К. К. Случевский в истории русской литературной критики
| Вид материала | Документы |
- Вопросы к экзамену по истории русской литературной критики V курс, стационар, 1621.63kb.
- Формирование литературной критики русского зарубежья: берлинский период, 659.84kb.
- Нп «сибирская ассоциация консультантов», 112.62kb.
- Тема урока Кол-во, 579.16kb.
- Рабочей программы учебной дисциплины «Литературная критика» Уровень основной образовательной, 64.23kb.
- Примерные вопросы по литературе, 47.24kb.
- Учебной дисциплины (модуля) Наименование дисциплины (модуля) История русской литературной, 112.73kb.
- Русская «женская проза» рубежа XX xxi веков в осмыслении отечественной и зарубежной, 243.25kb.
- 3. татаро-монгольское иго на руси это период военного управления в объединенной русской, 92.05kb.
- Публицистика к. Ф. Рылеева в историко-политическом контексте 1820-х, 617.39kb.
Т.В. Скрипка
^ А.П. Чехов в оценке В.В. Маяковского
Рассматривая проблему «Чехов и ХХ век», В. Гульченко сопоставляет драматургические открытия автора «Чайки» с сюрреалистическим театром Э. Ионеско, С. Беккета [4]; о творческих связях Чехова с искусством авангарда пишет В. Шмид [10]. С. Комаров размышляет над вопросами влияния Чехова-драматурга на новаторский театр Маяковского [6]. Полемично, но не безынтересно наблюдение В. Саянова: «У обоих та же чистота во всем – и во внешнем облике, и в отношениях с людьми. Та же глубоко спрятанная нежность, прикрытая улыбкой иронии» [3, 521].
Анализируя соотношение прозаического и поэтического механизмов в повествовательном наследии писателя, исследователь говорит о принципах стихотворного текста, нашедших отражение в прозе Чехова. О. Табачникова подтверждает эту мысль, замечая, что писатель «сократил разрыв между прозой и поэзией, а именно как бы насытил поэзией прозу» [9, 239]. В отношении Маяковского мы также можем говорить о прозаизации лирики, использовании разговорного языка в высоких поэтических жанрах.
Большинство исследователей творчества Чехова (В.Б. Катаев, А.П. Чудаков, И.Н. Сухих, В.И. Тюпа) отмечают такую черту художественного мира писателя и драматурга, как антропоцентричность [1]. Об антропоцентрическом характере творчества поэта пишут многие маяковеды: В. Альфонсов, Л. Кацис, Ф. Пицкель. Экзистенциальная проблематика также роднит обоих литераторов. Их интересуют вопросы одиночества, незащищенности, неустойчивости человеческого существования, вины и ответственности, страха и свободы, смерти и бессмертия, долга и человеческого счастья, личного самоосуществления.
Хорошо известно отношение авангардистского искусства к литературной традиции. Отрицая классическое наследие, оно стремилось противопоставить прежним эстетическим принципам новые каноны. И все же признание авторитетности некоторых писателей давало возможность определить свою позицию в сложной литературной жизни серебряного века.
В 1913 «веселом году» литературное движение футуристов набирало силу: издание манифестов, олимпиады, концерты. «Футуристическое отрицание неба и традиции» (Ф. Степун) нашло отражение в эстетических декларациях, над которыми работал в это время Маяковский. В статье «Театр, кинематограф, футуризм» (1913), заявляя о гибели современного сценического искусства, «поработителя слова и поэта», он представил свою мечту о театре будущего, связанном с именами Чехова и Горького. Выступая в серии статей против обстановочного реализма наивных драматургов прошлого, поэт говорил о новом слове футуристов во всех областях творчества. «Вечную задачу искусства» он видел в «свободной игре познавательных способностей» [7, 17].
Очерк Маяковского «Два Чехова» (1914), приуроченный к десятой годовщине памяти писателя, представляет собой образец яркого эстетического манифеста нового искусства. Поэт-авангардист, с присущей ему смелостью, приглашает писателя и драматурга в союзники футуризма. Чехов хрестоматийный противопоставляется Чехову живому. Маяковский в духе того времени включает Чехова в династию «Королей Слова». Главная заслуга писателя, по Маяковскому, состоит в том, что он «внес в литературу грубые имена грубых вещей», дав возможность словесному выражению жизни «торгующей России» [7, 26].
С пылом полемиста Маяковский вступает в заочный спор с мнимым критиком старого толка, который видит в Чехове «певца сумерек», «защитника униженных и оскорбленных» [7, 22]. Его читатели, подобные героям Чехова, вешают на автора привычные ярлыки: «обличитель-сатирик», «юморист». Поэт-оратор заявляет прямо: «…я говорю о другом Чехове». Чехов становится для Маяковского знаменем борьбы за новую литературу, т.к. творчество писателя и драматурга может быть оценено как переходный этап от классической к неклассической системе эстетических координат, недаром существует мнение, что наследие Чехова открывает серебряный век русской культуры.
Многие мысли очерка перекликаются с лозунгами футуристических деклараций «Слово как таковое», «Садок судей I, II». Маяковский продолжает ниспровергать признанные авторитеты реалистов XIX века: «Литература до Чехова, это – оранжерея при роскошном особняке «дворянина». Тургенев ли, все, кроме роз бравший в перчатках, Толстой ли, зажавши нос, ушедший в народ, – все за слова брались лишь как за средство перетащить за ограду особняка зрелище новых пейзажей, забавляющую интригу или развлекающую филантропов идею» [7, 26].
Называя Чехова «автором разночинцев», Маяковский видит в нем прежде всего новатора тем и языка. Превращая Чехова чуть ли не предтечу русского авангарда, поэт утверждает: «Все произведения Чехова – это решение только словесных задач» [7, 27]. «Чехов высшую драму дает простыми «серыми» словами» [7, 28]. Автор «Чайки» приглашается в соратники авангардному искусству»: «Под стук топоров по вишневым садам распродали с аукциона вместе с гобеленами, с красной мебелью в стиле полутора дюжины людовиков и гардероб изношенных слов». «Воспитанному уху, привыкшему принимать аристократические имена Онегиных, Ленских, Болконских, конечно, как больно заколачиваемый гвоздь, все эти Курицыны, Козулины, Кошкодавленки» [7, 26].
В очерке «Два Чехова» с наибольшей силой проявляет себя унаследованное от футуристической юности свободное и фамильярное обращение с авторитетами. Чехов Маяковского – «сильный, веселый художник слова», «эстет разночинцев» – противопоставлен искусству XIX века. Перед нами крайне субъективная и вместе с тем высокая оценка творчества А.П. Чехова, признание прежде всего его формального мастерства: «Рядом с щелчками чеховских фраз витиеватая речь стариков, например, Гоголя, уже кажется неповоротливым бурсацким косноязычием. Язык Чехова определен, как «здравствуйте», прост, как «дайте стакан чаю» [7, 28].
Существенное значение приобретает гражданская позиция Маяковского – защитника «живых» писателей, выступающего против литературы о них: «Разменяют писателей по хрестоматиям и этимологиям и не настоящих, живших, а этих, выдуманных, лишенных крови и тела, украсят лаврами» [7, 23]. Разбираясь в процессе творчества и влияния его на жизнь, поэт-авангардист отмечает: «Чехов первый понял, что писатель только выгибает искусную вазу, а влито в нее вино или помои – безразлично» [7, 27].
Анализируя современные ему постановки чеховских пьес, Маяковский с горечью констатирует, что режиссеры пользуются старым языком Островского, тогда как театр Чехова требует нового словесного выражения. Выступая на диспуте «Художник в современном театре» 3 января 1921 года, поэт иронизирует: «…валяй, декоратор; видел, как весной вишневый сад цветет? <…> Это потому, что пришедшие сюда пять-десять тысяч человек требуют здесь прежде всего зрелища, а не того, что дает Чехов» [7, 130-131]. Создавая новую концепцию театрального искусства, Маяковский представляет поэта-актера, унифицирующего старую драму.
В. Розанов приписал больному Чехову мысль: «Люблю смотреть, как человек умирает», Маяковский сделал ее отправным тезисом своего стихотворения «Я люблю смотреть, как умирают дети» (цикл «Я»). Самая скандальная строчка, истолкованная как эстетическая провокация, проявление скоморошества, шутовства и даже «извращенное чувство садиста-авангардиста», восходит, по мнению Л. Кациса, к произведению И. Анненского «Трилистник тоски» [5, 26]. Почитание смерти ребенка через призму религиозной традиции получает глубокий символический подтекст: дети умирают безгрешными, и Бог любит смотреть на их кончину. Л. Брик писала по этому поводу в «Анти-Перцове»: «Смысл этого стихотворения: жизнь полна страданий, и тоски, и ощущения одиночества. Чем раньше кончится такая жизнь, тем лучше для человека» [2, 61].
В знаменитом стихотворении Маяковского «А вы могли бы?», как полагает О. Табачникова, звучит вопрос, который мог быть задан Чеховым и Довлатовым [9, 254]. В нем сублимировалась сущность восприятия жизни и искусства писателями и поэтом. Им действительно было дано больше, чем обычным людям, и они оправдали свое предназначение.
Изучены творческие взаимосвязи Чехова и Толстого, Чехова и Бунина, Чехова и Горького. Литературные отношения Чехова и Маяковского еще нуждаются во вдумчивом рассмотрении. И пусть Маяковский ведет лишь заочный диалог с Чеховым, это не умаляет его значения в контексте большой литературы.
Библиографический список
1. Чехов А.П.: pro et contra. Творчество А.П. Чехова в русской мысли конца XIX – начала XX века (1887–1914). Антология / сост., предисл., общая ред. И.Н. Сухих; послесл., примеч. А.Д. Степанова. СПб.: РХГИ, 2002. (Серия «Русский путь»).
2. Брик Л. Из материалов о В.В. Маяковском // Литературное обозрение. № 6. 1993.
3. Маяковский В.В. в воспоминаниях современников. М.: Гослитиздат, 1963.
4. Гульченко В.В. Чехов и ХХ век // Искусство. Приложение к газете «Первое сентября», 1998. № 19 (91), май. Специальный выпуск.
5. Кацис Л.Ф. Владимир Маяковский. Поэт в интеллектуальном контексте эпохи. М.: Языки русской культуры, 2000.
6. Комаров С.А. А. Чехов – В. Маяковский: комедиограф в диалоге с русской культурой конца ХIX – первой трети ХХ в. Тюмень: Изд-во Тюмен. гос. ун-та, 2002.
7. Маяковский В.В. Собр. соч.: в 12 т. М.: Правда, 1978. Т. 11.
8. Розанов В.В. Чехов А.П. // bibliotekar/ru/rus-Rozanov/63htm.
9. Табачникова О. От Чехова к Довлатову: «прославление бесцельности», или поэтика, оказывающая сопротивление тирании // Философия Чехова: мат-лы Междунар. науч. конф. Иркутск. 27 июня – 2 июля 2006 г. / под ред. А.С. Собенникова. Иркутск: Изд-во Иркут. гос. ун-та, 2006.
10. Шмид В. Проза как поэзия: Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. СПб.: ИНА-ПРЕСС, 1998.
Б.М. Слуцкий
Научная проблематика в журналистике
Попытки найти в различных учебных пособиях и даже солидных монографиях по теории журналистики обстоятельный раздел, посвященный научной проблематике в СМИ, как правило, терпят неудачу. Иными словами, тема научной проблематики в журналистике разработана слабо. Ученые в этом обвиняют теоретиков журналистики, те, в свою очередь, ссылаются на некую закрытость научного сообщества. Между тем, сами ученые нередко сетуют на недостаточную активность и компетентность СМИ в защите интересов науки. Но ведь отворяют дверь тому, кто в нее стучит. Хотя всем очевидна ведущая роль науки в современном мире. И чем больше она возрастает, тем больше возникает проблем. Эти проблемы можно выделить в следующие блоки.
1. Собственно научные проблемы. Они разрешаются самой наукой в процессе исследований фундаментальных и прикладных с выходом на внедрение.
^ 2. Проблемы организации науки, управления научно-исследовательскими и опытно-конструкторскими разработками, финансирования науки.
3. Проблемы популяризации науки, решение которых преследует цели просвещения масс. Вспомним крылатую фразу К.Маркса: наука становится материальной силой, когда идеями овладевают массы. В принципе это высказывание тождественно постулатам Бекона – «Знание – сила», и Декарта – «Идеи правят миром».
^ 4. Нравственные проблемы науки, которые должны разрешаться на основе гиппократовского принципа «Не навреди!», хотя многие ученые считают, что наука, тем более естественная, никакого отношения к нравственности не имеет.
^ 5. Проблемы профессиональной этики науки. Они особенно актуальны в условиях рынка, на котором достижения научной мысли становятся товаром.
6. Правовые проблемы науки. Развитие законодательной базы для повышения роли и значения науки, защита авторских и смежных прав, патентоведение, информационная безопасность.
Как видим, для научной журналистики есть обширное поле деятельности. А теория молчит и рекомендаций не дает, как развивать это направление. И не только в специализированных научных журналах, но и в массовых СМИ.
^ Возникает парадоксальная ситуация. С одной стороны, общеизвестно, что научная журналистика существует многие века – сначала как просветительская, популяризаторская, затем в качестве ее ответвления родилась специализированная, ориентированная на внутренние проблемы науки, обслуживая интересы сообщества ученых. С другой стороны, ни рубрики и разделы науки в массовых СМИ, ни многочисленные научные журналы не стали объектом теоретического анализа наряду с проблематикой политической, экономической, социальной т.д.
Больше того, многие специалисты, занимающиеся историей журналистики, склонны считать, что профессия научного обозревателя в наше время вырождается. Журналистика, по их мнению, больше заинтересована освещать науку в ее практическом, прикладном значении. Что касается фундаментальных исследований, то это, мол, внутреннее дело самого сообщества ученых. Этот парадокс имеет свои причины и вполне объясним.
Дело в том, что на всем протяжении истории человечества, вплоть до второй половины ХХ века наука была служанкой политики и экономики и не имела самостоятельного значения.
Впервые о возрастающей роли науки в обществе заговорили марксисты, выдвинув идею управления обществом на научной основе. Однако эта идея дискредитирована самой практикой строительства социализма, суть которой заключалась в том, что, во-первых, в верховенстве политэкономии, во-вторых, игнорировались мнения ученых при принятии судьбоносных решений. Или брались на вооружение псевдонаучные теории и гипотезы, в основе которых лежала идеология, а не научная истина. К чему это привело – общеизвестно. Что касается западной цивилизации, то у нее наука – в гораздо большей чести, но опять же – в роли служанки и используется она в основном опять же в прикладных целях. Возникает вопрос: наука так и останется Золушкой в услужении у барынь или станет принцессой – ведущей силой развития цивилизации независимо от форм ее общественного устройства?
Для правильного ответа на этот вопрос обратимся к трем глобальным революциям. ^ Первая – аграрная, позволившая человечеству перейти от примитивного, по существу первобытного способа добывания средств существования к технологии, основанной на познании законов природы. Так родились агротехника и селекция, снявшие проблему дефицита продовольствия и другой продукции сельского хозяйства.
^ Вторая революция – промышленная, в результате которой пройдены два принципиально важных исторических этапа. Их можно свести к диаметрально противоположным системам: «Машина – человек», в которой человек обслуживает машины и механизмы и в которой превалирует физический труд, и «Человек - машина», в которой человек управляет машинами, механизмами, технологическими линиями и в которой превалирует интеллектуальный труд. В ходе развития промышленной революции эффективно использовались достижения фундаментальной и прикладной науки, она, в свою очередь, утрачивала энциклопедизм, разветвляясь на многочисленные дисциплины и направления. На втором этапе, ознаменованном рождением индустриального общества, специализация научной деятельности стала массовым явлением. По мере становления и развития многочисленных дисциплин увеличивался объем научной информации, в ХХ веке он приобрел характер информационного взрыва, возрастая по геометрической прогрессии. Это привело к внедрению информационных технологий с применением кибернетики и математического моделирования. Человечество вступило в постиндустриальное общество, которое переживает третью революцию – информационную или научную, понятия, ставшие в наше время идентичными. Еще говорят о «третьей волне» развития цивилизации. Заметим: это очень важное явление.
Однако эти процессы породили ряд интересных феноменов и проблем, на которых в рамках нашей темы следует остановиться.
1. Использование большого объема информации в процессе научных исследований привело к поистине вавилонскому столпотворению в мире науки, когда узкая специализация породила разноречие среди ученых, скажем, специалисты, работающие в разных областях физики, не понимают друг друга, не говоря уже об отсутствии взаимопонимания представителей не только разных отраслей знания, но и смежных дисциплин. Издание огромного количества научных журналов, обмен базой данных по компьютерным сетям, всякого рода симпозиумы и научные конференции лишь отчасти компенсировали дефицит актуальной научной информации в огромном океане избыточной.
2. Информация стала не только ведущим инструментом науки, но и общества в целом. Тем самым сбылись пророческие слова отца кибернетики Норберта Винера: «Кто владеет информацией, тот владеет всем миром». Чем не Архимедов рычаг, с помощью которого можно перевернуть весь мир? Кстати, уместно и другое глубокое по смыслу замечание Винера: человек имеет огромное преимущество перед коровой потому, что располагает большим объемом информации.
3. Парадокс дефицита актуальной информации на фоне информационного взрыва стал проблемой не только для научного мира, но всей цивилизации в целом. Сложившиеся десятилетиями стандарты образа жизни, системы управления, образования, межличностных отношений положение не спасают. Динамичное развитие человечества в глобальном масштабе требует принципиально нового подхода к получению, обработке и использованию информации во всех сферах деятельности.
Итак, если энциклопедизм был возможен вплоть до второй половины XIX века, то затем на смену ему пришло принципиально новое – специализированное знание. И не только в области науки.
Как на эти феноменальные изменения реагировали сами ученые, литераторы, журналисты? Приведу только несколько имен: поэта Бориса Слуцкого, английского физика и писателя Сноу, литературного критика Владимира Турбина, французского физика и философа Абраама Моля.
Итак, где и когда состоялись публичные выступления поэтов-шестидесятников – Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, Беллы Ахмадулиной, Роберта Рождественского? Правильно: в Москве, в Политехническом музее, в 60-е годы. Это глубоко символично. Лирики оказались в лоне святая святых научно-технического прогресса. Казалось, вот оно единство лириков и физиков, еще и потому, что среди слушателей большинство были представителями научной и технической интеллигенции.
Но такое духовное единство не снимало противоречий между двумя потоками информации – научной и обыденной, общечеловеческой. На это обратил внимание Сноу в своей нашумевшей Кембриджской лекции «Две культуры»: «На одном полюсе – культура, созданная наукой. Она действительно существует как определенная культура не только в интеллектуальном, но и в антропологическом смысле. Это значит, что те, кто к ней причастен, не нуждаются в том, чтобы полностью понимать друг друга, что и случается довольно часто. Биологи, например, сплошь и рядом не имеют ни малейшего представления о современной физике. Но биологов и физиков объединяет общее отношение к миру; у них одинаковый стиль и одинаковые нормы поведения, аналогичные подходы к проблемам и родственные исходные позиции. Эта общность удивительно широка и глубока. Она прокладывает себе путь наперекор всем другим внутренним связям: религиозным, политическим, классовым».
Сноу рассказывает о встрече ученого с литератором. На вопрос, в чем суть современной картины мира, ученый резонно ответил, что вряд ли из его рассуждений что-либо возможно понять. Тогда литератор предложил: «Давайте говорить стихами». Они перешли к сонетам Шекспира и сразу нашли общий язык.
Сноу, соединивший в себе талант ученого и писателя и понимая причины противоречий между двумя культурами – культурой, созданной естественными науками, и культурой гуманитарной, созданной общественными науками, литературой и искусством, говорил в своей лекции о том, что пропасть между ними увеличивается. Если раньше любой писатель был в курсе основных открытий в науке, а ученый знаком с новинками литературы, то теперь оба они обитают в разных отсеках и не понимают друг друга.
Такое противоречие нашло отражение в острой дискуссии «физиков» с «лириками», спровоцированной в конце 60-х годов поэтом Борисом Слуцким и литературоведом Владимиром Турбиным. Первый – стихотворением «Физики и лирики», второй – публицистическим эссе «Товарищ время и товарищ искусство».
Физики и лирики
Что-то физики в почете.
Что-то лирики в загоне.
Дело не в сухом расчете,
дело в мировом законе.
Значит, что-то не раскрыли
мы, что следовало нам бы!
Значит, слабенькие крылья -
наши сладенькие ямбы,
и в пегасовом полете
не взлетают наши кони...
То-то физики в почете,
то-то лирики в загоне.
Это самоочевидно.
Спорить просто бесполезно.
Так что даже не обидно,
а скорее интересно
наблюдать, как, словно пена,
опадают наши рифмы
и величие степенно
отступает в логарифмы.
Поэт обращает внимание на очевидный факт: рост авторитета и популярности физиков продиктован логикой мирового закона – мощным вторжением научно-технического прогресса в размеренную жизнь планеты. Литература и поэзия, как ее часть, прозевали, не раскрыли то, что всегда доселе делали, оперативно откликаясь на все значительные перемены или, еще лучше, предвосхищая их. Лирик упорно продолжал копаться в собственной душе, не замечая грохота космодромов, наивно полагая, что зеленая трава у дома своего является неизменным символом эпохи.
Журналистика, напротив, эти перемены увидела. В СМИ тех лет развернулись дискуссии о путях развития человечества. Они опубликовали ряд резких высказываний молодых ученых о бесперспективности влияния искусства на умы и сердца миллионов людей, заявив, что в век освоения космоса и ядерной энергией другие открытия будут волновать человека. Поэтому, как возвестил на страницах «Комсомольской правды» инженер Полетаев, космонавты не будут брать с собой в полет веточку сирени. Публиковались призывы особо горячих поклонников науки и техники сбросить за борт современности Пушкина, Блока и Есенина. Многомесячная дискуссия ученых, писателей, философов, просто рядовых читателей на тему «Нужна ли ветка сирени в космосе?» завершилась открытым письмом Ильи Эренбурга. Мнение писателя оказалось понятным и простым: пока человек жив на земле со своими страстями, чувствами, мыслями, ему будет дорога и ветка сирени, и поэзия души, и романтика подвигов. Конечно, если на смену ему придет человеко-робот, или как сейчас говорят, терминатор, тогда не только смерть – искусству, но и науке тоже, потому что великие открытия невозможны без человеческих эмоций.
Несколько с другой стороны подошел к обсуждаемой проблеме Владимир Турбин. Сопоставляя поэзию футуристов, в частности Маяковского, живопись кубистов, раннего Пикассо, с поэзией Андрея Вознесенского, Турбин убеждал читателей, что у литературы, искусства много общего с наукой, они по - своему отражают перемены, привнесенные научно-техническим прогрессом. Иными словами, литература, искусство и журналистика позволяют смотреть на мир в свете научных открытий. И, следовательно, жить в этом мире надо по-новому, отказываясь от сложившихся веками стереотипов мышления.
Весьма характерен и такой факт. Крупный специалист в области филологии, пушкинист Борис Мейлах стал инициатором исследований искусства и литературы методами естественных наук, для чего привлек большую группу ученых с мировым именем. Под его редакцией вышли коллективные монографии. Тем самым, он доказал, что между наукой и искусством нет непреодолимой преграды. Все дело – во взаимопонимании и в общих целях.
Действительно, в наше перенасыщенное информацией время трудно провести грань между двумя культурами. В те же годы вышла фундаментальная работа Абраама Моля «Социодинамика культуры». На обширном статистическом материале он показал, что,
– во-первых, мы имеем дело с мозаичной культурой, с хаотичными вкраплениями в нее разноплановых элементов двух культур, носителем которой является практически каждый мало-мальски образованный человек;
– во- вторых, подавляющее большинство ученых черпает информацию об открытиях в разных отраслях знания не из научных журналов, а из СМИ, что объясняется самой спецификой журналистики – оперативно информировать о настоящих сенсациях, не вдаваясь в детали. Если раскрыта суть открытия и назван адресат, то ученому не составляет большого труда разобраться во всем остальном.
Тем самым, французский физик и философ подвел итог дискуссиям о том, кто сегодня в доме хозяин, доказав мнимость самого конфликта и высоко оценив роль СМИ в обмене научной информацией.
Какие выводы мы можем сделать?
1. Так как человечество вступает в эпоху информационного общества, журналист принимает непосредственное участие в его эволюционном развитии. А также сама журналистика находится в потоке изменений в науке и призвана выполнять мощную коммуникативную функцию в этом процессе.
2. В ходе своего динамичного роста наука заняла ведущее место в современном мире. Это очевидный факт. Поэтому те государства, которые считают развитие науки своим главным приоритетом и оказывают ей финансовую, организационную, правовую поддержку, естественно, имеют большие перспективы. Но для этого недостаточно политической воли, надо располагать соответствующими ресурсами. СМИ в данной ситуации становятся не только пропагандистами государственной политики в сфере науки, но и обеспечивают общественный контроль за реализацией крупных проектов, причем не только на федеральном уровне, но на региональном, в том числе и на муниципальном. Таганрог, несмотря на серьезные издержки перестройки и экономический кризис, сегодня располагает солидным научно-техническим комплексом. Поэтому для местных СМИ есть немало возможностей влиять на эти процессы.
Теперь более конкретно остановимся на основных направлениях научной проблематики в СМИ.
Собственно научные проблемы
Имеются в виду направления научно-исследовательской деятельности. Они многообразны, имеют свою методологию и методику, приоритеты, проекты, инструментарий, кадры, производственно-техническую базу. Задача СМИ заключается в широком и компетентном освещении этой работы в следующих целях:
– привлечения внимания широкой общественности к магистральным направлениям научно-исследовательской деятельности, тенденциям и перспективам развития науки;
– оценки эффективности науки, последствий ее деятельности;
– повышения познавательного интереса своей аудитории.
Как отмечают многие критики, качественную научную журналистику можно встретить все реже, в СМИ преобладает создание упрощенных, банальных и нарочито сенсационных новостей. Всюду новости, больше новостей, чем громче и пошлее заголовок, тем лучше. Достаточно и одних заголовков. Наука в заголовках.
Можно подумать, что научная журналистика превратилась исключительно в поставщика сенсаций, вместо того, чтобы вдумчиво информировать публику о возможностях новых технологий и предупреждать о возможных последствиях, вникая во все детали научной работы.
Впрочем, мировой рынок быстро уловил тенденцию и приспособился к такому положению вещей: новости и поверхностные статьи, которые пишутся на коленке за два часа, менее затратные. Формат новостного агентства выгоднее в данном случае, нежели полноценный научно-популярный журнал или раздел о науке в газете. Последние требуют содержать штат профессионалов, которые готовят качественные репортажи о сложных исследованиях с переднего края науки. А профессионалам надо хорошо платить. Ученые давно уже говорят о том, что СМИ плохо освещают научные достижения, а вскоре они рискуют вообще не увидеть никакого ее освещения. Джим Корнелл, президент ссылка скрыта
, заметил, что критический жанр почти отсутствует в научной журналистике. В то время как он нужен.Множество людей и целые народы сегодня зависят от достижений науки и техники, которые помогают улучшить здоровье, экономику и поднять в целом качество жизни. научная журналистика упустила свои шансы, не поспевая за быстрыми изменениями в науке и обществе, в итоге ее место заняли другие поставщики информации, альтернативные. Люди удовлетворяют свой интерес к науке через нетрадиционные медиа в интернете, блоги, частные СМИ, которые выпускаются группами с определенными интересами, а потому не могут претендовать на объективность. Традиционный научпоп больше не нужен: тиражи журналов и рейтинги программ о науке на радио и ТВ падают. Такое положение дел угрожает существованию научной журналистики. Заставляет задуматься над ее будущим. Надо что-то менять, но что именно?
^ Научной журналистике нужны литераторы и иллюстраторы
Спасение научной журналистики – в применении повествовательного жанра. Хороший литературный стиль и умение рассказывать истории таят в себе неисчерпаемые возможности. Различные литературные приемы из арсенала писателей, включая красочное описание мест и полноценную характеристику людей, расширяют функции рассказа. С их помощью можно не только оповещать и образовывать, но и развлекать людей, одновременно разъясняя научные теории и показывая сложный, полный нюансов портрет ученых.
Недостатки повествовательной журналистики, когда эмоциональная субъективность заменяет холодную объективность, очевидны: преувеличение, передергивание фактов и неточности. Точность пересказа приносится в жертву описательности и яркости истории. Даже учитывая строгий редакционный контроль качества, повествовательная журналистика требует тесного сотрудничества с учеными. Ученые по доброй воле становятся активными участниками коммуникативного процесса, и что важнее всего, разделяют свои чувства и эмоции с репортерами и соответственно с широкой публикой.
^ Что каждый журналист должен знать о науке?
По большому счету, нет какой-то отдельной научной журналистики, так же как нет балетной журналистики или страховой журналистики. Журналист должен уметь писать на любую тему одинаково хорошо. Существует множество изданий и программ, где журналист освещает сразу несколько тем, среди которых и наука, у него нет времени штудировать научные монографии, пролистывать научную периодику и вести долгие беседы с академиками. Тем не менее, сегодня он рассказывает про сверхпроводимость, а завтра про магниторезонансную томографию. Значит, что-то о науке и ученых он знать все-таки должен?
^ Кому и зачем нужна популяризация науки в журналистике?
Наука – это коллективная познавательная деятельность человечества. Поскольку она ведётся уже много веков, успеха в ней, как правило, могут достичь только специалисты, потратившие много лет на профессиональную подготовку. В своей работе они пользуются специальным языком, который зачастую только им и понятен. И тем не менее, свою познавательную деятельность они ведут в интересах всего человечества, что выражается в преимущественно общественном финансировании науки.
Популяризация науки – это перевод добытых в ходе научного поиска знаний на язык, доступный неспециалистам. В такой форме общественная познавательная миссия науки достигает реализации.
И поэтому наука обязана содействовать такому переводу, то есть популяризации. В противном случае у неё нет морального права претендовать на государственное финансирование в демократическом обществе.
Многие учёные считают, что замечательных достижений науки и техники достаточно, чтобы навечно обеспечить интерес и уважение публики к науке. Это заблуждение. Поведение публики подчиняется закономерностям массовой психологии – то, о чём постоянно не напоминают, выпадает из её внимания, то, что не обновляется, становится для нее скучным.
Итак, кому и зачем нужна популяризация науки в СМИ:
1. Науке – для оправдания своего существования в глазах общества (общая популяризация); для поддержания взаимопонимания между учёными разных специальностей и для привлечения в науку новых кадров (специальная популяризация).
2. Государству – для повышения уровня адекватности принятия решении, как на ответственных постах, так и при изъявлении общественного мнения.
3. Бизнесу – в стратегическом плане для обеспечения притока квалифицированных кадров.
4. Обществу – для удовлетворения фундаментальной потребности каждого человека знать, в каком мире нам всем довелось провести жизнь; для поддержания стандартов критического мышления, которые являются первоосновой устойчивого развития общества.
^ На кого она должна быть в первую очередь рассчитана?
На учащуюся молодёжь (потенциальное будущее науки), на учёных из разных областей (как консолидирующий элемент), на широкую публику?
В настоящее время главной должна быть направленность на широкую публику. Специальная популяризация в той или иной мере ещё осуществляется в университетах и в хороших школах. Главная угроза науке в России – это даже не недостаток финансирования, а стремительная утрата интереса и доверия к ней у населения и подмена критического научного мышления псевдонаучными и псевдорелигиозными мифами. Этот процесс зашёл уже достаточно далеко и стал оказывать заметное влияние на работу органов власти и самой науки.
Индустрия развлечения заметно теснит и даже подменяет собой в журналистике культурно-познавательную функцию. Легализация НЛО, астрологии, оккультизма и т.п., выдвижение в СМИ безответственных гипотез (вроде новой исторической хронологии) стали медиа-повседневностью. Более того: первый признак лженаучных «открытий», по авторитетному мнению академика Э. Круглякова, в том и состоит, что они «становятся достоянием общественности исключительно через СМИ, а не через специализированную научную прессу» (Огонек. 2003. № 16. С. 34). В итоге же получается так, что журналисты своими руками ведут людей к одичанию. Существует, правда, Комиссия по борьбе с лженаукой АН РФ, представители которой время от времени высказываются публично (например, в «Комсомольской правде», том же «Огоньке»), однако влиятельность их выступлений сравнительно невелика.
Сегодня научное просветительство в СМИ становится всё более приземленным, прикладным, информационно-практическим, и неудивительно, что на передний план выдвигается популяризация экономических, юридических и медицинских знаний, подаваемых в гуманитарно-прагматической плоскости.