Научно-исследовательская работа студентов: Материалы юбилейной 60-й научной студенческой конференции. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2008. 325 с. Isbn 978-5-8021-0880-2

Вид материалаНаучно-исследовательская работа

Содержание


Секция «Русская литература»
Апокалиптические мотивы
Петербургская тема
Подобный материал:
1   ...   49   50   51   52   53   54   55   56   ...   68
^

Секция «Русская литература»


ОБРАЗ КАМНЯ-СЛОВА В РАННЕЙ ЛИРИКЕ
О. МАНДЕЛЬШТАМА

Нестеренко А.
Научный руководитель — канд. филол. наук, доц. Сузи В. Н.

Многие ученые (С. С. Аверинцев, М. Л. Гаспаров, Л. Я. Гинзбург) отмечают у раннего Мандельштама образ слова как материала творчества. На это указывает и название первого сборника «Камень», отсылающее нас к тютчевскому «Probleme». Е. Тоддес в статье «Мандельштам и Тютчев» говорит об эволюции образа камня от «нетворческого, неорганического состояния» до образа строительного материала в «Утре акмеизма».

Из бесплодного камня возникнет во второй части сборника образ, который «отрицает иго праха» («Паденье — неизменный спутник страха», 1912). Образ поэтического слова также постепенно формируется
в лирике поэта. До 1912 г. ему предшествует образ тишины, молчания, связанный с невозможностью самовыражения лирического героя. Образ камня, связанный с образом слова, становится нужен поэту, чтобы выразить свое «я». С 1912 г. эти образы сливаются. «Слово-камень» рассматривается как орудие организации пространства.

«Хаос», молчание, присутствующие в лирике Мандельштама до появления образов камня и слова, это хаос, царящий в душе разночинца, не принадлежащего к определенной культуре, «хаос иудейства», как говорит об этом в «Шуме времени» сам Мандельштам. Поэт стремится приобщиться к европейской культуре. Путь к ней был непрост для него, сопровождался поиском своего слова. Прежде всего, это путь к эллинизму и Западу как его преемнику.

Выбор Мандельштама колеблется между протестанством и католицизмом. Истоки выбора прослеживаются в лирике, посвященной памятникам архитектуры. В «Notre-Dame» и «Айя-София» религиозный аспект остается затушеван, его заменяет аспект историко-культурный. Эти храмы, представляющие разные конфессии, изображаются как преемники близких друг другу великих культур. В дальнейшем Мандельштам сближает их еще теснее. Практически во всех последующих стихах в книгах «Камень», «Tristia», описывающих соборы, храмы, присутствует своеобразный культурный синтез, присущий христианскому универсуму.

В сборнике «Tristia» вещественная, предметная сторона слова становится менее значима для поэта. И в архитектурных образах («В разноголосице девического хора…») для поэта становится более значима внутренняя форма, «душа». Ярче всего это новое восприятие культуры выражается в стихах 1920 г. «Когда психея — жизнь спускается к теням…» и «Ласточка». В книге «Tristia» нет прямого соотношения образов слова и камня. Здесь эти образы воспринимаются уже не как орудия творчества, но как одухотворенные субстанции.

^ АПОКАЛИПТИЧЕСКИЕ МОТИВЫ
В ПОЭМЕ «ЖУРАВЛЬ» В. ХЛЕБНИКОВА

Сергеева Д.
Научный руководитель — доктор филол. наук,
проф. Спиридонова И. А.

Главной задачей данной работы является возможность изучения «будетлянина» Хлебникова в контексте православной культуры. Хлебников — художник-новатор, но не нигилист. В ответах на вопросы анкеты 1914 г. в графе «вероисповедания» Хлебников написал «православие». Поэт считал, что без веры человек не сможет выжить.

Поэма «Журавль» была написана в 1909 г. В 1908—1909 гг. Хлебников углубленно изучал Библию. Это время между двумя революциями и войнами. Старый мир рушится. Хлебников, как и многие другие, осознавал это. Эсхатологические предчувствия задают апокалиптические мотивы в «Журавле».

Действие поэмы разворачивается в городе, имя которого не названо прямо, однако по топике мы узнаем Петербург. В. Н. Топоров считает, что в петербургском тексте русской литературы отражена «квинтэссенция жизни на краю». В поэме над людьми воцаряется некое звериное пожирающее начало — младенцеед Журавль, идол, порожденный цивилизацией. Пророк Исайя считал журавля птицей нечестивой (Ис. 38:14). В сюжете контаминируют два библейских мотива: ветхозаветный — идолопоклонничество и новозаветный — избиение младенцев царем Иродом. Еще один апокалиптический мотив — образ труб, имеющий сложную семантику. Качающиеся трубы — это рушащаяся твердь цивилизации. Стоявшие веками фабричные трубы превращаются в гигантский остов тела Журавля, который срывается в дикий пляс. Семантически этот образ связан с трубами Апокалипсиса. Взгляд ребенка в поэме — единственный авторитетный взгляд, так как он первым воспринимает эту весть. В поэме нет лирического героя. Повествование ведется от третьего лица, при этом возникает целая система точек зрения или явление резкого переключения лица.

Герои поэмы — люди, забывшие Бога. Их общая характеристика — слепота. Среди них выделяется волгарь-кочегар, символизирующий крестьянскую Россию в отречении от самой себя. Образ кочегара оформляет метафору жизни как ада. К Журавлю присоединяются мертвецы, чтобы править вместе с ним. Восстание мертвых отсылает нас
к Откровению Иоанна Богослова. Мир погружается во тьму. Образ зверя в поэме, очевидно, навеян образом Антихриста в Апокалипсисе. Финал поэмы имеет сложную семантику. Апокалиптическая картина носит характер сна, кошмара. Через всю поэму проходит мотив богозабвения. В тексте нет имени Христа, забыт Его образ. Апокалипсис предполагает собой очищение. В поэме, кажется, в последних стихах звучит надежда, но она ослабляется мотивом слепоты. Никакого прозрения людей не возникает. Таким образом, поэма прочитывается как антиутопия.

^ ПЕТЕРБУРГСКАЯ ТЕМА
В ПОВЕСТИ А. М. РЕМИЗОВА «КАНАВА»

Велева Е.
Научный руководитель — доктор филол. наук, проф. Пигин А. В.

Объект нашего исследования — повесть «Канава» — выбран не случайно, потому что именно в этом произведении (1914—1917) петербургская тема (далее — ПТ) в творчестве А. М. Ремизова переживает своеобразную кульминацию, в последующих его произведениях превращаясь лишь в рефлексию, удаляющееся эхо. Основными топосами Петербурга, в которых разворачивается действие, являются как центральные, так и периферийные районы города. Петербург предстает перед читателем во всем своем блеске и нищете одновременно, с роскошными дворцами на Невском и трущобами на окраинах. Петербург заявлен уже в начале повести как город «мечты о человеческом счастье и воле», однако этим мечтам не суждено осуществиться. Петербург окажется городом, в котором «человек — человеку бревно».

В повести Петербург представлен в 3 оппозициях: Москве, остальной России и Западной Европе (Париж, Берлин, Цюрих). Петербург реализуется в этих оппозициях как город-мечта. Показателен и тот факт, что главные герои повести не петербуржцы, а иногородние, ведь Петербург — это своего рода «лакмусовая бумажка», помогающая выявить истинную сущность человека (об этом писал еще Белинский).

Следующей особенностью петербургской темы Ремизова является перемещение героев внутри повести от периферии к центру («Невский проспект»). Эта же особенность характерна и для «петербургских» романов Достоевского, однако у Ремизова она носит иной характер: его герои стремятся в центр, который ассоциируется у них с благополучием и исполнением желаний. Но на Невском проспекте люди часто оказываются не тем, чем они являются на самом деле (ср. с «Невским проспектом» Гоголя). Ремизов поддерживает эту традицию в изображении города, и его героев ждет неминуемое разоблачение. Стоит также отметить специфические характеристики, которые дает Ремизов городу. Здесь «белый свет как гарь», а улицы похожи на помойку. В повести разработаны мотивы вины Петербурга и его основателя. Показательно и название повести: канава выступает как духовная сущность города.
С названием повести связаны и библейские мотивы — апокрифическая легенда о схождении Богородицы в ад (Хождение Богородицы по мукам) и легенды о святом Данииле, спустившемся в львиный ров. Эти апокалипсические мотивы к концу повести приведут к гибели города от рук ангела с огненным мечом в руках.

Итак, петербургская тема Ремизова принадлежит к «апокалипсической» традиции в изображении города, она была близка многим писателям XX в. (Блок, Белый). Но Ремизову удалось придать ей особенный колорит, соединив в одной повести русскую классику, христианские легенды и модерн.