Положение искусства на рубеже XIX xx века Дж. Голсуорси литературный критик

Вид материала

Реферат

Содержание 1.2.1. «Несколько трюизмов по поводу драматургии» 1.2.2. «Туманные мысли об искусстве» 1.2.3. «Искусство и война» 1.2.4. «О законченности и определенности» 1.3. Дж. Голсуорси в критической литературе XX века 2.1. «Силуэты шести писателей» Голсуорси о Диккенсе Голсуорси о Тургеневе Голсуорси о Мопассане Голсуорси о Толстом Голсуорси о Конраде Голсуорси о Франсе 2. 2. «Воспоминания о Конраде» 2. 3. « Еще четыре силуэта писателей»

Подобный материал:

• Джон голсуорси 1867 – 1933, 202.55kb.
• Тематическое планирование по литературе. 10 класс, 31.14kb.
• Литература в контексте культуры «серебряного века», 91.52kb.
• Основы русского искусства xix-нач. XX века, 20.16kb.
• Внешняя политика сегуната Токугава и «открытие» Японии в середине XIX века, 243.17kb.
• Внешняя политика сегуната Токугава и «открытие» Японии в середине XIX века, 243.18kb.
• Человека-труженика в романе К. Гамсуна «Плоды земли», 25.75kb.
• Урок в теме: «Россия на рубеже XIX-XX веков», 69.29kb.
• Н. Н. Ковалева соодружество искусств (Россия, II половина XIX века) Программа курса, 97.34kb.
• Русская музыкальная культура XIX века I половина XIX века, 57.42kb.

Возрастающее влияние русского романа явилось, по свидетельству Д. Голсуорси, «великим живительным течением в море современной литературы». Высокая идейность русской прозы, ее гуманизм, свойственный ей энциклопедический охват общественной жизни, ее публицистичность и политическая страстность — все эти черты производили огромное впечатление на многих писателей и читательскую аудиторию Западной Европы. «Та страстная горячность, с которой русские писатели в своих романах стремятся решать проблемы, которые в Западной Европе обычно были достоянием ученого, политика или публициста, оказала живительное и освежающее действие на все литературы Запада», — такова была оценка значения русского романа для мировой литературы, сложившаяся к XX в.

Творчество Голсуорси, впитавшее традиции английского реалистического романа, - традиции Ч.Диккенса, Дж. Элиот, С. Батлера - развивалось и под сильным влиянием русской литературы. Именно это обстоятельство, не мешая развитию национального своеобразия художника и обогащая его творчество новыми качествами, сделало Голсуорси особенно близким русскому читателю.

Примером высшего мастерства в изображении человека для Голсуорси всегда была русская литература. Своими учителями он считает Тургенева и Толстого. В 1916 г. в статье «Русский и англичанин» Голсуорси писал о влиянии русской литературы на английскую: «Русская проза… это самая мощная животворная струя в море современной литературы…» [10.С.231] По мнению Голсуорси, русские писатели внесли в художественную литературу «прямоту в изображении увиденного, искренность, удивительную для всех западных стран, особенно же удивительную и драгоценную для нас – наименее искренней из наций».

В русской литературе Голсуорси особенно пленяет правдивость, глубокая и всеобъемлющая терпимость. Писатель считает, что именно английская литература должна перенимать новые тенденции в творчестве у русской литературы, должна по возможности научиться подобно последней окунаться в жизнь и воссоздавать ее, ничего не навязывая читателю от себя, кроме «той неуловимой личной окраски, которая придает каждому произведению искусства его неповторимо индивидуальное свойство».

Большой интерес также представляют письма Голсуорси. Они вводят в творческую лабораторию писателя, свидетельствуют о раздумьях и упорном труде, с которыми было связано создание его произведений, об его исключительной честности, требовательности к себе, готовности прислушиваться к критическим замечаниям.

О принципах, которыми руководствовался Голсуорси в своем творческом труде, лучше всего говорит следующая его фраза в письме к начинающему писателю: «В искусстве сокращенных путей нет. Это неустанная тяжелая работа сознания, а еще больше - души».
^

1.2.1. «Несколько трюизмов по поводу драматургии»

В 1924 году Голсуорси пишет статью «Несколько трюизмов по поводу драматургии», в которой делится с читателями своими размышлениями по поводу драматургии и театрального искусства. «Драматическое произведение нужно строить так, чтобы смысл его возвышался над ним наподобие шпиля». Примером такого драматического произведения для Голсуорси являются пьесы Шекспира «Король Лир», «Гамлет», «Макбет».

Голсуорси выводит три пути развития, которые встают перед каждым серьезным драматургом. Первый из них Голсуорси формулирует следующим образом: недвусмысленно предлагать публике то, чего ей хочется, - те взгляды и тот жизненный кодекс, которым она сама руководствуется и в который верит. Этот путь, говорит Голсуорси, самый обычный, успешный и популярный. Он обеспечивает драматургу прочный и ненавязчивый авторитет.

Для второго пути Голсуорси советует недвусмысленно предлагать публике те взгляды и тот жизненный кодекс, которым руководствуется сам драматург, те теории, в которые он сам верит, причем, уточняет Голсуорси, если все это - прямая противоположность тому, чего хочется публике, преподносить их так, чтобы она проглотила их, « как горький порошок в ложке варенья».

И, наконец, третий путь, который одобряет сам Голсуорси, предлагать публике не готовый кодекс, но явления жизни и характеры, отобранные и сгруппированные (но не искаженные) драматургом в соответствии с его взглядами, показывать их без страха и без предвзятости, предоставляя публике самой выводить «какое ни на есть нравоучение, подсказанное природой»

Этот третий метод, говорит Голсуорси, требует известной объективности; «он требует сочувствия, любви и любопытства к людям ради них самих; он требует способности заглядывать в будущее, а также терпеливо трудиться, не ожидая непосредственных практических результатов»

Голсуорси считает, что хорошая драматургия, как и всякое другое искусство, требует «страстной приверженности дисциплине, предельного самоуважения, стремления к максимальной верности и красоте изображения и еще способности смотреть в глаза правде». Только эти качества, по мнению Голсуорси, обеспечат драме объективность, создадут впечатление, что иначе быть не может. Также Голсуорси в статье приводит свои размышления по поводу достоинств и недостатков беспристрастного драматурга.

Первое и самое необходимое для драматургии, говорит Голсуорси – это сюжет. «Хороший сюжет - это крепкое здание, медленно вырастающее из воздействия обстоятельств на характеры, а характеров - на обстоятельства, в окружающей атмосфере идеи. Лучший сюжет - это человек; может быть, не всегда понятно, почему это так, ибо не всегда удается полностью понять идею, внутри которой он родился; но все же ясно, что он хороший сюжет. Он органичен».

Такой же, по мнению Голсуорси, должна быть и хорошая пьеса. «Хорошие сюжеты не создаются одним рассудком: они возникают от первородного греха, четкого замысла и инстинктивного умения отбирать то, что способствует его выявлению».

Но подлинное драматическое действие для Голсуорси - это поступки персонажей, «как бы и неожиданные, на самом же деле вытекающие из предыдущих их поступков». Нельзя давать публике догадываться о том, что будет дальше; но следует дать ей почувствовать, что поступки персонажей соответствуют их характеру и вытекают из предшествующих, уже известных зрителю поступков, а также из характеров и уже известных поступков других персонажей пьесы. Самый тягчайший грех для драматурга, по мнению Голсуорси, это «пристегивание характера к сюжету, вместо того чтобы пристегивать сюжет к характерам».

Вторым основополагающим моментом в драматургии Голсуорси считает диалог. Ведь хороший диалог, по его мнению, - это опять-таки характер. И написан он должен быть так, чтобы зрителю все время было интересно. Голсуорси сожалеет, что хороший диалог редко встречается в пьесах по той простой причине, что писать его очень трудно: «драматург не только должен знать, что именно интересно зрителю, он еще должен так безошибочно чувствовать характер, чтобы страдать, когда его детища говорят не то, что им положено, негодовать, когда они произносят слова ради слов, морщиться, когда они позволяют себе «эффектные» реплики».

В размышлениях Голсуорси создание хорошего драматического диалога - это суровое искусство, в котором автор не дает себе ни малейшей поблажки. Хороший диалог с начала до конца – «ручная работа, как хорошее кружево: он прозрачный, тонкий, и каждая нитка в нем содействует гармоничности и силе рисунка, которому все должно быть подчинено».

Рассмотрев сюжет, действие, характеры и диалог, Голсуорси находит еще один повод для трюизма. Это душа драматурга, «присутствующая в пьесе в летучем состоянии, так что никто не может точно сказать, что она вот тут-то или там-то».

Несмотря на то, что у человека может быть много разных настроений, Голсуорси уверен, что душа у него одна, и эту свою душу он неуловимо, бессознательно вкладывает во все свое творчество. Она проявляется сильнее или слабее, в зависимости от подъема или спада его душевных сил, но измениться она не может, «как не может каштан превратиться в дуб».

В дальнейших размышлениях о драматургии Голсуорси обозначает два основных направления в развитии возрождающейся английской драматургии. Первое из них - прямая река реализма, по которой поплывет драма, четко оформленная, вдохновленная высокими замыслами, но «верная кишащей вокруг нас многообразной жизни». Второе главное русло будет, по мнению Голсуорси, «прелестной извилистой речкой, которая понесет на себе новые ладьи поэзии, может быть, и написанные в форме прозы, но прозы, воплощающей благодаря своей фантастичности и символике самые сокровенные мечты, тоску, колебания и таинственные движения человеческого духа».

Таковы, как считает Голсуорси, будут две основные формы английской драматургии в ближайшие десятилетия. И между ними не должно быть скороспелых союзов: «они слишком далеки друг от друга, это было бы насильственное скрещивание».

^

1.2.2. «Туманные мысли об искусстве»

В интереснейшей статье 1911 года «Туманные мысли об искусстве» Голсуорси впервые излагает с большей или меньшей полнотой свою эстетическую позицию. Наряду со спорной мыслью о «безличности» искусства писатель уже здесь высказывает суждения, позволяющие считать его стойким приверженцем реалистической традиции английской литературы, однако его отношение к литературе и искусству лишено догматической нетерпимости к эксперименту. Чуткий художник, он отстаивает право искусства на поиски новых форм, поиски, обусловленные духом общественных перемен. Голсуорси — не только приверженец реализма, он еще и новатор: «Те, кто кля­нутся только прошлым, твердят нам, что наше искусство катится к гибели; и, правда, путаницы и смятения у нас немало! Плотины прорваны и каждый художник, не жа­лея сил, ищет, как бы спастись. Наш век — век волнений и перемен, нового вина и ветхих мехов» [15.С. 333].

Голсуорси присуща вера в прогресс человечества, по­истине просветительская вера в тягу человека к «совер­шенству и красоте». Это стремление — основа для совер­шенствования и общественных учреждений. Но если так — и тут Голсуорси вступает в спор с самим собой, — искусство не может оставаться «безличным», лишенным «активных стремлений»: «Разве учиться быть художни­ком не значит учиться, отделять от себя самую свою суть и передавать ее другим? ..» [15.С.335]. Голсуорси по­лемизирует с эстетской школой в английской литературе, с положением о суверенности искусства, существующего только для самого себя.

«Разве не художник — враг и гонитель всякой пред­взятости и узости, искажений и изысков, ловец блуждаю­щего огонька — Правды?» [15.С. 335]. Нет, искусство ценно не только как акт самовыражения художника; его назначение — передать «суть вещей». Таким образом, Голсуорси выступает против идеалистического принципа непознаваемости реального мира и лживости искусства как основного условия прекрасного, который пытался обосновать О. Уайльд в своем трактате «Упадок лжи». Голсуорси категорически утверждает высокое назначе­ние искусства как средства познания жизни. Нет, худож­ник — тот, кто видит «вещи такими, как они есть... А великим художником его делает высокое горение духа, рождающее не относительную, а превосходную ясность видения» [15. С.339].

Истинные реалисты для Голсуорси — Тургенев, Тол­стой, Ибсен, Достоевский; Голсуорси решительно проти­вопоставляет реализм романтизму. Реалист может быть «поэтом, мечтателем, фантастом, импрессионистом, чем угодно, только не романтиком: ро­мантиком он быть не может, поскольку он реалист. Да, этим словом определяется художник, который по самому своему складу в первую очередь стремится уловить и показать взаимосвязь жизни, характера и мышления, чтобы научить чему-то себя и других» [15.С. 340].

Реалист тот, кто учит познавать жизнь без прикрас, в ее настоящем, не сублимированном виде. «Романтик творит сказку, отвергая действительность, плетет свою паутину для того, чтоб увести себя и других прочь от жизни...» [15.С. 342]

В этой статье Голсуорси размышляет об искусстве как об «образном выражении человеческой энергии, которая, конкретизируя чувства и восприятия, может вызвать у человека безличные эмоции и тем самым приобщить его ко всему окружающему миру». Чтобы определение стало более ясным, приведем понятие того, что Голсуорси называет «безличными эмоциями». «...Слово «безличный» означает всего лишь кратковременное забвение собственной личности и ее активных потребностей». Другими словами, если человек видит перед собой резной стол и думает о том, где его можно купить, то эмоции, вызываемые этим столом, нельзя назвать безличными. Но если, он восхищается цветом и формой стола или его затейливым узором, не думая в это время ни о чем другом, то эмоции, испытываемые человеком, являются безличными. Естественно встает вопрос о соотношении безличных эмоций и искусства. Голсуорси дает ответ на этот вопрос: «... если то, на что я смотрю, внушает мне те или иные активные импульсы - это не искусство, но если интерес к нему хотя бы на короткое мгновение вытесняет у меня интерес к самому себе - это искусство» . [15.С.345]

После определения искусства, нужно понять, цель искусства, его назначение, и какими методами искусство достигает своей цели. Лев Николаевич Толстой в своем трактате «Что такое искусство?» говорит: «... произведение искусства имеет целью заражение людей тем чувством, которое испытал художник», [15.С.345] если перевести это на язык Голсуорси, то одной из целей искусства будет попытка художника вызвать своими произведениями безличные эмоции у человека, так или иначе воспринимающего эти произведения. В своих работах Голсуорси задался вопросом о том, какое свойство искусства помогает вызвать такие эмоции. Очень многие писатели, в том числе и Толстой, называют это свойство красотой. Но Голсуорси предлагает другое название данного свойства -ритм, так как слово «красота», по мнению писателя, «...слишком двусмысленное». Автор статьи говорит следующее о ритме: «...что такое ритм, как не таинственная гармония между частями и целым, создающая то, что называется жизнью; точное соотношение, тайну которого легче всего уловить, наблюдая, как жизнь покидает одушевленное создание, когда необходимое соотношение частей в достаточной мере нарушено. Это ритмическое соотношение частей между собой и частей и целого - иными словами, жизненность - и есть единственной свойство, не отделимое от произведения искусства... только то, в чем человек чувствует эту ритмическую жизненность, способно увести его от самого себя». [15.С.346]

Здесь было бы разумным поднять вопрос о подлинности искусства. Толстой утверждает, что настоящим искусством может быть только искусство, которое понятно большей массе людей. И в своей работе он приводит ряд доказательств. Например, Толстой говорит: «... если искусство не трогает, то нельзя говорить, что это происходит от непонимания зрителем или слушателем, а должно заключить из этого только то, что это или дурное искусство, или вовсе не искусство». [15.С.346] Другими словами, настоящее искусство должно быть понятным для большинства на уровне подсознания, а не вследствие долгой и длительной подготовки, тогда оно уже не будет искусством. «Искусство тем то и отличается от рассудочной деятельности, требующей подготовленности и известной последовательности знаний, что искусство действует на людей независимо от их степени развития и образования, что прелесть картины, звуков, образов заражает всякого человека, на какой бы он не находился степени развития». [15.С.346] Джон Голсуорси во многом соглашается с Толстым. Но в отношении подлинности искусства говорит: «Толстой, низложив всех старых судей и всяческие академии, утверждает, что величайшее искусство то, которое доступно самому большему числу людей, и тем самым возводит массы в ранг новой академии или нового судьи столь же деспотичного и ограниченного, как те, которых он низложил». [15.С.346]

По мнению Голсуорси, непонятность искусства большинству масс является основным показателем искусства, а то, смог ли художник достичь тех целей, какие он преследовал. Достиг ли он внутренней гармонии, ритма, жизненности, смог ли он выразить свое «я» и одновременно затронуть человека. «Ибо, что такое искусство как не совершенное выражение своего «я» в неразрывной связи с миром?». [15.С.347]

В этой же статье Голсуорси говорит о положении искусства на рубеже XIX и XX веков. По мнению автора статьи, появление новых идей, философий, различных течений (символизм, импрессионизм, неоромантизм и др.) «придает новые силы искусству». Таким образом, проводя параллели между искусством и философией, Голсуорси утверждает, что новая философия сможет породить и новое искусство, «которое по самой сути своей всегда есть открытие нового». В статье также поднят вопрос о том, что искусство в то время «катится вниз», переживает упадок, но Голсуорси возражает: «... путаницы и смятения у нас немало! ... Наш век - век волнений и перемен, нового вина и ветхих мехов. И, тем не менее, несмотря на то, что многое разбивается вдребезги и много сил тратится впустую, все время изготовляется вино, которого, право же стоит отведать». Он говорит, что новая философия и является полнокровным искусством, которое еще не оформилось и формы его еще нужно искать. «Ничего нельзя пренебрежительно отбрасывать как недостойное, все можно сделать хорошо, во всем найти красоту ... Совершенство присутствует во всем и дело нашего искусства - открыть его людям». [15.С.347]

Здесь же затрагивается тема о современном искусстве, о его плюсах и минусах. Рассуждая об этом, писатель защищает современное искусство от нападок приверженцев старого, говоря, что «недостатки нашего сегодняшнего искусства — это недостатки от излишнего рвения, от смелых поисков, это просчеты и промахи пионеров, ошибки и неудачи первооткрывателей. Основной характерной особенностью современных искусств он считает: «Стремление каждого искусства вырваться из собственных границ ... роман пытается стать пьесой, а пьеса романом, тот и другая пытаются работать средствами живописи; музыка тщится стать рассказом; поэзия мечтает стать музыкой; живопись претендует на роль философии». [15.С.347] По мнению автора, многие его современники считают эту особенность искусства первым признаком его гибели. Поэтому он говорит о терпении, которое нужно проявить к искусству, и приводит пример с жанром романа. Называя роман «самым молодым из искусств», Голсуорси рассказывает об изменениях, которые претерпел этот жанр за время своего существования, рассказывает об отношении к этим изменениям: «Новый роман вызывает не меньше ламентаций, чем вызвал старый роман, когда он был новым. Вопрос здесь не в том, что лучше, ... вопрос в различии форм, в изменениях, которые диктуются постепенным приспособлением к меняющимся условиям нашей общественной жизни к все новым и новым открытиям в области мастерства, причем в увлечении этим новым старое и не менее ценное мастерство слишком часто на время утрачивается». [15.С.348]

В данной статье Джон Голсуорси отразил свой взгляд на реализм и романтизм. «Пытаясь ответить на вопрос, что такое реализм, Голсуорси, ... прежде всего, стремится подчеркнуть, что подлинное реалистическое искусство не имеет ничего общего с натуралистическим копированием действительности...». [15.С.350] Натурализм, как считает Голсуорси, является скорее методом, нежели самостоятельным течением, так как черты натурализма можно встретить как у романтиков, так и у реалистов. Писатель приводит два основных типа художника:

1. 
   реалист - художник, цель которого - научить, просветить людей и себя;
   
2. романтик - художник, цель которого - доставить радость себе и
   другим.
   

По мнению автора статьи, эти два художника отличаются только целями, для достижения которых они могут пользоваться одинаковыми средствами. «Реалист и романтик! Просвещение и радость! Вот это правильное сопоставление. Передать что-то новое — рассказать сказку! А форму и тот и другой художник волен избрать любую - натуралистическую, импрессионистическую ... Ибо не по форме, а по цели и настроенности своего творчества он будет отнесен к тому или иному течению». [15.С.349]

Таким образом, мы видим, что Голсуорси признает возможность наличия различных стилевых течений одновременно внутри реалистического направления. Важно отметить, что для Голсуорси реализм и романтизм - две основных категории, на которые можно разделить искусство. Между этими течениями очень тонкая грань, потому как «даже у самого убежденного реалиста пробивается романтическая струя, а самому заядлому романтику не всегда удается быть совсем уж нереалистичным». [15.С.349]

Произведение искусства, по мнению Голсуорси и Толстого, должно вызывать у человека те же чувства, которые испытывал при его создании художник, а основным свойством искусства Голсуорси считает ритм. Так же мы видим что, настоящее искусство, по мнению Л. Н. Толстого, должно быть понятно большинству людей на уровне подсознания. А для Голсуорси важно то, смог ли художник вызвать своим произведением те чувства, которые он испытывал при создании этого произведения. Говоря о положении искусства, автор статьи отмечает, что зарождение новых идей, различных течений только способствует развитию искусства. Голсуорси выделяет особенности современного искусства (возникновение новых жанров, попытка какого-либо жанра «вырваться из своих границ»). Для себя Голсуорси выделяет два основных направления в искусстве - реализм и романтизм, различающиеся своими целями, тогда как методы их достижения могут быть одинаковым.

^

1.2.3. «Искусство и война»

Вместе с началом первой мировой войны входит в творчество Голсуорси трагическая тема непомерных по своей жестокости и бессмысленности страданий, которые она принесла миллионам людей в тылу и на фронте. Эта тема была наиболее полно раскрыта в статьях сборника «Связка». На русский язык из этого сборника переведена только статья «Искусство и война».

В начале статьи автор приводит размышления скульптора Родена об определении искусства как поиска красоты, а красоты – как «выражения того, что есть лучшего в человеке». Слова эти, по мнению Голсуорси, могут послужить ответом тем, кто считает, что война может уничтожить искусство. Голсуорси, рассуждая о счастье человеческой жизни, приходит к выводу, что счастье заключается в душевном богатстве, которое представляет собой ту внутреннюю свободу, позволяющую понимать других людей, сочувствовать и помогать им. И, следовательно, именно в душевном богатстве берут свое начало истоки справедливости, любви и самопожертвования. Поэтому, по мнению Голсуорси, бояться, что «…война иссушит и сожжет искусство, этот основной фактор взаимного понимания, - значит либо причислять себя к тем мелким эклетикам, которые производят лишь эстетские безделки, либо откровенно расписываться в полном незнании того, что есть искусство».

В статье, помимо размышлений о влиянии войны на искусство, о подлинности искусства, мы наблюдаем критику теории «чистого искусства». Голсуорси не приемлет искусство ради наслаждения, ради самого искусства. «Искусство для искусства - ... всегда было пустым и неумным девизом». По его мнению, искусство имеет огромное влияние на человечество, оно «не только властвует над ним, но и служит ему». [15.С.360]

Рассуждая об искусстве, автор статьи замечает, что искусство относительно и индивидуально. Так любой детский стишок, если он взволновал ребенка, может являться искусством для него. И это будет ничуть не меньшим искусством, чем произведение, рассчитанное на более взрослую аудиторию и взволновавшее ее, так как в обоих случаях была достигнута цель художника. Здесь же Голсуорси опять противоречит Толстому в вопросе о подлинности искусства, заявляя, что искусство не сможет являться искусством, если будет понятно меньшему числу людей. Основное свойство и цель искусства — донести свой творческий замысел до сознания людей. «Всякий сможет нарисовать дерево, немногие могут нарисовать его так, чтобы другие узнали, а передать саму душу дерева может только один человек из миллиона. ... Стоит ему установить подлинную связь между своим творением и восприятием других людей, и он уже воспроизводит искусство...». [15.С.361] Художник не должен подлаживаться к публике, так как публика - всего лишь ограниченная группа людей в данную историческую эпоху.

Возвращаясь к теме войны и искусства, попытаемся выявить связь между ними. Не у кого не вызывает сомнения, что война - великая разрушительная сила. Во время нее не только гибнут люди, города, но и останавливается культурная жизнь, сковывается деятельность художников. За время своей жизни Джон Голсуорси был свидетелем англо-бурской войны, первой мировой войны и Октябрьской революции в России. К концу его творчества уже началась фашизация Италии и Германии. Именно поэтому тема войны близка ему. Автор утверждает: «Искусство — единственное достояние всякой страны, которое обычно уважают и любят даже ее враги...». [15.С.360] В этой статье Голсуорси задается вопросом о том, сможет ли война «сковать... дух искусства или на время прекратить брожение творческого инстинкта?». [15.С.360]

Чтобы ответить на этот вопрос, автор пытается разобраться в природе этих двух явлений, и приходит к выводу, что война - естественное состояние человечества, а наряду с ним процветает искусство. Он отмечает, что ни одна война не сможет уничтожить искусство. Можно истребить всех художников, и все произведения искусства, но из-за этого человечество не вернется к животному состоянию. Оно сохранит в себе все, что дало ему искусство, появятся новые художники и новые творения. «Когда война кончится, люди обнаружат, что меньше всего изменилось искусство. Они увидят ..., что некоторые художники убиты, что с дерева облетели кое-какие засохшие листья... Но само дерево устоит — ветер войны... не отравит его и не погубит. Полезность искусства ...снова станет очевидна даже для насмешников...» [15.С.361]. Рассматривая положение искусства после войны, Голсуорси убежден, что как бы не изменилось искусство, главная задача его останется прежней. «...В произведении искусства нужно естественное соответствие между замыслом и формой, ...так чтобы мы не отвлекаясь соображениями и натурализме, мистицизме, кубизме и прочих измах, могли просто волноваться... переданными нам чувствами художника... После войны искусство, как и раньше, пойдет самыми разными путями; и время от времени какой-нибудь художник будет достигать истинного слияния формы и замысла, которое и есть красота». [15.С.361]

В статье «Искусство и война» Д. Голсуорси полемизирует с поэтом Ф. Сологубом, который утверждал неизбежность ухода послевоенного искусства с путей широкого реалистического изображения действительности к более локальному и зашифрованному. «Нам нужно настоящее искусство» - говорит он. Возражая Сологубу, Голсуорси пишет: «Искать для вымысла одежд усложненных, изощренных, вычурных значит лишь мешать восприятию и ставить под угрозу общение... Если кругозор художника широк, воображение следует правде, а чувства горячи, тогда, чем более простую и доступную форму он выберет, тем шире отклик найдет, тем глубже затронет сердца, тем ценнее будет его искусство». [15.С. 368]

Искусство должно быть правдиво, гуманно, нетерпимо к фальши, стремлению «на многое старательно закрывать глаза» [15.С. 371], к «сознательной слепоте». [15.С. 371] Высоко ценит Голсуорси вклад русских писателей с их «духовной и умственной честностью» [15.С.373] в сокровищницу мировой литературы. «Русская проза... — это самая мощная животворная струя в море современной литературы...». [15.С. 372]

И — конечный вывод: «Искусство — жрица гуманизма». А так как «независимо от войн, будущее, безусловно, за гуманизмом», — искусство бессмертно, ибо «служит будущему». [15.С.373]

Отрицание прошлого и служение будущему — таков объективный смысл лучших произведений Голсуорси предвоенного периода; его романов, пьес и публицистики, созданных за годы войны и за послевоенные годы.

Таким образом, по мнению Голсуорси, искусство относительно и индивидуально, подлинность его нельзя соизмерять с численность публики. Настоящий художник должен так выразить свое «Я», чтобы взволновать окружающих. Говоря об искусстве и войне, нужно отметить, что война не сможет уничтожить искусство, после войны искусство будет развиваться так же как и раньше. Также Голсуорси подвергает сомнению теорию «чистого искусства», он говорит о том, что искусство существует не само по себе и для себя, а служит человечеству. Так, по его мнению, только благодаря искусству, человек из первобытного состояния пришел к своему современному состоянию.
^

1.2.4. «О законченности и определенности»

По мнению М. И. Воропановой, эта статья Голсуорси посвящена «критике мещански-развлекательной литературы, получившей широкое распространение также и в области прозы». [15.С.380] Здесь автор размышляет о важных для него категориях определенности и законченности, выступает против примитивных обывательских воззрений на искусство. Пользуясь этими воззрениями, «литературные дельцы» создают бульварное чтиво, которое не имеет ничего общего с настоящей литературой и искусством. М. И. Воропанова называет эта статью «весьма ядовитым памфлетом», в котором Голсуорси четко отделяет настоящее, большое искусство от дешевых подделок в «бумажной обложке».

Говоря об искусстве, Голсуорси вполне согласен с писателем, который требует от искусства определенности, полагая ее в том, что он называет «нравственным открытием» и добавляет, что «…такая определенность не исчерпывается правильным выводом из заданных предпосылок, она может проступить постепенно из всего произведения, как некое нравственное открытие самого автора».[15.С.380]

Другими словами, продолжат Голсуорси, ясная точка зрения автора, переданная читателю, может придать произведению такое единство и жизненность, что в них будет заключена вся определенность, какой можно требовать от искусства. «Ибо определенность, нужная в искусстве, будь она положительная или отрицательная, это не определенность догмы или фактов, это только определенность чувства - некий духовный свет, смутно прозреваемый зрителем в том странном мерцающем тумане, каким душа одного человека всегда остается для другого». [15.С.380] И этим же, подчеркивает Голсуорси, достигается некая таинственность искусства, необходимая ему еще более, чем определенность.

Также писатель приводит пример того, что он разумеет под этими двумя видами определенности, возможными в искусстве, и показывает, что, в сущности, это лишь две половины одного и того же целого.

В этой статье автор сетует на то, что обычному читателю не нужен «цветок автора», его абсолютно не интересует, что автор хотел сказать своим произведением. Такому читателю «подавай факты ..., не только в настоящем, но и в будущем. ... Он упорно требует ... тех фактов, каких искусство дать не может». [15.С.381] Дальше в своей статье Голсуорси замечает, что «неповторимый цветок, душа автора» не так часто встречается. Так вот, в романе А.Франса «Красная лилия» есть определенность положительная, поскольку внутренний вывод из его предпосылок кажется нам правильным. Но, тем не менее, Голсуорси не может не причислить к произведениям искусства и четыре романа о господине Бержере того же автора, где определенность отрицательная состоит лишь в той атмосфере, которой все они проникнуты. Анализируя «Красную лилию», Голсуорси предполагает, что если бы развивать эту тему взялся Толстой, Мередит или Тургенев, они, исходя из тех же фактических предпосылок, сделали бы выводы, отличные от выводов Франса, и эти выводы, безусловно, показались бы Голсуорси не менее правильными.

«Не есть ли они обе попросту неповторимый цветок - душа автора, верного себе? Если аромат, краски и форма этого цветка достаточно отчетливы и прекрасны, чтобы подействовать на наши духовные чувства, тогда все остальное - чистая теория» [15.С.383].

Поэтому, делает вывод Голсуорси, та определенность или законченность, которую автор сообщает своим произведением никогда не будет понятной рядовому читателю, любящему «...все готовенькое и снабженное ярлыками с надписью крупным шрифтом». [15.С.383] Развивая эту тему, Голсуорси рассказывает об одной сцене, взятой им из жизни.

Молодой человек читает девушке какой-то роман, где все герои так «прозрачно» написаны, что можно заранее предугадать, что с ними произойдет. Сравнивая главного героя такого романа с героями шедевров мировой литературы, Голсуорси указывает на то, что «...на свете столько авторов, способных породить сэра Роберта, ибо сэр Роберт и та законченность, какая есть в нем, а не сомнительные герои, душа автора, не тайна, - вот чего требует и всегда будет требовать от писателя рядовой человек». [15.С.384]

Итак, в этой статье Джон Голсуорси четко определил рядового читателя и его вкусы. Была поднята проблема существования огромного количества бездарных писателей, произведения которых нельзя назвать искусством. Выявилось еще одно важнейшее для Голсуорси свойство искусства - основная идея произведения не должна быть очевидна, она должна проступать незаметно, становиться открытием для человека, воспринимающего это произведение


^ 1.3. Дж. Голсуорси в критической литературе XX века


Незадолго до смерти Голсуорси со свойственной ему честностью и беспощадностью к самому себе писал о сом­нениях, мучивших его в последние годы жизни: «Своим пером я создал некий мир, но напоминает ли он тот мир, в котором мы живем?».[10.С.67]

Современное литературное окружение, особенно пред­ставители «психологической школы» английского романа, отвечали на этот вопрос отрицательно. Голсуорси обвиняли в том, что «уделяя внимание в своих произведениях маловажным вещам, он расходует огромное мастерство и огромные усилия, выдавая банальное и пре­ходящее за истинное и вечное». [25.С.110]

Несмотря на официальные знаки внимания, славу «мэтра», признание за рубежом, последние годы жизни писателя были, несомненно, омрачены душевным разла­дом, угнетенностью, сомнениями, выполнил ли он, дав­ший клятву быть верным себе и своему искусству, писа­тельский долг перед современностью. Не могло его не огорчать и отчуждение, питаемое к нему английскими со­братьями по «ремеслу», один из которых талантливый, блестящий Лоуренс задал тон пренебрежению к «уста­ревшему» Голсуорси.

Наиболее яркие высказывания о творчестве Голсуорси принадлежат таким выдающимся критикам современного литературоведения, как Кетрин Дюпре («Джон Голсуорси. Биография» 1986), которая признает Голсуорси «мастером социально-психологического романа». Тугушева М. (Джон Голсуорси» 1973), которая подчеркивала «любовь к красоте, справедливости и добру – все то, с чего начиналось и на чем прочно зиждется творчество Голсуорси». Воропанова М. И. («Джон Голсуорси» 1968), Д.Г. Жантиева. Что касается современной английской критики, то в конце 90 годов XX века стало заметным затухание интереса к литературной деятельности Голсуорси, а в ряде случаев проявлялось откровенно негативное отношение к его наследию.

Современная английская критика склонна пре­уменьшать значение творчества Голсуорси. Среди литературных знаменитостей века ему подчас отводится не слиш­ком почетное место, как оно и подобает, по мнению иных зарубежных критиков, писателю «старомодному», «отжив­шему». Так, например, Уолтер Аллен в своей книге об ан­глийском и американском романе «Традиция и мечта» полупрезрительно отзывается о Голсуорси, «пылившем в самом конце шеренги» реалистов XX века.

Из его современников престарелый Гарди наиболее открыто и прямодушно признавал мастерство Голсуорси. Что касается Уэллса, то он, в противовес Гарди и более сдержанному Шоу, не питал симпатий к автору форсайтовских повествований.

Голсуорси был человеком среди людей и не отличался замкнутостью. Поглощенный творческими замыслами, он терпеливо отвечал своим многочисленным корреспондентам, которые интересовались не одним лишь философским пониманием бытия, но и тем, как получить возможность издать свои произведения. В течение 1900-1910-х годов Голсуорси находился в близкой дружбе с семьей критика и писателя Э. Гарнета, более четверти века многое связывало его с неоромантиком Дж.Конрадом. В годы первой мировой войны Голсуорси систематически выступал в английской печати, последовательно раскрывая бесчеловечность бойни, затеянной правительствами воюющих стран. Публицистика, как и художественное творчество, была формой общения писателя с широкой аудиторией.

Еще при жизни Голсуорси был признан классиком, но это не означало, что критика покорно мирилась со всем, что выходило из-под его пера. С ним постоянно спорили. Уже упоминались несогласия чисто идеологические и дискуссии, возникающие в Англии из-за различия эстетических принципов. Имели место и такие выступления в печати, которые обнажали неубедительность сюжета отдельных произведений Голсуорси. Вокруг его творчества шла и до сих пор идет борьба. Не только писатель реагирует на социальные и нравственные процессы - время, осмысляемое им, само к нему неравнодушно, оно отвечает ему то признательностью Гарди, Шоу и Горького, то враждебностью, когда кого-то не устраивают нравственные и эстетические принципы Голсуорси.

Глава 2. Образы писателей в статьях Дж. Голсуорси


^ 2.1. «Силуэты шести писателей»


В 1924 году Голсуорси пишет статью «Силуэты шести писателей». «Все шесть великих писателей, силуэты которых я набросал, - гуманисты. Пищей для их творчества были прихотливые извивы человеческих чувств, неровное биение человеческого сердца, бесчисленные парадоксы земного существования. И каких бы взглядов они формально ни придерживались - если придерживались, - их истинная вера заключена в словах карлика из сказки Гримма: «Человеческое мне дороже всех богатств мира». [15.C.301]

Ни в одном из этих писателей нет и следа литературного фатовства, утверждает Голсуорси. Никто из них, даже Толстой, не был теоретиком, который сводил бы жизнь к схеме, а искусство - к шаблону.

Вполне возможно, считает Голсуорси, что эти великие гуманисты, используя в качестве материала для своего искусства подлинную жизнь, светом своих произведений могли ускорить развитие человеческого общества и придать морали своего времени тот или иной оттенок. Этим писателям не обязательно было быть сознательным учителем или сознательным мятежником. Им вполне достаточно, по мнению Голсуорси, широко видеть, глубоко чувствовать и суметь из пережитого и перечувствованного лепить то, что будет жить своей, новой и значительной жизнью. Для Голсуорси писатель должен быть первооткрывателем. «Он должен сам выковывать себе образец из отобранного им жизненного сырья». [15.C.302]

Гуманизм – это одно из важнейших качеств каждого из этих шести, это кредо для Голсуорси, который верит, что в пределах загадок бытия судьба людей - на счастье и на горе - в конце концов в их собственных руках. И эти шесть писателей стали естественной причастностью ко всему человеческому и великой силой художественного выражения укрепили веру, которая, как считает Голсуорси становится, быть может, единственно возможной верой для современного человека.


^ Голсуорси о Диккенсе


Первый писатель, силуэт которого «набрасывает» Голсуорси – это Чарльз Диккенс. Голсуорси упоминает о том времени, когда английские романисты, хотя и горячо возмущались проявлениями социальной несправедливости, все же почитали условности, мораль, обычаи, идеалы и установления своего времени. Именно в то время, когда общепринятые ценности считались абсолютными и действительность не воспринималась иронически, как трагикомедия, Голсуорси рисует портрет Диккенса. подлинного сына своего века.

Говоря о Диккенсе как о писателе, Голсуорси подчеркивает чрезвычайную безыскусственность, которая характеризовала его как замечательного мастера веселых нелепостей и превосходного, необычайной силы стилиста. «Он был прирожденным рассказчиком и удивительно тонко понимал человеческую натуру и человеческие характеры; в этом великом художнике было какое-то озорство, как у школьника на рождественских каникулах». [15.C.304]

Голсуорси характеризует Диккенса как противника всякой фальши, который страстно ненавидел жестокость, нетерпимость и самодовольную тупость и на протяжении всей своей литературной деятельности непрерывно атаковал социальное зло, которое встречал в жизни.

Голсуорси отмечает «…страстной человечностью и широтой взгляда» самобытный, стихийный и богатый талант Диккенса. «Добрые дела нужно творить ради них самих и во имя их самих без малейшей мысли о благодарности», - сказал он однажды. [15.C.304]

Продолжая разговор о Диккенсе как о писателе, Голсуорси подчеркивает, что никто так не писал об Англии как Диккенс и даже сейчас в его творчестве можно понять Англию лучше, чем по любым другим литературным произведениям. Талант Диккенса настолько велик, что несмотря на экстравагантные поступки его персонажей, они, тем не менее, воспринимаются как живые люди. И эта великая жизненная убедительность его произведений, по мнению Голсуорси, и есть вершина искусства.

«Для меня Диккенс, бесспорно, величайший романист Англии и величайший в истории романа пример торжества подлинного, буйного таланта. Силою природного воображения и художественной выразительности он запечатлел в памяти людей такие яркие и разнообразные представления о человеческой природе, каких не встретишь ни у кого из западных романистов». [15.C.306]

Завершая разговор о Диккенсе Голсуорси подчеркивает, что «…никто не может заставить писателя чувствовать и видеть жизнь так, а не иначе. После того, как он научился читать и писать, единственное, чему он может поучиться у других, это - как не следует писать. Подлинный наставник писателя - сама жизнь». [15.C.307]


^ Голсуорси о Тургеневе


Величайшим образцом искусства прозы Голсуорси считал романы Тургенева. В статье «Силуэты шести писателей» он отмечал, что Тургенев помог «довести пропорции романа до совершенства». Для Голсуорси Тургенев – «самый утонченный поэт, который когда-либо писал романы».

«…В творчестве Дж. Остен, Диккенса, Бальзака, Стендаля, Скотта, Дюма, Теккерея и Гюго роман приобрел определенное соотношение частей и целого, но нужен был писатель с еще более поэтическим мировосприятием и с большей чуткостью, чтобы довести пропорции романа до совершенства, ввести принцип отбора материала и достигнуть того полного единства частей и целого, которое создает то, что мы называем произведением искусства. Таким писателем оказался Тургенев, настолько же овладевший искусством романиста, настолько Диккенс был писателем безыскусственным». [15.С.308]

Тургеневская традиция имела для Голсуорси важное значение. Во многом благодаря Тургеневу, Голсуорси владеет тайной гармоничности; его романам свойственно единство сюжетной линии, небольшое количество основных персонажей, определенность и острота конфликта, четкость и увлекательность социально-психологического рисунка.

В основных ситуациях, в трактовке образов романа «Вилла Рубейн» чувствуется влияние Тургенева, атмосфера «Дворянского гнезда», отчасти «Рудина». По свидетельству друзей Голсуорси, русский писатель оказал на него глубокое духовное воздействие. Сам Голсуорси вспоминал в предисловии к «Холодному дому», что Тургенев овладел его умом и душой, когда он впервые познакомился с ним. Позднее он писал, что видит между ним и Диккенсом следующие точки соприкосновения: глубокое понимание человеческой натуры, глубокий интерес к жизни, глубокую ненависть к жестокости и обману. Изучение Тургенева помогло Голсуорси увидеть, как подлинный писатель подходит к жизни, помогло различить основные силы, действующие в обществе, выразить их через характеры.

Россия не любила Тургенева, приходит к выводу Голсуорси, у него была дурная привычка говорить правду. Это свойство всюду считается нежелательным, особенно у писателей. И Россия отделалась от него.


^ Голсуорси о Мопассане


Переходя к третьему силуэту писателя, Голсуорси дает характеристику творчеству французского писателя, мнения о котором на его родине достаточно противоречивы, Ги де Мопассану.

Несмотря на то, что великие литературные достижения Ги де Мопассана, относятся к небольшому периоду в двенадцать лет, Мопассан известен преимущественно как новеллист, но, по мнению Госуорси, талант этого писателя в полной мере проявляется в романе и повестях, таких, например, как «Пышка» и «Иветта». Все его произведения, большие и малые, рисующие события трагические или повседневные, драматичны в своей основе, и хотя Мопассан мало писал для театра, Голсуорси подчеркивает у него именно качества большого драматурга.

«Никто пока не превзошел его в наблюдательности, остроте мысли, в умении облечь их в краткую и четкую форму. Лучше, чем кто-либо другой, Мопассан научил нас выбрасывать лишнее из наших книг. Он лучше, чем кто-либо, следовал завету Флобера: «Изучайте предмет до тех пор, пока не постигнете существенных его отличий от других предметов и не сумеете выразить их словами». [15.C.310]

Тем не менее, Голсуорси упоминает и о тех произведениях Мопассана, которые, по мнению Голсуорси, «недостойны его пера». Это рассказы, которые писались в период душевной болезни Мопассана, и Голсуорси они кажутся вымученными, но, несмотря на это, писатель, вслед за Толстым, ставит Мопассана выше его учителя, Флобера, как в вопросах стиля, так и по оригинальности.


^ Голсуорси о Толстом


Голсуорси верно понял особенности русской литературы – ее гуманизм и остроту социального обличения. В таком плане было воспринято им творчество Л. Толстого. Для английского писателя стало очевидным, что глубина, тонкость и убедительность психологического анализа в произведениях Толстого достигались благодаря проникновению в сущность социальных явлений.

Многочисленные высказывания Голсуорси о русском романе - в его глазах, «великой живительной струе в мире современной литературы» - позволяют сделать вывод, что в данной обстановке для писателя, который стремился высоко держать знамя реализма, русская литература служила опорой. Выше уже говорилось о глубоком духовном воздействии Тургенева на Голсуорси в начале его творческого пути. На зрелых произведениях английского писателя отразилось его творческое общение с Толстым.

Еще в 1902 году, после прочтения «Анны Карениной», Голсуорси писал переводчице романа Констанции Гарнет, что в его глазах искусство Толстого нечто совершенно новое, ни с чем не сравнимое; особенно поражала его глубина проникновения Толстого во внутренний мир человека. В статье об Эдуарде Гарнете (пропагандировавшем в Англии русскую литературу) Голсуорси, отмечая необычайную жизненную силу Толстого и никем не превзойденное стремление к правде, называл его величайшим из всех русских писателей. Толстой, чья роль великого обличителя буржуазной цивилизации явилась для всей Европы, по выражению Э. Гарнета, знамением духовного беспокойства, охватившего современный мир, помог английскому писателю глубже осознать порочность буржуазного общества. Голсуорси видел в английской действительности и осмысливал в своем творчестве проблемы, которые поднимал и Толстой: пропасть между «верхами» и «низами», паразитизм и фарисейство привилегированных, бедственное положение народа, жестокость, лицемерие внутренней и внешней политики государства, неравенство богатых и бедных перед законом, лицеприятие суда, виновность общества в преступлениях его членов, ложные основы буржуазной семьи. Близость к Толстому особенно чувствуется в таких произведениях Голсуорси, как «Остров фарисеев», «Собственник», «Братство», «Серебряная коробка». Однако в отличие от Толстого, который в своей разрушительной критике самых основ буржуазного общества выражал протест народа, Голсуорси, ставя те же проблемы, трактует их более узко; здесь сказались исторические условия развития английского общества, влияние на писателя реформистской идеологии. Иное, чем у Толстого, отношение к народу, неверие в его духовные возможности видно, в частности, в статье Голсуорси «Неопределенные мысли об искусстве», в которой он возражает против критерия народности, выдвинутого Толстым в трактате «Что такое искусство?».

Самым монументальным произведением у Толстого, Голсуорси считает «Войну и мир». «…Благодаря творческой энергии Толстого каждая страница этой книги удивительно содер­жательна, и в этом секрет успеха писателя. Роман вше­стеро длиннее обычного, но ни в единой части не растянут и не утомляет читателя; создаваемая писателем картина человеческих страстей, исторических событий, быта и об­щественной жизни поистине огромна…». [15.С.317]

Голсуорси противопоставляет Толстого Тургеневу, который пола­гается больше на отбор фактов и расположение матери­ала, па настроение и поэтическое равновесие, Толстой, продолжает Голсуорси, заполняет все промежутки, ничего не оставляя вообра­жению читателя, и делает это с такой силой и свежестью, что неизбежно увлекает его. Для Голсуорси «стиль» Толстого — в узком смысле этого слова — ничем не примечателен. Все его произведения носят отпечаток личности художника, ко­торый заботится о том, что сказать читателю, а не о том, как это сделать.

Говоря о Толстом, Голсуорси рассуждает о России, о ее многоликости и противоречивости. Толстой знал Россию и русского крестьянина, хотя был аристократом. Но он не был так близок к гуще рус­ской жизни, как Чехов, который вышел из народа и знал его как бы изнутри. Россия, изображенная Толстым в «Войне и мире» и «Анне Карениной»,— для Голсуорси это Россия про­шлого, быть может, только верхний ее слой, который теперь безвозвратно смят и уничтожен. Какое счастье, говорит он, что сохранились эти две великие картины минувшей жизни.

Важное значение имела борьба Голсуорси за чистоту литературного языка. Голсуорси резко выступал против формалистического экспериментаторства в области языка. Образцом языка и стиля Голсуорси считает язык и стиль Толстого. Язык и стиль самого Голсуорси отличается ясностью, чистотой и замечательной простотой, которые ставят его в один ряд с лучшими мастерами художественного слова.


^ Голсуорси о Конраде


Личность Джозефа Конрада сыграла достаточно значимую роль в творческой судьбе Дж. Голсуорси.

Творческое наследие Конрада – более двадцати томов, написанные не на родном языке, но отмеченные богатством и разнообразием стиля, - редчайшее явление в истории литературы. Ни один английский писатель, говорит Голсуорси, не превзошел его в умении живописать словом. Хотя, продолжает Голсуорси, произведения Конрада не безупречны по композиции. Будучи главным образом колористом и рассказчиком, он слишком усложняет иногда сюжет; это придает особую тонкость, богатство и глубину психологии героев и атмосфере рассказа, но в то же время «…заводит читателя в такие дебри субтропических лесов, что тот почти теряет надежду выбраться оттуда». [15.C.319]

Самое важное для Голсуорси в творчестве Конрада – это чувство «космического». «По страницам его произведений шествует всемогущая, таинственная Судьба, которой полностью подчинены человеческие существа, какой бы сильной индивидуальностью они ни обладали. Из подчиненности судьбе и вырастают трагический пафос и неотразимость его образов - своего рода эпичность, присущая людям, которые всю жизнь борются против того, что в конце концов неизбежно одолеет их». [15.C.320]

Говоря о «космическом», Голсуорси подчеркивает, что у людей не часто встречается чувство космического, они в большинстве своем чересчур антропоморфичны и даже божественное рассматриваем с человеческой точки зрения.

Голсуорси пытается понять причины, происхождение и конец жизни, даже жизни человеческой, которая окутана тайной. И признание этой тайны придает бытию «определенное величие», то величие, которое писатель находит в творчестве Конрада.

В своей статье Голсуорси пытается сравнить двух великих писателей своего времени: Генри Джеймса и Конрада. Говоря об эмоциональном восприятии мира каждого из них, Голсуорси приходит к выводу, что, хотя, Джеймс и Конрад не англичане, они настолько же разные, как любители чая и вина.

«Генри Джеймс как художник жил в воображаемом мире, в котором не было места стихиям и первобытным свойствам человеческой натуры. Он не позволял своим героям отдаваться грубым или неистовым страстям. Разум - вот тот стержень, вокруг которого вращается порядок вещей у Джеймса. Мир Конрада, напротив, многообразен, в нем есть все, даже дикость, и главный, если не единственный обитатель его - природа, не знающая границ в своей необузданности». [15.C.323]

Тем не менее, для Голсуорси очарование Конрада навсегда останется в неповторимом сочетании реальности с романтикой: «…он рисует в своих книгах мир неведомых морей и небес, рек, лесов и людей, мир кораблей и далеких гаваней, - словом, все то, что в нашем ограниченном представлении овеяно дымкой чудесного опыта». [15.C.323]

Говоря о близости Конрада к англичанам, Голсуорси не устает напоминать о том как много талантов гибнет из-за отсутствия бессознательно накопленного опыта и запаса впечатлений, в то время как Конрад, еще не думая стать писателем, много лет бессознательно ощущал в себе «…биение этой жизни и отдавался ей со всей пылкостью юноши, склонного к приключениям». [15.C.324]


^ Голсуорси о Франсе


Последним в своей статье Голсуорси рассматривает «силуэт» Анатоля Франса. Голсуорси восхищался умением Франса удивительно изящно пользоваться «бичем» своей сатиры». «Он разил с непревзойденной учтивостью. Он умел так ловко изрешетить свою мишень - предрассудки и идолопоклонство, - что отверстия бывали едва заметны, и жертвы его никогда не угадывали, откуда сквозит». [15.C.325]

Говоря о «бесподобному по своей прозрачности и изяществу» стилю Франса - Голсуорси называет его поэзией чистого разума. Франс был истинным французом и вряд ли, говорит Голсуорси, еще когда-нибудь в нашей литературе встретится такое блестящее воплощение французского остроумия. Из всех писателей, чьи силуэты Голсуорси нарисовал в своей небольшой галерее-статье, Франс - самый убежденный и воинствующий гуманист страны. «Читаешь «Кренкебиля» и видишь, как нестерпима была натуре Франса всякая несправедливость. Дело Дрейфуса заставило его покинуть сады философских раздумий и фантазий, и «Аметистовый перстень» стал почти таким же мощным вкладом в дело Справедливости, как и «Я обвиняю» Э. Золя». [15.C.325]

Голсуорси приходит к выводу, что, хотя, Франс и называл себя социалистом, а в последние годы жизни - и социалистом крайнего толка, ему не удавалось, как и другим литераторам, сколько-нибудь влиять на политику. «Франс перешел к прямой политической пропаганде, она оказалась бесплодна. Но его многогранная и страстная критика искоренила многие предрассудки и наложила глубокий отпечаток на современную общественную мысль». [15.C.326]


^ 2. 2. «Воспоминания о Конраде»


Статья «Воспоминания о Конраде» датированная 1924 годом является продолжением зарисовок Голсуорси наиболее близких ему писателей. В каждой строке, посвященной Конраду, слышится искренняя теплота и любовь Голсуорси к своему давнему другу и творческому наставнику. На протяжении всей жизни Голсуорси поддерживал дружбу и переписку с «моряком и писателем». Море было неотъемлемой частью жизни Конрада, именно море подарило английской литературе Конрада, с морем связаны его первые рассказы: «У Конрада, великолепного рассказчика, уже было за плечами около двадцати лет, о которых стоило рассказывать. То были рассказы о кораблях и штормах, о революции в Польше, о том, как в юности он контрабандой переправлял оружие карлистам в Испанию, о малайских морях, и о Конго, и о множестве разных людей; а я в двадцать пять лет был ненасытным слушателем...» [15.C.327]

Хотя Конрад не любил, когда его называли морским писателем, лучше него о море не писал никто, подчеркивает Госуорси, даже Герман Мелвилл; но во всем, что он писал о море, властно звучит тема борьбы и освобождения. Герой Конрада не море, а человек в борьбе с этой безжалостной и коварной стихией. Корабли он любил, но море - нет. Он не ругал его, не говорил о нем с отвращением; он принимал его, как принимал всю неисповедимую жестокость природы. «Дело человека - противопоставить природе верное и стойкое сердце». [15.C.328]

Таково, говорит Голсуорси, было кредо Конрада, его вклад в благородство жизни. В статье «Силуэты шести писателей» Голсуорси уже упоминал о противоположности Конрада англичанам, продолжая воспоминания о нем, он говорит: «Во французской литературе он всегда чувствовал себя более дома, чем в английской, говорил по-французски чище, чем по-английски, любил французов и лучше понимал их более четкие, чем у англичан, мысли. И все же, возможно, то была не совсем случайность: ведь, как-никак, в нем жил дух бродяжничества, который сделал англичан самой великой морской нацией в мире; и, думается, именно на английских кораблях он бессознательно искал наиболее полной возможности себя проявить». [15.C.329]

Несмотря на то, что английская критика хорошо принимала уже первые произведения Конрада, спустя семь лет он так и не имел еще своего жилья; каждую новую его книгу встречал хор похвал, но потребовалось двадцать лет, чтобы и публика его оценила и тем самым дала ему приличный доход.

Анализируя творчество Конрада, Голсуорси признает, что было бы глупым хвалить все, написанное французским писателем за двадцать лет Но, тем не менее, не может восхищаться живым и ярким стилем его произведений, его тонкой иронией, острым чувством юмора, которое «…убивает наповал все рубрики и каталоги и все идеалы и чаяния, не основанные на самых простых побуждениях человеческой природы» [15.C.330]

Голсуорси подчеркивает, что, хотя в книгах Конрада юмор «…словно высушен или ожесточен», то в разговоре у Конрада чувство смешного проявлялось гораздо живее, оно «…часто вспыхивало в самые мрачные или тревожные минуты и заявляло о себе в полный голос». [15.C.331]

Продолжая разговор о творчестве Конрада, Голсуорси обращает внимание на характерные внезапные концы его произведений. Голсуорси объясняет это тем, что живая, порывистая натура Конрада безотчетно тянулась к драматическим эффектам. Не говоря уже о том, поясняет Голсуорси, что всю эту долгую раннюю пору его гнала вперед самая настоящая нужда.

Не может Голсуорси обойти и тему дружбы: «Конрад не скупился на проявления доброжелательного интереса. В его письмах - а я получил их около трехсот - каждая фраза явственно говорит о его желании, чтобы я работал как можно лучше. В них много строгих критических оценок, но никогда не чувствуется раздражения и нет недостатка в поощрении и похвалах. В дружбе Конрад был постоянен. Те, кто говорит и пишет о нем, часто употребляют слово «верность». И не даром. Он всегда был верен тому, чем дорожил, - своим взглядам, своей работе, своим друзьям; он был верен даже своим антипатиям (а их было немало) и своему презрению». [15.C.333]

Голсуорси высказывает несколько предположений под чьим влиянием Конрад сложился как писатель. Голсуорси упоминает о восхищении Конрада Флобером, Мопассаном, Тургеневым и Генри Джеймсом. Больше всего, по мнению Голсуорси, он наслаждался Тургеневым; но каких-либо следов влияния последнего Голсуорси в творчестве Конрада не находит.

«Тургенев ему нравился и как человек, в отличие от Толстого. Имя Достоевского действовало на него, как красная тряпка на быка. Мне говорили, будто однажды он признал, что Достоевский «глубок, как море». Поэтому, возможно, он и не выносил его, а может быть, на польский вкус Достоевский слишком пропитан русским духом. Так или иначе, его безудержные метания из крайности в крайность оскорбляли что-то в душе Конрада». [15.C.334]

Голсуорси говорит также о любви Конрада к Диккенсу , о восхищении поэзией Гарди. Высоки оценки Конрада Гоуэлсу, в особенности его роману «Карьера Сайласа Лепхема», а также к Анатолю Франсу, Мопассану, и Додэ. Завершая статью, Голсуорси еще раз подчеркивает величие Конрада как писателя, его значение для мировой литературы.

«Кажется, ни одного писателя нашего времени столько не превозносили; но в нем не было и тени зазнайства - этой болезни выскочек, и «Я, я, я» никогда не звучало в его беседе». [15.C.336]

^ 2. 3. « Еще четыре силуэта писателей»


Голсуорси о Дюма


Свою статью Голсуорси начинает с рассуждений о том, что очень редко писатель, если он только не является профессиональным критиком, берется говорить о других писателях, ныне еще здравствующих, в положительным тоне. Вот почему Голсуорси в своей статье берется рассматривать творчество тех, кто уже оставил после себя литературное наследие: Дюма, Чехов, Стивенсон и Хадсон.

Начиная разговор о Дюма Голсуорси не может не упомянуть о пьянящем упоение его романами, принесшими Дюма славу великого романиста: «Монте Кристо», серии «Мушкетеров» и «Королевы Марго». Именно трилогия о «Мушкетерах обеспечила Дюма первое место среди всех авторов исторических романов.

Признавая славу Дюма как историка, Голсуорси восхищается мастерством французского писателя, сумевшего написать портреты таких исторических личностей как Ришелье и Мазарини, Карл IX, Анна Австрийскоая, Луиза де ла Вальер, герцогов Гиза и Генриха Наваррского и королеву Марго. Говоря о героях Дюма, Голсуорси предлагает сравнить историческую личность любого современного романа с историческими фигурами великого француза: «…талант его станет еще более очевидным, ибо эти детища его ничем не стесненного воображения оказались даже более полнокровными и живыми, чем его исторические фигуры». [15.C.338]

Несмотря на то, что требования к литературе еще со времен Гомера не меняются и сегодня читатель требует сюжета и характеров точно так же, как во времена Чосера, Голсуорси уверен, что произведения Дюма будут также увлеченно читаться, как они читались и двести лет назад.

Рассуждая о романтизме и реализме, Голсуорси с уверенностью относит Дюма, с его стремлением постоянно заинтересовывать читателя, к тем романтикам, которые «твердо стоят на земле». В пример Голсуорси приводит самого романтического героя у Дюма - величайшее его творение - Д'Артаньяна, «…стержень, на котором держатся одиннадцать томов, тип одновременно и воина - искателя приключений, и доверенного слуги, всегда готового вонзить шпагу в того, кто уступает ему и в великодушии и в отваге, но зато обладает холодным рассудком, которого недостает ему самому». [15.C.339] Голсуорси уверен, что вряд ли еще в литературе найдутся герои, внушающие нам столь безоговорочную веру в их жизненность и типичность. И поэтому Дюма, который создал Д'Артаньяна, можно простить что угодно.