Концептуальная картина мира. Языковая картина мира. Языковая личность. Вторичная языковая личность

Вид материала

Лекция

Содержание Вербализация знаний Когнитивные структуры Наташа пишет фломастером плакат; Семён пишет письмо брату; Ольга пишет мелом на доске. Языковая картина мира Концептуальный анализ. Представить себе Русская языковая картина мира. Небо и земля. Bon appetit Доброе утро С утра отличается от других выражений тем, что здесь наиболее отчетливо проступает идея «начиная день». Так, предложение Он приш Авось, небось и как-нибудь Собиралась помирать. Что ты сегодня делал По дороге купи Анны Карениной Языковая личность Вторичная языковая личность

Подобный материал:

• Программа дисциплины Современный русский язык для направления 030600. 62 «Журналистика», 174.79kb.
• Курсовая работа Языковая картина чувственного восприятия мира концепт «запах», 201.52kb.
• Лысакова Ирина Павловна Проректор ону по международному сотрудничеству и внешнеэкономической, 298.57kb.
• О понятии языковая личность в современной лингвистике, 65.24kb.
• Князева Наталья Владимировна наук, доцент Хабаровск 2009 Содержание Министерство образования, 380.89kb.
• В. С. Соловьев: метафизика всеединства и языковая концептуализация мира, 438.11kb.
• Программа дисциплины фтд. 01 Фразеология как отражение русской языковой картины мира, 176.79kb.
• Учебно-тематический план семинарских занятий раздел язык и культура речи семинарское, 98.76kb.
• Задачи исследования : выявить потенциал фразеологизмов с точки зрения лингвокультурологии;, 31.67kb.
• О. В. Кощеева // Жанры речи: Сб науч статей. Саратов: Издательский центр «Наука», 2011., 130.66kb.

Лекция 5. Концептуальная картина мира. Языковая картина мира. Языковая личность. Вторичная языковая личность.


Концептуальная картина мира.

Концептуализация и категоризация

Говоря о когнитивной функции языка, мы должны учитывать достижения как когнитивной науки в це­лом, так и когнитивной лингвистики (лат. cognitio 'познавание, узнавание, ознакомление; понятие, представление, знание; рас­следование, разбор дела, следствие; узнавание, опознание' < cognosco 'познаю, узнаю, постигаю, знакомлюсь; веду разведку, разведую, обследую, веду следствие'). В исследование "вечной" проблемы связи языка и мышления в 20 в. значительный вклад внесли многие философы, психологи, нейрофизиологи, лингвис­ты, психолингвисты, специалисты по моделированию искусст­венного интеллекта (в их числе могут быть названы Л.С. Выгот­ский, А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия, Ж. Пиаже, Г. Гийом, Н. Хомский, Дж. Катц, Р.С. Джакендофф, Дж. Фодор, Дж. Лакофф, Л. Талми, Ч. Филлмор, У.Л. Чейф, Р. Шенк, Т. Виноград, М. Минский, Т.А. ван Дейк, Дж.Р. Сёрл, Д. Слобин, Э. Рош, А. Вежбицкая, Б.А. Серебренников, П.В. Чесноков, Р.И. Павилёнис, Б.М. Величковский, Р.М. Фрумкина, А.А. Леонтьев, И.Н. Горелов, А.А. Залевская, Е.С. Кубрякова, В.З. Демьянков, А.Н. Баранов, И.М. Ко­бозева, И.А. Стернин, З.Д. Попова и др.).

Язык включён в качестве достаточно автономного компо­нента — модуля в сложную систему познания мира человеком, в информационно-когнитивную систему, в которой взаимодейст­вуют мышление, сознание, память и язык. Она локализована в мозгу человека. Основным назначением этой большой системы является обеспечение процессов восприятия информации извне, переработки этой информации и её сохранения, её передачи дру­гим индивидам.

Мозг обеспечивает получение информации из большого ряда источников и во множестве видов. Он формирует мен­тальные репрезентации как образного, так и знакового харак­тера. Переработка информации осуществляется в актах мысли. Знания о мире как результаты работы мышления упорядочива­ются сознанием и помещаются в память. Сознание оперирует не только знаниями, но и мнениями, оценками, убеждениями. В нём формируется более или менее целостная картина мира, или модель мира, которая в значительной мере предопределяет поведение человека (в том числе и его коммуникативное пове­дение). Эта модель мира в процессе жизнедеятельности посто­янно дополняется, модифицируется.

Благодаря разнообразным системам общения и прежде всего благодаря языку, складывается общая для всего данного этноса или социума картина мира. Она входит как важная часть в так на­зываемый менталитет народа или социума.

Между разными языками имеется очень много общего, так что их нередко квалифицируют как варианты одного и того же человеческого языка, как "вариации на одну и ту же тему". И вместе с тем широко распространено восходящее ещё к В. фон Гумбольдту мнение, что разные языки опираются на разные кар­тины мира и даже могут предопределять неодинаковое видение мира, нетождественные формы поведения у носителей разных языков. Этот подход развивался в работах неогумбольдтианца Л. Вайсгербера в Германии и авторов знаменитой гипотезы языковой относительности Э. Сепира и Б.Л. Уорфа в США.

Формирование знаний о мире — очень сложный и многосту­пенчатый процесс переработки поступающего извне опыта. По всей очевидности, знание, информация может передаваться и хра­ниться как в неязыковой (или доязыковой), так и в языковой фор­ме. Первичная информация о каких-то событиях во внешнем мире поступает в органы чувств человека в виде воспринимаемых ими стимулов, имеющих форму физических сигналов (оптических, звуковых, тактильных и др.). Она обрабатывается мышлением и передаётся сознанию, попадая здесь в блок кратковременной (опе­ративной) памяти в виде не точной копии физического стимула, а его мыслительной интерпретации, на основе которой в сознании складывается своего рода убеждение относительно того, что есть во внешнем мире и к какой категории явлений это относится. В сознании в рамках этой категории формируется воплощающая убеждение ментальная единица, представляющая собой элемен­тарное знание, — концепт. Концепты подводятся под ту или иную концептуальную (понятийную) категорию. Категоризация мира и концептуализация его явлений отличаются от одного этнокуль­турного коллектива к другому, обусловливая разную организацию этнических картин мира. Концептуализация закрепляет в системе знаний элементы опыта, категоризация обеспечивает упорядоче­ние этих элементов на каждом новом этапе познания.

Убеждения, фиксируемые в концептах, имеют своими исто­ками воспринятые стимулы, но в них, вместе с тем, отражается сильное воздействие и контекста ситуации восприятия, и дейст­вующих в данном коллективе этнокультурных и социальных норм, и индивидуальной предрасположенности, и личного опыта. Убеждение — это субъективное знание. По поводу одного и того же события у разных людей могут сложиться неодинаковые убе­ждения. В процессах языковой коммуникации происходит посто­янный обмен убеждениями между людьми, создаётся коллектив­ный фонд концептов, уточняются границы категорий.

^ Вербализация знаний

В каждый данный момент осознаётся (т.е. активизируется, "высвечивается") ограниченное количество информации, поэто­му значительная её часть находится в блоке памяти, содержимое которого не активно, не "высвечено". Отсюда знания извлекают­ся, когда возникает необходимость передать их другим людям. Извлечение опыта из памяти сопряжено с переводом в вербаль­ную (языковую) форму того, что изначально имело (полностью или частично) неязыковой (доязыковой) статус. Ведь мышление, как полагают многие современные учёные, пользуется не обыч­ным звуковым языком, находящимся в распоряжении того или иного этноса, а особым кодом — "языком" мозга, или "языком" мысли. Если принять эту точку зрения, то верба­лизация представляет собой перекодирование результатов рабо­ты мышления средствами конкретного этнического звукового языка.

В памяти информация хранится в виде отдельных "кусков", или эпизодов. Они могут быть разными по своему размеру, по количеству запомнившихся деталей. Так, по пространственно-временному объёму и по количеству "высвечиваемых" при вос­поминании деталей существенно различаются воспроизводимые в разное время такие блоки, как "Мои школьные годы" и "Сдача мною последнего выпускного экзамена в школе".

Извлекая из памяти свой опыт, говорящий прежде всего раз­бивает большой эпизод на множество всё более мелких, доводя процесс расчленения до таких микроэпизодов, которым в соот­ветствие могут быть поставлены мыслительные структуры — суждения (пропозиции).


В каждой из таких структур отображаются состав участни­ков данного эпизода, их роли относительно друг друга и общий характер данного события. Так, имея в виду событие, связанное с передачей кем-то кому-то какого-то предмета, мы предполагаем наличие в таком событии трёх участников: того, кто совершает акт передачи (производитель действия, агенс), того, кто является получателем (адресат, получатель), и того предмета, который пе­редаётся (объект, пациенс).

Для передачи идей об этих объектах и о ситуации в целом говорящим подбираются подходящие слова (а при их отсутст­вии строятся новые слова) и развёртывается актуальное пред­ложение, высказывание (например: Константин / студент да­рит I вручает преподавателю I профессору I имениннику цветы I вазу I книгу).

Предложение не является точным отпечатком мысли. Пере­данное содержание подвергается переработке, в процессе кото­рой адресат учитывает: определённое коммуникативное намере­ние (иллокуцию) говорящего, его психическое состояние и пред­варительное знание им объектов, о которых идёт речь.

^ Когнитивные структуры

И обработка мышлением воспринимаемого стимула, позво­ляющая получить в итоге определённое знание о каком-то внеш­нем событии, и подготовка к рассказу о каком-то событии в про­шлом, который был бы доступен для понимания адресатом, и понимание только что воспринятого текста в очень сущест­венной степени опираются на использование уже имеющихся в уме типовых схем, или моделей, под которые могут быть подве­дены всё новые и новые ситуации. Такие мыслительные (мен­тальные) схемы диктуют способы расчленения больших "кус­ков" опыта на меньшие. Они организуют вновь поступающую информацию. Они же как бы "подсказывают", какое информа­ционное звено ещё отсутствует, т.е. обладают предвосхищаю­щей силой. Термин схема был предложен психологом Ф. Бартлеттом ещё в 1932 г.

В настоящее время в близком значении (особенно в модели­ровании искусственного интеллекта) используются термины фрейм, сценарий, скрипт и др. (термин frame 'рамка' был введён в 1957 г. американским лингвистом Чарлзом Филлмором). Теоретические основы теории фрейма разрабо­тал М. Минский.

Так, каждый из нас видел множество самых разных стульев. Каждый из нас имеет у себя в уме фрейм стула (т.е. обобщённую, стереотипную схему этого объекта), в соответствии с которым у стула имеются обычно четыре ножки и спинка. Видя кого-то, кто сидит на стуле, который по какой-то причине не целиком доступен нашему восприятию, мы тем не менее знаем, что невидимые части стула — это либо спинка, либо какие-то или же все его ножки.

Фрейм помогает нам "дорисовывать" в уме то, что мы не ви­дим, но что должно иметь место. Войдя в какую-либо комнату и ещё не видя её целиком, мы тем не менее знаем о существовании четырёх стен, пола и потолка, одного или нескольких окон, ми­нимум одной двери.

Услышав или прочитав слово декан, мы соотносим его в пределах фрейма "высшее учебное заведение" с большим рядом других слов, к числу которых принадлежат и такие, как универ­ситет, факультет, кафедра, преподаватель, студент, расписа­ние, лекция, семинар, сессия, экзамен, зачёт, курс, аудитория, стипендия, каникулы и т.д.

Слово официант мы соотнесём с фреймом "Мы ужинаем в ресторане". Это событие можно представить как последователь­ность примерно таких сцен, как: "мы договариваемся поужинать в ресторане", "мы приходим в ресторан", "мы занимаем столик", "мы знакомимся с меню и выбираем блюда", "мы делаем заказ официанту", "официант обслуживает нас", "мы едим", "официант приносит нам счёт", "мы расплачиваемся", "мы уходим из ресто­рана". Фрейм такого рода, связанный с представлением развёр­тывающегося во времени события, уместно назвать сценарием (скриптом).

Фрейм может мыслиться как иерархическая структура, где есть верхний, господствующий узел и некоторое множество задаваемых им нижних, подчинённых узлов (слотов; от англ. slot 'паз, отверстие'). Так, фрейм глагола писать 'изображать графические знаки' предполагает возможность множества сло­тов, иными словами пустых позиций, которые могут быть за­полнены именами пишущего, инструмента для писания, по­верхности для нанесения графических знаков, вида графиче­ского произведения и т.п.

Замещение слота делает его терминалом. Например, фрейм "писать" может послужить основой для построения высказыва ний ^ Наташа пишет фломастером плакат; Семён пишет письмо брату; Ольга пишет мелом на доске.

Обращение к фреймам помогает слушателю или читателю при интерпретации высказываний, содержащих недомолвки, на­мёки, эллиптические конструкции и т.д. Адресат подводит со­держание воспринятого сообщения под некую стереотипную схему и "достраивает" в уме то, о чём не было сказано. Опираясь на соответствующий фрейм, говорящий структурирует переда­ваемое сообщение большого объёма, разбивая его на звенья оп­тимального для передачи размера. Фреймовый подход является одним из эффективных методов семантического представления слов, предложений и текстов.

Мыслительные схемы могут служить организации хранимого в памяти опыта и в неязыковой, и в языковой форме. Некоторые исследователи полагают, что мы храним в памяти и доязыковые, и языковые фреймы. Неязыковые фреймы приобретают статус язы­ковых после такой их обработки, которая делает их коммуници-руемыми (т.е. передаваемыми в процессах языковой коммуника­ции). Другие исследователи предполагают, что все фреймы имеют (в отличие от чисто ментальных схем) языковой статус.

Язык играет существенную роль в формировании в виде "информационных сгустков" концептов как элементарных еди­ниц знания и ментальных субстратов значений языковых единиц. Вербализованные концепты интегрируются в целостную систему знаний — языковую картину мира, локализующуюся в созна­нии индивида в качестве компонента целостной картины мира, не обладая внутри неё жёсткими границами. Картина мира фор-. мируется и беспрерывно пополняется и уточняется благодаря не­престанному получению опыта из окружающего мира и обмену знаниями между людьми. Она является общей, коллективной и принадлежит всему данному обществу, обеспечивая ориентацию человека в окружающей среде и в определённой степени управ­лять его поведением.

В виде системы концептов и фреймов в памяти каждого ин­дивида (в его нейропсихологических механизмах) хранится и общий для данного коллектива язык (знание языковых единиц и правил), выполняя роль программы, управляющей коммуника­тивным поведением индивида и коммуникативным взаимодейст­вием членов группы индивидов.

Исходя из этого, можно рассматривать язык не только как систему лексических, грамматических и фонологических единиц, не только как систему прагматических правил коммуникативного поведения в определённом этнокультурном и социальном кон­тексте, но и как гибкую, постоянно модифицируемую в процессе человеческой деятельности систему вербализованных знаний о мире и о своём месте в нём.

Язык включён в информационные процессы, будет ли это использование языка в коммуникации между людьми, будет ли это участие языка в обработке полученной информации в соз­нании и её хранении в индивидуальной памяти каждого из нас, в формировании общей для данного человеческого коллектива картины мира, в обеспечении тем самым исторической преемст­венности между поколениями.

Язык, являющийся по своему устройству системой вербаль­ных звуковых знаков и по своему назначению прежде всего ком­муникативной системой, обеспечивает акты передачи и полу­чения сообщений, содержащих информацию, знания о мире, ко­торыми располагает говорящий (или пишущий). Но вместе с тем он служит обработке и упорядочению полученных знаний, их хранению в памяти человека, т.е. функционирует как когнитив­ная система.

Функции языка как орудия коммуникации и как орудия по­знания мира связаны неразрывно. Язык есть по своему назначе­нию когнитивно-коммуникативная система. Изучая тот или иной язык, надо не упускать из вида неразрывную связь двух главных его функций — когнитивной и коммуникативной.

Овладение чужим языком предполагает не просто заучива­ние его словарных и грамматических правил, но и углубление в этнокультурный и социальный контекст, в котором функциони­рует этот язык, и вживание в стоящую за высказываниями на этом языке языковую картину мира, которую можно квалифици­ровать как организованное посредством языка в целостную структуру множество отдельных элементов опыта (концептов) и множество схем типовых ситуаций (когнитивных структур). Нужно учиться видеть всё вокруг себя через призму иной языко­вой картины мира, относиться к любому языку как системе вер­бализованных знаний о мире.


^ Языковая картина мира

Языковая картина мира - это исторически сложившаяся в обыденном сознании данного языкового коллектива и отраженная в языке совокупность представлений о мире, определенный способ концептуализации действительности. Понятие языковой картины мира восходит к идеям В. фон Гумбольдта и неогумбольдтианцев (Вайсгербер и др.) о внутренней форме языка, с одной стороны, и к идеям американской этнолингвистики, в частности так называемой гипотезе лингвистической относительности Сепира – Уорфа, – с другой.


Современные представления о языковой картине мира в изложении акад. Ю.Д.Апресяна выглядят следующим образом.

Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и организации (= концептуализации) мира. Выражаемые в нем значения складываются в некую единую систему взглядов, своего рода коллективную философию, которая навязывается в качестве обязательной всем носителям языка. Свойственный данному языку способ концептуализации действительности отчасти универсален, отчасти национально специфичен, так что носители разных языков могут видеть мир немного по-разному, через призму своих языков. С другой стороны, языковая картина мира является «наивной» в том смысле, что во многих существенных отношениях она отличается от «научной» картины. При этом отраженные в языке наивные представления отнюдь не примитивны: во многих случаях они не менее сложны и интересны, чем научные. Таковы, например, представления о внутреннем мире человека, которые отражают опыт интроспекции десятков поколений на протяжении многих тысячелетий и способны служить надежным проводником в этот мир. В наивной картине мира можно выделить наивную геометрию, наивную физику пространства и времени, наивную этику, психологию и т.д.

Так, например, заповеди наивной этики реконструируются на основании сравнения пар слов, близких по смыслу, одно из которых нейтрально, а другое несет какую-либо оценку, например: хвалить и льстить, обещать и сулить, смотреть и подсматривать, свидетель и соглядатай, добиваться и домогаться, гордиться и кичиться, жаловаться и ябедничать и т.п. Анализ подобных пар позволяет составить представление об основополагающих заповедях русской наивно-языковой этики: «нехорошо преследовать узкокорыстные цели»; «нехорошо вторгаться в частную жизнь других людей»; «нехорошо преувеличивать свои достоинства и чужие недостатки». Характерной особенностью русской наивной этики является концептуальная конфигурация, заключенная в слове попрекать (попрек): «нехорошо, сделав человеку добро, потом ставить это ему в вину». Такие слова, как дерзить, грубить, хамить, прекословить, забываться, непочтительный, галантный и т.п., позволяют выявить также систему статусных правил поведения, предполагающих существование определенных иерархий (возрастную, социально-административную, светскую): так, сын может надерзить (нагрубить, нахамить) отцу, но не наоборот и т.п.

Итак, понятие языковой картины мира включает две связанные между собой, но различные идеи: 1) что картина мира, предлагаемая языком, отличается от «научной» (в этом смысле употребляется также термин «наивная картина мира») и 2) что каждый язык «рисует» свою картину, изображающую действительность несколько иначе, чем это делают другие языки. Реконструкция языковой картины мира составляет одну из важнейших задач современной лингвистической семантики. Исследование языковой картины мира ведется в двух направлениях, в соответствии с названными двумя составляющими этого понятия. С одной стороны, на основании системного семантического анализа лексики определенного языка производится реконструкция цельной системы представлений, отраженной в данном языке, безотносительно к тому, является она специфичной для данного языка или универсальной, отражающей «наивный» взгляд на мир в противоположность «научному». С другой стороны, исследуются отдельные характерные для данного языка (= лингвоспецифичные) концепты, обладающие двумя свойствами: они являются «ключевыми» для данной культуры (в том смысле, что дают «ключ» к ее пониманию) и одновременно соответствующие слова плохо переводятся на другие языки: переводной эквивалент либо вообще отсутствует (как, например, для русских слов тоска, надрыв, авось, удаль, воля, неприкаянный, задушевность, совестно, обидно, неудобно), либо такой эквивалент в принципе имеется, но он не содержит именно тех компонентов значения, которые являются для данного слова специфичными (таковы, например, русские слова душа, судьба, счастье, справедливость, пошлость, разлука, обида, жалость, утро, собираться, добираться, как бы). В последние годы в отечественной семантике развивается направление, интегрирующее оба подхода; его целью является воссоздание русской языковой картины мира на основании комплексного (лингвистического, культурологического, семиотического) анализа лингвоспецифических концептов русского языка в межкультурной перспективе (работы Ю.Д.Апресяна, Н.Д.Арутюновой, А.Вежбицкой, Анны А.Зализняк, И.Б.Левонтиной, Е.В.Рахилиной, Е.В.Урысон, А.Д.Шмелева, Е.С.Яковлевой и др.).

^ Концептуальный анализ. Одним из распространенных приемов реконструкции языковой картины мира является анализ метафорической сочетаемости слов абстрактной семантики, выявляющий «чувственно воспринимаемый», «конкретный» образ, сопоставляемый в наивной картине мира данному «абстрактному» понятию и обеспечивающий допустимость в языке определенного класса словосочетаний (будем условно называть их «метафорическими»). Так, например, из существования в русском языке сочетания его гложет тоска, тоска заела, тоска напала можно сделать вывод о том, что тоска в русской языковой картине мира предстает как некий хищный зверь. Этот прием впервые был независимо применен в книге Н.Д.Арутюновой Предложение и его смысл (1976), в статье В.А.Успенского О вещных коннотациях абстрактных существительных (1979), а также в известной книге Дж.Лакоффа и М.Джонсона Метафоры, которыми мы живем (1980, русский перевод 1987). В этой книге, в частности, была продемонстрирована основополагающая роль метафоры в обыденном языке: на основе анализа устойчивых словосочетаний английского языка был выявлен ряд метафор, «которыми мы живем» (т.е. уподоблений типа спор – война; любовь – путешествие; радость – верх, грусть – низ), которыми человек пользуется в повседневной речи, даже не замечая этого. В последние годы этот прием получил широкое распространение, оказавшись, в частности, одной из составляющих метода «концептуального анализа».

Выражения типа гложет тоска или раздавлен горем вводят в рассмотрение две ситуации (соответствующие тому, что в теории метафоры иногда называют source «источник» и target «цель»): одна, «невидимая», «абстрактная», представление о которой мы хотим передать (т.е. являющаяся нашей «целью»), и другая, «видимая», «конкретная», сходство с которой является «источником» информации, средством создания нужного представления.

^ Представить себе – значит «поставить перед собой», чтобы увидеть. Как, однако, мы можем увидеть то, что является невидимым, чего как раз представить себе и нельзя? Для этого и нужна метафора: чтобы представить себе то, что увидеть трудно или невозможно, мы представляем себе то, что увидеть легко, и говорим, что «то» похоже на «это». Однако редко бывает так, чтобы некоторый абстрактный объект во всех отношениях был подобен некоторому конкретному объекту. Гораздо чаще искомый невидимый предмет обладает несколькими свойствами, и при этом конкретного, «представимого» объекта с тем же набором свойств найти не удается. В таком случае каждое свойство, будучи сущностью еще более абстрактной и невидимой, как бы «вырастает» в отдельный предмет, которым оно репрезентируется. Так, например, горе и отчаянье, с одной стороны, и размышления и воспоминания – с другой обладают некоторым свойством, которое репрезентируется образом водоема: первые два могут быть глубокими, а во вторые два человек погружается. Если попытаться описать это свойство, не используя метафору (что оказывается значительно труднее), то, по-видимому, оно состоит в том, что перечисленные внутренние состояния делают для человека недоступным контакт с внешним миром – как если бы он находился на дне водоема. Другое свойство перечисленных (а также многих других) внутренних состояний репрезентируется образом живого существа, обладающего властью над субъектом или подвергающего его насилию (ср. употребление глаголов поддаваться, отдаваться, предаваться <чему-то>, быть во власти <чего-то> и т.п.). Размышления и воспоминания, кроме того, могут нахлынуть (образ волны) – здесь опять возникает водная стихия, но представляет она уже другое свойство: внезапность наступления этих состояний (плюс идея полной поглощенности – примерно та же, что в погрузиться).

Таким образом, каждое абстрактное имя вызывает к жизни представление не об одном конкретном предмете, а о целом ряде различных предметов, обладая одновременно свойствами, репрезентируемыми каждым из них. Иначе говоря, анализ сочетаемости слова абстрактной семантики позволяет выявить целый ряд различных и не сводимых воедино образов, сопоставленных ему в обыденном сознании. При этом попытка составить из разных метафорических словосочетаний единый образ подобна истории из известной индийской сказки, где несколько слепых, пытаясь составить представление о слоне, ощупывали каждый какую-то одну его часть (ноги, хобот и т.д.) и сравнивали ее с известными им предметами (колоннами, веревкой и т.д.). Сам слон – невидимый для слепых, как для нас невидима, например, совесть, – состоит из присущих ему частей тела, которые вполне складно друг к другу присоединены; нескладным окажется существо, составленное из тех предметов, в виде которых представились слепым разные части его тела.

Так, представление о том, что совесть – это «маленький грызун», восстанавливаемое на основании сочетаний с глаголами грызть, кусать, царапать, вонзать зубы; угрызения совести (идея «маленький», по-видимому, возникает из-за того, что совесть в этих контекстах мыслится как находящаяся внутри человека), отражает свойство совести доставлять определенного рода неприятные ощущения. Какого именного рода – можно описать только через сравнение: как будто тебя кусает или царапает маленький зверек (ср. ниже о «телесной метафоре души»). Сочетания чистая/нечистая совесть, пятно на совести основаны на образе, представляющем другое свойство совести: направлять поступки человека в сторону от зла (репрезентируемого образом чего-то нечистого). Совесть у человека должна быть чистой – как воротнички или ногти. (В этом случае сами слова чистый и пятно развивают переносное значение, ср. слова запятнать, незапятнанный, употребляющиеся только в переносном значении.) Наконец, сочетаемость с глаголами говорить, велеть, увещевать, дремать, пробуждаться, выражения укоры совести, голос совести и др., основанные на уподоблении совести человеку, отражают еще одно свойство совести – ее способность управлять мыслями, чувствами и поступками. Возможно, у совести можно обнаружить еще какие-то свойства, которые репрезентируются другими объектами.

Рассмотрим еще один пример. Терпение предстает в русском языке в виде ряда разнородных предметов. В частности, имеются словосочетания, так или иначе включающие идею жидкости, – при этом все они на самом деле указывают на различные свойства. Так, выражение терпение иссякло говорит лишь о том, что терпение – это частный случай ресурсов, т.е. исходная связь с высохшим источником здесь вряд ли актуальна; в выражении имей хоть каплю терпения, очевидно, капля означает "очень малое количество". Что же касается последней капли, переполнившей чашу терпения, то оно заключает в себе некий парадокс, так как капля здесь не является «квантом» терпения, т.е. содержимого чаши (таким образом, непоследовательность в метафорическом представлении абстрактного объекта может присутствовать в пределах одного фразеологического оборота). Сочетание терпение лопнуло указывает на другое свойство терпения (внезапно кончаться, производя эффект, подобный взрыву), представляемое нашему воображению другим предметом – натянутой струной или надутым до предела воздушным шариком. Сочетание испытывать терпение мотивировано, по-видимому, идеей «испытывать на прочность» некоторое техническое сооружение (например, мост или шасси у автомобиля). Наконец, терпение – это ресурсы, которые необходимо иметь, чтобы делать определенные вещи (как деньги, продовольствие или стройматериалы) – соответственно, им надо запастись, его нужно иметь, оно может кончиться или его может не хватить, его можно потерять. Если дело идет очень медленно и его продвижение в большей степени зависит от обстоятельств, чем от собственных усилий, то терпение оказывается как бы оружием против уныния или отчаяния: вооружись терпением. Наконец, можно вывести кого-то из терпения, из чего следует, что терпение – это то пространство, в котором человек обычно находится. Метафоризуемое таким образом свойство связано с имеющейся в терпении идеей нормы – ср. другие сочетания, воспроизводящие идею «выхода за пределы»: выйти из себя, вывести из себя, выйти из строя и т.п. Все это – различные аспекты, свойства того невидимого предмета, который мы хотим представить – себе и другим. Каждое из них вырастает в свой зримый образ; какие-то из этих образов совместимы между собой, другие – нет.