Н. М. Фортунатов история русской литературы конца XIX начала XX века лекция

Вид материалаЛекция

Содержание


Русские писатели о творчестве и художественном восприятии
Контрольные вопросы
Нет, не согласился бы, - тихо проговорил Алеша.
Контрольные вопросы
От "Войны и мира" к "Воскресению". Проблемы поэтики
Контрольные вопросы
А.П. Чехов. Проблемы поэтики: проза, драматургия
Подобный материал:
  1   2   3   4   5   6

Доктор филологических наук, профессор Н.М. Фортунатов


ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ КОНЦА XIX - НАЧАЛА XX ВЕКА

Лекция 1


Черты литературы названного периода. Своеобразие историко-литературного процесса

Литература конца XIX - начала XX века во многих отношениях уникальна. Если воспользоваться определением Льва Толстого, высказанным, правда, по другому поводу, о творчестве А.П. Чехова, то можно сказать, что это несравненное явление - несравненное в самом прямом смысле слова, потому что его ни с чем нельзя сравнить, настолько оно самобытно, неповторимо, оригинально Такого никогда не бывало в истории отечественной, да, пожалуй, и мировой литературной практики.

Первая ее поражающая воображение черта заключается в том, что литературу в эту пору творят художественные гении. Обычно они, за немногими исключениями, как высшие вершины творчества, высятся, отдаленные одна от другой значительными временными пространствами. Еще в 1834 году В.Г. Белинский в статье "Литературные мечтания" (с нее началась его слава) высказал неожиданную, парадоксальную мысль: "У нас нет литературы, у нас есть художественные гении". В самом деле, литература существует как непрестанный процесс развития, как поток произведений, создаваемых не столько гениями, сколько художественными талантами. Гении - это редчайший дар. А здесь они не просто сменяют друг друга, а работают "бок о бок", в одно и то же время и даже порой в одних и тех же изданиях.

Приведу характерный в этом отношении пример. В первых номерах журнала "Русский вестник" за 1866 год печатались одновременно два произведения: "Преступление и наказание" Ф.М. Достоевского и "1805 год" Л.Н. Толстого, т.е. журнальная редакция 2-х частей первого тома "Войны и мира". Два гениальных романа в одной журнальной обложке! В 80-х - 90-х годах тоже в популярном журнале "Северный вестник" печатались В.Г. Короленко, А.П. Чехов, но здесь же появлялись и произведения Л.Н. Толстого. А еще раньше, в конце 50-х годов было заключено знаменитое "обязательное соглашение", по которому Н.А. Некрасов, И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой, Н.А. Островский, И.А. Гончаров должны были публиковать свои сочинения исключительно в "Современнике". Едва ли не каждое такое произведение становилось литературным и общественным событием; ими зачитывались, о них спорили, они стояли перед глазами читателей не как культурно-исторические памятники, но как непосредственное отражение реальной жизни, "живой жизни", а не давно отошедшего времени.

Иными словами говоря, гении и великие писатели в эту пору выполняют работу обычных литературных талантов: они дают большую долю литературной продукции, не говоря уже о высочайшем мастерстве и художественных достоинствах своих произведений.

Вторая черта литературы этого времени - производная от первой. Гении потому и гении, что они всегда прокладывают новые пути, открывают новые горизонты искусству. Гений всегда творит новые формы, необходимые ему для выражения его художественных идей, находит новые принципы художественного отражения действительности, свои приемы, которых никогда не было прежде. Поэтому, рассматриваемая нами литература отличается исключительно ярко выраженными новаторскими устремлениями. Ведь нередко - даже более точно можно сказать очень часто в эту пору - сами авторы оказывались в замешательстве и не могли определить, что же выходит из-под их пера, к какому жанру можно отнести создаваемое ими произведение. Толстой в первый момент затруднился назвать "Войну и мир" романом и назвал его просто - "книга": в статье "Несколько слов по поводу книги "Война и мир" (1868 г.), - и там же утверждал, что история русской литературы дает множество примеров таких отступлений от традиционных, устоявшихся норм. Достоевский создал, по определению М.М. Бахтина, новый тип романа, - "полифонический роман". Чехов, как известно, вступил в ожесточенный спор со своими сценическими истолкователями К.С. Станиславским и В.И. Немировичем-Данченко, полагавшими, что он пишет драмы, в то время как сам автор считал их комедиями, да еще с элементами фарса! Причем ни выдающиеся режиссеры, ни сам Чехов не могли и предположить в то время, что эти пьесы дадут такой мощный толчок развитию театра и драматургии XX века, в том числе и театральному "авангарду". Проза же Чехова, перед которой оказалась бессильной литературная критика его времени и более поздние исследователи, получила неслучайно имя "прозы настроений" или "музыкальной прозы": Чехов действительно нашел новые формы эпического повествования, сближающие по структурно-композиционным признакам понятия, обычно противопоставляемые: прозу и музыку, прозу и лирическую поэзию.

Таким образом, конец XIX века в русской литературе стал торжеством нового романа и новой драматургии. Именно с этим временем совпало событие всемирно-исторического значения. Нищая, обездоленная Россия, "без единой цивилизованной капли крови в жилах", как говорили о ней европейцы, создала такую литературу, которая вдруг засияла, как звезда первой величины, и стала диктовать литературную моду не то что на десятилетия, а на века европейской и мировой культуре. Такой переворот произошел именно в конце XIX века: предыдущая русская литература была лишь подготовкой к этому мощному творческому взрыву, который "перекроил" карту европейской и мировой культуры, отдав в ней решающее место русской литературе и русскому искусству.

Разумеется, новые формы - еще не признак гения, но без новых форм гения нет. Этот закон с особой очевидностью продемонстрировала русская литература конца XIX - начала XX века. Великие мастера: Тургенев, Островский, Гончаров, - ушли в тень, отбрасываемую гениями, этими отважными новаторами, которые всякий раз устраивали настоящий "погром", в кажется незыблемых, знакомых, привычных литературных нормах. Именно такими в эту пору были Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, А.П. Чехов.

Третья черта рассматриваемой нами литературы - ее демократизм. Это искусство, по замыслу авторов, обращенное к возможно более широкой читательской массе, искусство не элитарное, не для узкого круга избранных знатоков. Толстой говорил, что в сознании писателя должна существовать "цензура дворников и черных кухарок" и что нужно писать так, чтобы твое произведение смог бы понять любой ломовой извозчик, который повезет твои книги из типографии в книжную лавку. Толстой создал очень простую, но в высшей степени оригинальную и выразительную схему истории развития искусства, имея в виду не только творящее, но и воспринимающее сознание.








Искусство, говорит он, подобно горе или конусу. Основание горы велико, как велика и аудитория, к которой обращено такое искусство, - это фольклор, устное народное творчество с его отчетливыми и ясными приемами. В тот момент, когда в дело вступают профессиональные художники и начинает все более и более усложняться форма, вместе с тем, и по мере этого, катастрофически сужается круг воспринимающих. Практически этот процесс выглядит следующим образом:

Так что, весело заключает Толстой, по-видимому, наступит время, когда на вершине горы окажется единственный человек: сам автор, который и себя-то не вполне будет понимать. Забегая вперед, скажем, что пророчество Толстого вполне осуществилось, если вспомнить нынешнее искусство и литературу постмодерна.

Выход же Толстой видит в том, чтобы художники вернулись к идее доступности произведений искусства для возможно более широкой аудитории.

Однако нельзя смешивать и путать, как это нередко случается, понятие доступности с понятием простоты. То, что создают эти мастера в романном ли жанре, в рассказе или драме, - в действительности очень сложная, даже изощренно организованная художественная система. Но она проста в том смысле, что автор, работая над ней, руководствовался, и в самом деле, простой и ясной мыслью - возможно активнее, ярче, эмоциональнее передать свой замысел читателю, захватить его своей мыслью, своим чувством.

Еще одна, четвертая, по нашей градации, черта, таящая в себе громадную силу воздействия, - высокая идейность этой литературы. Чехов в некрологе Н.М. Пржевальскому говорит, что подвижники нужны жизни, "как солнце", что это "люди подвига, веры и ясно осознанной цели". Точно такими же подвижниками и были писатели этой поры. Они словно выполняли пушкинский завет не прикладывать к творчеству рук "по пустякам". Толстой говорит: "Нужно писать только тогда, когда не можешь не писать!" Это искусство глубоких, выстраданных идей, там оно и сильно.

Отметим также, что помимо глубины нравственного содержания литература эта несет в себе и глубину познавательной перспективы. Она до такой степени правдива и объективна, что мир, совершенно чуждый и далекий, становится вдруг близок и понятен нам, вызывает наши ответные размышления, раздумья. Постигая его, мы постигаем самих себя.

И еще одна важнейшая черта, приобретающая особенное значение, благодаря жизненной стойкости и долговечности этой литературы, - ее просветительская миссия. Она, как и в старые годы, по-прежнему активно формирует души людей. Н.А. Островский, великий русский драматург, говорит об этом выразительно и точно: "Богатые результаты совершеннейшей умственной лаборатории становятся общим достоянием". Это действительно так. Читатель, незаметно для самого себя проникается миросозерцанием писателя, начинает мыслить и чувствовать, как он. Недаром же сказано: через гения умнеет все, что может поумнеть! Стало быть, и сейчас эта литература совершает громадное дело: созидает, "лепит" личность, открывает в человеке человека.

Весьма своеобразен и историко-литературный процесс конца XIX-начала XX века. В нем сочетается два типа развития. Первый - идущий в русле уже сложившихся традиций (Тургенев, Гончаров, Островский/ Второй - своего рода протуберанцы, громадной силы творческие взрывы, катаклизмы, рождающие совершенно новые литературные формы, скажем, в жанре романа или драмы. Это верный признак работы гениев: крупные или даже великие писатели творят, оставаясь в знакомых читателям пределах; гений - всегда открытие нового, небывалого. Только с Толстым и Достоевским русский роман покорил Европу, а затем и весь мир; только Чехов совершил переворот в драматургии, который до сих пор ощущается как непрекращающийся новаторский поиск.

Другая особенность этого историко-литературного процесса - контрастность картины литературного движения. Здесь дают себя знать два направления. 1-е (и самое продуктивное) берет свои истоки еще в 40-х годах, когда в литературу почти одновременно входят Герцен, Тургенев, Салтыков-Щедрин, Гончаров, Достоевский. 2-е направление возникло позднее: в 60-е годы, в творчестве Николая Успенского, Н.Г. Помяловского, Ф.М. Решетникова, В.А. Слепцова. Все это более скромные, чем корифеи 40-50-х годов, таланты, а стало быть, и более скромные художественные результаты.

Там, в первом направлении, - громадные нравственные, психологические проблемы, историко-философское познание мира и человека. Это было продолжением пушкинской традиции с ее исключительной многогранностью, многоцветностью картины мира:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье...

Вместе с тем, что очень важно, художник здесь так или иначе пророчествует, поднимает читателей до уровня своих выстраданных идей, представлений о том, что должно, что истинно, что жизненно необходимо для каждого человека. Потому-то в этом направлении развертываются, демонстрируются такие громадные усилия в области поисков художественной формы: это были великие и гениальные мастера. "Глаголом жечь сердца людей" - значило для них проявить глубочайшую искренность в том, что дается мудростью: постижением целостности мироздания, его внутренних законов, - и проявить одновременно целеустремленность и волю в совершенствовании художественных приемов, художественной формы.

2-е же направление было более узким по своим тенденциям и более бледным по художественным достижениям. Писатели сосредоточили свое внимание на социальных вопросах, особенно выделяя тяжелое положение народа. Это был тоже известный прорыв: крестьяне, простолюдины, т.е. то, что объединялось тогда понятием "народ", представленные обычно "в качестве декорации" (Салтыков-Щедрин), вышли на авансцену, потребовали всего внимания публики к себе, к своему бедственному положению. "Не начало ли перемены?"(1861) - так назвал Н.Г. Чернышевский свою статью о рассказах Н. Успенского.

Это направление в конце 70-х годов будет подхвачено Глебом Успенским, еще раньше оно проявилось в творчестве писателя совершенно иной ориентации: в рассказах П.И. Мельникова (Андрея Печерского), где был ярко выражен этнографический элемент.

Однако в 80-е годы оба потока сливаются воедино уже в творчестве гениальных мастеров и крупнейших художественных талантов. Появляются "Власть тьмы", "Холстомер", народные рассказы Толстого, рассказы и повести Лескова, очерки и очерковые циклы Короленко, рассказы и повести Чехова, посвященные деревне.

В творчестве Чехова русская классика, продолжая свое развитие, свое движение, оказалась на некотором идеологическом и художественном "перепутье". Был совершен настоящий переворот в отношении "народной темы", традиционной для русской литературы. Высокое, патетическое, едва ли не сакральное ее истолкование, когда сопряжение с народными характерами, с народной жизнью решало судьбы персонажей и художественные концепции произведений (тургеневско-толстовская традиция), оказалось заменено совершенно иной точкой зрения "здравого смысла". "Во мне течет мужицкая кровь, и меня не удивишь мужицкими добродетелями", - скажет Чехов, и его изображение народной среды вполне отвечает этому сознанию: она лишена у него какого бы то ни было ореола святости и идеализации, она, как и всякая другая сторона русской жизни, подвергается у него глубокому, объективному, беспристрастному, художественному исследованию.

В то же время высказанная Достоевским концепция религиозности писательского творчества при острокритическом изображении действительности (встреча "ада" с "раем", сочетание "бездн" добра и зла) не исчезает с его смертью, она продолжается в творчестве Толстого и даже Чехова: искусство у него нередко приравнивается к религии по своему воздействию на читательское сознание.

Мощный подъем русской литературной классики конца Х1Х-начала XX века был остановлен катастрофой 1917 года и последующими событиями. Волны кровавого террора обрушились на русскую культуру, ее развитие было насильственно прекращено. Поступательное движение оказалось возможным только в эмиграции. Но то была все-таки эмиграция: "чужая" земля, хотя достижения в "далеких берегах", подобные творчеству И. Бунина или Вл. Набокова, свидетельствовали все еще о живом и благотворном влиянии недавней русской литературной традиции.