М. М. Буткевич Кигровому театру
| Вид материала | Документы |
- Буткевич М. М. Кигровому театру: Лирический трактат, 14004.15kb.
- М. М. Буткевич Кигровому театру, 1932.79kb.
- З ім'ям М. Кропивницького пов'язані створення українського професіонального театру, 740.79kb.
- Історія Херсонського театру 1823-2005, 259.57kb.
- Перлина українського театру, 100.45kb.
- Міністерство освіти І науки, молоді та спорту України, 57.22kb.
- Програма творчого конкурсу за обраним фахом Галузь знань 0202 «Мистецтво», 63.6kb.
- У 1914 році школа змінила свій зовнішній вигляд. Було побудовано другий поверх, актовий, 118.33kb.
- Київський національний університет імені тараса шевченка на правах рукопису буткевич, 2287.53kb.
- Зустріч з актором театру ім. Кропивницького Ю. О. Жеребцовим, 7.04kb.
Как-то Щедрин рассказывал, как еще студентом видел из-за кулис крупнейшего актера (не помню фамилию), игравшего главную роль в бальзаковской «Мачехе». Вот он произнес, выжимая дружные рыдания публики, финальные слова: «Кто виноват? Кто виноват?» Закрылся занавес. Мэтр сделал пару приседаний, приговаривая: «Кто виноват, кто виноват — Зильберман (а может, и другая фамилия была у директора театра, помню только, что еврейская) виноват», — и, легкомысленно что-то напевая, направился в свою гримуборную. [Хотя, думаю, что или я, или БЕ что-то напутал: а как же поклоны? Впрочем, назидательной сути дела это не меняет.]
Со мной это как-то легче. Возможно, благодаря многолетнему общению с Генычем, который несмотря на полное отсутствие правой руки был человеком очень даже полноценным.
Сережка Чигарев рассказывал про приятеля, которого не приняли во ВГИК, причем явно – из-за отсутствия у него ноги. Сережка посоветовал ему обратиться лично к Ростоцкому, который потерял ногу на войне. И тот помог, парня таки приняли. [Возможно, повтор…]
Даа… А вот я, в свою очередь, когда набирал этот текст, сразу обратил внимание на то, что парень-то из Грозного! Тогда Михалычу это еще ничего не говорило… Но каково совпадение. Тогда мирный Грозный (ну, авария [с маленькой буквы; а то которая «с большой» тоже где-то рядом; и там тоже, вроде, постреливают] где угодно может произойти) превратился за эти годы в сегодняшний Афган! И может, вещий Михалыч просто, сам того не осознавая, провидел грядущие чеченские войны?..
На самом деле это последний мой «ход» в этой игре с Михалычем. И не знаю, скоро ли я вновь вступлю в это соревнование, может, уже и не стану вступать. Дело в том, что за несколько месяцев перерыва, таймаута, взятого мною, произошло значительное для меня событие: я поднял залежавшуюся у меня рукопись (работа над ней растянулась на 27 лет!) и за три летних месяца (вернее, с начала июля по октябрь) написал довольно здоровый (на сегодняшний день почти 22 авторских листа) роман. Таким образом мой писательский потенциал был серьезным образом реализован, и хватит ли меня еще и сюда, будут ли мне в голову идти стόящие обнародования мысли, бог весть… [Годы спустя я что-то на этот счет еще написал (это было выше), и оказалось, что, вроде, порой есть что писануть. Ну а отказ от игры оказался не окончательным. Все же я вернулся. — 2007.]
Нечто схожее описано в «Повести о настоящем человеке» Полевого. Замечательная, кстати, книга, мною читаная-перечитаная…
А еще мне нравится Мухосранск. Правда с некоторых пор Лана так (с добавлением еще одной «а») столицу Мордовии, куда он как-то ездил на автомобиле вместе с Марьей Александровной, мамой Галкиной. Там у него еще взломали багажник и уперли электронасос, инструменты, что-то еще… Ну и анекдот про неудавшуюся попытку объединить Мордовскую республику и Еврейскую АО: не пришли к единому мнению, как назвать новую административно-территориальную единицу: Жидомордовская или Мордожидовская. Прошу прощения: что у мордвинов, что у евреев (тем более что к первым принадлежит моя любимая актриса, а к последним я сам), — но этот излюбленный генычев анекдот мне кажется не националистическим, а попросту смешным. Впрочем, я опять забегаю вперед: анекдоты еще не начали рассказывать, еще пару абзацев надо подождать.
По-моему, все-таки ПАЗ. Езживал я на этом совершенно нестоличном виде транспорта.
Ну, не знаю, мне больше нравится в том виде, как нам рассказывал Геныч, который, видимо, в свою очередь, слышал этот анекдот от Михалыча, но либо Михалыч с годами стал его излагать иначе, то ли это уже творчество Геныча. Короче, во-первых, не лепестки роз под одеялом, а просто — кровать усыпана цветами. А во-вторых, не полицейский, а водопроводчик: «Захожу к жене в спальню, а у нее на кровати водопроводчик».
Впрочем, наверное, это опять-таки дело вкуса.
Ну, садист, Михалыч. Я ведь не знаю этого анекдота!..
А я что говорил? Не Крыжополь, а Мухо-Саранск!
А этот анекдот, возможно, мне достался в свое время от Михалыча (через Геныча).
Удивительное дело! Неужели этому качеству — неумению сдерживать краску — Геныч научился тоже от Михалыча. Не сдержусь, приведу отрывок из уже упоминавшейся мною свежесозданной [завершена в 2004 г.] нетленке, где в придуманном мною персонаже, Василии Васильевиче, достаточно разборчиво проявляются черты реального Геныча, хотя, разумеется, ни о какой идентичности речи нет, художественный вымысел, все же (в отличие, скажем, от книги Михалыча!). Итак, обещанная цитата…
— Да! — заорали из-за двери, — Можно!
— Можно? — переспросила Маша, неуверенно входя.
В просторном помещении находилось человек пятнадцать народу, всё больше школьники. Сидели они на стульях, расставленных у окон по стене, а перед ними сидел на стуле задом наперед человек, которому на вид можно было дать как тридцать, так пятьдесят и опирался подбородком на спинку стула. Когда Маша постучалась, он вскочил и, подойдя к двери, открыл ее настежь. Это он и орал «можно!».
— Ты почему опаздываешь? — строго спросил он.
— Извините, пожалуйста, Василий Филиппович, я… у меня там случилось…
— Ладно, садись, — оборвал тот, — вон, рядом с Васильевым есть место.
Коля уже давно махал ей рукой, указывая на свободный стул. Когда она уселась, Коля наклонился к ней и прошептал:
— Ты знаешь, что там было, когда ты ушла?
Маша недовольно отмахнулась.
— Да нет, ты послушай…
Она повернулась к нему и сказала:
— Потом, Коля.
— Э-э… — Василий Филиппович опять вскочил со стула, на котором только что вновь устроился. — Так у нас дело не пойдет. Ты что же, Куросава, мало что опаздываешь, так еще и мешать сюда явилась? Ну-ка вставай быстренько и вот сюда.
— Василий Филиппович, мы больше не будем, — не сговариваясь хором заговорили Коля и Маша.
— Ничего не знаю, — замахал руками Василий Филиппович.
— Ну, Василь Филиппыч, — жалобно протянула Маша.
— Давай-давай. Ну, давай же быстрее! Ты задерживаешь всех.
Маша скорчила капризную мину, встала и нехотя пошла на указанное место, с самого края. Несколько поодаль от нее сидел незнакомый ей мужчина лет двадцати пяти. Разглядеть его она не успела: только пересаживаясь обнаружила она его присутствие.
— Кто это? — спросила она у Тани Ваниной, сидевшей рядом.
— Кто?
— Да вот, в углу сидит.
— А, это Васин ученик, еще из старой студии.
— Па-анятно, — протянула Маша и, выпрямившись, приготовилась слушать Василия Филипповича.
Тот уже устроился на стуле. (Устраивался он на стуле подолгу, поддергивая брючины и проверяя, устойчиво ли сидит, удобно ли и т.д. При этом он то и дело в пылу красноречия вскакивал, принимался ходить по комнате, размахивая руками. Потом, чуть успокоившись, он опять садился, устраивался, а через минуту все начиналось сначала.)
— Итак, на чем мы остановились? — заговорил он. — На итак товарищи… А-а… Ну да. Что же такое сверхзадача? Для начала я хочу вам задать такой вопрос. Какие цели стоят перед любым художником? Вообще перед искусством? Подумайте и ответьте.
Все задумались.
— Ну вот ты как считаешь, — спросил он первого справа.
— Ну, я думаю… Я думаю, что искусство должно как-то воспитывать, что ли, человека.
— Так. Ты, — обратился он к следующему.
— Искусство нужно для того, чтобы отвлечь человека, давать ему отдых после работы, там, учебы…
— Понятно. Дальше.
— Ну, наверное, для приобщения к своим идеям, мыслям…
— Следующий…
Ребята морщили лбы, напрягались в поисках ответа. Видно было, что они никогда над этим не задумывались. Лицо руководителя стало заполняться досадливо-нетерпеливой гримасой.
— Ты.
— Деятель искусства использует свой талант для борьбы как оружие.
Кто-то из уже ответивших и от этого расслабившихся прыснул.
— Чшш! — ткнул пальцем в весельчака Василий, покрыв жестом чуть не половину пространства помещения, словно делая фехтовальный выпад, после чего стремительно ушел в новый выпад, развернувшись к «очереднику»:
— Маша.
— Не знаю, — замялась она, — я думаю, что если в голову деятелю искусства… ну, в смысле писателю там, художнику… вот… если и приходил этот вопрос… если даже он решал его как-то для себя, я думаю, что в момент самого творчества это не имело для него никакого значения…
— Ну хорошо… А для чего же он, все-таки, творит?
— Наверное, потому, что не может не творить, потому что его творение… как бы это сказать… рвется наружу…
— Рвется наружу! — ухватился Василий Филиппович, — Рвется наружу! Следовательно стремится отделиться от творца, как-то зафиксироваться, одним словом, ищет кого-то второго. Даже если сам потом будет перечитывать (в случае, например, литературного произведения), все равно, это уже читатель, пусть воображаемый, пусть мифический, идеальный, наиболее близкий тебе по духу, твое альтер эго. Все знают, что такое альтер эго? — он внимательно обвел глазами лица слушателей. И так и не выяснив, сам же и ответил, — Альтер эго — это «второе я», это вам непонятно, это по латыни, — пробурчал он себе под нос, — это еще раз ты сам, твой духовный двойник. Словом, дословный перевод с латыни «второе я». А!.. Это я уже говорил!... Да… Так вот… Если это альтер эго, как кажется художнику, не получит того, что он, художник, собирался ему дать, то художник бывает неудовлетворен своей работой (а настоящий художник, как правило, неудовлетворен-таки всегда), и даже эта неудовлетворенность своей работой подчас доходит до того, что художник попросту уничтожает свое произведение… Например, Гоголь сжег второй том «Мертвых душ», Достоевский — первый вариант «Преступления и наказания». Кажется, Некрасов скупил и уничтожил уже после того, как он был напечатан, — он значительно поднял палец вверх и скроил выразительную мину, — свой первый сборник стихов [на самом деле это был Гоголь]… Ну и хватит об этом, — оборвал он себя и принялся усаживаться на стул.
— Итак, мы выяснили, что искусство преследует очень много самых разнообразных целей, которые сводятся к воспитательным… Так, кажется?.. Кто это сказал? А, ты… Ну да… Развлекательным… идеологическим (ну, на это еще Владимир Ильич Ленин указывал, это вы, наверное, в школе проходили, там особенно «Партийная организация и партийная литература»...), социальным, философским, гражданским и так далее и тому подобное и прочее. Но… — он еще раз поднял вверх указательный палец и сделал паузу, — всё это категории интеллектуальные. А искусство для достижения своих целей (то есть желаемого воздействия на человека) пользуется средствами эмоциональными. Обратите внимание на то, что произведение, не вызывающее эмоций, не воспринимается нами как произведение искусства.
Но с другой стороны, если в произведении не будет преследоваться какая-либо действенная цель (хотя бы, на худой конец, развлекательная), мы также отнесемся к нему в лучшем случае как к интересному формалистическому эксперименту или талантливому экзерсису, — Василий чуть не заулыбался от удовольствия: вот, мол, как у меня складно получилось. Но затем, словно что-то вспомнив, спросил, — Все знают, что такое экзерсис?.. — и, по обыкновению, тут же ответил, — Экзерсис — это упражнение, гимнастика, что ли… Короче, — заторопился он, — искусство заключается в рамки между научным или политическим трактатом (то есть произведением, пользующимся методами, исключающими эмоцию), с одной стороны, и экзерсисом, с другой. В этом и состоит диалектический смысл искусства.
Итак, мы пришли к выводу, что искусство должно быть активно. И направлено, обращено к кому-то второму (зрителю, слушателю, читателю). Но — использует при этом свои специфические средства: гармонию, линию, цвет, мизансцену, геометрические пропорции, контрапункт и многие, многие другие, несть им числа, выразительные средства, имеющиеся в арсенале художника, особенно в руках такого художника, как театральный коллектив. Обратите внимание, что все приведенные мною примеры суть воздействие непосредственно на органы чувств. Следовательно, мы здесь подходим к раскрытию механизма воздействия на нас произведения искусства. Вкратце можно сформулировать это следующим образом: искусство воздействует на наши органы чувств (а не на интеллект). И в результате этого воздействия в сумме происходит желаемое восприятие: или у человека возникает какое-то определенное настроение, или определенные ассоциации, определенные чувства, наконец, мысли и идеи и даже изменения в мировоззрении. Итак, средствами искусства мы, в принципе, можем добиться тех же целей, какие преследует, скажем, какой-нибудь философский трактат. Но здесь есть одна существенная разница! — Василия несло, как Остапа, он еще не утратил контроль над аудиторией, слишком большой кредит доверия смог он заработать — и заслуженно. Эти мальчишки и девчонки за всю школу никогда не были приобщены к такому святая святых духа и мысли, слишком уж чудным и экстравагантным он был человеком, а это интересно, не говоря о резких суждениях, свободном оперировании такими понятиями, как «солженицын», «диссиденты», «советский бардак». При нем можно было нести любую антисоветчину, смеяться анекдотам про Брежнева и, в конце концов, курить, пить (хотя — пока — и в меру), а также допускались скабрезности и даже иногда мат, причем от двух последних (не «кин'га», нет), он сам краснел, смущался как красна девица. Несмотря на то, что он успел закончить два института, был семейным человеком и отцом двоих детей чуть помладше тех, что сидели перед ним, в сущности, он так навсегда и остался подростком, не признающим каких-либо ограничений свободы. Но имел статус взрослого и даже руководителя. Его увлекающаяся натура и хорошая школа сочеталась с малым опытом, отсутствием житейской мудрости, а самое главное — с прирожденной косностью мышления и внутренней леностью, из-за чего он так и не стал никогда настоящим режиссером. Да и ни один из его коллективов не пережил второго сезона, в результате за тридцать лет творческой деятельности он поставил толком всего четыре полноценных спектакля. Но главную миссию своей жизни он все же выполнил, хотя она его и не устраивала: он разбудил в десятках и десятках мальчишек и девчонок личностей, граждан. И круто изменил их жизнь, сделав ее увлекательной, полезной и интересной, полной боли и страданий, но — и гордого осознания себя Людьми.
Конечно, все они были готовы идти за таким человеком хоть, как говорится, на край света. Однако когда он увлекался, они, естественно, переставали его понимать и привычно, как в школе, сначала «изображали» внимание, а потом потихоньку начинали шушукаться, шебуршиться. Иногда на это он взрывался и устраивал истерики, после которых всех разгонял и уходил «навсегда». Затем шла сцена из «Ивана Грозного», государь снисходил до своего народа и возвращался на престол. Или, но это было гораздо реже, до него, все же, доходило, что он делает что-то не то, и он, успокоившись, продолжал, а ребята, вздрюченные этой вспышкой, «собирались» и начинали что-то воспринимать.
— Существенная разница, — повторил Василий Филиппович. — Ученый при помощи различных умозаключений и логических конструкций добивается вашего согласия с ним и, так сказать, логического постижения его идей чисто интеллектуально. Но человек — существо субъективное. Поэтому на неподготовленного человека одинаковое впечатление произведет и хроника о фашистских концлагерях, и медицинский учебный фильм о дистрофии, хотя научные цели этих фильмов совершенно различны: историко-социологическая и учебно-медицинская. Поэтому, восприняв какие-то идеи при помощи искусства, человек, не проследивший всего этого логически, оказывается убежден в том же самом сердцем, выстрадав это убеждение.
Вот так вот… Оговорюсь все же, что писалось все это давным-давно, кажется, еще до моего поступления на режиссерский, до моей редакционно-журналистской деятельности, следовательно ни театральный мой, ни писательский мой опыт назвать профессиональным тогда было нельзя и я сам с изрядной долей иронии далее в романе прокомментировал этот текст. Однако, хотя все это здорово забито массивной риторикой: не только персонажа, но и автора-рассказчика, — некие Генычевы черточки, как мне кажется, были пойманы достаточно точно.
Между прочим, актрисы бывают настолько откровенны, что становится порою не по себе. Помню, как по телевизору на всю страну одна известнейшая актриса, возможно, на сегодняшний день — звезда номер один, по поводу своих съемок в постельных сценах в зарубежном очень откровенном проекте (чуть ли не в порнухе), не колеблясь, призналась: да, реально совокуплялись, а что вы хотите, живые же люди, мужчины и женщины. Самое любопытное, что, скорее всего, это — тоже игра, утверждение не соответствует действительности, а сделано именно для прикола и эпатажа…
Иногда меня очень удивляет реакция этого продукта АО Информатик. Ну уж слово «горбольница» могли бы в словарь вставить. Это что, сейчас исправились, а в прежних версиях, например, слово «мультиканальный» программка подчеркивала и даже предлагала замену: через пробел между «к» и «а»…
Удивительно верное замечание. Помните, как Аркадина с Треплевым обмениваются репликами из Гамлета и какая многозначность сразу же повисает в зрительном зале, словно предрекая роковой финал: как предстоящего спектакля Кости, так и всего спектакля «Чайка». И в «Будителях», и в других коллективах Геныча, и в институте, и сейчас сплошь и рядом – цитаты и цитирование, словно разглядывание их с самых различных сторон.
А мне вспоминается поездка на школьном таком же пазике, это было летом где-то лет нам было по 12. И маршрутик был: от Москвы до самых до окраин – через всю Украину, с заездом в города (Киев, Ровно, Львов), затем — через Карпаты до самого Хуста. И обратно. В сорокаградусную жару на горном серпантине вода в радиаторе закипела и пионеры, вывалив из автобуса, ждали, когда (а в такую жару процесс шел очень нескоро) вода остынет до температуры, при которой автобус сможет поехать. Затем грузились, автобус ехал… минут десять, потом все начиналось снова.
«БУСЫГИН. Будет дождь. СИЛЬВА. Его только не хватало! БУСЫГИН. А может быть, снег» (А.Вампилов «Старший сын»). Это к теме цитирования в нашей среде.
Козе — баян, а рыбе – зонтик.
Тут Михалыч увлекся. Если сказуемое первой части этой присказки, выраженной сложным предложением, вполне закономерно для этой книги (Нас тратата,..) необходимо заменить эвфемизмом, зачем было эвфимизировать сказуемое второй части: «…а мы крепчаем!»?
А вот у Володина в «Старшей сестре» эта история связана с Тамерланом.
И не только…
Вот-вот, то, чего я добивался в прологе «Мнимого»!
Пир во время чумы.
Было, было у меня такое. И не вспомню сейчас. Видно, психика опять затолкала разрушительную память в бездны подсознания. Но, с одной стороны, преклоняюсь перед вашим, Михалыч, духовным мужеством, с другой, низменно горжусь тем, что подобным моим «проколам» и великие подвержены.
Ну уж а что говорить обо мне, когда мои актеры вообще не получают денег. Им надо памятник ставить только за то, что они вообще появляются. Единственное, что меня бесит — и я то и дело срываюсь — это неуважение к нашему искусству, к партнеру (уж со мной – черт бы со мной, не уважай!), в частности такая его разновидность, как пресловутая «эксплуатация искусства».
Ого! Еще как можно было! Я за 200 стал получать уже в годы перестройки, будучи директором театра. Впрочем, недолго лафа продолжалась. Слава богу, в перестрелку 90-х мои амбиции увяли, я жил на то, что успел в их начале заработать. А там и стрелять перестали. Пронесло, короче.
С большой, как известно – это муза, покровительница комедии.
Сегодня уже это не соответствует истине, но несколько лет назад Виктор, когда мы после репетиции поддавали у барьера на Кузе, сказал: «Иосиф Львович, а ведь наш театр академический». И действительно, много лет Елена Георгиевна ведет младшую, учебную группу, откуда, вырастая ребята плавно перетекают в основную труппу. Вот ведь признак академичности: наличие при нем учебной структуры!
И здесь, бестактный человек, я постоянно делаю замечания, актер начинает оправдываться и мне каждый раз приходится объяснять, что я не ругаю, а пытаюсь помочь сыграть точнее, красивее, интереснее, гармоничнее, поскольку являюсь тем самым зеркалом актера, о котором говорил Немирович, а это, собственно, моя главная функция в нашем деле, а иначе режиссер не очень-то нужен, прожил театр два с половиной тысячелетия без режиссера и т.д. и т.п. и проч. И мне все равно кажется, что я не убедил, что актер (обычно это актриса) в себе замкнулся. Притворился, что мною убежден и успокоен, лишь бы я не огорчался (как в той михалычевой истории с «господином учителем») и «становится досадно, на душе дрянно» [монолог Тригорина]).
Тут даже комментировать нечего: точно и метко. Причем, почему-то, и в отношении любительского театра. Вот тут и крутись – это я о режиссере: и не похвали, и замечания не сделай. А ни то ни другое не сделаешь – и отношение к тебе такое: «ни то ни се». Как в том случае у Михалыча с Добржанской.
На самом деле кому как не чиновникам хорошо знать законы Питера. Цитирую: «Итак, Питер пришел к общему выводу: в иерархии каждый индивидуум имеет тенденцию подниматься до своего уровня некомпетентности. Следствия, вытекающие из закона Питера: 1) Cливки поднимаются вверх, пока не прокиснут [то есть превратятся в то, что также, как известно, «не тонет» — ЛЬВОВИЧ]. 2. Для каждой существующей в мире должности есть человек, не способный ей соответствовать. При достаточном числе продвижений по службе эту должность займет именно он. 3. Путешествие длиной в тысячу миль заканчивается одним единственным шагом. 4. Всю полезную работу совершают