Проблема литературного контекста и жанровых традиций в лирике иосифа уткина 1920-1930-х годов 10. 01. 01 - русская литература

Вид материала

Литература

Содержание Крылова Наталья Владимировна Общая характеристика работы Целью нашей диссертации Научная новизна Материалом исследования Теоретическую и методологическую основу Теоретическая значимость работы Практическая значимость Апробация работы Структура работы Основное содержание работы В первом разделе второй главы В заключении работы Основные положения диссертации изложены в шести статьях

Подобный материал:

• Кабардинская проза 1920-1930-х годов: национальные истоки, специфика формирования жанров,, 274.63kb.
• Русская литература XX в. (4 к., Жур фак) Русская литература 1920-30х, 33.88kb.
• Программа лекционного курса Введение, 333.09kb.
• 32. Принципы акмеистической поэтики в декларациях и стихотворной практике, 275.64kb.
• Молодежная проза в литературно-общественной ситуации 1920-х годов 10. 01. 01 Русская, 269.36kb.
• Эстетика балагана в русской драматургии 1900-х 1930-х годов 10. 01. 01 Русская литература, 691.54kb.
• Творчество В. М. Ермолаевой в контексте русского искусства 1920-х 1930-х годов, 423.07kb.
• Проблема ценностей в русской исторической и философской мысли (середина 1860-х годов, 427.89kb.
• Е. В. Никкарева традиция романса в ранней лирике а. С. Пушкина кмоменту выхода на литературную, 105.1kb.
• Сулаев И. Х., кандидат исторических наук, доцент Дагестанского государственного университета, 269.06kb.

На правах рукописи


Лычагин Александр Владимирович


ПРОБЛЕМА ЛИТЕРАТУРНОГО КОНТЕКСТА И ЖАНРОВЫХ ТРАДИЦИЙ В ЛИРИКЕ ИОСИФА УТКИНА 1920–1930-х ГОДОВ


10.01.01 — русская литература


АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание учёной степени

кандидата филологических наук


Петрозаводск — 2011

Диссертация выполнена на кафедре литературы ГОУВПО

«Карельская государственная педагогическая академия».

Научный руководитель: Официальные оппоненты: Ведущая организация:	кандидат филологических наук, доцент ^ Крылова Наталья Владимировна доктор филологических наук, профессор Орлицкий Юрий Борисович кандидат филологических наук Гусарова Анна Дмитриевна Псковский государственный педагогический университет им. С. М. Кирова

Защита диссертации состоится 24 марта 2011 года в ____ часов ____ мин. на заседании диссертационного совета ДМ 212.190.04 по защите диссертаций на соискание учёной степени кандидата филологических наук при ГОУВПО «Петрозаводский государственный университет» (185910, г. Петрозаводск, пр-т Ленина, 33, ауд. 317).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Петрозаводского государственного университета.

Автореферат разослан ___ февраля 2011 г.


Учёный секретарь

диссертационного совета

кандидат филологических наук, доцент

А. Ю. Нилова

^ ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Историю русской литературы невозможно понять и осмыслить во всей её сложности и полноте, не уделив достаточного внимания взаимодействию творчества художников «первой величины» и литературной продукции так называемых «младших» («второго ряда») поэтов и писателей, которые, не став «властителями дум» своей эпохи, тем не менее также сказали о ней своё самобытное художественное слово. Об актуальности и необходимости подобного глубинного исследования литературного процесса неоднократно писали в своих трудах крупнейшие отечественные учёные: В. М. Жирмунский, Ю. Н. Тынянов, В. В. Виноградов, Ю. М. Лотман, В. М. Маркович и многие другие.

В настоящее время должное внимание историков литературы ХХ века уделяется лишь крупнейшим представителям русской поэзии: С. Есенину, В. Маяковскому, А. Ахматовой, Б. Пастернаку, О. Мандельштаму и др. Однако литература не может держаться исключительно на плечах общепризнанных авторитетов, поскольку является системой, в которой каждая составляющая важна и должна быть исследована¹. В противном случае нарушается многоголосие национальной литературы и её целостность. Изучение творчества «poetae minores» первых пореволюционных десятилетий позволяет лучше понять сложную и противоречивую эпоху 1920–1930-х годов. Однако такое понимание возможно лишь при одном принципиальном условии: необходимо подойти к анализу произведений означенных поэтов не только как к звеньям историко-литературного процесса, но и как к живым автономным поэтическим системам.

Среди поэтов ХХ века, традиционно относимых ко «второму ряду», далеко не последнее место занимает Иосиф Павлович Уткин (1903–1944), талантливый и самобытный поэт раннесоветской эпохи, незаслуженно обойдённый вниманием исследователей.

Иосиф Уткин принадлежал к числу художников, которые не «пришли к революции», подобно В. Маяковскому, С. Есенину, Н. Тихонову, Э. Багрицкому и др., а были «рождены революцией», явились «плотью от её плоти». В шестнадцать лет поэт участвовал в иркутском антиколчаковском восстании, служил комиссаром на Дальневосточном фронте. После окончания Гражданской войны, начиная с 1922 года, активно работал в иркутском комсомоле, затем, перебравшись в Москву, вёл литературную страницу в «Комсомольской правде» с первых дней её создания, работал в редакции ГИХЛ. В 1941 году в качестве военного корреспондента от газет «Известия» и «На разгром врага» ушёл на фронт, где своим мужеством заслужил любовь и уважение бойцов. В 1942 году получил серьёзное ранение, в результате которого лишился четырёх пальцев правой руки, но вскоре, практически сбежав из больницы, вновь вернулся в ряды действующей армии. 13 ноября 1944 года погиб в авиакатастрофе, возвращаясь в Москву с Западного фронта.

Литературная биография Уткина была ещё более насыщенной и драматичной. Уже первые поэтические произведения молодого иркутского поэта получили высокую оценку авторитетных литературных критиков той эпохи. Так, А. В. Луначарский ещё в 1925 году отметил самобытность дарования поэта, указав на важнейшую особенность уткинского творчества, выделяющую его не только на фоне «поэтов-комсомольцев», но и на фоне советской поэзии 1920-х годов вообще: «Уткину присущ чрезвычайно мягкий гуманизм, полный любовного отношения к людям. …Там, где обе эти ноты — сознание революционного долга и сердечная нежность — соединяются в один аккорд, получается особенно очаровательная музыка» (Курсив наш. – А.Л.)². Сочетание Гражданского пафоса и глубокого лиризма в творчестве поэта также было отмечено ведущими «перевальскими» критиками А. Воронским, А. Лежневым³. Однако в конце 1920-х годов творчество Уткина подверглось серьёзной «проработке» со стороны РАПП, для функционеров которой понятия «лиризм» и «мелкобуржуазность» были синонимами.

Несмотря на очевидное несовпадение творческого мировоззрения поэта и литературных установок современной ему эпохи, в исследованиях и учебных пособиях по литературе советского периода Уткин оказался прочно «прописан» по адресу «комсомольской поэзии». Неудивительно, хотя и парадоксально по сути, что, когда в конце 1980-х годов развернулась масштабная дискуссия о советском литературном наследии, Уткина «по совокупности» стали автоматически причислять к области «врио-литературы»⁴, обвинять в «слепой революционности», тенденциозности, литературном приспособленчестве и т. д. Основанием для этого стали лишь возрастная близость поэта к «комсомольской плеяде» и революционная тематика его творчества.

Этими обстоятельствами объясняется значительный пробел в исследовании поэзии Уткина, сформировавшийся в 1990-е годы. При жизни поэта его творчество, всегда вызывавшее живой интерес современников, постоянно становилось предметом обсуждений и дискуссий; критические статьи и рецензии в больших количествах публиковались во многих ведущих изданиях того времени. После 1944 года уровень интенсивности обращения исследователей к уткинскому творчеству постоянно возрастал — от отдельных публикаций, чаще всего связанных с годовщиной гибели поэта, до ряда научных статей, принадлежащих З. Паперному, Д. Фиксу, В. Коржеву, Н. Шубниковой-Гусевой и др. В конце 1960 — начале 1970-х годов вышли сразу две монографии о поэте, одна из которых принадлежит А. А. Саакянц⁵, другая — В. Г. Коржеву⁶, а также сборник воспоминаний о нём под редакцией Д. И. Фикса⁷. С конца же 1980-х и до середины 2000-х годов не появилось практически ни одной публикации о творчестве поэта.

В последнее время наметился некоторый спад «радикального» антисоветизма в отечественной гуманитарной мысли, существенно осложнявшего объективное, неидеологизированное изучение литпроцесса советской эпохи. Исследователи начали по-новому открывать для себя поэтов, вытесненных в 1990-е годы на обочину филологической науки, — Э. Багрицкого, Н. Тихонова, М. Светлова и др. Читательский и исследовательский интерес активизировался и по отношению к творчеству Иосифа Уткина. В Интернете всё чаще публикуются и обсуждаются его стихи, появляются статьи о его творчестве, как в электронных, так и в печатных изданиях.

Актуальность исследования, таким образом, обусловлена непосредственной связью его темы с литературным процессом 1920–1930-х годов, объективное и системное изучение которого в настоящее время является одной из важнейших проблем филологической науки. В нашей работе предпринята попытка вернуть в литературный контекст эпохи автора, незаслуженно забытого современными исследователями, представлен принципиально новый взгляд на его творчество, которое проанализировано с учётом новейших достижений филологической науки.

^ Целью нашей диссертации является выявление места поэта Иосифа Уткина в сложном и многообразном литературном процессе 1920–1930-х годов и более полная характеристика его творческой индивидуальности.

В силу этого одной из важнейших задач для нас в рамках данной работы является восстановление всей полноты литературных контекстов и связей творчества Уткина 1920–1930-х годов. «Текст, изъятый из контекста, — по мнению Ю. М. Лотмана, — представляет собой музейный экспонат — хранилище константной информации. Он всегда равен самому себе и не способен генерировать новые информационные потоки. Текст в контексте — работающий механизм, постоянно воссоздающий себя в меняющемся облике и генерирующий новую информацию». Именно необходимостью получения новой информации о, казалось бы, хорошо известном авторе и продиктовано контекстуальное рассмотрение его творчества в нашей работе. Сопутствующими и не менее важными задачами являются:

• Определение литературных истоков поэзии И. Уткина и характера усвоения поэтом значимых для него литературных традиций.
  
• Выявление специфики изображения И. Уткиным революции и Гражданской войны — двух магистральных тем русской литературы 1920–1930-х годов — в контексте творчества поэтов-современников. Особое внимание мы уделили поэтическому дискурсу «революционных романтиков» и «поэтов-комсомольцев», поскольку на их фоне самобытность Уткина просматривается наиболее ярко. В контекстуальное поле исследования мы также включаем творчество поэтических лидеров двух пореволюционных десятилетий — С. Есенина, Н. Гумилёва, В. Маяковского, Д. Бедного, некоторых представителей Пролеткульта и др., дабы определить, к каким именно поэтическим полюсам эпохи тяготела уткинская лира.
  
• Рассмотрение участия И. Уткина в литературной борьбе 1920–1930-х годов и определение того, какими были личностные и творческие итоги этого противостояния для поэта.
  
• Анализ особенностей его творческого диалога с собратьями по перу, а также выявление и описание его уникальных авторских полемических стратегий.
  
• Осмысление путей реализации художественных установок Уткина в поэтике его творчества, в частности в жанровой специфике его лирики. Из всего многообразия поэтических жанров нами выбраны традиции баллады, песни и романса как наиболее соприродные дару И. Уткина.
  

^ Научная новизна работы определяется, во-первых, тем, что в ней впервые предпринимается комплексное научное исследование творчества Иосифа Уткина — все предшествующие монографические работы о нём имеют преимущественно эссеистско-критический характер. Во-вторых, творчество поэта впервые рассмотрено в широком литературном контексте отечественной поэзии, изучена его жанровая и стиховая специфика, представлены данные по жанровому и метрическому репертуару уткинского творчества. В-третьих, в настоящее исследование впервые вовлечены архивные материалы из фонда поэта в РГАЛИ, ранее недоступные исследователям и не привлекавшиеся для анализа литературного процесса советской эпохи. Введение этих материалов в научный оборот дополнительно обуславливает новизну работы.

^ Материалом исследования послужили стихотворения и поэмы Иосифа Уткина 1920 — 1930-х годов, вошедшие в наиболее полные сборники под редакцией М. Светлова (М., 1972), Е. Долматовского (М., 1975), В. Пискунова (М., 1957) и А. Саакянц (М.; Л., 1969). Кроме того, нами активно привлекались к анализу поэтические тексты, публицистические работы и записные книжки из архивного фонда поэта в РГАЛИ. Важным источником наблюдений и выводов являлись для нас и стихи поэтов-современников Иосифа Уткина.

^ Теоретическую и методологическую основу диссертации составили работы по теории контекста М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана, Е. Г. Эткинда, В. Е. Хализева; труды по теории лирических жанров В. М. Жирмунского, С. Н. Бройтмана, Г. Д. Гачева, А. Н. Соколова, Л. Г. Фризмана, В. Э. Вацуро, В. А. Грехнева, Р. В. Иезуитовой, Т. Царьковой, Т. Г. Мальчуковой, Л. Г. Кихней, А. А. Боровской. Основные методы, применяемые в нашем исследовании, — структурно-семантический, системно-типологический, культурно-исторический, сравнительно-исторический, статистический. Первые два являются доминантными, прочие выполняют вспомогательную функцию.

^ Теоретическая значимость работы состоит в том, что материалы и результаты исследования восполняют пробел в отечественном литературоведении, связанный с изучением творчества авторов «второго ряда», без учёта которых невозможно составить объективное представление о культурном процессе эпохи. Полученные выводы могут послужить фундаментом для дальнейшего исследования творчества Иосифа Уткина, определения его места и роли в истории русской литературы XX века, а также для изучения форм преломления традиций в искусстве нового времени.

^ Практическая значимость исследования состоит в возможности применения его итогов при подготовке общих и специальных курсов по теории и истории отечественной литературы ХХ века. Выводы работы также могут быть применены в ходе рассмотрения общего жанрового движения в отечественной поэзии XX века, при изучении образно-тематического и стихового контекстов творчества различных авторов.

^ Апробация работы осуществлялась в период с 2007 по 2010 год в ходе восьми международных научных конференций: «Язык и культура» (Карельский государственный педагогический университет, Петрозаводск, 2007); «Русская поэзия: год 1925» (Даугавпилсский университет, Даугавпилс, Латвия, 2008); «Литература и журналистика народов России XX — XXI веков в социокультурном и эстетическом контексте» (Московский педагогический государственный университет, Москва, 2009); «Литературный текст ХХ века (проблемы поэтики)» (Южно-Уральский государственный университет, Челябинск, 2009); Международная конференция молодых филологов (Тартуский университет, Тарту, Эстония, 2009); «Мусатовские чтения — 2009. Некалендарный XX век: Творческие диалоги» (Новгородский государственный университет им. Ярослава Мудрого, Великий Новгород, 2009); «Актуальные вопросы филологии и методики преподавания иностранных языков» (Государственная полярная академия, Санкт-Петербург, 2010); «Homo мilitaris»: литература войны и о войне. История, мифология, поэтика» (Калужский государственный педагогический университет им. К. Э. Циолковского, Калуга, 2010). Материалы исследования были также частично использованы нами в ходе подготовки и чтения профилирующего курса «История русской литературы XX века: советский период» для студентов-филологов ИФФ КГПА в 2009/2010 учебном году.

^ Структура работы. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения, списка использованных источников (включающего 322 наименования) и шести приложений. Общий объем диссертации — 266 страниц.

^ ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновываются правомерность постановки проблемы, её актуальность и научная новизна, излагаются общие теоретические и методологические принципы подхода к исследуемому материалу, определяются цель, задачи и структура диссертации. В связи с недостаточной известностью Уткина современному читателю и исследователю, во введении дан краткий очерк жизни и творчества поэта.

В первой главе — «Основные парадигмы художественного осмысления революции и Гражданской войны в поэзии И. Уткина: траектория творческого поиска и его культурные контексты» — рассматривается специфика изображения поэтом двух «узловых» тем русской литературы 1920–1930-х годов — революции и Гражданской войны — в контексте творчества литературных современников. Поскольку контекст литературного произведения может быть «безгранично широк» (В. Хализев), для анализа нами были избраны наиболее репрезентативные и значимые контексты, способствующие не только углублению интерпретации того или иного уткинского текста, но и более глубокому осмыслению всего творчества поэта 1920–1930-х годов. Поэтому в данной главе мы остановились на рассмотрении творчества Уткина в контекстуальном окружении поэзии революционных романтиков и поэтов-комсомольцев, А. Блока, С. Есенина, В. Маяковского, Д. Бедного, А. Платонова, а также некоторых представителей пролеткультовской плеяды.

В первом разделе главы первой — «Тема революции в поэзии Уткина 1920–1930-х годов: образы, мотивы, тропика» — проанализированы наиболее репрезентативные тексты поэта о революции, исследованы развитие и трансформация революционной темы в его творчестве. В ранних стихах (агитки из газеты «Власть труда» (1922), «Красноармеец» (1922), «Богатырь», «Микула», оба — 1923 и др.) Уткин включается в общий революционно-утопический дискурс послеоктябрьской поэзии, активно осваивая её поэтический инструментарий. В «Повести о рыжем Мотэле» (1924–1925) он пытается построить собственную художественную утопию на основе секуляризации еврейской мессианской идеи. Уже само название поэмы в лаконичной, кристаллизованной форме отражает сюжет преображения «ветхого» человека в человека «нового» (именно так революция понималась Уткиным и многими его современниками): бедный еврейский мальчик-портной, бывший маргиналом не только в Российской империи, но и в среде еврейства, становится комиссаром, своеобразным «мессией» Нового мира. По сравнению с ранними стихами в данном произведении поэтом сделаны первые шаги к субъективному художественному осмыслению революционной темы, основанному не на пролеткультовских трафаретных образах, а на личном опыте (поэма во многом автобиографична) и собственных жизненных наблюдениях. Кроме того, предпринятый нами анализ «Повести…» обнаружил первые ростки усомнения (пока ещё интуитивного) в итогах революционной утопии: маленький рыжий Мотэле, отказавшись от своей национальной и культурной идентичности и разорвав связи с религией и бытом предков, превращается, по сути, в бездушного и вполне карикатурного бюрократа, который сидит «в сердитом кабинете», «смотрит в корень» и «говорит по-су-ще-ству».

В последующих стихотворениях 1920-х годов, вошедших в сборник «Первая книга стихов» (1927), Уткин целенаправленно стремится осмыслить революционную действительность лирически, дать глубоко-личностное изображение Октябрьского переворота. При этом именно лирический склад дарования поэта не позволил ему слепо и безоговорочно воспроизвести базовые идеологемы «комсомольского» поэтического текста (радостное принятие революционной современности, экзальтированно-романтическое идеализирование темы мировой революции и Гражданской войны). Так, в основу стихотворения 1925 года «Октябрь» лёг сюжет обретения героем и его матерью нового светлого дома взамен старого, в котором они были обречены на страдание. Симптоматично, что стихотворение ориентировано на жанровый канон элегии, основной интонационной доминантой которой является грусть. Таким образом, риторически заявленная тема обновления дома парадоксально (и, вероятно, вопреки авторскому замыслу) приобрела в «Октябре» иное звучание — грустное, элегическое; «память жанра» вступила в противоречие с заданным утопическим пафосом текста. По-видимому, это было обусловлено подспудным сомнением автора: сможет ли абстрактный новый дом стать полноценной заменой старому — «отчему» дому? Подтверждение своей гипотезе мы находим в том факте, что несколькими месяцами позже Уткин напишет стихотворение «Гостеприимство», в котором будет представлен однозначно положительный образ утраченного «малого дома».

Дальнейшее усиление субъективного начала в изображении революции становится заметно в поэме «Милое детство», над которой поэт работал с 1926 по 1933 год. А. А. Саакянц назвала это произведение «самой субъективной вещью из всего, созданного Уткиным». Изначально поэма была задумана как история о превращении анархиста-беспризорника, носителя стихийного начала, в сознательного бойца революции (традиционный сюжет для «романа воспитания» 1920–1930-х годов: «Как закалялась сталь» Н. Островского, «Чапаев» Д. Фурманова и др.). Однако художественное воплощение замысла привело Уткина к неожиданным результатам. Наличием внутренних душевных противоречий, порождённых собственными «революционными деяниями» и осознанием итога своего пути в революцию (одиночество и сиротство), герой «Милого детства» явно не соответствовал популярной литературной модели. Поэма была негативно воспринята рапповской критикой, усмотревшей в «Милом детстве» еретический «абстрактный гуманизм». В этой глубоко лирической по своей тональности поэме впервые прозвучало не интуитивное, а прямое и осознанное усомнение Уткина в путях и итогах революции. По этой причине поэма «Милое детство», окончательная редакция которой вышла в 1933 году, уже на первом съезде ССП была признана «вредной» и запрещена Главлитом (с последующим изъятием из библиотек)⁸.

В 1930-е годы уткинское «усомнение» в «новом мире» и «новом человеке» углублялось, однако, учитывая опыт «Милого детства», поэту приходилось помещать свои мысли глубоко в подтекст, включаясь в скрытый процесс духовного противостояния режиму («противостояния в слове», по выражению В. П. Крылова)⁹, протекавший внутри мономорфной, на первый взгляд, литературы сталинской эпохи. Чрезвычайно продуктивным для дешифровки завуалированных интенций поэта оказалось привлечение расширенного литературного контекста. В данном ключе в настоящей работе подробно проанализировано программное стихотворение 1939 года «Тройка», свидетельствующее не только о мастерстве и художественном вкусе поэта, но и о его глубокой неудовлетворённости итогами эпохи. Благодаря включению своего текста в широкий ассоциативный ряд классической и современной поэзии («Зимняя дорога» и «Бесы» А. С. Пушкина, «Ещё тройка» П. А. Вяземского, «Тройка» Н. А. Некрасова, «Я пригвождён к трактирной стойке…» А. А. Блока, «Снежная замять крутит бойко…» С. Есенина, «Тройка» П. Васильева, «Погорельщина» Н. Клюева и др.), Уткину удалось создать произведение, отличное от основной массы отечественных печатных поэтических произведений о России и революции, созданных в 1930-е годы.

Помимо опубликованных стихотворений, у поэта имеется ряд текстов, которые были изначально написаны без надежды на публикацию и сохранились в его архивном фонде («Юноше» («Ещё для истины не время…»), «Погребальная», «1940» («Ещё живёт в Москве советской…»), «Веткой хвойного мороза» и др.). Мы включаем эти произведения в свой обзор, обращая особое внимание на стихотворение 1940 года «1940» («Ещё живёт в Москве советской…»), в котором Уткин открыто говорит о том, что в «Тройке» и других стихотворениях было упрятано глубоко в подтекст, а именно о своём разочаровании в итогах революции.

Если революцию поэт изначально воспринимал положительно как грандиозное обновление мира и человека, то его понимание Гражданской войны, непосредственным участником которой он являлся, было более сложным и противоречивым. Лирике данной тематической группы посвящён второй раздел первой главы нашего исследования — «Специфика изображения Гражданской войны в лирике Уткина: поэтика трагического».

В творчестве Уткина 1920–1930-х годов, несмотря на наличие типичных романтических текстов о Гражданской войне («Баллада о мечах и хлебе» (1925), «Гитара» (1927) и т. д.), полностью соответствующих пафосу комсомольской поэзии (романтика боевой молодости, воспевание подвига и героизма), заметна несколько иная тенденция в изображении событий 1918–1922 годов. Уже в ранних поэтических опытах Уткина («Письмо», 1923) изображение трагизма Гражданской войны становится одной из важнейших художественных доминант его лирики данной тематической группы. Для Уткина трагический конфликт был связан со столкновением изначально благой цели Гражданской войны (борьба за утверждение равенства и социальной справедливости) с её разрушительной, противоестественной сущностью (Гражданская война разрушает устои семьи, рода и нации). В итоге во многих стихотворениях Уткина данной тематической группы («Письмо», «Рассказ солдата», «Песня о матери», «Брат», «Двадцатый» и др.) трагедия порождена разрушением семьи и самого дома в вихре Гражданской войны. В этом мы видим принципиальное отличие поэзии Уткина от творчества революционных романтиков и авторов агитационных стихов о Гражданской войне.

Герой лирики поэта о Гражданской войне — рядовой герой истории, с присущими ему индивидуальными чертами и внутренними противоречиями, тогда как в творчестве революционных романтиков чаще всего представлен романтизированный, романтически «пересозданный» и «приподнятый» над реальностью герой. Герои публицистической лирики о Гражданской войне, несмотря на указание их социальной принадлежности и узнаваемую речевую характеристику, также являлись обобщёнными социальными типами, практически лишёнными каких-либо ярких индивидуальных особенностей, как внутренних, так и внешних. Рядовой герой Уткина, напротив, «живой человек», находящийся в центре художественной системы поэта.

Можно даже сказать, что перед нами — своеобразный «маленький человек» революционной эпохи, оказавшийся в эпицентре кровавых исторических событий, прямым следствием которых является его личная трагедия, чаще всего семейная или любовная (инвалидность героя стихотворения «Письмо», который не желает возвращаться домой, чтобы не быть обузой своей семье; смерть матери героя в стихотворении «Рассказ солдата» и т. д.). Через личную трагедию «маленького человека», рядового участника изображаемых событий, Уткин выходит на изображение Гражданской войны как всеобщей трагедии. Более того, в центре двух уткинских текстов — «Атака» (1925) и «Барабанщик» (1926) — можно обнаружить образ белогвардейца, героя, совершенно не типичного для лирики революционных романтиков и «поэтов-комсомольцев». При этом в данных произведениях звучит не ненависть Уткина к классовому врагу, а, скорее, сочувствие, понимание трагедии «белозубых барабанщиков» и «безусых офицеров», которые будут так же перемолоты жерновами войны, как и их противники, взыскующие тех же братства, «нежности и счастья». По этой причине рапповская критика нередко обвиняла поэта в «абстрактном» гуманизме христианского характера и «демобилизационных настроениях»¹⁰. Последнее, впрочем, не было единичным явлением: резкой критике в 1920-е годы подвергались и другие писатели, стремившиеся показать Гражданскую войну как национальную трагедию: М. Шолохов («Тихий Дон»), М. Булгаков («Белая гвардия»), И. Бабель («Конармия»)¹¹. Схожее трагедийное изображение Гражданской войны мы также можем обнаружить в стихах поэтов русского зарубежья: Ивана Савина, Арсения Несмелова, и особенно Николая Туроверова, раскрывших в русской эмигрантской поэзии 1920–1930-х годов тему национальной катастрофы через трагический личный опыт Гражданской войны. Прослеженная нами близость Уткина к их поэтическим установкам ещё раз подтверждает точку зрения, согласно которой метропольная и эмигрантская литературы были, по сути, «сообщающимися сосудами» (А. Дравич) и имели множество точек пересечения¹². В этом мы видим одну из возможных перспектив дальнейшего исследования темы Гражданской войны в поэзии 1920–1930-х годов.

Предпринятый в первой главе анализ привёл нас к убеждению, что осмысление поэтом революционной действительности прошло сложный путь от утопического к частному (лирическому), от «Мы» к «Я». Этот процесс мы условно обозначаем термином «лиризация» революционной темы в поэзии Иосифа Уткина. Фокус изображения революции в уткинском творчестве постепенно и неуклонно смещался от идеологизированного сверхсубъектного дискурса (партийное, классовое сознание) к субъективности, базирующейся на общечеловеческих ценностях. Итогом выявленной последовательной «лиризации» стал отход Уткина от основных пафосных доминант комсомольской поэзии: догматического понимания революции как некоего «Абсолютного события» (В. Мусатов), не имеющего «тёмных» и изнаночных сторон, полного отрицания прошлого, культа силы и насилия, пафоса бодрости и революционной юности и т. д. Вместо этого в его поэзии нарастают проницательно отмеченные критиками-современниками «есенинщина», «трагедийность» и «абстрактный гуманизм», а также «лирическое усомнение» в итогах революции. Феномен Уткина свидетельствует о том, что «комсомольская плеяда» поэтов была более сложным и неоднозначным явлением, чем это принято считать. А следовательно, данное явление заслуживает дальнейшего пристального внимания современных учёных. Более того, мы полагаем, что сам термин «комсомольская плеяда» является достаточно абстрактным: данная категория была создана советской критикой для того, чтобы объединить авторов одного поколения. При этом тот факт, что поэты кардинально отличались друг от друга своим поэтическим мировоззрением и творческими убеждениями, остался без внимания.

Тенденция к «лиризации» в интерпретации Иосифом Уткиным темы революции и Гражданской войны была, конечно, обусловлена и особенностями его поэтического мировоззрения, характером его творческого темперамента. Эти особенности сказались и на основных стратегиях творческого взаимодействия Уткина с собратьями по перу, а также определили характер его участия в литературной полемике 1920–1930-х годов.

Поиски поэтом своего особого «голоса» и отстаивание права на него в литературных баталиях пореволюционной эпохи являются предметом исследования во второй главе нашей работы — «”Борьба за лирику” и формы творческого диалога с поэтами-современниками».

^ В первом разделе второй главы, посвящённом участию Иосифа Уткина в литературной дискуссии 1920–1930-х годов, рассмотрены основы творческой стратегии поэта, выявлены и проанализированы его полемические установки.

Литературная борьба 1920–1930-х годов многогранно исследована, но даже в таких обстоятельных трудах, как «Неистовые ревнители» С. И. Шешукова¹³ и «Дон Кихоты 20-х годов» Г. А. Белой¹⁴, основное внимание уделено литературной борьбе в прозе и публицистике; лирика, за исключением творчества В. Маяковского, Б. Пастернака и С. Есенина, практически не попала в поле зрения исследователей. Тем временем «борьба за лирику»¹⁵ развивалась по многим направлениям: так, С. Есенин, Б. Пастернак, О. Мандельштам, А. Ахматова и другие крупнейшие поэты того времени отстаивали право поэта на лирику в противостоянии с официальной критикой. В то же время нередко поле брани помещалось внутри творческого сознания того или иного поэта (яркий пример тому — В. В. Маяковский). Необходимо отметить, что победы и поражения в этой нешуточной борьбе («внешней» и «внутренней») определяли не только «генералы классики», поэты первой величины, но и «рядовые» и «лейтенанты» от поэзии, в их числе — Иосиф Уткин.

Самые напряжённые отношения у поэта складывались в 1920-е годы с РАПП, и не только потому, что он в своё время отказался вступить в ряды этой литературной организации. Для лирика, чьё творчество заметно отличалось от литературной продукции комсомольского молодняка, столкновение с «неистовыми ревнителями» в то время было неизбежным. Начиная с 1927 года разгромные критические статьи о творчестве Уткина появлялись десятками. Поэта обвиняли в «мелкобуржуазном уклоне» и «мещанских настроениях», «есенинщине» и «отколе от комсомольской поэзии», «эстетстве и индивидуализме», христианском гуманизме и «сползании с классовых позиций на общечеловеческие». Разгромные статьи подобного рода (см. названия: «Поэт пролетарского романса», «Иосиф Уткин как поэт мелкой буржуазии», «О пошлости в литературе», «Иосиф Уткин как таковой», «Уткинизм и политграмота», «”Малый мир” Иосифа Уткина», «Мелкая философия на глубоких водах», «Мотэле зашёл в тупик», «Из лирического шалаша», «Как вспомню — так вздрогну») продолжали по инерции появляться даже после ликвидации РАПП — вплоть до смерти поэта.

Вначале Уткин попытался вступить в неравную полемику с РАПП. Так, в стихотворении 1927 года «Волосы» (эпиграфом стала первая строчка тютчевского «Silentium» — «Молчи, скрывайся и таи…»), он выступил против установки на отказ от личного чувства и самой личности художника, против декларируемого «напостовцами» утилитаризма поэтического творчества. Однако все попытки поэта-лирика противостоять литературному официозу, даже при дружеской поддержке М. Горького и А. Луначарского, оказались обречены на провал (что было обусловлено специфическими методами и приёмами дискуссии, применявшимися РАПП). Под грубым нажимом рапповской критики Уткин декларативно отрёкся от своих творческих установок в статье 1929 года «Признаю свои ошибки»¹⁶, в которой заявил о том, что в его стихах формальные атрибуты модернизма (в частности  акмеизма) вступили в конфликт с идейным содержанием революционной поэзии. Пообещав «перестроиться» и отказаться от «эстетства и формализма», поэт приступил к созданию агитационных стихов. Лучшие из них были изданы в 1931 году под заглавием «Публицистическая лирика»¹⁷ и представляли собой «политически выдержанные», но художественно слабые стихи о коллективизации и социалистическом строительстве. Неорганичность и неестественность этих «агиток» поэт прекрасно осознавал и сам: после выхода «Публицистической лирики» до второй половины 1932 года он не написал практически ничего. Временная передышка позволила ему провести ревизию своих творческих убеждений и теоретически обосновать свою новую позицию: «борьба за лирику» стала не столько внешней, сколько внутренней, разворачиваясь не в публичных диспутах, а в творческом сознании самого автора. В его черновиках, обнаруженных нами в РГАЛИ и датированных началом 1930-х годов, сохранились стихотворные наброски, в которых отразилось глубокое понимание того, что воспевание «грядущих конструкций» не только бесперспективно, но и губительно для него как для поэта: «Нет, лучше я сойду с ума, / Чем эти посох и сума, / Сума, где доверху и сплошь — / За песни выданная ложь, / Где мысли нет, где сердца нет. / И если я и впрямь поэт — / Меня хоть в пекло положи — / Не предпочту безумству — лжи…».

В 1932 году поэт окончательно отказывается от стихотворной публицистики и возвращается к органичной для него лирике, а также пишет ряд статей, в которых делает отчаянную попытку отстоять и систематизировать свои творческие убеждения («О лирике» (1932), «Где формализм и что такое формализм?» (1934), «Больше поэтов хороших и разных» (1936) и другие). В архивном фонде Иосифа Уткина хранятся его записные книжки, в которых нами обнаружены замечательные, нетрафаретные высказывания поэта о лирике, известные исследователям и учтённые ими лишь фрагментарно. Эти высказывания свидетельствуют о том, что даже несмотря на творческий кризис (а возможно, именно благодаря ему) поэт продолжал активно размышлять о лирике, её роли и месте в советской литературе.

Важнейшим для Уткина становится право поэта на лирическое познание действительности, которое принципиально отрицали идеологи РАПП. «Лирика, — писал он, — это не форма маленького стиха и темы, это — этический жанр стиха. Этический — потому, что лирика занимается отношением и взаимоотношением поэта и действительности, норма же отношения личного и общественного есть этика»¹⁸. Другой немаловажный аспект уткинского творческого кредо, выраженный им в записных книжках, — утверждение права художника на самостоятельный выбор жанра и темы, наиболее соприродных и органичных для него. В записных книжках поэта, в отличие от опубликованных статей, отразилась не столько его полемика с РАПП, сколько внутренний диалог-спор с самим собой. Другими словами, записи поэта представляют собой своеобразную попытку разобраться: эпоха права или прав поэт? Несмотря на то, что люди его поколения зачастую больше верили эпохе (см. «ТВС» Э. Багрицкого), Уткин приходит к выводу, что правда за поэтом. Выработанные установки теоретического характера поэт в дальнейшем активно применяет в своём творчестве («Лирическая басня», «Выжиги», «Соль» и др.), уверенно включаясь в литературную полемику с современниками (А. Безыменским, А. Фадеевым и др.).

Эволюционирующее мировоззрение Уткина ярко проявилось в характере его творческого диалога с поэтами-современниками, специфику которого мы рассматриваем в следующем разделе — «Особенности поэтического диалога Иосифа Уткина с собратьями по перу».

В 1920–1930-е годы Уткин неоднократно и активно публично полемизировал с В. Маяковским, Д. Бедным, И. Молчановым, А. Безыменским и другими поэтами-современниками, при этом его художественная позиция часто формировалась именно в подобных противостояниях. Однако в его творчестве присутствует ещё одна, не менее интересная разновидность поэтического диалога, сравнительно редко встречающаяся в поэзии 1920–1930-х годов. Эта форма также представляет собой отклик одного автора на произведение другого, противоположение своего взгляда на определённую тему (явление, событие) без отрицания точки зрения оппонента и предполагает взаимодополнение. В статье о творческой перекличке Пушкина и Вяземского, к примеру, Г.М. Фридлендер говорит о трёх основных стратегиях их поэтического диалога, таких как «согласие» «спор» и «развитие и трансформация намеченных одним поэтом художественных тем и мотивов»¹⁹. Третья стратегия, отмеченная исследователем, на наш взгляд, наиболее близка к тому диалогическому феномену, который мы обнаружили в полемической практике Уткина и проанализировали в данном разделе диссертации на примере лирических текстов разных лет. Означенную разновидность поэтического диалога мы называем оппонированием (термин был введён Г. А. Белой для обозначения схожих литературных явлений)²⁰, которое по своей интенции сближается не столько с полемикой и спором, сколько с типом диалога, обозначенным ещё М. М. Бахтиным как «дополняющее понимание»²¹. В большинстве случаев своё формальное выражение оппонирование обретает в ассоциативном плане сюжета²². Данная диалогическая стратегия представляется нам уникальной в контексте литературного процесса как 1920-х, так и 1930-х годов. Поэзии первого послеоктябрьского десятилетия был свойственен «дух противостояния», идейная поляризация, когда литературная борьба порой доходила до самых крайних форм. В этом контексте стремление Уткина не развенчать, а понять и осмыслить творческую позицию другого поэта, находящегося в противоположном поэтическом и политическом лагере, было явлением довольно редким. Несмотря на явную тенденцию к сворачиванию полифонии, имевшую место в 1930–1950-е годы, в литературном метаконтексте советской эпохи, как выясняется, присутствовали различные формы духовного противостояния писателей мономорфной культуре, навязываемой советской властью. Оппонирование как особый тип творческой переклички между поэтами-современниками, по нашему мнению, представляет собой одну из интересных стратегий актуализации полифонизма внутри единого поэтического текста. Этот тип творческого взаимодействия может быть идентифицирован как художественный вызов монологизму литературы сталинской эпохи, как одна из эффективных форм противостояния «веку-волкодаву» (О. Мандельштам) — противостояние в слове (В. П. Крылов).

Нами рассмотрены стихотворения «Рассказ солдата» (1924), которое творчески перекликается с «Письмом матери» С. Есенина, «Маруся (Партизанская песня)» (1935), представляющее собой поэтический диалог с «Песней о Каховке» М. Светлова, а также «Если будешь ранен, милый, на войне» (1942), ставшее откликом на известное произведение К. Симонова «Жди меня».

Оппонирование как особый тип творческого диалога постепенно становится в поэзии Уткина доминирующим и приближает его художественную стратегию взаимоотношений с собратьями по перу не к диссонансному (полемика), а к синтетическому диалогу, конечная цель которого — цельное и многогранное изображение эпохи (насколько это возможно в рамках лирического жанра).

Главенствующий пафос уткинского творчества, определяемый нами как лирический, воплотился не только в принципах изображения поэтом действительности и в особенностях его творческого диалога с собратьями по перу, но также в жанровой специфике его лирики, исследованию которой посвящена третья глава нашей диссертации — «Рецепция и трансформация жанровых традиций в лирике Уткина 1920–1930-х годов».

Для исследования творчества Иосифа Уткина проблема жанровых традиций имеет принципиальное значение, поскольку жанр является центральной, синтетической категорией, интегрирующей в себе своеобразие творческой индивидуальности писателя, характер его отношения к окружающему миру, к современному и предшествующему художественному опыту. Анализ отдельных произведений Уткина помогает раскрыть своеобразие жанрового мышления автора, проследить процесс складывания жанровой парадигмы его творчества, а также её эволюцию. Творческое наследие поэта ещё ни разу не изучалось в жанровом модусе: в монографиях А. Саакянц и В. Коржева²³ можно обнаружить лишь фрагментарные упоминания о жанровых особенностях его поэзии. Таким образом, предпринятый нами жанровый анализ восполняет существующий пробел в литературоведении и позволяет составить целостный образ Уткина-поэта в контексте литературного процесса 1920–1930-х годов.

В своём анализе жанровой системы Уткина мы исходим из того, что в основе каждого жанра лежит некий архетип, сложившийся в архаике и устойчиво проявляющий себя в литературных системах разных эпох. Мы разделяем концепцию лирических жанров, разработанную М. М. Бахтиным, который выдвинул «теорию памяти жанра». Именно этой памятью, по мнению учёного, определяется удивительный феномен, согласно которому художественные произведения нередко воспроизводят в сжатом виде весь предшествующий культурный опыт.

В раннесоветской поэзии, особенно революционно-романтической, в русле которой возникло и формировалось творчество Уткина, наблюдалось заметное повышение интереса писателей к жанровой лирике. В творчестве поэта 1920–1930-х годов оказались представлены (прямо и косвенно) самые разнообразные жанровые традиции — от эпиграммы до романса. Нами было рассмотрено с точки зрения жанровой специфики 180 стихотворений Уткина. Из них 157 текстов входят в каноническое собрание стихотворений, вышедшее в Большой серии «Библиотеки поэта»; кроме того, к исследованию были привлечены 23 наиболее ценных и репрезентативных, на наш взгляд, текста, хранящихся в фонде И. Уткина в РГАЛИ.

Исследование жанровой специфики уткинской лирики 1920–1930-х годов показало: 32 текста из 180 близки к жанровой традиции баллады, 41 — к жанровой традиции песни (народной и литературной), 37 — к романсовой традиции, 30 — к жанровым формам адресованной лирики (послание, посвящение и пограничные жанры), 40 — к прочим лирическим жанрам (эпиграмма, элегия, басня, агитка, лирический фельетон и проч.). Диаграмма, составленная на основе полученных нами данных, наглядно демонстрирует, что наиболее актуализированными в лирике Уткина 1920 — 1930-х годов являются жанровые традиции баллады, песни и романса. Именно эти жанровые традиции в творчестве поэта мы рассматриваем наиболее подробно. Во-первых, потому что данные жанры нередко взаимосвязаны и взаимообусловлены: баллада, как отмечают учёные, зачастую трансформируется в песню или романс. Во-вторых, наиболее ценные и репрезентативные тексты поэта созданы именно в русле означенных жанровых традиций.

Ориентируясь на ту или иную жанровую традицию, поэт не только её усваивал, но и трансформировал в соответствии с основным пафосом своего творчества (лиризм). Важнейшей стратегией усвоения Уткиным того или иного жанрового канона стали не стилизация или пародия, а органичная инкорпорация в собственный поэтический мир.

В начале своего творческого пути Уткин активно обращается к жанровой традиции баллады, которая в первой половине 1920-х годов занимала лидирующее место в жанровом составе раннесоветской поэзии. Практически все уткинские стихотворения первого послеоктябрьского десятилетия, которые содержат жанровую доминанту баллады, связаны с тематикой революции и Гражданской войны. В полном соответствии с лирической стратегией уткинского творчества фокус изображения действительности в его текстах, ориентированных на традицию баллады, на протяжении 1920-х годов целенаправленно смещался от сверхсубъективного к личному. Итогом данного процесса стало то, что балладная парадигма в поэтической системе Уткина трансформировалась в песенную, что более соответствовало лирическому характеру изображения поэтом действительности. Несомненно, свою роль в эволюции жанровой системы поэзии Уткина сыграла возросшая в 1930-е годы популярность песенного жанра. Однако советская песенная поэзия 1930-х годов была заметно ориентирована на массовую, хоровую лирическую песню; Уткин же, напротив, стремился к субъективности, к выражению своего собственного лирического «я». И в этом ему помогла ориентация на жанр романса, который в 1930-е годы находился на маргинальном положении в советской поэзии. Данное обстоятельство объясняет тот факт, что уткинские песни, бытовавшие в народе и нередко попадавшие в репертуар эстрадных артистов, так и не стали массовыми, в отличие от многих песен поэтов-комсомольцев (А. Жарова, А. Безыменского, Е. Долматовского) и поэтов-песенников 1930–1940-х годов (М. Исаковского, М. Матусовского, В. Лебедева-Кумача и др.). Тем не менее известные романсисты А. Вертинский и В. Козин, практически не исполнявшие песен на стихи вышеназванных поэтов, активно включали в свой репертуар песни на стихи Уткина, зачастую самостоятельно перекладывая произведения поэта на музыку.

Движение песенной и балладной лирики поэта шло в направлении от литературной традиции к народной, что подтверждает нашу начальную гипотезу о близости уткинской поэзии к русскому народному творчеству. Данное обстоятельство значительно сближает И. Уткина с С. Есениным и дистанцирует его не только от поэтов-комсомольцев, революционных романтиков и В. Маяковского, но и от Д. Бедного, использовавшего фольклорный материал в сугубо утилитарных (агитационных) целях.

^ В заключении работы подводятся итоги исследования. Важнейшей из поэтических задач, последовательно решавшихся Уткиным в его творчестве, стало художественное осмысление революционных событий. Взгляды поэта на революционную действительность прошли сложный путь от «радостного приятия» и утопического визионерства до «трагического усомнения» в итогах революции (аналогичную эволюцию претерпели в своём творчестве С. Есенин и А. Платонов). Во многом этому способствовала «лиризация» как основная парадигма художественного осмысления поэтом действительности, а также тот факт, что, будучи непосредственным участником Гражданской войны и зная её «изнанку», Уткин с самого начала воспринимал данное историческое событие не только как героический подвиг представителей того или иного политического лагеря, но и как трагедию всего российского народа. Следуя этим курсом, поэт совершил значительное отступление от классовых установок пролетарской поэзии (в идейной сфере которой первоначально формировалось его творчество) в сторону «общечеловеческих ценностей», с позиции которых он и пытался осмыслить суть и итоги революционных событий.

Основной причиной постепенного смещения фокуса изображения поэтом действительности «от пролетарского и романтического — к общечеловеческому и трагическому» послужил характер и поэтический строй уткинского творчества, определяемый нами как лирический. Этим же обусловлены обострённая перекрёстная полемика поэта с представителями советского литературного официоза, диалогический характер его творческого взаимодействия с поэтами-современниками и художественные особенности его лирики. Эволюция творческого мировоззрения Уткина прямо отразилась и в поэтике его произведений, в частности — в жанровой специфике его лирики, которая прошла сложный путь от преобладания лироэпической баллады к заметному доминированию романсовой традиции. В контексте пролетарской, комсомольской и романтической поэзии 1920–1930-х годов подобная художническая позиция Уткина представляется нам уникальной.

Таким образом, традиционная трактовка творчества Иосифа Уткина как эталонной художественной продукции пролетарской и комсомольской поэзии представляется в свете произведённого анализа совершенно необоснованной. Изучение разнообразных влияний, традиций и перекличек в поэзии Уткина (С. Есенин, Н. Гумилёв, традиция романса и т. д.), проведённый нами в настоящем исследовании, также ставит под сомнение:

• целесообразность дальнейшего рассмотрения творчества поэта в узком контексте комсомольской и романтической поэзии;
  
• научную обоснованность и актуальность самого понятия «комсомольская плеяда», возникшего в критике 1920-х годов и не совсем отрефлектированно вошедшего в понятийный аппарат историков литературы.
  

С другой стороны, не вызывает сомнений необходимость объективного осмысления и изучения литературного процесса 1920–1930-х годов, поиска в нём принципиально новых художественных связей.

Наиболее перспективным направлением развития этой темы в дальнейшем мы считаем типологическое и контекстуальное соотнесение творчества Иосифа Уткина с «непролетарскими» и «некомсомольским» литературными феноменами (акмеистская традиция, лирика поэтов русского зарубежья о Гражданской войне и т. д.).

Ещё одной возможностью дальнейшего расширения заявленной темы может стать контекстуальное и жанровое изучение лирики Уткина периода Великой Отечественной войны (1941–1944), который, по мнению А. А. Саакянц, стал для поэта особенно плодотворным и характеризовался высшим проявлением его художественного мастерства.

Другую, не менее продуктивную перспективу исследования мы видим в более глубокой разработке темы динамической (меняющейся) национальной идентичности в творчестве Уткина, также плотно связанной с историко-культурными процессами советской эпохи.

Детализированное рассмотрение рецепции творчества Иосифа Уткина в критике могло бы составить ценный материал для истории советской журналистики, а также для изучения теоретических проблем литературной перцепции.

Наконец, анализ жанровой специфики лирики Уткина, результаты которого представлены в диссертации, мог бы послужить основой одного из разделов масштабного коллективного труда по исследованию эволюции лирических жанров в отечественной поэзии советского периода.

^ Основные положения диссертации изложены в шести статьях, из них две опубликованы в рецензируемых научных изданиях, включённых в перечень ВАК.

1. Лычагин А. В. «Три тройки»: стихотворение Иосифа Уткина «Тройка» в контексте русской поэтической традиции // Вестник Новгородского государственного университета. Сер.: Филология. — 2010. — № 56. — С. 44–48.

2. Лычагин А.В. Особенности поэтического диалога в творчестве Иосифа Уткина // Учёные записки Петрозаводского государственного университета: Серия "Общественные и гуманитарные науки". — 2011. — № 1 (114). — С. 61-64.

3. Лычагин А. В. Функционирование фольклорных сюжетов в песенной лирике 1920-х годов о Гражданской войне // Язык и культура: материалы Международной научной конференции, посвящённой 70-летию профессора Л. В. Савельевой. — Петрозаводск, 2007. — С. 252–256.

4. Лычагин А. В. Иосиф Уткин и «неистовые ревнители»: «Борьба за лирику» // Литературы народов России в социокультурном и эстетическом контексте: материалы XIV Шешуковских чтений. — М., 2010. — С. 124–131.

5. Лычагин А. В. Ассоциативный план сюжета стихотворения Иосифа Уткина «Рассказ солдата» // Литературный текст XX века: Проблемы поэтики: материалы II международной научно-практической конференции. — Челябинск, 2009. — С. 158–166.

6. Лычагин А. В. Традиция городского романса в лирике Иосифа Уткина 1920–1930-х годов // Актуальные вопросы филологии и методики преподавания иностранных языков: материалы II международной научно-практической конференции: Электронная книга. — СПб., 2010. — С. 603–613.