Биография и творчество а. С. Пушкина: последний год

Вид материала

Биография

Содержание Официальные оппоненты Анненкова Елена Ивановна Общая характеристика работы Структура работы Содержание диссертации В первой главе «Биографические мотивы в поздних текстах Пушкина» Содержание работы отражено в следующих публикациях Монографии, коллективные труды и методические пособия Другие публикации Ободовская И. М., Дементьев М. А

Подобный материал:

• Творчество Анны Ахматовой, биография и исследования, 346.91kb.
• Тема урока: Творчество А. С. Пушкина, 119.12kb.
• Дружбы в лирике Пушкина (2), 42.97kb.
• Тема: «обобщающий урок-квн по произведениям а. С. Пушкина». Цели урока обучающие, 134.25kb.
• Влияние французского языка на творчество А. С. Пушкина, 232.38kb.
• План Введение       Петербург в судьбе А. С. Пушкина       Последний период жизни, 281.27kb.
• Федоровой Татьяны Петровны (К 210-летию со дня рождения А. С пушкина) «слово пушкина», 328.38kb.
• Биография и творчество, 440.99kb.
• С. В. Гиппиус тренинг развития креативности, 5128.29kb.
• Дружбы в лирике пушкина, 1153kb.

Санкт-Петербургский государственный университет


На правах рукописи


Седова Галина Михайловна


БИОГРАФИЯ И ТВОРЧЕСТВО А. С. ПУШКИНА:

ПОСЛЕДНИЙ ГОД


Специальность 10.01.01 — Русская литература


Автореферат диссертации

на соискание ученой степени

доктора филологических наук


Санкт-Петербург

2010

Работа выполнена в Федеральном государственном учреждении культуры «Всероссийский музей А. С. Пушкина»


^ Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор

Фомичев Сергей Александрович


доктор филологических наук, профессор

^ Анненкова Елена Ивановна


доктор филологических наук, профессор

Ильичев Алексей Викторович


Ведущая организация:

Институт мировой литературы им. А. М. Горького

Российской Академии наук (г. Москва)


Защита состоится _­____ __________ 2010 г. в ________ на заседании совета Д 212.232.26 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, г. Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 11, факультет филологии и искусств.

С диссертацией можно познакомиться в Научной библиотеке им. М. Горь-кого Санкт-Петербургского государственного университета (г. Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 7/9).


Автореферат разослан «___» ____________ 2010 г.


Ученый секретарь

диссертационного совета,

кандидат филологических наук, доцент С. Д. Титаренко


^ Общая характеристика работы


В центре настоящего исследования находится проблема изучения направленности творческих и нравственных исканий Пушкина в последний год его жизни в контексте драматических событий преддуэльной истории.

В последний период творческой биографии поэта¹ помимо существенных изменений художественной системы наметились новые пути решения Пушкиным нравственных и философских проблем бытия. В 1830-х годах одной из особенностей его художественной философии становится нарастающий интерес к судьбе ординарного человека, способного внутренне преображаться перед лицом драматических событий, противопоставляя жизненным испытаниям крепость нравственных устоев. Поэтизация коренных нравственных основ человеческого бытия, выявление в характерах ординарных героев мятежных потенций, скрытых под оболочкой кажущегося безответного смирения и покорности («Повести Белкина», «Медный Всадник», «Капитанская дочка») приобретали теперь первостепенное значение; романтическое начало, изменив облик и форму, «вторглось» в сферу житейской прозы Пушкина, «затаилось в персонажах иного, внешне не романтического ’’белкинского’’ склада»².

Стремление сохранить себя как целостную личность, непреклонно противостоять судьбе, не изменяя нравственным идеалам, характеризует жизненную стойкость не только литературных героев, но и самого Пушкина в последний период его жизненного пути. Кульминацией этого периода стал последний год жизни писателя, рассмотренный в данном исследовании.

В это время понимание собственных возможностей воздействия на общественную жизнь побуждает Пушкина к изданию «Современника». Через этот значительный общественный проект писатель рассчитывал выразить свою гражданскую позицию и обозначить нравственную роль литературы в обществе. Одновременно он продолжал работу над историей Петра, формулируя свою философию российской истории с верой в особое предназначение России на путях европейской цивилизации (письмо к П. Я. Чаадаеву 19 октября 1836 года). Летом 1836 года были созданы произведения так называемого каменноостровского цикла, отразившие новые нравственные принципы, по которым поэт намеревался строить отношения с миром. По образному определению В. С. Непомнящего, эти произведения можно назвать «лирическим конспектом» зрелого Пушкина³.

В этот же год была завершена работа над последним произведением большого жанра — романом «Капитанская дочка». Одним из его открытий стало решение сложнейшей художественной задачи — создания особого типа положительного героя, поставленного не в центре, а будто на периферии повествования. В «Капитанской дочке» такие герои предстают почти незаметно, в естественной простоте, олицетворяя высокость духа и верность долгу. Наблюдения писателя над судьбой человека, представшего перед лицом истории, поразили современников. Уже первые читатели романа обнаружили, что в нем «можно было видеть переход к какому-то еще новому, дальнейшему развитию Пушкина, если бы жестокая судьба русской поэзии не присудила иначе»⁴.

Наконец, в последний год жизни Пушкин впервые решился отстаивать до конца собственные нравственные идеалы от любых враждебных посягательств. Зимой 1835 – 1836 годов эта решимость проявилась как в дуэльных конфликтах с В. А. Соллогубом, С. С. Хлюстиным и Н. Г. Репниным, так и в дерзком выступлении против одного из апологетов современной власти министра народного просвещения С. С. Уварова («На выздоровление Лукулла»). Во второй половине года готовность Пушкина в критических обстоятельствах встать на защиту целостности своих нравственных устоев проявилась и в дуэльном конфликте с Геккернами.

Последний год жизни Пушкина стал важным этапом в истории его отношений с обществом. В это время поэт осознал и сформулировал в творчестве новую этическую позицию, связанную с решением проблем личной и творческой жизни. В данной работе этот этап проанализирован в совокупности основных аспектов биографии и духовных исканий Пушкина.

Актуальность исследования связана с наметившейся в современном пушкиноведении тенденцией изучения последнего периода жизни Пушкина в широком контексте его личной биографии, духовной жизни и творческой судьбы.

Целью работы является выделение и многоаспектный анализ личной и творческой биографии Пушкина в последний год его жизни и определение особенностей духовной эволюции поэта в это время.

В связи с поставленными целями исследования в диссертации решаются следующие задачи:

— установить и оценить основные аспекты взаимоотношений поэта и общества в 1836-37 годах;

— изучить художественные и публицистические тексты Пушкина 1835-1836 годов в контексте эволюции его мировоззрения и восприятия им тех изменений, которые наметились во взаимоотношениях поэта с властью и обществом в середине 1830-х годов, а особенно резко проявились в последний год его жизни;

— определить известные Пушкину историко-литературные и общественные события, которые могли заключать в себе побудительные мотивы при создании его последних лирических произведений;

— выявить мотивации обращения к общечеловеческим и христианским ценностям в произведениях последнего года жизни Пушкина;

— проследить истоки и причины семейной драмы Пушкина как в личностном, так и в общественном плане; уточнить хронологию преддуэльных событий;

— проанализировать восприятие гибели Пушкина его современниками, в том числе людьми из числа его ближайшего окружения.

Предметом исследования является духовная и бытийная биография Пушкина в последний год его жизни.

В качестве объекта изучения были избраны художественные и публицистические тексты Пушкина, созданные на последнем этапе его жизни, преимущественно в 1835-1836 годах, в том числе стихотворения «Полководец», «Странник», «Юдифь» («Когда владыка ассирийский…»), «Вновь я посетил…», стихотворения, написанные летом и осенью 1836 года («Из Пиндемонти», «Мирская власть», «Подражание италианскому», «Напрасно я бегу к сионским высотам…», «Отцы пустынники и жены непорочны…», «Когда за городом задумчив я брожу…», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…», «Родословная моего героя», «Была пора…», «О нет, мне жизнь не надоела...»), принадлежащие перу Пушкина строки из «Канона» в честь М. И. Глинки, а также критические и публицистические статьи, подготовленные для «Современника». Объектом изучения стали письма Пушкина и его окружения. Исследование внутренней биографии поэта проводилось в рамках культурно-философского континуума, который определяется как единство и цельность литературного процесса этого временного периода и включает в себя произведения не только Пушкина, но и В. А. Жуковского, Н. М. Карамзина, В. Ф. Одоевского, В. Г. Теплякова, В. А. Соллогуба, митрополита Московского и Коломенского Филарета (Дроздова) и др., что позволяет решить поставленные исследовательские задачи на более широком литературном материале.

Научная новизна работы состоит в уточнении связей поздней лирики Пушкина с историко-литературным и общественно-историческим процессом 30-х годов XIX века, в изучении ценностных ориентиров, определявших духовное содержание личности и судьбы поэта накануне его гибели. Научная новизна заключается также в уточнении и пересмотре твор-ческой истории ряда пушкинских текстов последнего года, реконструкции деталей важнейших обстоятельств последних месяцев жизни поэта и в расширении круга привлекаемых источников, введении в научный оборот ранее не публиковавшихся архивных материалов, необходимых для осмысления восприятия личной и творческой биографии Пушкина.

Теоретическую основу диссертации составили исследования по истории русской литературы, по поэтике и теории литературного текста М. М. Бахтина, Л. Я. Гинзбур, Г. А. Гуковского, Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова, Ю. Н. Тынянова, В. Ф. Ходасевича, В. Б. Шкловского, историко-философские эссе о. С. Н. Булгакова, Д. С. Мережковского, В. С. Соловьева, С. Л. Франка, классические труды ученых-филологов, разрабатывавших проблемы творческой и личной биографии Пушкина.

Методологической основой диссертации послужил комплексный подход к изучению художественного мира Пушкина, его личности и отдельных аспектов творческой биографии, включающий в себя такие исследовательские методы, как историко-генетический (ретроспективный), позволяющий раскрыть причинно-следственные связи и закономерности (логику) событий, обусловивших жизненный и творческий путь поэта; биографический (герменевтический) метод, позволяющий сосредоточить внимание на уровне смыслов и значений, которые передают современники в своих мемуарах о Пушкине; психологический метод, позволяющий определить, насколько может быть отражена в произведениях поэта его личность; структурно-семиотический метод, в параметрах которого анализируются коммуникативные аспекты жизни и творчества Пушкина; современные научные методики интертекстуального анализа и направленной интерпретации. Совмещение этих традиционных и современных научных подходов в осмыслении текстов Пушкина и его современников позволяет глубже постичь философские компоненты художественного творчества поэта, оценить его гражданскую и личностную позицию накануне гибели.

Теоретическая и практическая значимость диссертации состоит в разработке новых аспектов исследования последнего этапа биографии Пушкина в широком контексте его личной и творческой судьбы, в совокупности основных направлений его духовных и нравственных исканий. Привлеченные новые материалы, сделанные в ходе исследования наблюдения и выводы могут быть использованы для развития теоретических положений пушкиноведения, при дальнейшей разработке проблем, связанных с осмыслением творчества и биографии Пушкина, а также в научных исследованиях по истории русской литературы и отечественного литературоведения, при создании учебников и учебных пособий для высших и средних учебных заведений. Результаты диссертационного исследования могут быть учтены при разработке общих и специальных лекционных курсов по истории русской классической литературы XIX века, а также при решении вопросов совершенствования экспозиций в мемориальных и литературных музеях Пушкина и его эпохи.

Апробация результатов работы была осуществлена в докладах и выступлениях на международных и региональных научно-практических конференциях, научных заседаниях Пушкинской комиссии Института мировой литературы РАН (Москва), во Всероссийском музее А. С. Пушкина (Санкт-Петербург), на Пушкинских чтениях Пушкинского общества и Союза русских просветительских и благотворительных обществ в Эстонии (Таллин), в специальных курсах лекций и семинаров, проведенных в Институте иностранных языков миланского университета и в университете г. Бергамо (Италия, 1998).

Основные положения диссертации изложены в монографии «”Я жить хочу…” Последний год жизни А. С. Пушкина». (СПб., 2008), в главах коллективных монографий, методических пособиях и статьях, посвященных различным проблемам современного пушкиноведения (общим объемом более 80 п. л.).

^ Структура работы определяется поставленными целями и задачами и включает в себя введение, три главы, заключение, библиографию, которая содержит 608 наименований. Объем работы составляет 546 страниц.


^ Содержание диссертации


Во введении обоснованы выбор темы, актуальность и новизна диссертации, сформулированы ее цели и задачи, обозначены теоретическая и методологическая базы, объект и предмет исследования, выдвинуты положения, выносимые на защиту.

Интерес исследователей к последнему этапу жизни поэта объясняется, с одной стороны, стремлением понять причины событий, которые привели Пушкина к гибели, установить их точную хронологию. С другой — вниманием к идейно-философским и художественным исканиям поэта, который, по определению И. З. Сурат, в 1836 году подошел «то ли к смерти, то ли к совершенно новому витку жизни»⁵. В соответствии с этими двумя подходами изучение последнего этапа жизни поэта велось в двух направлениях: это работы, рассматривающие данный этап исключительно в рамках преддуэльных и дуэльных событий 1836-1837 годов, и труды, посвященные изучению творчества, художественной эволюции Пушкина.

Последний этап творческой биографии Пушкина обычно анализируются либо в связи с исследованием отдельных жанровых составляющих его творчества (например, в связи с развитием пушкинской прозы 1833–1837⁶), либо в контексте эволюции всего творчества писателя (таким этот этап представлен в трудах Б. Л. Модзалевского, Н. В. Измайлова Б. В. Тома-шевского, Г. А. Гуковского, Д. Д. Благого, Б. С. Мейлаха, Б. П. Городецкого, С. М. Бонди, Н. Н. Петруниной и Г. М. Фридлендера, Ю. М. Лотмана, С. А. Фомичева, В. С. Непомнящего, Н Я. Эйдельмана, Л. С. Сидякова, С. Н. Бочарова и И. З. Сурат и др.). В рамках последнего периода жизни Пушкина этот творческий этап был рассмотрен Г. П. Макогоненко в работе «Творчество Пушкина в 1830–е годы (1833–1836)» (1982).

Впервые преддуэльные обстоятельства жизни Пушкина были проанализированы П. Е. Щеголевым. Однако по его собственному признанию, исследователь не смог преодолеть односторонний подход: сосредоточив внимание на обстоятельствах семейной драмы, прочие аспекты жизни поэта он представил схематично и тенденциозно (в свете социологической доктрины 1920-х гг.). За пределами исследования Щеголева остались и творческие искания Пушкина.

В XX веке появились публикации, посвященные новонайденным архивным материалам (письма семейства Карамзиных, Гончаровых, Геккернов⁷). Их введение в научный оборот позволило, уточнив ход событий, по-новому интерпретировать важнейшие обстоятельства, которые привели поэта к гибели. Важным шагом в этом направлении стало исследование С. Л. Абрамович (1983), где Пушкин показан на более широком, нежели у П. Е. Щеголева, фоне литературной и общественной жизни. Изучая причины психологической напряженности поэта накануне поединка с Дантесом, исследовательница обратила внимание на ряд произведений, созданных Пушкиным в 1836 году, но специальное изучение духовных и творческих исканий писателя не входило в задачу автора.

В последние десятилетия XX — начале XXI века предметом внимания исследователей стало осмысление духовного пути поэта через анализ глубинных основ его жизненного и творческого бытия. Такой подход находится в русле философско-эстетического направления в изучении художественного творчества, наметившегося в русской литературе и литературной критике еще в 1820-х годах. В рамках этого направления поэты пушкинского круга пытались разрешить известное противоречие между творчеством и жизнью поэта, объясняя любой его творческий акт как трансцендентный, как бегство от суеты повседневности (В. К. Кюхельбекер «Отрывок из путешествия по полуденной Франции» (1825), А. А. Дельвиг «Вдохновение» (1827), Д. В. Веневитинов «Поэт» (1827), Пушкин «Поэт» (1827)). По определению одного из «любомудров» В. П. Титова, «поэт не создан жить во внешности»⁸. Однако в 1861 году тот же Титов признавался, что «мелкие стихи» Пушкина могут быть «бесценным запасом» для его биографии, «для изучения его личности»⁹.

Характеристика творца, живущего исключительно ради искусства, и противостоящего бессмысленной толпе, характерная для субъективно-романтического восприятия поэта, находила свою почву как в литературной среде пушкинской эпохи (В. Г. Белинский, Н. В. Гоголь), так и во второй половине XIX — начале XX века (В. С. Соловьев, М. О. Меньшиков, В. В. Розанов, П. М. Бицилли), когда была сформулирована религиозно-философская концепция жизненного и творческого пути Пушкина как «художника по преимуществу». Другая концепция – поэта-мыслителя – была основана на нравственном восприятии искусства и предполагала наличие глубокой художественной философии творчества Пушкина (Ф. М. Достоевский, Д. С. Мережковский, С. Л. Франк). Близкую позицию занимал первый биограф поэта П. В. Анненков. В его «Материалах для биографии Пушкина» (1855) впервые был поставлен вопрос о связи эволюции мировоззрения поэта с его художественным творчеством.

В исследованиях XX века мысль о мировоззренческой эволюции Пушкина приобрела статус важнейшей составляющей его духовной биографии (С. Л. Франк¹⁰, В. Ф. Ходасевич¹¹, Б. В. Томашевский¹²). Современные исследователи под духовной биографией часто понимают религиозное содержание поэзии и мысли Пушкина, нередко представляя поэта в образе раскаявшегося грешника, в конце жизни возвратившегося в лоно православия. Напротив, С. Г. Франк, одним из первых приступивший к разработке этой проблемы и считавший, что многообразие духовного мира Пушкина во многом зиждется на религиозных началах, отмечал, что попытки отыскать у Пушкина миросозерцание, основанное на каком-либо одном принципе, «заранее безнадежны и методологически превратны»¹³.

Свои подходы к решению проблемы духовной биографии Пушкина предложил В. Ф. Ходасевич, показывая его поэтом во всем — не только в сфере художественного творчества, но и в быту, в философских размышлениях, в политических пристрастиях. Подобные идеи нашли отражение в работах Ю. Н. Тынянова, определявшего биографию писателя как «литературный факт», и Ю. М. Лотмана, рассматривавшего многообразие основ творческого и человеческого бытия Пушкина в рамках концепции нераздельности его творчества и жизненного пути¹⁴.

В трудах В. С. Непомнящего творчество Пушкина предстает как единое явление, воссоздаваемое записями текстов и всем процессом его художественной жизни. По мысли исследователя, в роли духовной биографии выступают и лирика, и рождающий ее творческий процесс. Центральным предметом изучения творчества поэта оказываются высокие нравственные ценности – «вечные истины»¹⁵, а основу коллизии составляют взаимоотношения между Пушкиным-человеком и Пушкиным-творцом.

Наблюдениям над духовной биографией поэта посвящены исследования С. Г. Бочарова и И. З. Сурат. В своем биографическом очерке о Пушкине (2002) исследователи поставили задачу проследить «единым взглядом», как «ведущие линии пушкинской жизни проходят сквозь дело поэта» — его творчество¹⁶. При всей продуктивности такого подхода, авторы не смогли избежать объективных недочетов сокращенного рассказа, за рамками которого оказались многие обстоятельства биографии поэта, в том числе его преддуэльной истории. По справедливому замечанию М. Н. Виролайнен, очерк представляет скорее сжатую «летопись, за скупыми известиями которой лишь угадывается перспектива жизни»¹⁷.

Данный исследовательский опыт подтвердил наличие проблемы, которую М. Н. Виролайнен назвала «противоречием фигуры и фона», когда внимание к центральной фигуре Пушкина мешает исследователю разглядеть окружающие поэта контекстуальные связи и историко-литературный фон, а сосредоточение на историко-литературном контексте отвлекает внимание от творческой составляющей.

Один из продуктивных путей решения этой проблемы — осмысление феномена жизни Пушкина через взаимодействие его биографии и творчества с широким историко-литературным и культурным контекстом — изучение жизни поэта не столько на фоне, сколько внутри таких контекстов. Это позволяет выявить ведущие тенденции в биографии писателя, под влиянием которых происходила эволюция его мировоззрения и художественного метода, в свою очередь также оказавших созидающее воздействие на его биографию. В данном диссертационном исследовании последний этап жизни Пушкина рассмотрен именно в таком ракурсе.

^ В первой главе «Биографические мотивы в поздних текстах Пушкина» последний год творческой и личной биографии Пушкина рассмотрен как кульминация последнего периода его жизненного пути и отражение единой логики духовной эволюции писателя.

В первом разделе проанализирована общественная составляющая личной жизни Пушкина в 1836 году, оценены причины психологического дискомфорта, который поэт испытывал в это время в общественной жизни.

Уточняя утвердившееся в историографии мнение о положительном значении принципов свободного воспитания, проповедуемых в Лицее, автор анализирует двойственную и далеко не во всем положительную роль этих принципов при формировании характера Пушкина. В работе показано, как трудно было воспитанному «на новый лад» поэту входить в мир, где далеко не все готовы были принять его новые воззрения на отношения между людьми. Эпатирующее поведение поэта органично вписывалось в систему романтических умонастроений эпохи, но воспринималось в свете как непозволительное мальчишество. «В 36-летнем Пушкине видели всё 22-летнего»¹⁸, — вспоминал Жуковский. Немногие люди, даже из числа близких и друзей, готовы были понять и простить поэту дерзкие выпады против окружающих, часто порождаемые его психологической уязвимостью.

С целью выявления мотивов поведения Пушкина в последние месяцы его жизни, в работе рассмотрены причины и последствия трех светских конфликтов поэта с В. А. Соллогубом, С. С. Хлюстиным и Н. Г. Репниным. Вслед за П. Е. Щеголевым ряд исследователей анализируют эти конфликты сквозь призму последней дуэльной истории (С. Л. Абрамович, В. П. Старк, Р. Г. Скрынников), обнаруживая в них подтверждение того, что уже с начала 1836 года Пушкин, доведенный до крайности, якобы искал гибели, требуя смывать кровью любые, самые ничтожные обиды. По мнению В. П. Старка, таким образом проявлялось «копившееся раздражение» поэта к Дантесу¹⁹.

В работе изучены психологические мотивы, ставшие основанием для названных конфликтов, и обнаружено, что все они определялись отнюдь не тревогой Пушкина по поводу взаимоотношений жены с ее бальными ухажерами, а обеспокоенностью поэта, обусловленной проблемами собственного положения в обществе. Его глубокая вера в свое высокое предназначение, как и надежды на общественное признание, неизменно сталкивались с негативной реакцией и непониманием общества. В последнее время это положение осложнял вспыхнувший конфликт с С. С. Уваровым.

На фоне разногласий с этим представителем высшей власти общественное неприятие поэта представлялось еще более драматичным: в глазах света Пушкин выглядел озлобленным неудачником. Не понятый «не только равнодушными к нему людьми, но и его друзьями»²⁰, поэт обостренно реагировал на всякое проявление неуважения или непочтительности. Он, первый поэт России и представитель одного из древних дворянских родов, с горечью был вынужден сознавать, что к нему в полной мере можно было отнести слова Чарского: «В журналах звали его поэтом, а в лакейских сочини­телем» (VIII, 263)²¹. В работе показана необоснованность версии Я. А. Гордина, считающего, что Уваров имел намерение сделать Пушкина едва ли не глашатаем идеи официальной народности²². Автор приходит к выводу, что, пытаясь раскрыть глаза обществу на истинный облик этого человека, поставленного следить за образованием и нравственностью нации («На выздоровление Лукулла», 1835)²³, Пушкин едва ли не впервые за последние десять лет осознал решительную невозможность перестроить свои отношения с властью.

Во втором разделе деятельность Пушкина, связанная с изданием «Современника», исследована в контексте полемики, развернувшейся в прессе в связи с появлением его журнала. Автор приходит к выводу, что, материальные неудачи (деньги, полученные по подписке, едва покрывали издательские расходы; сотни нераспроданных томов хранились на квартире поэта), были гораздо менее значимы для Пушкина, нежели доставляемые журнальной деятельностью неприятности морального плана.

В работе показано, каким тяжелым ударом для поэта оказывалась положительная реакция его ближайшего окружения на колкие замечания критиков «Современника». Один только В. Ф. Одоевский пытался публично защитить Пушкина от атаки журнальных врагов. В XX веке были опубликованы пять статей и заметок Одоевского в защиту Пушкина, написанных в 1836 году, но ни одна из них не увидела свет при жизни поэта. Даже известный некролог «Солнце нашей поэзии закатилось…» был опубликован 30 января 1837 года анонимно.

В работе показано, что в пушкинском «Современнике» соединялись две ведущие линии в журналистике: опираясь на современную ему традицию объединения под одной журнальной обложкой работ различных авторов и литературных направлений, Пушкин в то же время оставался верен стилю издательской деятельности XVIII столетия, допускавшему наличие практически единственного автора журнала — его издателя, выступавшего под различными масками (журналы А. П. Сумарокова, А. П. Чулкова, Н. И. Новикова). Такой «авторский» подход к «Современнику» походил на деятельность Н. М. Карамзина с его жестким отбором произведений, идущих в журнал, в строгом соответствии с избранным им направлением. В пушкиноведении давно замечено стремление Пушкина выстраивать единые сюжетно-смысловые линии, объединявшие публикации отдельных томов его журнала. Так, первый том был построен вокруг значимых для поэта тем милости и милосердия, во втором отчетливо просматривается тема литературы и власти.

Так в работе подтверждается мысль Е. Г. Эткинда, считавшего «Современник» своеобразным произведением Пушкина — книгой внутри журнала²⁴. Вместе с тем невозможно согласиться с другим утверждением исследователя, полагавшего, что Пушкин скоро утратил интерес к журналу, как это якобы случалось всегда, когда он зачинал новое дело, будто бы говоря себе: «”…и так далее”, предоставляя другим двигаться по проложенному им пути»²⁵. Напротив, борьба Пушкина за журнал продолжалась в течение всего 1836 года. Спасая «Современник», он был вынужден поместить в четвертый том «Капитанскую дочку», лишая себя возможности заработать на ее отдельной публикации. Однако невысокая популярность журнала и негативная критика сводили на нет все усилия издателя: «Современник» не выполнил той важной общественной функции, которую возлагал на него Пушкин, оставшийся не услышанным читателями.

В третьем разделе внимание автора сосредоточено на поисках внешних и внутренних оснований, которыми руководствовался Пушкин при написании стихотворений, названных исследователями «каменноостровским лирическим циклом» (термин Н. В. Измайлова).

Н. В. Измайлов, Н. Н. Петрунина и Г. М. Фридлендер, В. П. Старк и др. читают знак, проставленный над стихотворением «Из Пиндемонти», как римскую цифру «VI». Однако, как справедливо заметил С. А. Фомичев, в данном случае «V» отчетливо читается как знак нумерации: «№»²⁶. То есть, запись следует читать как «№ I» («номер один»). Разделяя это мнение, автор соглашается и с тем, что поиск стихотворений с номерами «I» и «V» лишен смысла, так как у Пушкина ясно обозначена последовательность из четырех произведений: № I — «Из Пиндемонти», II — «Отцы пустынники и жены непорочны…», III — «Подражание италианскому», IV − «Мирская власть».

Поскольку номера написаны не арабскими, а римскими цифрами, в работе высказана гипотеза, согласно которой это могло быть обозначение номеров разделов (томов) издания, в котором Пушкин планировал опубликовать пронумерованные произведения. Так, в четырех будущих томах «Современника» каждое такое стихотворение могло задавать тематику отдельного тома, как это было со стихотворением «Пир Петра Великого», открывшим первый том «Современника» на 1836 год.

Данное предположение согласуется с наметившейся в литературе тенденцией изучения томов пушкинского журнала как цельных замыслов, объединенных одной или несколькими темами. Косвенным подтверждением этой гипотезы является замечание Пушкина из сочиненного им самим и опубликованного в третьем томе «Современника» письма читателя из Твери, который якобы предлагал издателю прежде, чем «проповедовать истинную критику», изложить «перед стадом своих подписчиков» соображения о назначении журналиста и критика, а также принести «искреннее покаяние в слабостях, нераздельных с природою человека вообще и журналиста в особенности» (III, 321-322). Своеобразным ответом на эту просьбу могла стать публикация в «Современнике» летних стихотворений 1836 года, созданных тогда же, когда и «Письмо к издателю».

Произведения так называемого каменноостровского цикла рассмотрены в работе в порядке нумерации, обозначенной Пушкиным, начиная со стихотворения «Из Пиндемонти». Рефлексия поэта по поводу его личной и творческой свободы, отраженная в этом стихотворении, восходит, как показано в работе, к философским идеям пушкинского времени (в частности, постулатам Б. Констана²⁷, теоретический труд которого о представительном образе правления и французской конституции находился в библиотеке Пушкина). Автор также разделяет мнение Е. Г. Эткинда, полагавшего, что книга А. де Токвиля «Демократия в Соединенных Штатах Америки», приобретенная Пушкиным 3 июля 1836 года, могла стать «материалом для полемики, объектом для критики и источником идей»²⁸ этого стихотворения, датированного 5 июля.

В работе обращено внимание и на произошедшее в те же дни событие в личной жизни Пушкина, которое могло усилить полемический пафос стихотворения. Это незамеченный исследователями царский указ об ограничении пожалований в камергеры. Не по своей, а по царской воле камер-юнкер Пушкин был встроен в придворную иерархию, в которой недвижность означала гражданскую смерть. Естественно, что июльский указ, закрывший поэту путь продвижения по придворной лестнице, не мог не взволновать его друзей. 10 июля П. А. Вяземский сообщал жене: «Пушкин также вместе со многими потерял надежду на ключ. Сделано постановление, чтобы не иначе как статским советникам можно впредь быть камергерами»²⁹. Ответом на эту обеспокоенность друзей могли стать заключительные строки стихотворения, провозглашавшие концепцию личной свободы, не связанной со службой и благосклонностью властей.

Под вторым номером Пушкин обозначил стихотворение «Отцы-пустынники и жены непорочны…». Автором обнаружен и изучен неучтенный источник, послуживший одним из творческих импульсов при его создании — первая часть книги религиозного писателя А. Н. Муравьева «Письма о Богослужении Восточной церкви», посвященная событиям Страстной недели и Великого Поста. Книга вышла в свет весной 1836 года и, что не учитывалось биографами поэта, была посвящена Ивану Гончарову — брату Н. Н. Пушкиной. Стихотворение и книга Муравьева имеют смысловые и текстуальные переклички, позволяющие судить о творческой лаборатории поэта. Если религиозный писатель пытался сделать понятным богослужебный текст, перелагая его на язык современной обыденной прозы, то Пушкин давал молитве поэтическое прочтение, возвратив ей глубокое духовное содержание, утраченное в результате интерпретации Муравьева.

Стихотворение «Подражание италианскому» датировано 22 июня, через день после того, как православная церковь праздновала день памяти Святого апостола Иуды — брата и одного из двенадцати учеников Христа. В работе показано, что созвучие двух имен — Иуды-предателя и человека, родного Христу, — могло оказать на Пушкина гораздо большее впечатление, нежели события трехмесячной давности (по мнению В. П. Старка, стихотворение появилось как воспоминание о давно прошедшем четверге Страстной недели³⁰), и подтолкнуть его к созданию произведения, в котором словосочетание «предатель-ученик» косвенно указывало на наличие другого ученика — брата Христа по имени Иуда, который также согрешил (маловерием и небратолюбием), но раскаялся и впоследствии стал таким же проповедником Евангелия, как и другие ученики.

В контексте событий современной Пушкину жизни изучены возможные источники стихотворения «Мирская власть», датированного 5 июля. Накануне православная церковь отмечала память архиепископа Андрея Критского, идеи которого, заключенные в известном Слове на всеславное воздвижение Креста Господня могли вызвать размышления поэта о значении образа Креста в духовной жизни христианина.

В исследовательской литературе ведется спор об упомянутых в стихотворении часовых, поставленных у «Креста честного». Существует мнение, идущее от П. А. Вяземского, что речь шла о часовых, стоящих в Великую Пятницу в Казанском соборе у плащаницы. Но Пушкин писал не о плащанице, а о кресте, и, хотя при создании стихотворения ничто не мешало ему возвратиться мыслью к событиям трехмесячной давности, следует рассматривать и более близкие по времени обстоятельства.

Одно из них как раз было связано с Казанским собором на Невском проспекте, где с 1834 года архитектор К. А. Тон и мастер Ж. Герен занимались обновлением иконостаса, используя на его отделку 40 пудов трофейного серебра, отбитого казаками у французов в 1812 году. Эта работа вызывала особенный интерес населения Петербурга³¹, и в июле 1836 года (накануне освящения иконостаса, совершенного 8 августа), власти могли выставить часовых, опасаясь проявления несдержанности впечатлительного столичного люда. «Хранительная стража» могла находиться как перед алтарем — «у подножия» Запрестольного Креста, символизирующего Голгофу, так и у Распятия, стоящего на «кануннике» (возле него всегда наблюдается стечение народа, желающего поставить поминальные свечи).

Анализ произведений каменноостровского цикла в контексте лирики 1835 года («Полководец», «Родрик», «Странник», «Когда владыка ассирийский…», «Вновь я посетил…») свидетельствует о решительных изменениях, произошедших в мировосприятии Пушкина на последнем этапе его жизни. В первую очередь, они коснулись оценки поэтом собственной роли в современной общественной жизни. В «Путешествии в Арзрум» (1829/1835), опубликованном в первом томе «Современника», высказана мысль об особом предназначении поэта, который не глаголом жжет «сердца людей» («Пророк», 1826), а, возвышаясь над миром житейской суеты, «стоит наравне с властелинами земли, и ему поклоняются» (VIII, 475). Мысль о поэте, поднявшемся на один уровень «с властелинами земли», перекликается с идеей стихотворения 1829 года «Монастырь на Казбеке»: «Туда б, в заоблачную келью, / В соседство Бога скрыться мне» (III, 200), а также со стихотворением «Из Пиндемонти», в котором залогом счастья провозглашена личная свобода, избавляющая от пут повседневности и выводящая героя на уровень постижения законов мирозданья, обращая его к красотам природы, созданным Божественной волей. Подобные идеи пронизывают и стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…», анализ которого дан в следующем разделе.

В работе показано, что в лирике 1836 года нашли развитие нравственные проблемы, обозначенные в произведениях предыдущего года. Пушкин по-прежнему остро ставил вопрос о несовершенстве нравственной природы человека, в том числе природы незаурядной, творческой личности, о возможности преодоления этого несовершенства через духовное возрождение и отречение от нравственных ценностей, которые предлагало современное общество. В работе учтены тонкие наблюдения И. З. Сурат над пушкинскими текстами в связи с изучением духовной эволюции поэта. Вместе с тем автор вносит уточнения в предложенную исследовательницей концепцию нового нравственного идеала Пушкина, основанного на терпении, смирении и «крепкой вере»³². Внимание поэта к общечеловеческим ценностям, выраженным, в частности, в православных текстах, к которым он обращался в последний год, невозможно трактовать, как некое внезапное обращение к вере. Нельзя не принять доводы В. Э. Вацуро, отмечавшего, что характерное для 1830-х годов «стремление к самоанализу, к погружению в глубины человеческого сознания и духа, к осмыслению всеобщих законов природы и бытия» проявилось в русской литературе в виде оживления философских и религиозных мотивов, когда типичным для лирики стало «противопоставление “существенности”, материальности — идеальному; внешней, чувственной оболочки — духовным сущностям; “прозы” жизни — ее “поэзии”»³³.

Автор приходит к выводу, что в произведениях 1836 года нет речи о возможности полного разрешения волнующих Пушкина нравственных проблем, снятия трагического противоречия между идеалом и реальностью. Поэт ищет смысл жизни не в окружающей действительности, а в пространстве своей духовной жизни, и было бы странно, если бы, человек православной культуры, он стал бы искать выход из сложившегося положения вне христианской традиции.

В четвертом разделе изложен новый взгляд на источники, содержание и творческую историю стихотворения «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»³⁴, обращено внимание как на его связь с произведениями предшественников (Горация, Овидия, Державина, Карамзина, Жуковского), так и с важными для личного и творческого сознания поэта юбилеями 1836 года: пятнадцатилетием кончины Наполеона (5/17 мая), очередной датой его рождения (15/27 августа), десятой годовщиной коронации Николая I (22 августа) и шестой годовщиной смерти дяди В. Л. Пушкина (20 августа) — поэта, чьи заслуги и посмертная слава оказались недолговечными.

Вслед за А. В. Ильичевым, стихотворение рассмотрено в трех контекстах: всемирно-историческом («от античной древности до современного христианства»), истории русской культуры и биографическом контексте, связанном с попыткой художественно осмыслить свое место во всемирном масштабе, «вписать» свою биографию в общемировой контекст³⁵.

В работе раскрыта одна из исторических параллелей, прочитываемых в «Памятнике», — судьба и философские взгляды поэта-изгнанника Овидия, историю жизни которого Пушкин неоднократно проецировал на собственную судьбу. Летом 1836 года он готовил рецензию на сборник В. Н. Теплякова «Фракийские элегии», где были и стихи, посвященные Овидию. Автор разделяет суждение Н. В. Вулих о том, что заключительные строки овидиевых «Метаморфоз» оказываются гораздо ближе к «Памятнику» Пушкина, нежели известные строки Горация³⁶, которым Овидий нарочито подражал: «...я буду вечен и лучшей своей частью вознесусь в надзвездные выси и имя мое будет нерушимо. И как далеко простирается власть Рима над подвластными ему землями, так повсюду будут читать меня уста народа. На протяжении всех веков во славе, если только в предчувствиях поэтов есть какая-то истина, я буду жить»³⁷.

В «Памятнике» Пушкина автор находит и реминисценции послания Горация к Лоллию «Поверь, погибнуть рок не судил словам…», где античный поэт рассуждает о невозможности гибели песен великих поэтов, вверенных ими струнам своих лир³⁸. В работе показаны переклички идей и образов «Памятника» с произведениями ближайших предшественников Пушкина на литературном поприще — В. А. Жуковского («К Вяземскому. Ответ на его послание друзьям», 1814–1815) и Н. М. Карамзина (Ода «К милости» (1792) и «На торжественное коронование его императорского величества Александра I, самодержца всероссийского», 1801). Автор приходит к выводу о связи основных тем стихотворения с темами широко известных в пушкинское время проповедей митрополита Филарета³⁹ (тема земного величия, напрямую зависящего от следования Божественному замыслу, тема милости и др.), произнесенных в разные годы по случаю годовщин коронации Николая I.

Общественная составляющая творческой биографии поэта предстает в «Памятнике» как своеобразный отклик на этот царский юбилей, предполагавший подведение итогов десятилетнего правления. Автор приходит к выводу, что если Пушкин в этом стихотворении и подводил итоги собственной творческой биографии, то скорее в полемическом плане, как будто сопоставляя свой и царский путь в общественной жизни. Вместе с тем «Памятник» отразил и взгляд поэта на свое будущее творчество, определяемое новой нравственной позицией. На новом этапе жизни он расценивает как ключевую не пророческую, а просветительскую миссию поэта, смещая акценты от «глаголом жечь» до «не оспаривай глупца», от «обходя моря и земли» до «слух обо мне пройдет…», считая, что не он должен идти к людям, а они к нему.

В «Памятнике» и других произведениях последнего этапа творческой жизни писателя нет склонности к преобразованию мира⁴⁰, но отчетливо выражается стремление изменить самого себя с тем, чтобы дать людям нравственный образец, в том числе через пробуждение «чувств добрых» и «милости к падшим».

В пятом разделе в связи с анализом роли семейной жизни в формировании и упрочении нравственных идеалов Пушкина в последние годы его жизни, рассмотрены специфические особенности внутреннего мира Н. Н. Пушкиной, каким он виделся Пушкину и, с другой стороны, — большинству его светских знакомых. Оценки ума и характера жены поэта, данные современниками, рассмотрены как отражение отношения окружающих не только к этой женщине, но и к ее мужу. Более благожелательно выглядят оценки людей, сочувственно воспринимающих Пушкина, высказывания недругов — более уничижительными.

Автор обращает внимание на определенную схожесть психологического портрета жены поэта и героини повести В. А. Соллогуба «Воспитанница». Переклички с характером и судьбой Н. Н. Пушкиной обнаруживаются и в пушкинской «Сказ­ке о мертвой царевне и о семи богатырях» — произведении о неопытности, доверчивости, кротости и добросердечии, противопоставленных зависти и оскорбительной враждебности, способным на крайности, доводящие до преступления.

Автор приходит к заключению, что будни семейной жизни, в которые Пушкин был погружен в середине 1830-х годов, как и известная глубокая и искренняя религиозность его жены, обращали поэта к важным для православного человека церковным обрядам и таинствам, молитвам и литургическим символам, пробуждающим и укрепляющим в христианине его духовную жизнь. Неслучайно, лирические произведения 1836 года, построенные вокруг религиозных тем и сюжетов и связанные с решением важнейших для Пушкина вопросов бытия, оказались датированы числами, близкими к дням рождения, именин или поминовения близких поэту людей (членов семьи, друзей, известных исторических деятелей).

В работе показано, что глубокая вера в сердечную чистоту и искренность жены обеспечивала гармонию семейного бытия Пушкина и, по мнению автора, стала одной из причин того особенного ожесточения, с которым Пушкин выступил против Дантеса и Геккерна, стремясь защитить нравственную репутацию и душевный покой жены от кривотолков и посягательств столичного света («Жена моя — ангел, никакое подозрение коснуться ее не может»⁴¹).

В шестом разделе прослежена творческая и издательская история повести В. Ф. Одоевского «Княжна Зизи», которая позволяет по-новому оценить историю семейных отношений Пушкина. Впервые в исследовательской литературе обращено внимание на присутствие сюжетной переклички повести с более поздними рассказами очевидцев, в частности княгини В. Ф. Вяземской, согласно которым жена поэта якобы только танцевала на балах, а хозяйством и детьми занималась ее средняя сестра А. Н. Гончарова, с которой у Пушкина, будто бы сложились «особые» отношения. Вероятно, как это часто случается, популярная в 1840–1850-х годах повесть привела к аберрации сознания мемуаристки. Историк П. И. Бартенев, записавший поздние свидетельства Вяземской, как и А. П. Арапова, пересказывавшая эти воспоминания, вольно или невольно ввели в заблуждение будущих биографов поэта. Анализ версии об «особых» отношениях Пушкина со свояченицей подтверждает мнение Ахматовой, утверждавшей, что эта сплетня была «состряпана» врагами поэта в январе 1837 года с целью очернить его в глазах окружающих.