Рецензенты: доктор филологических наук К. А. Кокшенёва
| Вид материала | Монография |
СодержаниеПремудрость Божия Красота с большой буквы |
- Е. Э. Разлоговой и В. П. Нарумова, 5498.21kb.
- «Слова о Полку Игореве», 3567.27kb.
- Черноземова Е. Н. История английской литературы: Планы. Разработки. Материалы. Задания., 2910.66kb.
- В. О. Бернацкий доктор философских наук, профессор; > А. А. Головин доктор медицинских, 5903.36kb.
- Учебное пособие горловка 2011 удк 811. 161. 1’42 Рецензенты, 4570.8kb.
- Рабочей программы учебной дисциплины «История русской литературы XIX века» Уровень, 111.69kb.
- Пособие рекомендовано к печати ученым советом Славянского государственного педагогического, 776.94kb.
- Валентин Королько основы паблик рилейшнз, 3337.38kb.
- Примерная программа учебной дисциплины литература для профессий начального профессионального, 595.97kb.
- Примерная программа учебной дисциплины литература для профессий начального профессионального, 652.57kb.
Природа Софии в стихах А.Блока предстаёт перед нами такой же "неразгаданной и двоящейся", как и В.Соловьёв. Прекрасная Дама и Незнакомка, отравившие не одно сердце безнадеждными мечтами, олицетворяющие Великую Женскую Сущность, являлись то в облике "Хранительницы-Девы" («Любил я нежные слова», 1, с. 230), "Святой" («Вхожу я в тёмные храмы», 1, с.232), то в образе "Российской Венеры" («Небесное умом неизмеримо», 1, с. 144), "Девы в снежном инее" («Ночью вьюга снежная», 1, с. 144), "другой, немой, безликой", "колдующей в тиши" («Будет день - и свершится великое», 1, с. 142). Очевидно, что поэт был причастен к тайне запредельного. Обладая тончайшим чувствованием, даже чувствознанием, он передаёт в стихах отрывки своих бессознательных видений, мистических догадок-прозрений, но не видит при этом целостной картины. Всё происходит будто бы "во сне", поэт мучительно пытается "вспомнить", ввести видения в сферу логики, чтобы быть понятным хотя бы себе:
Разгораются тайные знаки
На глухой, непробудной стене.
Золотые и красные маки
Надо мной тяготеют во сне.
Укрываюсь в ночные пещеры
И не помню суровых чудес.
На заре - голубые химеры
Смотрят в зеркале ярких небес.
1902 («Разгораются тайные знаки», 1, с. 236)
Дышит утро в окошко твоё,
Вдохновенное сердце моё,
Пролетают забытые сны,
Воскресают виденья весны.
1900 («Дышит утро в окошко твоё», 1, с. 25)
Из стихотворений ясно видно, что только ночь говорит правду Блоку. Утро же являет ему отражённые образы, возможно, уже преломлённые и искажённые:
То сон предутренний сошёл,
И дух на грани пробужденья,
Воспрянул, вскрикнул и обрёл
Давно мелькнувшее виденье.
1900 («То отголосок юных дней», 1, с. 53)
Я буду верить: не растает
До утра нежный облик твой:
То некий ангел расстилает
Ночные перлы предо мной.
1900 («Звезда полночная скатилась», 1, с. 45)
Поэтому так характерна тема разочарования рассветом, уносящим ночной туман желанных видений:
…Сердце сжалось,
Огонь погас – и рассвело.
Сырое утро застучалось
В её забытое стекло.
1900 («Я шёл во тьме дождливой ночи»,1, с.40)
Пользуясь терминологией А.Битова («Человек в пейзаже»134), наутро поэту остаётся лишь пейзаж, то есть самовыражение, состояние, - но вид не может быть написан никогда. Его можно будет лишь знать, быть им, но отделить от себя как субъект невозможно:
Так мало лет, так много дум ужасных!
Тяжёл недуг…
Спаси меня от призраков неясных,
Безвестный друг!
1899 («Я стар душой. Какой-то жребий чёрный», 1, с. 22)
Сумбур мыслей и чувств, которые переживал А.Блок, погоня за расплывчатыми видениями переродилась в шаткость мировоззренческой позиции.
Таинственные появления «Древней Девы» («Бред», 2, с. 87) прослеживаются в циклах «Ante Lucem» (1898 – 1900), «Стихи о Прекрасной Даме» (1901 – 1902), «Распутья» (1902 – 1904), «Пузыри земли» (1904 – 1905), «Город» (1904 – 1908), «Снежная маска» (1907), «Фаина» (1906 – 1908), «Страшный мир» (1909 – 1916), «Возмездие» (1908 – 1913), «Ямбы» (1907 – 1914), «Арфы и скрипки» (1908 – 1916), «Кармен» (1914), «Родина»(1907 – 1916). Это говорит о том, что героиня занимает фактически центральное место в творчестве поэта. Но похожа ли она на светлую Софию, пришедшую из Православной традиции?
Ты, полный страсти ночной цветок.
1902 («Стою у власти душой одинок», 1, с. 240)
Она пришла из дикой дали -
Ночная дочь иных времён.
1907 («Снежная дева», 2, с. 267)
Неверная, лукавая,
Коварная - пляши!
И будь навек отравою
Растраченной души!
1907 («Гармоника, гармоника!», 2, с. 280)
С ума сойду, сойду с ума,
Безумствуя, люблю,
Что вся ты - ночь, и вся ты - тьма,
И вся ты - во хмелю.
1907 («Снежная дева», 2, с. 267)
Примеры можно продолжать, и все они будут свидетельствовать о том, что А.Блок встал на опасную стезю. Выскажем предположение, что за обликом колдуньи-губительницы стоит не кто иной, как Ахамот - падшая София. Жизнь Ахамот, духовного плода грехоподения Софии, сводилась к аффективно-страдательным состояниям (печаль, страх, недоумение, неведение). Разве не то же мучительное дисгармоническое бытие предстаёт в стихах А.Блока?
Часто в стихах А.Блока возлюбленная - это ^ Красота с большой буквы. Можем ли мы восхищаться таким эстетством? Встречаем строки:
Ты недостойна оправданья,
Когда за глупую мечту,
За миг короткий состраданья
Приносишь в жертву красоту.
1899 («Когда докучливые стоны», 1, с. 442)
Для многих современников автора красота превращалась в религию. Например, для художника М.А.Врубеля: "Красота - вот наша религия!"135 - восклицал он. И А.Блок, точно так же, без колебаний воздвигал на пьедестал порочную, жестокую Красоту, сбрасывая при этом и "глупую мечту", и человеческое сострадание. Любя прекрасное, мы, тем не менее, не можем согласиться с таким мнением. Вспоминаются слова русского писателя, нашего современника, Л.Бородина: "И если существует сатанинское начало в эстетике, то именно им мы умиляемся пуще прочего. И разве не в том голос смерти?"136
Начало XX века несло дух разрушения, богоборческие, антинациональные тенденции, двойственное миросозерцание. (Пример - деятельность и творчество Д.С.Мережковского, который весь - раскол, весь - кощунственное, астартическое смешение: "дух" и "плоть", "верхняя" и "нижняя" бездны, при этом - полное отсутствие выбора.) А.Блок был сыном своего времени. Добавим небольшой штрих к портрету поэта, выражающий взгляд современников, в частности, человека, знавшего А.Блока достаточно близко: "И вот Блок ... первый конкретизатор философии Соловьёва. Блок как поэт в своих темах является единственным выразителем требований Соловьёва. В то время как академические друзья философа начинают брать его в плоскости метафизической, Блок подхватывает тему стихов у Соловьёва и ощущает Душу мира, как бы спускающуюся. Мы можем под ней разуметь разное (курсив мой – И.Г.) - в человечество новой эпохи всякий может вкладывать своё: Блок видит это новое в образе "Прекрасной Дамы". Блок сознательно изучил философию Соловьёва и конкретно пытался провести её в жизнь, сделать из неё максимум революционных выводов. (…) …та муза его, к которой он обращается - "Россия" с большой буквы, - в плоскости религиозной может являться в двух аспектах: "Софии", конкретной Премудрости, сходящей в человечество, и в догматически историческом разрезе - она есть Богоматерь"137.
Эти слова были сказаны А.Белым на вечере памяти А.Блока 26 сентября 1921 года.
Кажущиеся справедливость и объективность слов А.Белого рассеиваются, когда мы начинаем работать не с философскими изысканиями и перспективами поэта, а с реальными результатами воплощения их в творчестве. Указанная Белым София – Премудрость и Богоматерь, действительно присутствует, но она ли занимает центральное место в стихах? Там, где «дневной» А.Блок реализует в творчестве идеи «дневного» В.Соловьёва (а последний амбивалентен по отношению к русской Православной традиции, кроме этого встречаем в его жизнеописании тот же, что потом у Блока, интерес к личности дьявола), несомненно, София и есть истинная Премудрость Божия, например, в стихотворениях «Мы живём в старинной келье» (1902, 1, с. 169), «Не мани меня ты, воля…» (1905,2, с. 77), «Божья Матерь Утоли мои печали» (1908, 3, с. 123) – здесь любовь – самый высокий полёт светлых чувств – связана с Россией, с храмами, невинностью и всепрощением.
К сожалению, рассмотренные моменты негативного плана составляют основную массу стихов. Они проходят почти через все циклы (кроме «Вольные мысли») до 1909 года. Это не позволяет нам говорить о воплощении Премудрости Божией во всём творчестве поэта. Блок выступает в «ночной» ипостаси, раскрывая именно тот самый метафизический аспект, причём сильно приниженный, наличие которого у автора отрицал А.Белый. «Максимум революционных выводов» появляются в «софийных» вариантах, обыгранных эпохой:
Деве-Революции.
О, Дева, иду за тобой –
И страшно ль идти за тобой
Влюблённому в душу свою,
Влюблённому в тело своё.
1906 (2, с. 324)
Во имя такой «софии» рядом поставлены дух и плоть, несущие равнораспределённую привязанность (с этим мы уже сталкивались на примере Д.С.Мережковского). Никакого отношения к Православной традиции подобные моменты иметь не могут.
Ещё в 1722 году в число подлежащих исправлению икон, «противных естеству, истории и самой истине», по указу Петра Первого в присутствии Синода и Сената входила и Премудрость Божия «в виде некоей девицы». София, при всём соблазне нарушить догмат, не допускала возможности всякому «разуметь под ней разное». Премудрость не могла одновременно вместить образы Богоматери, жены-России и «на Звере Багряном Жены» («Невидимка», 2, с. 170), хищной и страстной искусительницы. Хотя творчество А.Блока изначально было осенено единой идеей, назвать эту идею «софийной» мы не можем:
Ты, безымянная! Волхва
Неведомая дочь!
Ты нашептала мне слова,
Свивающие ночь.
1906 («Лазурью бледный месяц плыл», 2, с. 182)
Вопрос о посвящениях до сих пор вызывает сомнения даже у тех, кому посвящались произведения. Всем известен протест Н.Н.Волоховой, выраженный А.Блоку, отказ признать себя в "снежной героине" циклов "Фаина", "Снежная маска". Мы можем называть много имён: Л.Д.Блок, Н.Н.Волохова, К.М.Садовская, Л.А.Дельмас, А.А.Блок и др. - но ни одна из героинь не будет соответствовать Той, которая погубила А.Блока. И напрасны споры о реальных женщинах, каким был спор Р.Иванова-Разумника с Е.П.Ивановым о стихотворении "Перед судом": решалось, кто адресат - "Дмитриевна" или "Александровна" (Л.Д.Блок или Л.А.Дельмас). Стихотворение "отдали" Дельмас... И всё же, бесполезны поиски, тщетны прения, потому что главная героиня Блока, не смотря на антропоморфность, - не человек.
В христианской философии любовь является одним из ведущих понятий, и отправной точкой рассуждений о сущности любви как философской категории в лирике А.Блока послужат религиозные идеи русской философии Православии и теории В.С.Соловьёва.
Рассматриваемые в разделе стихотворения о любви, заключающие, на наш взгляд, творческую суть поэзии А.Блока, являются своеобразными документальными свидетельствами о внутренней духовной жизни автора, о его субъективном мистическом опыте, - в этом отношении поэзия А.Блока биографична. Несомненна и близость лирического героя к автору, но так же несомненна дистантность поэта от масок, которые он надевает, от двойника, которого имеют и сам поэт, и его лирический герой (об этом ещё будет сказано ниже).
Как-то, читая "Братьев Карамазовых" Ф.М.Достоевского, Блок подчеркнул слова старца Зосимы: "спросишь себя: "взять ли силой али смиренной любовью? Всегда решай: "возьму смиренною любовью" (...) Смирение любовное - страшная сила, изо всех сильнейшая, подобной которой и нет ничего", - "любовь покупается долгою работой и через долгий срок, ибо не на мгновение лишь случайное надо любить, а на весь срок. А случайно-то и всяк полюбить может, и злодей полюбит".138
Итак, перед нами идеал христианской любви, всепобеждающей и вездесущей, потому что "Бог есть любовь". Вот перед чем склоняются все твердыни земли. И Блок знал это. Что же мы видим в стихах?
"Ненавидя, кляня и любя" одновременно, поэт рисует нам совершенно иную картину любви. В стихах иногда слышится голос героини, её речи резки и повелительны:
Взор твой ясный к выси звёздной
Обрати.
И в руке твой меч железный
Опусти.
Вихри снежные над бездной
Закрути.
1907 («Её песни», 2, с. 220)
Заметим, что холодный, бессердечный Космос, Бездна - явно не Божья обитель. Жительница тех мест, естественно, чужда всякому земному состраданию, всякой излишней "сентиментальности". Она стремится к разрушению, к смерти, наделяет этой тягой и лирического героя, что обусловливает обоюдную направленность губительных действий.
В цикле «Чёрная кровь» лирический герой убивает свою возлюбленную, выпивает её кровь и т. д. Объект любви - потенциальная жертва, она обречена на гибель изначально. Героиня, позволяя убить себя, превращает героя в убийцу, губит его сама. Так утверждается, доказывается эта смертоносная любовь, где высшим состоянием является готовность либо умереть самому, либо убить объект страсти. Рассматривая сочетание "либо - либо", хочется как-то объяснить кричащее несоответствие между этими "либо". "Жертва" - "убийство" - так при ближайшем рассмотрении выглядят два пути «самой высокой» любви. Но прочитав такие строки:
Ищу огней - огней попутных
В твой чёрный, ведовской предел.
1906 («Ищу огней – огней попутных», 2, с. 117)
На плече за тканью тусклой,
На конце ботинки узкой
Дремлет тихая змея.
1907 («Сквозь винный хрусталь», 2, с. 239)
Тобой обманут,
О, Вечность!
1907 («В снегах», 2, с. 235)
или ещё более определённые:
Я сам иду на твой костёр!
Сжигай меня!
1907 («Сердце предано метели», 2, с. 251)
мы убеждаемся в том, что А.Блок вполне отдавал себе отчёт в смертоносном действе, искал его, вёл добровольно на него лирического героя. Получается, что "жертва", таким образом, носит конкретное название: самоубийство. Теперь «схема любви» приобретает такой вид: "самоубийство" - "убийство", что гораздо более равнозначно с точки зрения логики. В обоих случаях это отнятие жизни, Божьего дара, у себя или у другого.
"Вольная дева в огненном плаще" («Иду – и всё мимолётно», 2, с. 165) тем более привлекательна, тем лучше для поэта, чем хуже она выглядит с позиции нравственной:
Я люблю эту ложь, этот блеск…
1906 – 1911 («Там дамы щеголяют модами», 2, с. 187)
На фоне подобных моментов очень сомнительной становится «святость» «Хранительницы-Девы» многих, на первый взгляд, позитивных примеров. Определяя свою роль в «служении» «царицы» («Servus – Reginae», 1899, 1, с. 30, «Я их хранил в приделе Иоанна», 1902, 1, с. 239, и другие), поэт уходил всё дальше от реальной Премудрости-Софии.
Постоянное присутствие тайны, скрытый облик "непостижимой и единственной, Как вечер дымно-голубой" («Там дамы щеголяют модами», 2, с. 187), её порочность создавали "эффект запретного плода".
Кто ты, зельями ночными
Опоившая меня?
Кто Ты, Женственное Имя
В нимбе красного огня?
1900 («Кто ты, Женственное Имя», 1, с. 445) -
спрашивал поэт. В стихах появлялись "любовь - "пощёчина общественному вкусу" как удел избранных:
Я был невенчан. Премудрость храня,
У Тайны ключами зловеще звенел.
1903 («Я был невенчан. Премудрость храня…», 1, с. 368)
и "любовь - позёрство", где герой и героиня амбициозны, самоуверенны и горды:
Ёе восторг самолюбивый
Я в этот вечер обманул...
. . . . . . . . . .
Она смутила сон мой странный -
Пусть приютит её другой:
Надутый, глупый и румяный
Паяц в одежде голубой.
1903 («Сердито волновались нивы», 1, с. 367)
Практически в любом стихотворении просто потрясает накал чувств, напряжение в последней степени, нечеловеческое страдание, разрывающее душу и сердце. Диапазон душевных переживаний - от минус бесконечности, до плюс бесконечности:
...Такой любви
И ненависти люди не выносят,
Какую я в себе ношу.
1907 («Всё чаще я по городу брожу», 2, с. 295)
По многочисленным свидетельствам родных и знакомых, А.Блок отличался аффектированной эмоциональностью, нервозностью, странностями в поведении, был болезненно чувствителен и восприимчив. Стихийность эмоциональной сферы и дыхание века обусловили тягу к разного рода крайностям. Любовь дарящая, отдающая выглядит как рабство, которое лишает драгоценной свободы. Эта картина яркими красками представлена стихотворением "В дюнах":
Я не люблю пустого словаря
Любовных слов и жалких выражений:
"Ты мой", "Твоя", "Люблю", "Навеки твой"
Я рабства не люблю.
1907 (2, с. 306)
Граничит с любовью и практически не отличается от неё по основополагающему смыслу состояние влюблённости. Влюблённость в одноимённом стихотворении названа "сладким сумраком" (1907, с. 223). Интересен здесь образ воинственного разгневанного ангела, который невольно содействует чувству. Подобное состояние влюблённости передано в стихотворении "Здесь и там" (1907, 2, с. 247). Герой и героиня - тени, видения в чёрных масках; им помогает, "сторожит" их "кто-то белый" из снежного бурана, он "кружит и поёт в тумане", он с "оком тёмным", - и приходит поневоле мысль о том, что "кто-то белый" - вовсе не белый... Сам фон стихотворения отправляет нас в чуждую земной обитель, а маски (чёрные маски) будто бы совершают зловещий ритуальный танец:
Странных очерки видений
В чёрных масках танцевали -
Были влюблены.
Уже в следующем за этим стихотворении "Смятение" (1907, 2, с. 248) Маска забирает у героя душу, "горе светлое его". Логическое завершение не оставляет сомнений в личности "кого-то белого" и ему подобных в стихах А.Блока.
Совершенно иную картину видим в произведении поэта, которое посвящено Е.Ю.Кузьминой-Караваевой:
...Только влюблённый
Имеет право на звание человека.
1908(«Когда вы стоите на моём пути…», 2, с. 288)
Исходя из общего смысла стихотворения, подчеркнём присутствие влюблённости, олицетворяющей пробуждение доброго и прекрасного, жизнеутверждающей, возвышающей человека.
Обращаясь к стихам А.Блока до 1909 года, мы видим, что любовь лирического героя исполнена любованием красотой "царицы", и, хотя, может переходит в проклятия и месть, но ещё никак не в презрение:
О, презирать я вас не в силах,
Я проклинать и мстить готов!
1899 («О, презирать я вас не в силах», 1, с. 402)
Переломным можно считать цикл «Страшный мир» (1909 – 1916), где любовь, показанная Блоком, может быть жестокой борьбой, "вечным боем", злой игрой, в которой разрешены правилами презрение и ненависть:
Я её победил наконец!
Я завлёк её в мой дворец!
. . . . . . . . . . .
И обугленный рот в крови
Ещё просит пыток любви...
1914(«Я её победил наконец», 3, с. 55)
Даже имя твоё мне презренно,
Но, когда ты сощуришь глаза,
Слышу, воет поток многопенный,
Из пустыни подходит гроза.
Глаз молчит, золотистый и карий,
Горла тонкие ищут персты...
Подойди. Подползи. Я ударю -
И, как кошка, ощеришься ты...
1914 («Даже имя твоё мне презренно», 3, с. 55)
А в стихотворении "Я гляжу на тебя. Каждый демон во мне..." подобие любовных отношений передано фигурально как схватка демонов:
Я гляжу на тебя. Каждый демон во мне
Притаился, глядит.
Каждый демон в тебе сторожит,
Притаясь в грозовой тишине...
Это любовь, ведущая к смерти, любовь-убийство, духовное разрушение, а не созидание. Здесь мы сталкиваемся с поэтическим воплощением этического антиидеала в изящной форме.
Любовь, влюблённость поворачиваются то тёмной, то светлой (реже) стороной. Но заметим, есть вещи, которые не допускают двояких толкований, и более того, толкований, взаимоисключающих друг друга.
В цикле «Арфы и скрипки» встречаем стихотворение "Разлетясь по всему небосклону...", где лирический герой уподоблен иноку-иконописцу, рисующему мадонну (западный манер), и которое передаёт в общих чертах философский поиск поэта:
Разлетясь по всему небосклону,
Огнекрасная туча идёт.
Я пишу в моей келье мадонну,
Я пишу - моя дума растёт.
1914 («Разлетясь по всему небосклону»,3, с. 222)
Мы не случайно употребили слово "поиск", чтобы подчеркнуть незавершённость философской концепции А.Блока, художника, рисующего свою картину в неизвестности конечного результата. Складывается впечатление, что цель просто ушла из вида, поэт остановился на середине пути, где и застигла его "огнекрасная туча".
Цикл «Кармен» (1914) является воскресением «холодной богини», черты которой были угаданы А.Блоком в конкретном человеке. Несмотря на реальность факта увлечения актрисой Л.А.Дельмас, и здесь мы чувствуем присутствие незримой мистической силы, например, в строке «Окно, горящее не от одной зари» («На небе – празелень, и месяца осколок», 3, с. 229). Включено в этот цикл стихотворение «Есть демон утра. Дымно-светел он» (2, с. 230), не имеющее прямого отношения к Кармен, но передающее подобие любви поэта изменчивым обликом демона, притягательного именно чертами ужасного, которые сквозят в прекрасном лике. В Кармен узнаём мы всё ту же космическую жительницу, не принадлежащую этому миру, узнаём характер героини по её описанию:
Да, в хищной силе рук прекрасных
(«О да, любовь вольна, как птица», 3, с. 237)
Сердитый взор бесцветных глаз,
Их гордый вызов, их презренье.
. . . . . . . . . . . . . .
В движеньях гордой головы
Прямые признаки досады
. . . . . . . . . . . .
И злость, и ревность…
(«Сердитый взор бесцветных глаз», 3, с. 233)
по представлению её в образе змеи:
Спишь, змеёю склубясь прихотливой…
(«Ты – как отзвук забытого гимна», 3, с. 236)
(Сравним с циклом «Фаина»:
…Я узнаю
В неверном свете переулка
Мою прекрасную змею.
1907 («И я провёл безумный год», 2, с. 270)
Эй, берегись!
Я вся – змея!
1907 («Песня Фаины», 2, с. 284))
звезды, кометы:
…Летишь, летишь ты мимо,
К созвездиям иным, не ведая орбит.
(«Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь», 3, с. 239)
И вы уже (звездой средь ночи)…
(«Сердитый взор бесцветных глаз», 3, с. 233)
(Сравним с циклом «Город»:
Комета! Я прочёл в светилах
Всю повесть раннюю твою…
1906 («Твоё лицо бледней, чем было», 2, с. 183))
Да и сам поэт узнаёт героиню:
Ты – как отзвук забытого гимна
В моей чёрной и дикой судьбе.
(«Ты - как отзвук забытого гимна», 3, с. 236)
И песня Ваших нежных плеч
Уже до ужаса знакома.
(«Сердитый взор бесцветных глаз»,3, с. 233)
Через цикл проходит всё тот же мотив религиозного служения «царице»:
Как иерей свершу я требу
За твой огонь – звездам!
(«О да, любовь вольна, как птица», 3, с. 237)
В стихах бушуют стихии: океан, тучи, гроза, буря, волны, уровень экспрессии, иногда с оттенком внезапности («Как океан меняет цвет», 3, с. 227), очень высок. Словами «да» и «нет» А.Блок утверждает недостижимость – важный атрибут космической любви:
О да, любовь вольна, как птица…
(3, с. 237)
Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь.
Так вот, что так влекло сквозь бездну грустных лет.
(«Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь», 3, с. 239)
Именно эта черта притягательна для поэта в любви, в которой «грусть измен» и «бред страстей напрасных» («О да, любовь вольна, как птица», 3, с. 237). Такая любовь остаётся незыблемым идеалом:
Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.
(«Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь», 3, с. 239)
Сравним также мотив гибели в любви, например, в цикле «Снежная маска»:
Ты гибели рада,
Дева пучины
Звёздной.
1907 («Голоса»,2, с. 233)
и в «Кармен»:
А голос пел