его зовут Макс Отто фон Штирлиц, то есть Максим Исаев (сыгранный Вячеславом Тихоновым).


Можно долго говорить о его обаянии, очаровавшем нас, об уважении, которое заслужили и советские шпионы, и советский кинематограф, или о том, что мы знали наизусть все фразы и реплики из фильма. По-настоящему важно то, что киногерой стал частью нашей жизни, он был «одним из нас», он жил в фольклоре и в повседневности. В СССР я так
и не смог ни разу понять, где заканчивается реальность и начинается сказка. Мы постоянно жили
рядом с нашими героями и с нашими врагами.
Поэтому в СССР, чтобы быть современником
Ленина, необязательно было рождаться в начале
ХХ века. И мы, рожденные в 70-е годы, были ему
современниками. Более того, Ленин был рядом
с нами на всех жизненных этапах: он был нашим племянником, ребенком, братом, юностью, дядей,
дедушкой и т. д. Советской культуре удалось
создать один из самых странных нарративов,
одну из самых причудливых историй. Как в одном романе, здесь, в СССР, мы все были современниками и персонажами, выписанными одним почерком. СССР был родом коммуналки, в которой все герои из реальной жизни, из книг и фильмов жили
одновременно рядом с нами, простыми
советскими гражданами.


Но вернемся к нашему герою, к Штирлицу.
Поскольку агента 007 вы знаете очень хорошо
и у него со Штирлицем много общего, я остановлюсь на различиях между этими двумя шпионами.
Прежде всего, для нас советский шпион Штирлиц
и его история были реальными, в отличие от истории Бонда, в которой все соглашались с выдуманностью сюжета. Мы изначально верили во все, что делал наш агент. Фильм рассказывал настоящую
историю. Мы были подобны первым зрителям синема, которые, завидев поезд на экране, боялись, что он их переедет. Во-вторых, советский шпион, который, уверяю вас, выглядел так же обворожительно,
как и капиталистический, не был падок на женщин. И хотя в него были влюблены поголовно все женщины СССР, включая и тех, «кто родился до исторического материализма», он был предан единственной женщине, своей жене. Он давно расстался с ней,
чтобы служить родине, но остался верен ей. Чуть позже он со своей верностью станет одним из самых заметных персонажей советских анекдотов. («Штирлиц получает шифровку из Центра: “Штирлиц,
поздравляем. Ваша жена родила сына”. У Штирлица наворачиваются слезы от счастья. Они не виделись
с женой уже десять лет».)


По прошествии времени видно, что самым большим достижением советского шпиона сказалось то, что он стал одним из самых популярных героев анекдотов. Даже сейчас, спустя столько времени, Штирлиц актуален и адаптируется ко всем контекстам новых ситуаций. Сегодня он обитает в языке менеджеров, айтишников и пиарщиков. Штирлицу
удалось преодолеть, перерасти и исторический
контекст, и контекст фильма, ему удалось стать
самодостаточным.

Анекдоты про Штирлица стали самыми известными и самыми гениальными в СССР. Одной
из их особенностей была ирония и самоирония,
и в этом конкуренцию им составляли только анекдоты из серии «Армянское радио» («Мюллер спрашивает Штирлица: “Сколько будет дважды два?” Штирлиц знал, сколько будет дважды два из шифровки из Центра, но не был уверен, знает ли об этом Мюллер. А если Мюллер знает, то откуда? Кто ему сказал? Кальтенбруннер? В таком случае все переговоры между Даллесом и Гиммлером под угрозой».) Но самое продуктивное свойство анекдотов о Штирлице связано с каламбурами. («Штирлиц натянул
Занавеску. 3анавеску была румынской разведчицей».) Я не мог рассказывать эти анекдоты румынским друзьям, потому что при дословном переводе весь их смысл терялся. Эти анекдоты стали настоящим лингвистическим сокровищем.


Ульянов, Ленин, или Просто Ильич