Борьба крестьян с властью как фактор общенационального кризиса в истории россии 1917-1921 гг

Вид материалаДокументы

Содержание


Das Kriminal-Sonett
Von Stadt zu Stadt
Der schöne strahlende Mensch
Эволюция концептуальной метафоры
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   23


Почти все экспрессионисты писали сонеты. У Детлева фон Лилиенкрона есть сонеты личной тематики, посвященные прощанию с жизнью. Отдельные сонеты создали Пауль Эрнст, О.Ю. Бирбаум, Рихард Демель, хотя Демель скептически относился к сонетам, описывавшим технические стороны современного мира. В сонетных циклах Й. Винклера и П. Цеха изображался современный промышленный мир рабочего класса. Известно предубеждение Р. Демеля, высказанное им в одном из писем Винклеру в 1912 году, против использования «архаических форм» для «специфически современных масс материала», совмещение которых он сравнивал с «нашими железными мостами в стиле готических стрельчатых арок» [10, с. 20].

Положение рабочих в индустриализированном мире становится главной темой в творчестве Пауля Цеха (1881-1946), по объему оставленного сонетного наследия занимающего первое место среди экспрессионистов. В первом сборнике «Черный квартал» (1912/1922) из 52 стихотворений – 48 сонетов. В нем описываются тяжелые условия жизни рабочих, становящихся жертвами машин, представленных как персонифицированные чудовища. Последнее трехстишие в сонете «Фрезеровщики» говорит о рождении самосознания в похожих на дикарей, обнаженных и бородатых рабочих.


Fräser

Фрезеровщики

Gebietend blecken weiße Hartstahl-Zähne

aus dem Gewirr der Räder. Mühlen gehn profund,

sie schütten auf den Ziegelrund

die Wolkenbrüche krauser Kupferspäne.


Белые из твердой стали зубы властно

скалятся из хаоса колес. Из глубин

на кирпичный жернов серпантином

высыпаются медные стружки.


Die Gletscherkühle riesenhafter Birnen

beglänzt Fleischnackte, die von Öl umtopft

die Kämme rühren; während automatenhaft gestopft

die Scheren das Gestänge dann zerzwirnen.


Ледяной холод огромных ламп освещает

голые тела, запачканные маслом, они водят

гребенками, а затем ножницы, автоматически

останавливаясь, разрезают штанги.

Ein Fäusteballen hin und wieder und ein Fluch,

Werkmeisterpfiffe, widerlicher Brandgeruch

an Muskeln jäh empor geleckt: zu töten!


То здесь, то там – сжатые кулаки, проклятья,

свистки мастера, отвратительный запах

обожженных мускулов и призыв к смерти.


Und es geschieht, daß sich die bärtigen Gesichter röten,

daß Augen wie geschliffene Gläser stehn

und scharf, gespannt nach innen sehn.

[14, 59]

И тогда бородатые лица краснеют,

глаза застывают, как шлифованное стекло,

пристально и напряженно вглядываются вглубь себя.

[Перевод автора]


«Железные сонеты» Йозефа Винклера (1881-1966), напротив, проникнуты энтузиазмом по отношению к индустриально-финансовому миру и техническому прогрессу. Значимость перемен подчеркивается введением мифологических персонажей. У Пауля Цеха невозможно найти такого пафоса. Он писал о жизни рабочих, исходя из собственных наблюдений. Следуя идеям социального идеализма, Цех два года жил в бараках и работал на предприятиях Рурской области, Бельгии и Северной Франции. Последующие сборники Цеха, в которых есть сонеты, расширяют обозначенный круг тем, поэт обращается в них к миру крестьян, из которых он сам происходит. В сонетах можно найти и обращение к богу, возлюбленной, природе. Цех варьирует строфическую форму: 3 3 4 4, 5 5 4, 5 3 3 3, 1 2 2 3 3 3 и т. д. Он пишет свои сонеты преимущественно 5-стопным ямбом, хотя у него встречаются и свободные стихи, и он может считаться в этом смысле предшественником современной поэзии, хотя вначале эта форма большого отклика не нашла.

Разрыхление формы свойственно поэзии Й.Р. Бехера, Р. Леонхарда, И. Голля. В сонетах цикла «Панамский канал» (1912) Голль варьирует сонетные строфы: это и катрены с секстетом, и сонетесса, и вариант английского сонета, в котором двустишие следует сразу за катреном, а последний катрен образован двумя парно рифмующимися строками. Интересно, что в 1918 г. Голль создал прозаический вариант этого цикла, видимо, желая подчеркнуть эпический размах событий.


III

III

Doch die Erde bäumte sich vor all dem Frevel,

Ihr rindiger Leib, ihr dürstender, wand sich gequält

Wie eine Natter, wenn sie neu sich schält!

Aus den Schluchten schwärte gelber Schwefel.


Но земля вздыбилась перед кощунством,

Ее корявое, иссушенное тело в муках

Извернулось, как змея при смене шкуры!

Из шахт запахло желтой серой.


Die Gebirge, von den Tunnels durchbohrt,

Fielen wie Gips von Gebälk; Lehmlawinen von Wolken umflort


Горы, проточенные туннелями, отпали,

Как гипс с остова; лавины глины в облаках


Und die Städte, die wie Moos im Felsen angeschossen:

Städte aus Ziegeln, aus Stroh oder spitzem Gezelt,

Um ein Badehaus, ein Spital, einen Tempel gestellt,

Plötzlich waren sie von Erde überflossen.


Из пыли – и города, как мох, покрывший

Скалы: города из кирпича, соломы или

Острых крыш вокруг источника, госпиталя,

Храма вдруг затопило землей. Все рабочие


Alle Werker hatten gleiches Eis geschlürft, alle hatten in gleichen Pfannen

Fische des Gatun gebraten, und sie tanzten sonntags zusammen;

Aber die großen Totenstädte inmitten

Schieden sie bald wieder nach Völker- und Göttersitten.

[14, 293]

Ели мороженое, жарили рыбу и танцевали

По выходным; но большие мертвые города,

Лежащие посередине, они скоро вновь

Покидали по закону богов и народов.

[Перевод автора]


Сонеты-пародии писались предпочтительно в строгой форме («Криминальные сонеты» (1913) Людвига Рубинера, Фридриха Айзенлора, Ливингстона Хана; «Сто конфет» (1918) Миноны).


^ Das Kriminal-Sonett

Криминальный сонет

Auf steilen Dächern rennt ein Herr im Frack,

Ein Polizeihelm stieg aus dunklem Schachte.

In Höfen ward es laut. Ein Browning krachte.

Man prügelt Fremde. Einen rührt der Schlag.


По крутой крыше промчался господин во фраке,

Полицейский в каске вылез из подвала,

Во дворе крики. Выстрел браунинга.

Бьют чужаков. Кто-то ранен.


Im Haus der Gräfin tanzte man und lachte;

Die Kenner freuten sich am Japan-Lack.

FRED nebenan schob Erb-Schmuck in den Sack,

Indes der FREUND die offne Tür bewachte.


В доме графини – танцы, смех.

Гости глазеют на японского божка. В это время

ФРЕД складывает фамильные брильянты в свой мешок,

А ФРЕЙНД стоит у открытой двери начеку.


Der Spürhund wedelt eifrig durch die Stadt;

Ein Komissar führt wichtig seine Liste.

Die Zeugensprüche füllen manches Blatt.


В городе ищейка идет по следу,

Комиссар с важным видом заполняет протокол.

Показаниями свидетелей испещрены листы.


Zu Haus greift Fred in die Importenkiste.

Der Freund am Spiegel streicht den Scheitel glatt.

Dann führt man Tagebuch als Belletriste

[9, 236]

Дома Фред распаковывает импортный ящик,

Фрейнд перед зеркалом расчесывается на пробор.

Потом они как беллетристы заполняют свой дневник.

[Перевод автора]


Такая же строгая форма была свойственна и политическим сонетам («Спартанские сонеты» (1921) Р. Леонхарда). Р. Леонхард (1889-1953) призывает революционеров быть достойными примеров Р. Люксембург и К. Либкнехта. В сонетах строжайшей формы у Леонхарда звучит призыв к всеобщей забастовке, уничтожению существующего порядка. «Городской» сонет Р. Леонхарда также проникнут пафосом революционных перемен. Сохраняя строфы и рифмы, автор передает в сонете напряженный ритм города благодаря большому количеству анжамбеманов, которые дробят строки, разрушая их метрически ровное движение.


^ Von Stadt zu Stadt

От города к городу

Geh durch Berlin! Nachts, wenn die trüben Lichter

auf am Asphalt genäßten Schmutze kleben,

die Wagen halten, Übermüde eben

nach Hause fallen, von der Arbeit dichter


Пройдись по Берлину! Ночью, когда

скудные огни освещают грязь на асфальте,

останавливаются машины, уставшие,

бледные, из них вываливаются


bedrängt und blaß, indessen das Gelichter

in Saitengassen, hinter Mauerstreben

armselig lauert. Alle wollen leben

und lieben, alle hassen sich als Richter,


приехавшие домой люди, на боковых

улочках и за стенами их караулит жалкий

свет. Все хотят жить и любить, все

ненавидят друг в друге судей,


der den und jener jenen. Und die Stadt

schreit aufgewühlt nach Revolutionen –

denk nun an Mailand, wo die Brüder wohnen,


а взбудораженный город призывает

к революциям – вспомни Милан,

где живут братья, или Нью-Йорк,


und an New York, an Londons Elendsgassen –

und denk an Moskau, wo den mutigen Massen

im Kampf Erfüllung schon geleuchtet hat.

[12, 123]

или жалкие улочки Лондона –

вспомни Москву, где мужественные массы

в борьбе осуществили свои мечты.

[Перевод автора]


Франц Верфель (1890-1945) объединяет в своем творчестве некоторые черты барочной поэзии с особенностями поэзии начала века, например, Рильке. Его пафос прославления человека равен по силе веры и убеждения сонетам Пауля Флеминга, написанным им перед смертью. Призывы к человеку помнить о своей внутренней ценности и духовном богатстве перекликаются с барочным мотивом Mensch werde wesentlich (Ангелус Силезиус). С другой стороны, упоенность жизнью, радость существования на земле, которая присутствует в «Сонетах к Орфею» Рильке, созданных как реквием на смерть юной танцовщицы, характерна для сонетов Верфеля.


^ Der schöne strahlende Mensch

Прекрасный сияющий человек

Die Freunde, die mit mir sich unterhalten,

Sonst oft mißmutig, leuchten vor Vergnügen,

Lustwandeln sie in meinen schönen Zügen

Wohl Arm in Arm, veredelte Gestalten.


Друзья, часто обычно не в духе,

Говорят со мной, и сияют от удовольствия,

Благородные люди, они дружелюбно бродят

По правильным чертам моего лица.


Ach, mein Gesicht kann niemals Würde halten,

Und Ernst und Gleichmut will ihm nicht genügen,

Weil tausend Lächeln in erneuten Flügeln

Sich ewig seinem Himmelsbild entfalten.


Ах, мое лицо не может хранить достоинство,

Серьезности и равновесия ему недостает,

Его небесному лику постоянно

Открываются тысячи улыбок.


Ich bin ein Korso auf besonnten Plätzen,

Ein Sommerfest mit Frauen und Bazaren,

Mein Auge bricht von allzuviel Erhelltsein.


Я – карнавал на солнечных площадках,

Летний праздник, полный женщин и базаров,

Мои глаза щурятся от массы света.


Ich will mich auf den Rasen niesersetzen

Und mit der Erde in den Abend fahren.

O Erde, Abend, Glück, o auf der Welt sein!!

[14, 127-128]

Присесть бы на траву и вместе

С землей двигаться навстречу вечеру.

О земля, о вечер, о счастье быть на земле!!

[Перевод автора]


Рассуждая о приверженности экспрессионистов к сонету, Н.В. Пестова отмечает, что «сонет позволял поэту странно смеяться, однако служил последним пристанищем и опорой во всеобщем хаосе. В пристрастии к нему отчетливо проявились грани амбивалентного явления: тяга к гармонии прошедшей классической эпохи и невозможность противостоять натиску кардинально изменившейся жизни эры технического модернизма» [4, с. 423].

Современные сонетисты (Клаус М. Рариш, Ф. Браун, А. Ницберг и др.) не только не отказываются от наследия экспрессионизма, считая его «последним великим стилем немецкой поэзии» [15, с. 118], но и называют экспрессионистов (Г. Гейма, Я. Фон Ходдиса, Й.Р. Бехера и др.) своими «литературными образцами» [15, с. 117]. Свое стихотворение «Молодой Й.Р.Б.» Г. Чеховски посвящает не маститому поэту ГДР, а молодому поэту-экспрессионисту, писавшему в начале века. Стихотворение вмещает в себя характерные, построенные на антитезах, яркие и броские картины и образы экспрессионистской поэзии: это город, запах смерти, эшафот, «лицо рабочего», «божественное» и «черный ангел». По-экспрессионистски «рубленые предложения» становятся стилем этого сонета.


Der junge J. R. B.

Молодой Й. Р. Б.

Zwischen Cafe und Schwimmbad: die Gefährdung.

Die Horizonte grell. Wo sie am grellsten sind

Die Ebenen, darin die Städte stehn. Ein Beben.

Und oft Geruch von Tod bringt ihm der Wind

Маршрут: кафе – бассейн. Угроза рядом.

А горизонт лучист. Где он всего ясней,

Равнины там и города. Встревожен воздух,

Летит в лицо не ветер – запах смерти.


Ein schwarzer Engel leitet seine Schritte,

Ein groß Gespenst am Anfang des Jahrhunderts.

Die Haut, die hart gespannt ist, gibt den Ton

Der Trommel. Die die Sätze hackt. Und sichren Schritts


Торит тропу ей черный херувим,

Что призраком встал на пороге века.

Вот задает тугая кожа тон,

Чтоб барабан бил четче… Наступают

Die Blindheit geht, wo Paralyse gilt

Das Göttliche, die Liebe, schweigt.

Die Städte drehen sich um ihn: ein Kreisen

Im Zentrum steht sehr sicher das Schafott.

Окостенение и слепота.

А божество, любовь хранят молчанье.

Вкруг юноши – вихрь, буйство городов,

Лишь эшафот недвижен посредине.


Noch gehen sie vorbei einander: weite Hosen

Und das Gesicht des Arbeiters, ganz nakt.

[8, 87]

Не встретились еще: поэт в широкой блузе

С мастеровым – в плебейской наготе.

(Перевод А. Шестакова)

[5, 396-397]


Подводя итог, следует отметить, что сонет привлекает экспрессионистов не только своими жесткими правилами, которые могут помочь теряющему почву под ногами художнику противостоять изменяющемуся на его глазах миру, но и предоставить ему широкие возможности экспериментировать, если не с жизнью, то с художественной реальностью и, в первую очередь, с языком. Скептицизм по отношению к языку Г. фон Гофмансталя вылился у экспрессионистов в радость эксперимента, в желание свергать и создавать заново законы, по которым язык никогда бы не превращался в застывший материал. Экспрессионисты повернулись к действительности лицом, какой бы неприглядной она им ни казалась, и значительно расширили тематические рамки сонета. Благодаря своей амбивалентности сонет позволял экспрессионистам дать выход своим как положительным, так и отрицательным эмоциям, поэтому такое явление, как экспрессионистский сонет, столь многообразно по форме и содержанию.


Библиографический список
  1. Гейм, Георг. Вечный день. Umbra vitae. Небесная трагедия / сост. М.Л. Гаспаров, А.В. Маркин, Н.С. Павлова. – М. : Наука, 2003. – С. 293-354.
  2. Метлагль, Вальтер. Жизнь и поэзия Георга Тракля // Тракль Г. Стихотворения. Проза. Письма. Санкт-Петербург: Симпозиум. – M., 2000. – С. 5-12.
  3. Павлова, Н.С. Поэтика Гейма / сост. М.Л. Гаспаров, А.В. Маркин, Н.С. Павлова // Гейм, Георг. Вечный день. Umbra vitae. Небесная трагедия. – М. : Наука, 2003. – С. 293-354.
  4. Пестова, Н.В. Лирика немецкого экспрессионизма: профили чужести / Н.В. Пестова. – Екатеринбург : УрГПУ, 1999. – 463 с.
  5. Поэзия ГДР. – М. : Худ. литература, 1973. – 378 с.
  6. Рымарь, Н.Т. О функциях границы в художественном языке / Н.Т. Рымарь // Граница как механизм смыслопорождения / науч. ред. Н.Т. Рымарь. – Самара : Самар. гуманит. акад., 2004. – Вып. 2. – С. 28-43.
  7. Тракль, Г. Стихотворения. Проза. Письма / Г. Тракль. – Санкт-Петербург: Симпозиум, 2000. – 640 с.
  8. Сzechowski, H. An Freund und Feind. Gedichte. München; Wien, 1983. – 245 S.
  9. Das deutsche Sonett. Dichtungen. Gattungspoetik. Dokumente. – München: Fink, 1969. – 456 S.
  10. Dehmel, R. Ausgewählte Briefe aus den Jahren 1902 bis 1920. – Berlin, 1923. – 256 S.
  11. Deutsche Gedichte. Echtermeyer/ Ausgewählt von B. v. Wiese. 18 Aufl. – Berlin, 1993. – 867 S.
  12. Großstadtlyrik. Hg. v. W. Wende. – Stuttgart: Philipp Reclam jun., 1999. – 412 S.
  13. Heym, G. Dichtungen und Schriften. Bd. 2. Lyrik. – Hamburg., 1964. – 534 S.
  14. Menschheitsdämmerung. Ein Dokument des Expressionismus. Neu hrsg. von K. Pinthus. – Berlin: Rowohlt, 1995. – 384 S.
  15. Rarisch, Klaus M. Die Geiger hören auf zu ticken. 99 Sonette. – Hamburg: R. Wohlleben Verlag, 1990. – 155 S.
  16. Schlütter, H.-J. Das Sonett. – Stuttgart, 1979. – 159 S.
  17. Trakl, G. Das dichterische Werk. 4. Aufl. – München: Deutscher Taschenbuchverlag, 1977. – 353 S.



УДК 811.111’36

^ ЭВОЛЮЦИЯ КОНЦЕПТУАЛЬНОЙ МЕТАФОРЫ

(НА МАТЕРИАЛЕ ДРЕВНЕАНГЛИЙСКОГО И СРЕДНЕАНГЛИЙСКОГО)


М.Н. Жадейко


Существующие исследования результатов метафоризации в лексике связаны с выявлением классификационных основ в синхронии. Анализ эмпирического материала показывает исторические изменения символа метафоры, регистрирующие динамику и тенденции эволюции мировоззрения человека. При диахроническом подходе в лексике фиксируется развитие ассоциативных связей, что демонстрирует преобразования в суггестивной функции.


Метафора признаётся основным источником лексической многозначности. Первое чётко сформулированное представление о метафоре и определение её основной функции как поиска сходства принадлежит Аристотелю. Метафора представляет собой сложное и многоаспектное явление, чем и объясняется неослабевающий интерес к её изучению.

Определения метафоры в античной, классической и когнитивной лингвистике исходят из признания сходства либо аналогии у двух референтов при переносе наименования. Жесткая связь метафоры со словом на долгое время предопределила область её изучения как тропа и риторического приёма. Средневековая традиция, продолжая развивать учение Аристотеля, определяет место метафоры среди богатства литературных тропов, включающих металепсис, аллегорию, просопопею, гипаллаги и другие, которые в современной лингвистике отождествляются с метафорой.

Последующее разграничение художественной и языковой метафоры или катахрезы [4] связывают с утратой образности [3] и с выходом значения за пределы вызвавшего его контекста. При этом принципиального различия в способах создания этих видов метафоры формально не наблюдается. Являясь наиболее типичным способом семантического развития слова, метафоризация в отличие от других способов отражает преобладание образно-ассоциативных основ номинации при «переносе знания».

Лежащая в основе метафоры категориальная ошибка, определяемая также как нарушение семантической нормы, позволяет объединять разные понятия в семантике одного слова, порождая полисемию. Например, shank / голень мотивирует значения ножка бокала, хвостовик ножа, часть якоря, соединяющая рога и шток, узкая часть весла и др. Образные представления могут не совпадать или оказаться противоположными у разных народов, примером которых может быть eye / глаз в значении игольное ушко. Идентичные образы объясняются общим прошлым, отражающим скорее мифическое, чем реальное представление о денотате.

Развитие когнитивных методов исследования способствовало созданию новой теории метафоры, рассматривающей её как вербализованный приём человеческого мышления [3]. Связь метафоры с определёнными когнитивными структурами подтверждается возможностью типологизации метафорических структур не только в языке, но и в поэтическом тексте.

Метафорические преобразования обычно рассматривают раздельно как на когнитивном, так и на семантическом уровнях. В первом случае метафоризацию изучают путём взаимодействия двух понятийных сфер [6]. Метафоричность человеческого мышления, постулируемая когнитивной лингвистикой, образует систему в виде инвариантных концептуальных метафор, либо метафорических понятий, таких как ориентационная, онтологическая, структурная, а среди структурных – таких как антропоморфическая, зооморфная, военная, политическая и их вариантов в виде языковых номинаций. Метафорическое проецирование может регистрировать множество направлений метафорического переноса, когда источниковую область «части тела человека» используют для метафорического осмысления сущностей из областей типа «растительный мир», «животный мир», «артефакты», «географические объекты» и др.

В иерархической структуре когнитивных концептов выделяют несколько уровней. Различия в объёме тематических объединений обусловливают такие градации направлений метафоризации, как метакатегориальные переносы, включающие трансформации одушевлённых и неодушевлённых категорий и известные ещё со времён Квинтилиана, категориальные переносы, обусловленные рамками частей речи, и тематические по типу