Лексико-семантические процессы в русском литературном языке второй половины XVIII века (на материале языка «Записок» Г. Р. Державина)

Вид материалаАвтореферат
Подобный материал:
1   2   3   4
Вторая глава «Заимствование – один из важнейших лексико-семантических процессов русского литературного языка второй половины XVIII в.» посвящена анализу заимствованной лексики в «Записках» Г.Р. Державина. В данной главе раскрывается значение термина заимствование (раздел 2.1.), показывается, что понимание термина заимствование неоднозначно. Это и «обращение к лексическому фонду других языков» (О.С. Ахманова), и «элемент чужого языка», и «процесс перехода элементов одного языка в другой» (БЭС Языкознание), и «функционирование лексем чужого языка, служащих для номинации новых понятий и реалий» (Д.Э. Розенталь, М.А. Теленкова). В данном диссертационном исследовании под заимствованием понимается, с одной стороны, «переход элементов одного языка в систему другого языка как следствие более или менее длительных контактов между этими языками», с другой – «слово или оборот, вошедшие в язык в результате такого перехода» 15, то есть сам процесс заимствования и его результат – заимствованное слово в языке.

В результате анализа установлено, что в «Записках» преобладают

заимствования из немецкого (паспорт, проект, трактат, экстракт, биржа, ассистент, кассир, маклер, танцмейтер), французского (регламент, департамент, прокурор, бал, маскарад, карнавал) и польского (рекомендовать, публикация, инстанция, апелляция, канцелярия) языков, большая часть которых пришла в данные языки из латинского языка.

Заимствованную лексику, вошедшую в русский литературный язык на протяжении XVIII в. и активно функционирующую в языке «Записок», представляют следующие тематические группы слов 16: 1) лексика военной сферы (армия, адмирал, генерал, офицер, фельдмаршал, ранжир); 2) лексика финансовой сферы (банк, банкир, банкрот, вексель, ассигнация, процент); 3) лексика научной сферы (геодезия, топография, астролябия); 4) юридическая терминология (акт, документ, резолюция, инструкция, рескрипт, регламент); 5) слова, называющие людей в соответствии с занимаемыми ими должностями (сенатор, директор, асессор, куратор); 6) заимствованные слова, называющие праздничные мероприятия и развлечения (бал, маскарад, карнавал, концерт, театр); 7) слова, называющие предметы интерьера (ширма, бильярд, фигура); 8) единичные слова других тематических групп (резон, анекдот, кавалер, партия, масон, инкогнито) (раздел 2.4.).

Интересно отметить временные рамки заимствования. 80 % заимствованных слов в «Записках» Г.Р. Державина представляют две группы лексем: слова, заимствованные в первой половине XVIII в. (например, существительные инстанция, инструкция и др.) и слова, появившиеся в русском литературном языке во второй половине XVIII в. (например, лексемы диктатура, анекдот, масон и др.).

В «Записках» широко представлена лексика военной сферы (раздел 2.4.1.). В «Записках» функционирует слово ранжир: «Все сiе Державина, какъ молодаго человѣка, весьма удивляло, и онъ потихоньку шелъ по слѣдамъ полка, а пришедъ во дворецъ, сыскалъ свою роту и сталъ по ранжиру в назначенное ему мѣсто» [С.; 19, 431]17. Слово ранжир в русском языке изучаемого периода имело значение «построенiе людей въ линiи подъ одинъ ростъ» [НС Яновского18; III: 506]. Автор употребляет иноязычное выражение по ранжиру вместо исконных выражений по росту и по величине. Об актуальности в семантике этого слова семы <по росту> говорит его словесное окружение (стал по ранжиру в назначенное ему место, то есть строй по ранжиру предполагает расположение в определенном предназначенном месте – месте, закрепленном за каждым человеком согласно его росту). В «Записках» также функционирует синонимичное выражению по ранжиру выражение по порядку: «Въ сiе время приходили предъ сей дворецъ многiя и армейскiя полки, примыкали по привиденiи полковниковъ къ присяге по порядку къ полкамъ гвардiи <…>» [С.; 19, 431].

Лексико-семантические преобразования в сфере лексики финансовой сферы рассматриваются в разделе 2.4.2. Слово банкрот в русском литературном языке изучаемого периода имело значение «купецъ, объявляющiй про себя, что онъ не въ состоянiи заплатить должное заимодавцамъ своимъ» [НС Яновского; I: 333]. Первоначально в России банкротами были купцы, а позже ими могли быть и представители других видов деятельности. Уже в начале и в первой половине XIX в. слово банкрот функционирует в значении «пришедшiй въ невозможность заплатить свои долги; несостоятельный» [СЦСРЯ 1847 г.19; I: 21]. Сема <купец> уже не является актуальной для семантики этого слова. Значение существительного банкрот имеет обобщенный характер. В «Записках» в повествовании о так называемом «банкирском» деле, рассказывающем о банкире Сутерланде, который ссужал казенные деньги вельможам (здесь речь идет о переводе денежных средств) автор употребляет слово банкрот: «Справились по книгамъ Сутерланда: нашли, что отъ него въ Англiю еще не переведены [денежные средства – автор]; требовали, чтобъ тотчасъ перевелъ; но онъ, не имѣя денегъ, объявилъ себя банкротомъ» [С.; 151, 647].

В диссертационном исследовании рассматриваются лексико-семантические преобразования в тематических группах лексики научной сферы (раздел 2.4.3.), лексики юридической сферы (раздел 2.4.4.), слов, называющих людей в соответствии с занимаемыми ими должностями (раздел 2.4.5.), слов, называющих праздничные мероприятия и развлечения (раздел 2.4.6.), слов, называющих предметы интерьера (раздел 2.4.7.).

Преобразования в семантической структуре заимствованных слов и в семном составе отдельных ЛСВ можно проиллюстрировать на материале слов анекдот и диктатура (раздел 2.4.8.), представляющих особый интерес как с точки зрения их функционирования в «Записках», так и с точки зрения преобразований в их семантике.

Слово анекдот функционирует в следующем контексте: «Въ одномъ изъ таковыхъ путешествiй случился примѣчательный и въ нынѣшнемъ времени довольно смешной анекдотъ» [С.; 23, 438]. Подтверждением того, что существительное анекдот называет не только определенное приключение, но и рассказ об интересном случае служит дальнейшее повествование. Г.Р. Державин пересказывает суть анекдота: «Князь Козловский <…> известный того времени приятный стихотворецъ, у посещавшаго его, или нарочно приехавшаго славнаго стихотворца Василья Ивановича Майкова читалъ сочиненную имъ какую-то трагедiю, и какъ приходомъ вестового Державина чтенiе прервалось, который, отдавъ приказъ, несколько у дверей остановился, желая послушать, то Козловский, приметя, что онъ не идетъ вонъ, сказалъ ему: “Поди, братецъ служилый, съ Богомъ; что тебе попусту зевать, ведь ты ничего не смыслишь”, – и онъ принужденъ былъ выйти» [Там же]. Значение данного слова ‘рассказ о примечательном случае’ реализуется в следующем контексте: «Въ последнемъ изъ сихъ годовъ открыто народное училище, которое принесло большую честь губернатору, какъ известною речью, говоренною однодворцем Захарьинымъ, сочиненную губернаторомъ [Державиным]» [С.; 109, 582]. Речь, написанную губернатором Державиным, но произнесенную однодворцем Захарьиным, выдали за речь неграмотного Захарьина, а тот поразил всех этой речью, которую произнес бы только хороший оратор. Этот случай, то есть анекдот, и описывает Г.Р. Державин, предваряя его словами: «О сей речи неизлишне, думается, сообщить особливый анекдотъ» [С.; 109, 582]. Далее в «Записках» слово анекдот заменяется словом происшествие [С.; 111, 585]. Итак, текст «Записок» иллюстрирует функционирование слова анекдот в значениях ‘рассказ о примечательном случае’ и ‘интересный случай’. В САР 220 лексическое значение существительного анекдот определяется как «достопамятное приключенiе» [I: 40]. В русском литературном языке изучаемого периода слово анекдот могло реализовывать значение «повѣсть о тайномъ случаѣ, достопамятное произшествiе любопытное; такiя дѣянiя или прозшествiя, кои не были еще напечатаны» [НС Яновского; I: 152 – 153]. Далее в НС Яновского отмечается, что «слово сiе само по себѣ значитъ дѣла, которыя не были обнародованы и при произведенiи которыхъ дѣйствующiе желали тайности» [I: 152 – 153]. Об активизации употребления этого слова в лексической системе русского языка именно второй половины XVIII в. говорит факт отсутствия фиксации данной лексемы в Лексиконе Литхена21 и в Словаре Нордстета22. В русском литературном языке первой половины XIX в. лексическое значение существительного анекдот определяется идентично тому, в котором это слово функционирует в «Записках»: «разсказъ объ особенномъ и любопытномъ случаѣ» [СЦСРЯ 1847 г.; I: 9]. Аналогичное значение представлено в «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля23: «короткiй по содержанiю и сжатый въ изложенiи разсказъ о замѣчательномъ или забавномъ случаѣ» [I: 17].

Функционирование слова анекдот в «Записках» и лексикографические материалы выявляют синонимические ряды: анекдотприключениепроисшествие; анекдотрассказ. Данный факт позволяет говорить о семантическом освоении рассматриваемого слова в лексической системе русского литературного языка изучаемого периода.

Слово анекдот заимствовано из французского языка (anecdote) [Фасмер24; I: 78]. Во французском языке это слово функционировало в значении ‘неопубликованный, неизданный рассказ’. В русском языке существительное анекдот употребляется с середины XVIII в. большей частью в значении ‘небольшой устный рассказ о необычном, заслуживающем внимание случае, происшествии с кем-либо, особенно с лицом историческим’. Например, в «Записках» С.А. Порошина: «граф <…> рассказывал о <…> касающихся до меня анекдотах» (запись от 22-X-1764, 86) [Черных25; I: 44].

Особый интерес представляет функционирование слова диктатура в «Записках»: «Державинъ, посадя его [однодворца Захарьина], велелъ ему подъ диктатурою своею писать речь по собственному своему расположенiю и мыслямъ, которые онъ въ теченiе дня въ голове своей собралъ и расположилъ въ надлежащiй порядокъ» [С.; 110, 583]. Семантическая структура слова диктатура в русском литературном языке изучаемого периода была представлена двумя ЛСВ: «1) диктованiе, сказыванiе другому того, что должно написать; 2) въ Германiи говорится во время Имперскаго Сейма о собранiи Легационъ-Секретарей, бываемомъ въ залѣ» [НС Яновского; I: 703]. В Сл РЯ XVIII в.26 приведены два омонима: существительное диктатура со значением «диктатура, диктаторский чин» и существительное диктатура со значением «диктовка, диктант» [6: 132]. Данная лексема не зафиксирована в Лексиконе Вейсмана, в Лексиконе Литхена, в Словаре Нордстета, в САР 2, в СЦСРЯ 1847 г. и в Словаре В.И. Даля. Таким образом, слово диктатура в значении ‘диктант’ было актуально для лексической системы русского литературного языка второй половины XVIII в., что подтверждается и материалом языка «Записок» Г.Р. Державина, а в первой половине XIX в. оно уходит на периферию лексико-семантической системы русского литературного языка.

В русском литературном языке глагол диктовать отмечается в словарях со второй половины XVIII в. Первоисточник – лат. dicto «часто говорю», «повторяю», «диктую». В русском языке эта группа слов (диктовать, диктовка, диктант) сложилась на латинской основе [Черных; I: 253]. В русском литературном языке фиксация существительного диктатура в значении «диктант» относится к 1775 г. [Сл РЯ XVIII в.; 6: 132].

Многие из заимствованных слов, широко распространенных в языке «Записок», вошли в лексическую систему русского языка еще до второй половины XVIII в., но в русском языке второй половины XVIII в. они продолжают интенсивно употребляться, что говорит о высоком уровне их актуальности для лексической системы русского языка изучаемого периода (например, лексика военной сферы: армия, артиллерия; лексика, связанная с делопроизводством: акт, документ и др.). В «Записках» Г.Р. Державина наблюдается преимущественное функционирование конкретных тематических групп заимствованной лексики (военная лексика, административная лексика, терминология делопроизводства, финансовая лексика, лексика бытовой сферы).

Язык «Записок» Г.Р. Державина иллюстрирует процессы освоения русским литературным языком европейских заимствований. Процесс интенсивного функционирования заимствованных слов в языке мемуарного произведения свидетельствует о высокой степени актуальности этого пласта лексики для русского литературного языка второй половины XVIII в.

Фонетико-орфографическое варьирование иноязычных лексем оставалось актуальным до конца XVIII в. (в «Записках» распространены варианты пашпорт – паспорт, мушкатер – мушкетер, гранодер – гренадер гранадер).

В работе показывается освоение лексической системой русского литературного языка заимствованных слов. Анализ языка «Записок» Г.Р. Державина дает четкое представление о механизме семантического освоения заимствованных слов лексической системой русского литературного языка второй половины XVIII в.

1. В широком контексте поясняются заимствованные слова, раскрывается их лексическое значение. Например, «<…> ибо всякий недовольный имѣетъ право переносить свое дѣло по апелляцiи изъ нижняго суда въ верхний, доводя ихъ до самого Сената <…>» [С.; 138, 626]. Контекстное окружение слова апелляцiя подтверждает реализацию значения «челобитье о переносѣ дѣла въ вышней судъ» [Словарь Нордстета; I: 6]. В процессе анализа функционирования этого слова выявляются семы <обжалование> и <обращение> в его семантике.

2. Заимствованные слова могут образовывать синонимические ряды (например, тематическая группа слов, связанных с делопроизводством, содержит синонимический ряд акт – документ; тематическая группа слов, называющих предметы интерьера, содержит синонимический ряд канапесофа). В состав синонимических рядов могут входить также заимствованные и собственно русские слова (по ранжирупо порядку; анекдотпроисшествие).

3. Заимствованные слова характеризуются высокой словосочетательной способностью (например, заимствованное слово процент функционирует в словосочетании считать процент на процент [С.; 162, 664], которое по своим семантическим характеристикам и по своему употреблению приближено к устойчивому сочетанию; слово банковый служит для характеристики конкретных учреждений: соблюдать банковые учреждения [С.; 178, 688]).

4. Активное функционирование заимствованных слов обусловило возникновение на их базе производных слов (это подтверждается следующим словоупотреблением: апелляционный указ [С.; 138, 626]; провинциальные канцелярии [С.; 138, 626]; банковый директор [С.; 162, 664]; вексельное право [С.; 162, 664] и др.). Все это свидетельствует о полном освоении заимствованных слов лексической системой русского литературного языка второй половины XVIII века.

В третьей главе «Лексико-семантические процессы в сфере книжно-славянской лексики» освещается проблема изучения книжно-славянской лексики в научной литературе (раздел 3.1.). К книжно-славянской лексике относятся слова старославянского и церковно-славянского языков, которые «начинают приспосабливаться к традициям использования языковых средств западноевропейских языков» 27 в русском литературном языке изучаемого периода. Под славянизмами в исследовании понимается «слова или устойчивые словосочетания, вошедшие в русский язык из старославянского языка или из его более позднего извода – церковно-славянского языка»28. В работе используются термины книжно-славянские слова и славянизмы.

В реферируемом исследовании большое внимание уделяется анализу лексико-семантических преобразований в кругу книжно-славянской лексики, представленной сложными словами (раздел 3.2.); рассматриваются преобразования в семантической структуре данных слов, изменения в семном составе отдельных ЛСВ. Это слова с корнями -благ- (благонамеренный, благонравный, благочестивый, благородный, благочиние, благотворение, благодарение)29, -чист- (чистосердечие, чистосердечный, чистосердечно), -мил- (милосердие, милосердый), -мир- (миролюбие, миролюбиво), -зл- (злоупотребление, злоязычник), -корыст- (корыстолюбие, корыстолюбец), -кля- (клятвопреступление) и другие.

В «Записках» Г.Р. Державина книжно-славянская лексика представлена большей частью абстрактными существительными (благо, милость, чистосердечие). Встречаются также прилагательные (благородный, чистосердечный, великий), глаголы (благоволить, благоприятствовать), наречия (паки, яко) и местоимения (сей, оный). В языке «Записок» нашли отражение и слова служебных частей речи, относящиеся к книжно-славянской лексике (частица паки).

I. Славянизмы (например, слова с корнями -благ-, -зл-, -мил-) утрачивают ореол книжности и интенсивно используются как нейтральные лексемы в «деловых» контекстах (например, описывая распоряжение императрицы составить указ, автор говорит о нежелании чиновников выполнять свои служебные обязанности: «Безбородко низкимъ почелъ для себя просмотренный имъ указъ представлять якобы на апробацiю Терскому и Шешковскому, которые сами никогда указовъ не писали и по деламъ, имъ докладываемымъ, а всегда относились о томъ къ Безбородке, который умелъ такъ вкрасться въ доверенность къ Императрице, что подъ видомъ хорошего слуги по всемъ почти частямъ писывалъ указы, кроме <…> Державина, за что онъ къ нему и не весьма благорасположенъ былъ» [С.; 144, 637]). Этот процесс, в полной степени отраженный в языке «Записок» Г.Р. Державина, оказал сильное влияние на лексическую систему русского литературного языка второй половины XVIII в.

II. Для лексической системы русского литературного языка изучаемого периода был характерен процесс так называемого «омирщения»30 пласта книжно-славянской лексики, выходом ее из-под влияния «высоких» контекстов. Славянизмы благодаря различным словообразовательным и семантико-стилистическим процессам в русском литературном языке изучаемого периода начинают терять свою генетическую маркированность, приближаясь по своему функционированию к русским словам. Данные преобразования можно продемонстрировать на материале славянизмов, выступающих в «Записках» в составе общественно-политической лексики, описывающей государственное устройство и деятельность наделенных властью людей: «<…> гардеробмейстеру Кутайцову, чрезвычайно хотѣлось то Зоричево имѣнiе за дешевую цѣну себѣ присвоить, а потому Лопухинъ какъ тесть Кутайцову, благопрiятствуя ему въ семъ намѣренiи, и избралъ Державина, какъ человѣка знающаго дѣла и по его мнѣнiю жестокаго къ совершенiю сего ихъ замысла <…>» [С.; 199, 719]. В анализируемом контексте реализуется значение слова благоприятствовать ‘способствовать, помогать’, данное слово соотносится с описанием одного из многочисленных «служебных происшествий», образующих композиционную структуру мемуаров Г.Р. Державина. В русском литературном языке изучаемого периода реализовывалось значение этого слова «имѣть кому приятство, оказывать благосклонность, доброжелательствовать къ кому» [САР 2; I: 219].

III. В диссертационном исследовании рассматривается книжно-славянская лексика, являющаяся показателем канцелярского слога в «Записках» Г.Р. Державина (раздел 3.3.). Слова паки, паче, поелику, дабы, яко являются показателями канцелярского слога и выступают в «Записках» Г.Р. Державина в качестве стилеобразующих средств. В первую очередь это связано с описанием автором многочисленных служебных дел. Например, семантика наречия яко первоначально характеризовалась наличием ряда оттенков значения: ‘как, как будто, вроде’ в сравнении; ’как’ при введении придаточного предложения образа действия; ’как, в качестве, будучи’ при присоединении приложения, по смыслу близкого сравнительному обороту. В русском языке XVIII века наречие яко имело значение «какъ, аки, что», а союз яко – «ибо, понеже, потому что» [САР 2; IV: 1452 – 1453]. К XIX в. происходит значительное сужение семантики этого слова, основное его значение определяется как «какъ, какимъ образомъ» [Даль; IV: 676], в этом же значении рассматриваемое слово функционирует в «Записках»: «Въ исходѣ того 1780 года учреждена экспедицiя о государственныхъ доходахъ, подъ вѣдомствомъ того генералъ-прокурора, яко государственнаго казначея» [С.; 87, 547].

IV. В «Записках» книжно-славянские слова могут употребляться как средства высокого слога. Это относится в первую очередь к тем контекстам, в которых речь идет о торжественных случаях при дворе, постановлениях императрицы. Г.Р. Державин, описывая в своих мемуарах подобные эпизоды, обращается к лексике, заимствованной из старославянского языка. В таких контекстах акцентируется внимание на присутствии патетики (например, рассуждения автора о деятельности Екатерины II во благо Российской империи: «Въ первый день присутствiя читана была та рѣчь въ Сенатѣ, и рассуждаемо было, чѣмъ возблагодаритъ и увѣковѣчитъ Императрицыно попеченiе о благѣ ея Имперiи» [С.; 164: 667]).

Таким образом, в мемуарах Г.Р. Державина славянизмы представляют собой, с одной стороны, лексические средства для передачи понятий общественного характера, с другой – лексические средства для создания атмосферы «высокого», когда речь идет о государственных делах и поступках вельмож, в то же время данные слова используются автором для передачи морально-нравственных понятий (например, «Последнихъ съ горечью выговоренныхъ словъ, чаятельно, князь Гагаринъ, будучи весьма