Борьба крестьян с властью как фактор общенационального кризиса в истории россии 1917-1921 гг
| Вид материала | Документы |
СодержаниеБиблиографический список Особенности тематики и формы Meine Zeit Louis Capet Blauer Abend in Berlin |
- Пореволюционная лирика в. Хлебникова как реализация метатекста русской поэзии 1917-1921, 81.17kb.
- Литература и источники, 225.8kb.
- Список вопросов к зачету по истории России Социально-экономическое развитие России, 13.45kb.
- 1. Двумя событиями, соответствующими периоду I мировой войны и нарастания общенационального, 396.61kb.
- Программа курса «История России. 1917-1990-е гг.» Программа курса по истории России, 966.22kb.
- Эволюция центральных органов управления просвещением россии: январь 1917 г. Февраль, 294.52kb.
- 7. россия в условиях мировой войны и общенационального кризиса 1914-1920, 937.04kb.
- Программа по истории россии (с древнейших времен до 1917 года), 609.33kb.
- Історія українського народу містить в собі багато славних подій. До них належить, 113.67kb.
- Контрольная работа по истории На тему: «Борьба за выход России из Первой мировой войны., 309.65kb.
^ Библиографический список
- Лисовский, Н.М. Периодическая печать в России (1703-1903) / Н.М. Лисовский // Литературный вестник. – 1903.
- Литературно-библиографический сборник / под ред. Л.К Ильинского // Труды комиссии по описанию журналов XIX в. – Пг., 1918.
- Русская периодическая печать: 1702-1884 гг. / под ред. А. Дементьева, А. Западова, М. Черепахова. – М., 1984.
- История отечественной журналистики XVIII-XIX вв. / под ред. Л.П. Громовой. – СПб., 2005.
- Греч, Н.И. Записки моей жизни / Н.И. Греч. – СПб, 1886.
- Старчевский, А.В. Воспоминания старого литератора / А.В. Старчевский // Исторический вестник. – 1888. – № 10; 1889. – № 9-10.
| ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ |
УДК 811.112.2.09
^ ОСОБЕННОСТИ ТЕМАТИКИ И ФОРМЫ
НЕМЕЦКИХ ЭКСПРЕССИОНИСТСКИХ СОНЕТОВ
Т.Н. Андреюшкина
В статье рассматриваются такие темы экспрессионистской лирики, как тема «большого города», «безумного времени», одиночества, мотивы смерти и упадка, свойственные рубежу века. К анализу привлекаются стихотворения Г. Гейма, Г. Тракля, Т. Дойблера, Ф. Верфеля, П. Цеха и др. Относительно строгая форма сонетов соблюдается немногими сонетистами. Часто экспрессионисты отказываются от рифмы, сонетного размера, пишут свободным стихом. В статье отмечено также значение экспрессионизма для развития современной немецкой поэзии.
В немецком экспрессионизме особое место было отведено сонету. «Доля сонета в общем объеме экспрессионистской лирики так велика, что не считаться с ним невозможно» [4, с. 423]. Экспрессионистский стиль возникает в противовес импрессионизму и отличается от него предчувствием мировых катаклизмов. В этом новом, «динамичном, гротескном, агрессивном стиле» (Пауль Раабе) была создана лирика большого города. Желание экспрессионистов жить здесь и сейчас соединялось со стремлением к революционным изменениям в мире. Одновременно в этой лирике усиливаются мотивы смерти и упадка, свойственные рубежу века, вызванные предчувствием предстоящих потрясений.
Настроение общества начала ХХ в. выразил В. Клемм в своем знаменитом сонете «Мое время». Как врач, Клемм констатирует состояние безумия, охватившее время, в которое он жил. Цивилизация не принесла его поколению расцвета искусства, науки и общества, поэт пророчески предвещает «охоту на книги, как на ведьм», которая развернется во время прихода нацизма к власти. Говоря о «сворачивании души до ничтожных комплексов» как о главной потере времени, Клемм предвещает гибель этого мира. Этот сонет нашел отклик во второй половине века в сонете К. Мекеля «Справа и слева» (Rechts und links) из его цикла тенсон «Глупость подставляет нас под нож», написанных с Ф. фон Терне. Название этого сонета восходит к предпоследней строке сонета Клемма. Тема времени в целом будет неоднократно повторяться в немецкой сонетистике.
| ^ Meine Zeit | Мое время |
| Gesang und Riesenstädte, Traumlawinen, Verblaßte Länder, Pole ohne Ruhm, Die sündigen Weiber, Not und Heldentum Gespensterbrauen, Sturm auf Eisenschienen. | Города-исполины, лавины во сне, Поблекшие земли, полюса без славы, Грешные женщины, нужда и геройство, Видения призраков и бум на железных дорогах. |
| In Wolkenfernen trommeln die Propeller. Völker zerfließen. Bücher werden Hexen. Die Seele schrumpft zu winzigen Komplexen. Tot ist die Kunst. Die Stunden kreisen schneller. | В облаках – шум пропеллеров. Народы Распадаются. Охота на книги, как на ведьм. Душа сжимается до комка комплексов. Искусство умерло. Время несется все быстрее. |
| O meine Zeit! So namenlos zerrissen, So ohne Stern, so daseinsarm im Wissen Wie du, will keine, keine mir erscheinen. | Мое время! Без имени, полное сомнений, Без путеводной звезды, его бытие и знания Жалки. Было ли еще такое когда-нибудь? |
| Noch hob ihr Haupt so hoch niemals die Sphinx! Du aber siehst am Wege rechts und links Furchtlos vor Qual des Wahnsinns Abgrund weinen! [14, 40] | Сфинкс так высоко не поднимал главы, Но ты, шагая через пропасть, бесстрастно Глядишь на безумные мучения в аду. [Перевод автора] |
Выразителем настроений первой половины ХХ в. явился также Теодор Дойблер (1786-1934), сонеты которого воспринимались как предвещания оракула. Таковы его сонеты раздела «Жемчужины Венеции» из сборника «Северный свет» (1910), «Звездный путь» (1915), «Гимн Италии» (1916), «Аттические сонеты» (1924) и «Песни о Греции». Характерной чертой поэзии Дойблера является ее звуковая сторона, поэтическое звучание. Он пишет по-немецки как итальянец, так как родился в Италии. О том, что стихи нужно в первую очередь слушать, он пишет в сонете «Сущность песни». Этим он напоминает Клеменса Брентано, по происхождению наполовину итальянца, музыкальная поэзия которого завораживает. Не случайно один из любимых мотивов Дойблера – странствие (сонеты «Воспоминание», «Язычество»), столь любимое романтиками. В «Гимне Сицилии» звучат мифологические мотивы. «Ода Флоренции» и «Какаду» показывают склонность Дойблера к гротеску, изображению призраков. Содержание этих сонетов противоречит выверенной лирической форме, контрастирует со строгой композицией. Односложные слова создают своеобразный ритм стаккато. Сонет «Одиночество» метафорически изображает послевоенную ситуацию, время разочарования, разобщенности, утраты чувства единства со своим поколением.
| Einsam | Одиночество |
| Ich rufe! Echolos sind alle meine Stimmen. Das ist ein alter, lauteleerer Wald. Ich atme ja, doch gar nichts regt sich oder hallt. Ich lebe, denn ich kann noch lauschen und ergrimmen. | Я зову! Мой голос не отдается эхом В старом, беззвучном лесу. Я дышу, но на мое дыханье ничто не отзовется. Я жив и все еще внимаю звукам и страданью. |
| Ist das kein Wald? Ist das ein Traumerglimmen? Ist das der Herbst, der schweigsam weiter wallt? Das war ein Wald! Ein Wald voll alter Urgewalt. Dann kam ein Brand, den sah ich immer näher klimmen. | Это не лес? Лишь тлеющие угли снов? В странствие собралась безмолвно осень? Это был лес! Полный древней мощи. Потом пожар, я видел его приближенье. |
| Erinnern kann ich mich, erinnern, bloß erinnern. Mein Wald war tot. Ich lispelte zu fremden Linden, Und eine Quelle sprudelte in meinem Innern. | Воспоминания, одни воспоминания. Мой лес мертв. Я шептался с чужими липами, И источник клокотал в моей груди. |
| Nun starr ich in den Traum, das starre Waldgespenst. Mein Schweigen, ach, ist aber gar nicht unbegrenzt. Ich kann in keinem Wald das Echo-Schweigen finden. [14, 63] | И вот, застывший лесной призрак, я остаюсь Во сне. Мое молчание тоже ограничено. Ни в чьем лесу мне не услышать эхо моего молчанья. [Перевод автора] |
Одним из значительных поэтов экспрессионизма был Георг Гейм (1887-1912), проживший очень короткую жизнь. Предшественниками Гейма были, по мнению самого поэта, Й.К. Гюнтер, Я.М.Р. Ленц, Ф. Гёльдерлин, Г. Клейст, К.Д. Граббе, Г. Бюхнер, Н. Ленау. Это поэты драматической судьбы. Гейм признавался, что нуждается в сильных внешних переживаниях, его лирический герой желал бы быть свидетелем баррикадных боев, революций, войн. Сборники его стихотворений «Вечный день» и «Umbrae vitae» были созданы за два года и появились в 1912 году. Все стихотворные циклы Гейма содержат сонеты. Он относится к поэтам, которые не нарушают строгой формы сонета. В его раннем сборнике «Вечный день» не так много сонетов, но в других они занимают значительное место. Цикл «Марафон» представляет нашему взору поля битв, заканчиваясь показом процессии, движущейся в Аид. Гомеровский мифологизм дополняется здесь точностью деталей. В «Горе св. Жана» мы становимся свидетелями событий французской революции и гибели ее выдающихся деятелей, находившихся по разные стороны борьбы. В сонете о Людовике XVI выбрана нехарактерная для сонета тема – казнь французского короля. Другая особенность этого сонета – специфический ритм, свойственный экспрессионистской лирике: строка состоит из двух-трех предложений, либо из предложения с несколькими обособлениями, что делает ритм рубленым, толчкообразным.
| ^ Louis Capet | Луи Капет |
| Die Trommeln schallen am Schafott im Kreis, Das wie ein Sarg steht, schwarz mit Tuch verschlagen. Drauf steht der Block. Dabei der offene Schragen Für seinen Leib. Das Fallbeil glitzert weiß. | Стук барабанов вкруг эшафота. Эшафот крыт черным, как гроб. На нем машина. Доски разомкнуты, Чтобы вдвинуть шею. Вверху острие. |
| Von allen Dächern flattern rot Standarten. Die Rufer schrein der Fensterplätze Preis. Im Winter ist es. Doch dem Volke wird heiß, Es drängt sich murrend vor. Man läßt es warten. | Все крыши в зеваках. Красные флаги. Выкрикивают цены за места у окон. Зима, но люди в поту. Ждут и ворчат, стискиваясь теснее. |
| Da hört man Lärm. Er steigt. Das Schreien braust. Auf seinem Karren kommt Capet, bedreckt, Mit Kot beworfen und das Haar zerzaust. | Издали шум. Все ближе. Толпа ревет. С повозки сходит Капет, забросанный Грязью, с растрепанной головой. |
| Man schleift ihn schnell herauf. Er wird gestreckt. Der Kopf liegt auf dem Block. Das Fallbeil saust. Blut speit sein Hals, der fest im Loche steckt. [13, 157] | Его подтаскивают. Его вытягивают. Голова в отверстии. Просвистела сталь. И шея из доски отплевывается кровью. (Перевод М.Л. Гаспарова) [1, 32] |
«Согласно с законами его поэтики, оба терцета или один последний содержат в его сонетах «перевертыш» – образ «второй действительности», неясно мерцавшей на протяжении всего стихотворения, изменение перспективы, иной горизонт, перемену точки зрения, перелом в субъектно-объектных отношениях», - отмечает Н.С. Павлова [3, с. 346]. Как и в сонете «Голод», мертвое тело, словно живое, «отплевывается кровью». Столкновение нескольких точек зрения в сонетах Гейма («Робеспьер», «Россия», «Ночь», «Савонарола», «Война», «Пилат» и др.) придает им балладный характер.
Мотив смерти объединяет циклы «Весна» и стихотворения о Берлине. Социальный пафос соединен в них с языком кабаре. Гейм часто изображает отталкивающе-ужасные картины действительности, техника изображения остается всюду прежней: краткие высказывания, следующие одно за другим, использование самых необходимых определений и ярких красок. Поэт пытается запечатлеть момент, свидетелем которого он стал, что напоминает «Криминальные сонеты» его единомышленников по перу. Гейм относится к поэтам, которые, в целом, не нарушают строгой формы сонета. В катренах им часто используется более двух рифм, а в терцетах только две. Все это должно было поэтически обуздать бурный поток образов и картин.
Сонеты Георга Тракля (1887-1914) немногочисленны, но знамениты. Его первый сборник «Стихотворения» (1913) содержит только пять сонетов, среди них – «Сон зла» и «Падение». Издание следующего года «Себастьян во сне» добавило еще один сонет – «Афра». Шесть опубликованных сонетов дополняются девятью неопубликованными из его наследия. Некоторые из них имеют два-три варианта. Сонет «Ужас» описывает состояние лирического «я», увидевшего в зеркале Каина, своего убийцу. Прием, показывающий двойника в зеркале, будет применяться поэтами конца ХХ в., например, Т. Розенлёхером, П. Майвальдом, Б. Келер.
Среди сонетов Тракля следует выделить традиционные и экспериментальные, причем последние исследователями к сонетам не причислялись. К первым следует отнести «Распад» (abba cddc efe fef) (во второй редакции «Осень»), «На родине» (abba abba cdd cee), «Осенний вечер» (abba abba cdd cdd), «Афру» (abab cdcd efg efg), третье стихотворение цикла «Три сна» (abab cdcd efe gfg), «О тихих днях» (abab cdcd eef ggf), «Сумерки» – 1 (abba abba cdc dcd), – 2 (abab cdcd efe gfg), «Мрак» (abba cddc eef eef), «Благоговение» (abab cdcd eff egg), «Шабаш» (abba cddc eff egg), «Сказку» (abba abba cdd cee), «Декабрь» (во второй редакции «Декабрьский сонет») (abba abba cdd cee), третье стихотворение из цикла «У стен» (abab abab cdd cee), «Видение зла» (abba abba cdd ccd) (1-я, 2-я и 3-я редакции), безрифменный сонет «Мимо стен» (в 1-ой редакции – «В темноте»). Как мы видим, повторяющимся элементом рифмовок в катренах являются охватный способ рифмовки на 2 или 4 рифмы и перекрестный способ на 4 рифмы. Терцеты отличаются большим разнообразием компоновки, хотя ограничиваются двумя-тремя рифмами. Как пример традиционного сонета приведем сонет «Распад», в котором благодаря смене настроения и рифм явственно различаются две части: октава и секстет.
| Verfall | Распад |
| Am Abend, wenn die Glocken Frieden läuten, Folg ich der Vögel wundervollen Flügen, Die lang geschart, gleich frommen Pilgerzügen, Entschwinden in den herbstlich klaren Weiten. | По вечерам, под благовеста звоны Смотрю на птиц таинственные стаи. Они, в прозрачных далях исчезая, Как богомольцы, тянутся колонной. |
| Hinwandelnd durch den dämmervollen Garten Träum ich nach ihren helleren Geschicken Und fühl der Stunden Weiser kaum mehr rücken. So folg ich über Wolken ihren Fahrten. | В мечтах о них брожу тенистым садом, О светлой участи их вижу сны я. Остановились стрелки часовые, Я с птицами за облаками рядом. |
| Da macht ein Hauch mich von Verfall erzittern. Die Amsel klagt in den entlaubten Zweigen. Es schwankt der rote Wein an rostigen Gittern, | Но ветром пробирает дрожь распада, Дрозд жалобно поет на голой ветке, Рыж виноград над ржавою оградой, |
| Indes wie blasser Kinder Todesreigen Um dunkle Brunnenränder, die verwittern, Im Wind sich fröstelnd blaue Astern neigen. [17, S. 35] | И сумерками скрыт колодец ветхий. В нем детских мертвых теней мириады. И зябнущие астры льнут к беседке… (Перевод К. Богатырева) [7, 557] |
К группе экспериментальных сонетов, на наш взгляд, относятся безрифменный сонет «Фён» (катрен, терцет, 1-стишие, 2 терцета), первое стихотворение из «Стихотворных комплексов» (секстет, 2 катрена), «Вечерняя песня» (состоящая из 6 строф, сгруппированных как 2-, 3-, 2-, 2-, 3-, 2-стишия), «Грезы» (3 редакция: два катрена, 2-стишие, катрен), третье стихотворения из «Себастьяна во сне» (2 терцета, 2 катрена). «Вечерняя песня» – один из интереснейших примеров новаторской формы сонета-вариации.
| Abendlied | Вечерняя песня |
| Am Abend, wenn wir auf dunklen Pfaden gehn, Erscheinen unsere bleichen Gestalten vor uns. | Вечерами, когда мы идем по темным тропинкам, Перед нами возникают наши бледные образы. |
| Wenn uns dürstet, Trinken wir die weißen Wasser des Teichs, Die Süße unserer traurigen Kindheit. | Мучимые жаждой, Из белых вод пруда мы пьем Сладость нашего печального детства. |
| Erstorbene ruhen wir unterm Hollundergebüsch, Schaun den grauen Möven zu. | Усопшие, мы покоимся под кустом бузины, И следим за серыми чайками. |
| Frühlingsgewölke steigen über die finstere Stadt, Die der Mönche edlere Zeiten schweigt. | Весенние облака плывут над мрачным городом, Славные времена монахов ушли в безмолвие. |
| Da ich deine schmalen Hände nahm Schlugst du leise die runden Augen auf, Dieses ist lange her. | Когда я взял твои тонкие руки, Ты тихо открыла удивленные глаза, Это было так давно. |
| Doch wenn dunkler Wohllaut die Seele heimsucht, Erscheinst du Weiße in des Freundes herbstlicher Landschaft. [17, 38] | Когда темные звуки преследуют душу, в белом Ты возникаешь в осеннем пейзаже своего друга. [Перевод автора] |
О сонете здесь напоминают два терцета, связанные между собой мотивом воспоминания о детстве и двумя короткими строчками в них (первой в первом и последней во втором терцетах), а также преобладающий пятистопный ямб и хорей, чередующийся с амфибрахием. Стихотворение близко по настроению жалобной, или элегической песне. «Вечерняя песня» построена как зеркальное отражение первых трех строф в последующих. В первых семи строках лирическое «мы» изображается в образах «вечных странников», третье двустишие – пограничная зона между двумя зеркально отражающимися частями стихотворения. В нем образы облаков, города и монахов из дальних времен объективируют повествование, чтобы затем сконцентрировать его на образах «я» и «ты», отношения между которыми относятся к далекому прошлому и настоящему, разбуженному поэтическими звуками.
Другое немаловажное стихотворение в этом ряду – «Фён», представляет собой другую вариацию сонета:
| Föhn | Фён |
| Blinde Klage im Wind, mondene Wintertage, Kindheit, leise verhallen die Schritte an schwarzer Hecke, Langes Abendgeläut. Leise kommt die weiße Nacht gezogen, | Слепое стенание на ветру, лунные зимние Дни, детство, легкий отзвук шагов у черной Изгороди, долгий вечерний звон. Тихо надвигается белая ночь, |
| Verwandelt in purpurne Träume Schmerz und Plage Des steinigen Lebens, Dass nimmer der dornige Stachel ablasse vom verwesenden Leib. | Превращая в пурпурные сны муки и боль Застывшей жизни, и колючий терновник Вечно ранит бренное тело. |
| Tief im Schlummer aufseufzt die bange Seele, | Глубоко во сне вздохнет боязливая душа, |
| Tief der Wind in zerbrochenen Bäumen, Und es schwankt die Klagegestalt Der Mutter durch den einsamen Wald | Глубоко проникает ветер в разрушенные Деревья и скорбящий образ матери Мечется в одиноком лесу этой молчаливой |
| Dieser schweigenden Trauer; Nächte, Erfüllt von Tränen, feurigen Engeln. Silbern zerschellt an kahler Mauer ein kindlich Gerippe. [17, 67-68] | Печали; ночи, полные слез, огненных Ангелов. Серебристый звук издает у голой Стены рассыпающийся детский скелет. [Перевод автора] |
Строфическую структуру этого сонета, состоящую из катрена, трех терцетов и одностишия, легко трансформировать в обычную сонетную композицию из двух катренов и двух терцетов, поскольку 8-я строка в поэтиках всегда рассматривалась как мост между двумя частями сонета и могла быть короче других, выделяясь даже графически. У Тракля она выделяется не только графически, но и строфически и синтаксически, будучи связанной с секстетом и, деля сонет, как и в «Вечерней песне», на две части из семи строк. Тем самым восьмая строка в «Фёне» оказывается пограничной. Она связана с предшествующими ей строфами, показывая прием обособления, но еще крепче она связана с секстетом, прежде всего, синтаксически, являясь частью одного из двух его предложений и благодаря анафорическому повтору. Н.Т. Рымарь указывает на то, что каждая новая строфа и даже строка в этом стихотворении образует новую ступень трансформации смысла: «Этот семантический механизм границы особенно важен для языка искусства, в особенности словесного: метафоризм и смысловой объем, глубина и многогобразие смысловых отношений в образе во многом обусловливаются актом изоляции слов и понятий, конкретизирующих, завершающих и одновременно развоплощающих их, порождающих потенциально бесконечный процесс умножения значений» [6, с. 33].
Как и «Вечерняя песня», «Фён» передает настроение печали, тоски, боли утраты, но здесь нет лирического «я». Читатель словно следует за ветром, наполненным звуками жалоб, церковного звона, шагов, вздохов: так образы зимнего пейзажа сменяются образами смерти. В тексте преобладают аллитерации, хотя есть и рифмы (Tage – Plage, die Klagegestalt – den einsamen Wald). Метрически строки выстроены здесь более контрастно, чем в традиционном сонете: четыре строки с шестью ударениями утяжеляют размер и напоминают гекзаметр, особенно первая строка с цезурой посередине стиха. Образ ветра получает в тексте посреднический характер: он становится свидетелем жизни и смерти, включает в себя звуки объективного мира и снов, холодной улицы, камней, деревьев и душевных страданий матери. Ветер уподобляется песне или поэзии, потому что полон разнообразных звуков, имитирующих реальность. О музыкальности, лежащей в структуре лирики Тракля, верно пишет Вальтер Метлагль: «На самом деле эта форма глубинного воздействия стихов Тракля обязана своим появлением, как это ни парадоксально, законам музыкального построения, как бы лишенным образности и превращенным Траклем в формообразующие принципы своей поэзии» [2, с. 10]. Поэтому такое большое значение приобретают в его сонетах структурные вариации.
Группу усеченных сонетов составляют стихотворения «В старой книге» (два терцета и два 2-стишия), «В темноте» (один терцет и два катрена), четвертое стихотворение из цикла «Сад сестры» (2 терцета, один катрен), «Час печали» (один катрен, 3 терцета), «У болота» (катрен, 2 терцета).
Группа расширенных сонетов состоит из «Детства» (2 обрамляющих катрена и 3 внутренних терцета), «Жалобной песни» (16 строк), «Вблизи смерти» (в 1-ой редакции: катрен, два терцета, катрен, 2-стишие), «Декабрь» (в 1-ой 1-ой редакции – «У болота»: катрен, 4 терцета, 2-стишие), «Сон путника» (в 1-ой редакции – «Путник»: 2 терцета, катрен, 1-2 терцета, 2-стишие).
Другие стихотворения Тракля отмечены вниманием к различным стихотворным формам: среди них встречаются рондель, октава, терцеты, близкие к сонету. Любимые строфы поэта – сонетные: катрен и терцет; чаще всего встречающиеся у него формы стихотворений – три или четыре катрена или терцета.
Относительно строгая форма сонетов, как у Гейма и Тракля, соблюдалась немногими сонетистами. Часто экспрессионисты отказываются от рифмы, пишут свободным стихом. Г.-Ю. Шлютер различает в экспрессионистских сонетах 4 типа отношений к «стандартному» метру: строгий, небрежный, разрушающий форму и создающий новую. Первые три ориентируются на 5-стопный ямб, последний от него отказывается [16, с. 127]. Поэты стремятся к вариативности, причем все типы отношений можно наблюдать уже в одном сонете. Примеры таких сонетов можно найти у Франца Верфеля («Сочувствие некоторым словам»), Й.Р. Бехера (нерифмованный двойной сонет «Тайный советник Б.»), Рудольфа Леонхарда (цикл «Голая жизнь») и др. Меньше отклонений от эндекасиллабо у Т. Дойблера и Э. Толлера.
Унаследованная от натурализма тема города выходит в экспрессионизме на передний план, ее можно встретить в сонетах Оскара Лерке («Голубой вечер в Берлине»), Георга Гейма («Город»), Пауля Больдта («На террасе кафе Йости», «Город»), Альфреда Вольфенштейна («Горожане») и др. П. Больдт (1885-1921), изучавший историю искусств, создает в своих сонетах удивительно живописные произведения. Его сборник стихов «Резвые кони!» (Junge Pferde! Junge Pferde! 1914) обращается к образу, чрезвычайно типичному и важному для экспрессионистской живописи, в особенности, известному по живописи Ф. Марка. Больдт по-экспрессиoнистски, отдельными яркими мазками рисует картину вечернего города: каждое его предложение дает законченный, очень насыщенный образ или деталь картины с преобладанием кроваво-красного, голубого и черного цвета. Его метафоры, чаще всего персонификации, неожиданны и многозначительны.
| Stadt | Город |
| Unsere Stadt ist garnicht absolut. In die roten, gefleckten Wolkenmassen Sinken die Häuser abends wie zerlassen. Voller Detail. Straßen und Lampenflut. | Наш город совсем не совершенен. В красные, пятнистые массы облаков Вечером, расплываясь, опускаются дома. Видны детали. Улицы и поток огней. |
| Bekundetes Cafe voll Köpfen kocht. Im Rock aus Schrei steht Liftfaßsäule steif. Wind fliegt vorbei als dunkler Pferdeschweif. Und Hurenlächeln brennt am Kleiderdocht. | Оживленное кафе кипит от посетителей. Афиши кричат на онемевшей тумбе. Ветер Пролетает мимо, как темный лошадиный хвост. И пламя платьев вспыхивает со смехом вместе. |
| Tagestrottoir beschreiten Dunkel Träger. Kleider mit alten flecken roten Munds. Antlitz, auf Hirn gefaltet, friert blutlos. | На тротуаре появляются мужчины в темном. На одежде – старые следы от накрашенных губ. Лица, с морщинами на лбу, холодны и бескровны. |
| Ach: nahten reicherblutig Wälder uns Der Stadt entschritten! Und wärmend und bloß Himmel der Farbige, der blaue Neger. [9, 242] | Ах, если бы леса живые укрыли нас, Минуя город, и согрело б небо В красках, голубой негр. [Перевод автора] |
«Голубой вечер в Берлине» Оскара Лерке (1884-1941), одного из мастеров пейзажной лирики, – стихотворение, в котором сливаются краски природы и города, человеческой жизни и природной стихии. Небо уподобляется воде, а вода – жизни. Человек – песчинка в руках неведомого разума и воли, он – игрушка в руках воды (природы) и неба (божественного разума). И все творения человека – лишь отражение существующих предметов и форм в природе, кажущаяся гармония человека и природы хрупка, и человек защищен, только находясь во власти высшего разума.
| ^ Blauer Abend in Berlin | Голубой вечер в Берлине |
| Der Himmel fließt in steinernen Kanälen; Denn zu Kanälen steilrecht ausgehauen Sind alle Straßen, voll vom Himmelblauen; Und Kuppeln gleichen Bojen, Schlote Pfählen | Небо плывет в каменных каналах; К ним стрелой ведут все улицы, Заполненные небесной голубизной; Купола напоминают буи, трубы – сваи |
| Im Wasser. Schwarze Essendämpfe schwelen Und sind wie Wasserpflanzen anzuschauen. Die Leben, die sich ganz am Grunde stauen, Beginnen sacht vom Himmel zu erzählen, | В воде. Черный дым труб курится И в воде похож на водоросли. Жизнь, застоявшаяся на самом дне, Начинает рассказывать о небе, |
| Gemengt,entwirrt nach blauen Melodien. Wie eines Wassers Bodensatz und Tand Regt sie des Wassers Wille und Verstand | То спутываясь, то расправляясь в такт Голубым мелодиям. Как осадок и мишура, Она направляет волю и разум воды, |
| Im Dünen, Kommen, Gehen, Gleiten, Ziehen. Die Menschen sind wie grober bunter Sand Im linden Spiel der großen Wellenhand. [11, 611] | Поднимаясь, двигаясь, опускаясь и скользя. Люди – словно грубый пестрый песок, На мягко играющей, большой руке волны. [Перевод автора] |
Особо хочется отметить разнообразие рифмовки терцетов в экспрессионистских сонетах: ссс ddd (в сонетах Гейма); cdd cdd (в сонете Лерке); cde deс (в сонете Больдта); cde ecd (в сонетах Вольфенштeйна) и др. Одиночество – основная тема сонета А. Вольфенштейна (1888-1945) «Горожане» (1914), которая контрастирует со скученностью людей в большом городе. Теснота города, изображаемая в октаве, сменяется криком об одиночестве лирического героя в терцетах.
| Städter | Горожане |
| Nah wie Löcher eines Siebes stehn Fenster beieinander, drängend fassen Häuser sich so dicht an, daß die Straßen Grau geschwollen wie Gewürgte sehn. | Близко, как дыры в сите, расположились Окна, дома, теснясь, схватились мертвой Хваткой друг за друга, так что улицы, Почернев, выглядят, как удушенные. |
| Ineinander dicht hineingehakt Sitzen in den Trams die zwei Fassaden Leute, wo die Blicke eng ausladen Und Begierde ineinander ragt. | Так же тесно сидят В трамваях в два ряда Люди, которым трудно спрятать Друг от друга взгляды и желания. |
| Unsre Wände sind so dünn wie Haut, Daß ein jeder teilnimmt, wenn ich weine, Flüstern dringt hinüber wie Gegröhle: | Наши стены тонки, как кожа, Так что каждый слышит, когда я плачу, и шепот проникает сквозь стены, как крик. |
| Und wie stumm in abgeschloßner Höhle Unberührt und ungeschaut Steht doch jeder fern und fühlt: alleine. [14, 45-46] | И молча, словно в запертой пещере, Без дружеского взгляда и участия, сидит Каждый сам по себе и чувствует, как одинок. [Перевод автора] |