Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования кабардино-балкарский государственный университет им. Х. М. Бербекова

Вид материалаДокументы

Содержание


изучение вопросов романистики
Некоторые научные портреты
Учение о стадиальности
Теория единства глоттогонического процесса
Учение Н.Я. Марра о классовости языка.
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   13
^

изучение вопросов романистики


в русской лингвистике


Русские исследователи романских языков внесли определенный вклад в разработку многих проблем романистики.

Известно, что в России научный интерес к романским языкам возникает уже во второй половине XIX века в связи с изучением истории романских литератур. Впервые в Петербургском университете под руководством А.Н. Веселовского было организовано изучение старофранцузских, староиспанских и староитальянских текстов. В это же время на романо-германских отделениях университетов в Петербурге, Москве, Киеве и Харькове начали читаться курсы введения в романское языкознание. В 1908 г. Д.К. Петров издал курс лекций «Введение в романскую филологию», ректор Московского университета М.М. Покровский ввел изучение народной латыни в Московском университете. Профессор А.И. Садов в 1917 г. издает книгу «Латинский язык в памятниках христианской письменности», в Киеве С.В. Савченко опубликовал «Происхождение романских языков» и т.д.

Но интенсивное развитие романистика получила в советский период. Основатель советской школы романистики В.Ф. Шишмарев впервые в русской науке представил исследования «Очерки по истории языков Испании» (1941), «Историческая морфология французского языка» (1952), «Книга для чтения по истории французского языка» (1955); М.В. Сергиевский – «Историю французского языка» (1938), «Введение в романское языкознание» (1938), которые, по сути дела, оказались инициаторами изучения живых романских языков и диалектов.

В центре внимания ученых-романистов становятся проблемы грамматики. Постановкой этих проблем русская романистика отличается от большинства западных работ по романским языкам.

В русской романистике, начиная с 30-х годов ХХ века, стали разрабатываться методы морфемного анализа на материале французского языка К.А. Ганшиной и М.Н. Петерсона (1947). Следует отметить, что в их исследованиях впервые в романистике были даны основы морфемного анализа глагола. Авторам удалось отойти от традиционного этимологического принципа, и при морфемном анализе были дифференцированы понятия корня, основы, окончания, внутренней флексии. Для отбора продуктивных морфемных форм исследователи исходили из анализов текстов художественной литературы и периодической печати. При таком подходе к изучению языка был выявлен удельный вес морфологических способов выражения категориальных значений.

Методы морфемного анализа в работах по романским языкам связаны с вопросом о природе сложных глагольных форм. До этого некоторые романисты отрицали закономерность выделения сложных форм в глагольной системе романских языков. В парадигмы глаголов включались лишь формы, представляющие собой результат фонетического развития латинских глагольных форм, или же формы романского образования, характеризующиеся слитностью своих компонентов, - романское будущее время или условное наклонение. Сложные формы приравнивались к устойчивым синтаксическим сочетаниям и не изучались в морфологии.

Большой вклад в изучение проблемы словосочетания романской филологии внесли русские ученые. Работа по вопросам словосочетания почти не велась в зарубежной, в частности испаноязычной, лингвистике на материале современных романских языков. К.А. Ганшина и М.Н. Петерсон в книге «Современный французский язык» дали синтаксическую и семантическую систематизацию видов свободных словосочетаний современного французского языка, определили особенности способов выражения грамматических отношений, одновременно учитывая соотношение аналитических и синтаксических способов. Впервые давалась классификация словосочетаний по лексико-морфологическому признаку – по частям речи. Этот способ давал возможность классифицировать на основе единого критерия все виды словосочетаний и подводил к возможности изучать релевантные признаки частей речи на основе их сочетаемости.

В связи с проблемой словосочетания возник вопрос о природе предикативных словосочетаний, которые некоторые исследователи относили к предложению. Этот спорный вопрос снимался сам собой, когда в основу классификации словосочетаний был положен критерий лексико-морфологической характеристики компонентов словосочетания (имя, глагол, местоимение).

Некоторые русские романисты при изучении словосочетаний, наряду с лексико-грамматическим характером компонентов словосочетания, в качестве критерия привлекают синтаксические отношения между компонентами: предикативные, объектные, определительные, аппозитивные, обстоятельственные словосочетания. Этот критерий выделения типов словосочетания принимает Р.А. Будагов («Этюды по синтаксису румынского языка», 1958).

Большое значение для развития теоретической грамматики современных романских языков имело изучение системных отношений французского языка. Понятие системы языка пронизывало работы русских лингвистов. Изучение системных отношений языка и характеристика структурных связей лексики, морфологии и синтаксиса способствовали уточнению методов описания отдельных родственных языков.

Изучение функционирования системы языка стимулировало в советской романистике постановку проблем сравнительно-сопоставительной и сравнительно-типологической грамматики как родственных, так и неродственных языков. Большое место в советской романистике занимают исследования грамматической системы одного языка, в которых проводится выборочное сравнение с другими родственными и неродственными языками. Обычно для такого сопоставления служат морфологические и синтаксические способы выражения логических отношений, необходимых для любой коммуникации. Изучение системных отношений романских языков в течение последних десятилетий велось на материале отдельных частей речи или грамматических категорий.

Отличительной чертой русской романистики является внимание к проблемам формирования и развития национальных языков в романских странах Европы и Америки. В монографиях Г.В. Степанова «Испанский язык в странах Латинской Америки» (1963), «Типология языковых состояний и ситуаций в странах романской речи» (1976), Р.А. Будагова «Проблемы изучения романских литературных языков» (1961), «Литературные языки и языковые стили» (1967), Е.А. Реферовской «Французский язык в Канаде» (1972), М.А. Бородиной «Современный литературный ретороманский язык Швейцарии» (1969) и др. история данных языков рассматривается в тесной связи с историей общества, с учетом функционирования диалектов и окружающих языков.

Российские романисты основное внимание уделяют изучению синтагматических отношений, реализация категорий имени изучается в синтаксических группах подлежащего и дополнения. В основу изучения структуры глагола кладется структура группы сказуемого.

Изучению глагольных категорий посвящены многие работы, выходящие в свет, начиная с 50-х годов ХХ в.

Е.А. Реферовская в ряде публикаций раскрывает функции сложных глагольных форм действительного и страдательного залогов. В соответствии с новейшими работами по научной грамматике французского языка, публикуемыми за рубежом, автор доказывает продуктивность категорий вида в глаголе французского языка на разных ступенях его исторического развития. Итоги этих изысканий обобщены в трудах по теоретической грамматике. Так, например, Е.А. Реферовская и А.К. Васильева в ч.I «Теоретической грамматики современного французского языка» приходят к заключению, что вид в системе французского глагола имеет постоянные средства выражения. “Le trait caracteristique de toutes les formes composees consiste en ce qu’elles designent toujours des actions accomplies” отмечает, что характерной чертой всех сложных глагольных форм является то, что эти формы всегда обозначают законченные действия.

Большое место в изучении грамматического строя современных романских языков занимают работы, посвященные изучению категории залога и наклонения в структуре глагольных форм.

Проблема залога встала на очередь в итоге изучения местоименных глаголов как устойчивой категории, свойственной многим романским языкам.

Местоименные глаголы так же, как и конструкция «личная форма глагола ‘быть’ + пассивное причастие», были признаны русскими лингвистами постоянным средством выражения залоговых отношений в романских языках. Местоименные глаголы имеют постоянный формант, происходящий от возвратного местоимения, который придает действительным глаголам медиальное или, в более редких случаях, пассивное значение.

Большинство французских лингвистов отрицало залог как морфологическую категорию глагола в романских языках. Показательна в этом отношении точка зрения крупнейшего французского лингвиста Ф. Брюно, предметом исследования которого служил французский язык в его истории и в современном состоянии. Ф. Брюно, исходя из положения о непосредственной связи морфологии латинского и французского языков, отрицает категорию залога в романских языках, и в частности во французском, на том основании, что латинский синтетический пассив не сохранился ни в одном романском языке.

В работах ученых-романистов по-новому ставится проблема залога во французском языке. Отказываясь от узко морфологической точки зрения, ряд исследователей выделяют во французском языке три залога: действительный, страдательный и взаимно-возвратный или возвратно-средний залог, совмещающий в одной форме три залоговых значения (Богомолова, 1948; Илия, 1955).

Исследование современных роман­ских языков вскрыло новое качество романских языков по сравнению с языком основы – латинским. Этим новым качеством явилась местоименная форма глаголов, которая своим значением и употреблением заменила древние латинские формы.

Изучение грамматических форм выражения категории модальности имело большое значение для развития теоретической грамматики романских языков, которая включает три основных вопроса в современной романистике: 1) соотношение категории времени и категории модальности в семантической структуре глагольных форм; 2) модальные категории, выражаемые формами наклонения; 3) грамматические категории выделения наклонений. Эти проблемы, как в исследованиях самих романистов Европы, так и в исследованиях русских романистов, получают разное решение. Нет единого грамматического понятия данных проблем, поэтому вопрос остается открытым до сих пор.

Важнейшим результатом изучения романских языков в русистике является создание работ по сравнительно-сопоставительному анализу. Это работы Г.В. Степанова, М.С. Гурычевой, Е.М. Вольф, А.В. Супрун и др.

В исследованиях Т.Б. Алисовой «Очерки синтаксиса современного итальянского языка» (1971), М.А. Бородиной и В.Г. Гака «К типологии и методике историко-семантических исследований» (1979), Е.М. Вольфа «Грамматика и семантика местоимений» (1974), его же «Грамматика и семантика прилагательного» (1978), Т.А. Репиной «Аналитизм романского имени» (1974), Н.А. Катагощиной «Особенности фонологической системы современных иберо-романских языков» (1970) рассматриваются вопросы фонетики, грамматики и лексики романских языков в синхроническом и диахроническом аспектах с точки зрения общих и специфических закономерностей развития теории романских языков для установления общероманского типа, отличающегося от других индоевропейских языков.

Сопоставительное изучение родственных языков может быть плодотворным для постановки проблемы структурной общности романских языков (Н.Д. Арутюнова, Е.М. Вольф, Р.Г. Пиотровский). Большое значение имеет для развития методов исследования изучение структурных типов предложений и выделение их релевантных признаков. При изучении структуры предложения романских языков продуктивным оказывается метод противопоставления синтетических структур одного языка, различающихся между собой одним признаком.

Необходимо также заметить плодотворность работы русских романистов по составлению теоретических и практических грамматик и словарей.

В этом направлении следует упомянуть учебники О.К. Васильевой-Шведе, Г.В. Степанова, В.С. Виноградова, Т.Б. Алисовой, Е.Г. Голубевой, Б.А. Никонова, А.К. Васильева и др. Основными центрами изучения романских языков в России являются Институт языкознания РАН, кафедры романских языков филологических факультетов Московского, Санкт-Петербургского, Пятигорского, Воронежского и др. университетов.

Изучение романских языков особую масштабность приобрело с 60-70-х годов ХХ века. Расширилась тематика изучаемых проблем, а во многих вузах впервые активно включают романские языки в учебный план. Увеличилось число ученых, занимающихся изучением испанской лингвистики. В этом отношении ученые Санкт-Петербургского университета целенаправленно работают во всех областях испановедения.

Следует отметить исследование Т.А. Репиной «Сравнительная типология романских языков» (1996), где на материале пяти языков – французского, испанского, итальянского, португальского, румынского – сопоставляются системы романских языков и вырабатываются критерии, позволяющие относить их к единому типу языковой структуры. Отдельно рассматривается реакция близкородственных языков на противопоставление понятий «человек/вещь», «люди» как нечленимая и членимая совокупность лиц, на различие людей по полу и возрасту и др. На основе сравнения языковых структур и способов обозначения разными родственными языками одних и тех же внеязыковых понятий и отношений для выяснения особенностей языкового отражения их носителями явлений реального мира автором выявлены некоторые новые, до сих пор не обратившие на себя внимание расхождения сопоставляемых языков на уровне их систем и способов языкового выражения. Вместе с тем, исследователь стремился показать, что за внешним различием языковых систем может скрываться глубокое типологическое сходство структурного типа изучаемых языков. На основании противопоставленности принципов организации и функционирования языковых систем ставится вопрос определения отнесения языка к синтетическому и аналитическому типу языковой структуры. При этом автор, анализируя именные и глагольные системы современных романских языков в сопоставлении друг с другом, приходит к выводу, что романские языки, при всех расхождениях их систем и несмотря на наличие в них синтетических способов выражения, представляют аналитический тип структуры.

По заключению автора, сравнительно-типологическое исследование может считаться объективным только тогда, когда каждый язык изучается независимо друг от друга, когда исследователь не переносит результаты, полученные от рассмотрения материала одного языка как самостоятельной единицы, на другой - одно из основных условий, обеспечивающих эффективность сравнительно-типо­логического исследования.

В 1965 г. Н.Д. Арутюнова издала работу «Трудности перевода с испанского языка на русский язык» (с практической направленностью), в которой считает необходимым для перевода предложения с испанского языка на русский, прежде всего, суметь извлечь из него всю ту грамматическую информацию, которая в нем содержится, выявить ту модель, по которой оно построено. Именно правильность анализа обеспечивает правильность понимания предложения и правильность его перевода. Особо выделяется тот материал, который не находит себе прямой параллели в русском. Поэтому при переводе на русский язык предложений, содержащих подобные черты структурных преобразований, получают более конструктивный анализ. Предложенные ею рекомендации представляют значительный вклад в переводческую деятельность.

В 1998 г. вышло учебное пособие О.К. Васильевой-Шведе, Г.В. Степанова «Теоретическая грамматика испанского языка» (синтаксис предложения), где рассматриваются некоторые проблемы синтаксической теории современного испанского языка. Авторы книги, используя достижения синтаксической науки в разных ее ответвлениях и модификациях, предлагают новые аспекты изучения испанского синтаксиса. В рассматриваемом исследовании структура синтаксических описаний строится из синтаксиса частей речи, синтаксиса словосочетаний (синтагм), синтаксиса предложений, синтаксиса текста, которые отличаются от традиционного описания. Теоретические положения аргументируются современной художественной литературой Испании и Латинской Америки. Таким образом, синтаксис испанского языка авторами представлен в разнообразных его конструкциях, что представляет несомненный интерес.

В итоге можно с уверенностью констатировать, что эти и многие другие важные исследования российской лингвистики, посвященные изучению романских языков, откроют ученым-романистам России перспективу для дальнейших научных изысканий в этой области.


^ НЕКОТОРЫЕ НАУЧНЫЕ ПОРТРЕТЫ


Н.Я. Марр и советское языкознание

(1864-1934)


Становление и развитие советского языкознания тесно связано с именем академика Николая Яковлевича Марра – языковеда, филолога и историка древних цивилизаций, в научной деятельности которого ясно просматриваются два периода: дореволюционный и послереволюционный.

Конец XIX века и начало XX века в отечественной науке относятся к периоду становления и развития русского востоковедения. В этот период в Петербурге с его многосторонними интересами расцветала ориенталистская школа мирового значения, представленная целой плеядой выдающихся ученых: тюрколог В.В. Радлов, арабист В.Р. Розен, индологи С.Ф. Ольденбург и Ф.И. Щербатский, иранисты К.Г. Залеман и В.А. Щуковский и многие другие. Среди этих выдающихся ученых вырос крупнейший языковед, филолог и историк Кавказа Н.Я. Марр, отличавшийся от всех творческой индивидуальностью, характером и темпераментом.

Справедливо считают, что Н.Я. Марр создал, в сущности, новую отрасль кавказоведения – армяно-грузинскую филологию, понимаемую как единую дисциплину, основанную на целостной исторической концепции об исконно культурном единстве армянского и грузинского народов и их непрерывном взаимодействии. Высокую научную оценку получили проводившиеся Марром археологические раскопки в древней столице Армении Ани, грамматика древнеармянского языка, основные таблицы к грамматике древнегрузинского языка с предварительным сообщением о родстве грузинского языка с семитскими (есть, впрочем, все основания считать, что теория Марра о родстве грузинского языка с семитскими так и не получила никакого развития и применения ни в грузинском, ни в семитском языкознании).

Обращает на себя внимание гипотеза Марра о скрещенном характере армянского языка. Он устанавливает, что «в армянском языке мы не имеем чистого, точнее – целостного представителя индоевропейской семьи языков» [Марр 1909: 60], что в нем «имеется слой, противоборствующий арийскому, иногда перевешивающий его» и что этот коренной слой «…есть пережиток языка первоначальных жителей Армении» [там же: 69].

Гипотеза Марра о том, что армянский язык формировался не на индоевропейском субстрате, сохраняет и сейчас свое значение, несмотря на ряд попыток ее оспорить. Однако сама универсализация идеи языкового скрещивания от «яфетических элементов в языках Армении» к «яфетическим элементам в языках всего мира» привела, по существу, к отходу от лингвоисторических методов исследования, в результате чего автору не удалось доказать ни того, что языки, которые он объединял под названием «яфетических», в действительности находятся в родстве между собой, ни того, что во множестве языков Европы и Азии действительно имеются отложения этой «яфетической речи».

Согласно концепции Н.Я. Марра, яфетические языки – не особая этнически и генетически характеризовавшаяся группа или семья, а особое состояние, особый тип или стадия в развитии всех языков. Через эту стадию прошли будто бы языки, которые ныне известны нам как индоевропейские, семитские, урало-алтайские и др. Эта идея стала зерном «нового учения о языке». Элементы, из которых складывалось «новое учение о языке», были разнородны и во многом противоречивы. Так, с первых дней научной деятельности Марра не покидал вопрос так называемого «индоевропеизма». Если до него индоевропеистику обвиняли в том, что она неверно освещает историю одного конкретного языка, а именно армянского, то Марр вообще отрицал «праязык», то есть возведение родственных языков к единому первоначальному языку, результатом дифференциации которого они являются. По по мнению ученого, родство между языками возникает в процессе схождения, обезличения и смешения первоначально разнородных языков. Общий закон развития языков у Марра постулирует эволюцию не от единства к множеству, а от множества к единству. Механически перенося в область языка и языкознания понятия классов, классовой борьбы и пр., он стал отрицать сравнительно-историческое языкознание как «буржуазное», «расистское», «колониалистское» и т.п., рассматривая индоевропейскую семью типологически в аспекте создания новых хозяйственно-общественных условий.

Как известно, в наследии Марра имеется множество псевдонаучных лингвистических построений и методов. В то же время было бы неправильно зачеркивать все, что им было сделано в разных областях языкознания. Прежде всего представляется целесообразным различать два момента: постановку проблем, с одной стороны, и методы их разрешения – с другой. Марр был прежде всего историком культуры в самом полном и широком значении этого слова. В связи с этим он действительно важнейшие лингвистические, филологические, исторические и археологические вопросы (например, о взаимоотношениях языка и мышления, о происхождении языка, о связи языка с историей) стал рассматривать широко, комплексно, в контексте всей истории народа и его культуры. Постоянный творческий поиск, щедрость и неистощимость идей в соединении с огромной эрудицией, широтой кругозора и разнообразием научных интересов влекли к нему людей и делали его центром притяжения для многих, не только начинающих научных работников, но и зрелых ученых, не только языковедов, но и археологов, историков, этнографов и фольклористов.

Выдвигая на первый план исследований значение, Марр выражал основные тенденции советского научного мировоззрения. Краеугольным камнем «нового учения» стал, как известно, тезис о том, что язык есть идеологическая надстройка. Соответственно, на второй план был отодвинут факт коммуникативной функции языка. Из представления о языке как об идеологической надстройке был сделан ряд выводов, на основании которых Н.Я. Марр сформулировал:

1. ^ Учение о стадиальности. Поскольку язык на протяжении своего развития – от возникновения до нашего времени – отражает смену хозяйственных и общественных форм, то в его развитии также можно выявить аналогичную смену: «…так называемые семьи языков… представляют различные системы, отвечающие различным типам хозяйства и общественности, и в процессе смены одной культуры другой одна система языков преображалась в другую» [Марр 1936: 107]. Таким образом, переход общества из одной формации в другую должен сопровождаться переходом языка из одного состояния в другое, причем эта смена языковых состояний сопровождается конкретной ломкой одной структуры языка и появлением новой, качественно отличной языковой системы. Так, изолирующий строй языка являлся якобы отражением первобытнообщинной формации; агглютинирующий строй соответствовал, по мнению Марра и его приверженцев, родовой организации общества, а флектирующие языки – формациям классового общества.

Если утверждать, что агглютинация предшествует флексии, то придется признать, что агглютинативные языки находятся на предшествующей ступени развития, в отличие от флективных. Равным образом, если эргативную конструкцию считать предшествующей ступенью по сравнению с номинативной, то языки эргативного строя следовало бы рассматривать как стоящие ступенью ниже номинативных.

Ступенчатые переходы называются Н.Я. Марром стадиальными. Следовательно, стоя на позициях морфологической типологии, приходится признать агглютинацию предшествующей флективности стадией, применение же синтаксической типологии приводит к выводу о стадиальных переходных от эргативности к номинативности. То, что для одних языков является фактом, может не иметь места в других языках, которые могли идти в своем развитии иными путями. Смена синтаксических систем, реально устанавливаемая на конкретном материале, может служить лишь одним из путей дальнейших изменений.

2. ^ Теория единства глоттогонического процесса. Поскольку в общественном развитии повсюду наблюдаются одни и те же закономерности, в силу которых на смену одним формациям приходят другие (первобытнообщинный строй, рабовладельческий, феодальный и т.д.), в развитии языка должно наблюдаться повсюду такое же закономерное чередование. Иначе говоря, глоттогонический процесс является единым.

3. ^ Учение Н.Я. Марра о классовости языка. Поскольку всякой идеологической надстройке присуща классовость, язык, будучи надстройкой, также является классовым.

Утверждая классовость языка, Марр принял за основу то, что на деле является весьма второстепенным, - известные отражения в языке классовых отношений. Все языки, согласно его взглядам, классовы и отражают в своей структуре не только социальный, но даже политический строй: представители разных классов говорят на разных языках. В своих лингвистических построениях Марр сделал много ошибок. При анализе «всеобщего родства языков» он неправомерно отрицал генетическое родство языков и сравнительно-исторический метод их изучения.

Все эти положения ошибочны в том смысле, что не считаются с двойственной природой и функцией языка: с одной стороны, как орудия познания и мысли, а с другой – как орудия коммуникации.

Е.Д. Поливанов, как известно, был яростным противником идей Н.Я. Марра. Он первым открыто призвал к дискуссии о «яфетической теории», добился дискуссии и в ходе ее доказал несостоятельность «нового учения о языке». В то же время нужно отметить (об этом научная литература умалчивает), что Поливанов высоко ценил конкретные труды Н.Я. Марра и отмечал, что «за вычетом яфетической теории остается очень много материала, который делает Марра великим ученым» [Поливанов 1968: 73].

По мнению В.З. Панфилова, «нельзя считать оправданным, что в ходе критики «нового учения о языке» была отброшена и сама идея стадиального развития языков, а также положение о наличии общих закономерностей и этапов в развитии всех языков, т.е. положение о единстве глоттогонического (языкотворческого) процесса. Это, конечно, не означает, что могут быть приняты те конкретные схемы стадиального развития языков, которые в свое время предлагались представителями «нового учения о языке» и которые ими неоднократно пересматривались. Здесь речь идет лишь о самом принципе. Что же касается конкретного решения данной проблемы, то в настоящее время для этого создались более благоприятные условия, во-первых, потому что сейчас предпринимаются серьезные усилия по изучению языка как системы с определением ее ведущих звеньев, во-вторых, потому что за последние два десятилетия достаточно далеко продвинулось изучение языков различной типологии» [Панфилов 1977: 7].

Целый ряд работ Н.Я. Марра с учетом проведенной в 50-х годах дискуссии о его философско-теоретических положениях не может не представлять огромного интереса для понимания истории языка кавказских народов. По счастливой случайности, абхазскому языку было суждено оказаться в орбите научных интересов академика, послужив базой в его исследованиях кавказского яфетического мира.

Изучение абхазского языка для Марра имело большое значение, поскольку данные этого языка, по его мнению, содействовали выяснению ряда общелингвистических вопросов, в том числе о месте абхазского языка среди других яфетиче­ских, его взаимоотношениях с другими языками Кавказа. Этим вопросам он посвятил работу «К вопросу о положении абхаз­ского языка среди яфетических». В работе ученый охватил весь лексический материал, собранный Усларом, дополнив его материалом Чарая и собственными записями, проанализиро­вал изданные сказки, пословицы и поговорки, выяснил ряд морфологических и наиболее сложных явлений абхазского язы­ка, составил список абхазских фамилий, мужских и женских имен, уделяя особое внимание точности записей. Все это он делал «для разрешения целого ряда назревших исторических проблем по кавказскому краю».

Марр пришел к выводу, что все коренные языки Кавказа составляют одну генетически родственную ветвь языков с дру­гой ветвью языков и что в древнейшую еще пору яфетические языки стояли на той стадии развития, какой в Европе достиг­ли истершиеся индоевропейские языки, что тогда еще яфети­ческими языками был утрачен, например, грамматический род, образовательные элементы [Марр 1912: 20]. Рассматривая абхазский язык как напластование двух слоев - яфетического и неяфетического, он был сторонником миграционной теории. Ученый полагал, что путь движений яфетических племен и на­родов шел на Кавказ с юга. Эта позиция нашла отражение в его работах «История термина абхаз» (1912) и «Из поездок в Сванетию» (1915).

Н.Я. Марр постепенно «выходит за рамки филологии и лингвистики, становясь и археологом, и этнографом, и фолькло­ристом, вернее сказать, привлекая и археологию, и этнографию, и фольклор для освещения исторического процесса по данным основной специализации - лингвистики. Оставаясь лингвистом, Н.Я. Марр тем самым выдвигает лингвистику на общую ис­торическую арену, обращает языковой материал в историче­ский источник, проливающий свет на пройденные и идущие этапы истории развития человеческого общества» [Мещани­нов 1935: 10].

Особый интерес представляет работа «Кавказоведение и абхазский язык», в которой Н.Я. Марр ставил вопрос комплексного изучения языков с учетом их взаимодействия и взаимовлияния, с учетом памят­ников материальной культуры, археологии и фольклора [Марр 1933-36. Т.I: 60]. Исто­рия человеческого общества с присущими ей диалектическими изменениями включает сложнейшие моменты взаимодействия и напластования, получающие свое оформление как в их внеш­нем облике, так и во внутреннем содержании изучаемого яв­ления - в языке, в материальном и духовном творчестве, что требует учета социальной обусловленности их развития и перспективы.

Богатый лингвистический материал для дальнейших науч­ных исследований содержат абхазско-русский словарь Н.Я. Марра и аб­хазская грамматика, оставшаяся неизданной. Значительны за­слуги ученого и в области семасиологии абхазского языка, в ус­тановлении исторических закономерностей в развитии значения слова.

Марр вел интенсивную работу по изучению северокавказских языков. Он объединяет группу московских исследователей языков Северного Кавказа с целью, во-первых, подготовить местных ученых для исследования родных языков, во-вторых, умножить материалы по языку, фольклору и материальной культуре Северного Кавказа.

К любому явлению академик подходил с исторической позиции, историзм для него - это главный принцип, хотя, как известно, в его наследии встречаем такие исторические теории, взгляды и отдельные положения, которые либо противоречат друг другу, либо полностью исключают друг друга.

Характеризуя особенности деятельности Н.Я. Марра в кав­казоведении, Г.А. Климов отмечает: «Представляется не слу­чайным, в частности, что «новое учение о языке» Н.Я. Марра отпочковалось от его первоначально кавказоведческой по со­держанию «яфетической» теории, как обобщение исследований столь благодатного в самых различных отношениях материала. Нe случайно и то обстоятельство, что необычная пестрота кав­казского языкового материала явилась объектом самых фан­тастических гипотез в старой ориенталистике» [Климов 1967: 315]. Богатый лингвистический материал первым исследова­телям горских языков Кавказа открывал непочатый край но­вых фактов, широкие перспективы для историко-лингвистических исследований. Такие особенности, как богатейшая фоно­логическая система абхазо-адыгских языков, специфические конструкции предложения с переходными и непереходными глаголами, сложные грамматические категории и др., дают возможность решения коренных вопросов теоретического ха­рактера, связанных со становлением фонологической и морфо­логической структуры языка.

Придавая исключительно важное значение исследованию бесписьменных языков в научных целях, Н.Я. Марр всегда от­носился к любому языку, культуре с большим уважением и интересом: «В нашем Союзе ни один народ не может быть объектом экспериментов, хотя бы и научных. Каждый народ призван быть субъектом, независимым работником по науч­ному исследованию своих культурных достижений в целях их продвижения вперед в уровень с общим социалистическим строительством» [Марр 1936: 12].

Значение кавказоведческих работ Марра состоит также в том, что они вскрыли новые возможности использования кавказских языковых материалов, возможности более широкие, чем те, что были у него.

Принципиальная ошибка была допущена ученым тогда, когда он поставил вопрос однозначно: либо типологическое, стадиальное развитие, либо генетическое родство. Генетиче­ское родство между собой одной группы языков, а не иной, по Марру, подрывало единство человечества. Не считаясь с предшествующей историей лингвистики, он вычеркнул сравнительное языкознание из науки как метод исследования.

Заслуги Н.Я. Марра перед кавказоведением не будут от­мечены по достоинству, если не сказать о деятельности уче­ного по подготовке кадров и созданию научных учреждений по кавказоведению.

В 1924 г. на учредительном съезде Ассоциации краевед­ческих организаций в Махачкале подчеркивалась необходи­мость «национализации» научных изданий, необходимость установления теснейшей связи с местными работниками не толь­ко для приобщения их к интересам краеведения и вовлечения их как пассивных сотрудников, но и для подготовки настоя­щих краеведов...

В 1925 г. в Сухуми по инициативе Н.Я. Марра создается Академия абхазского языка и литературы. Причиной ее орга­низации была необходимость работы над языком коренного населения Абхазии, создания его национальной литературы, без которой немыслимо культурное возрождение абхазского языка. С Академией свя­зано не только имя Н.Я. Марра. Здесь сотрудничали И.И. Ме­щанинов, Н.Ф. Яковлев, К.Д. Дондуа, А.Н. Генко и др. Академия не была обеспечена подготовленными научными кад­рами, поэтому правительство Абхазии принимает меры по удов­летворению нужд республики в соответствующих специали­стах. Посылаются на учебу одаренные молодые люди мест­ной национальности.

В 1930 г. Наркомпрос Абхазии принял постановление о преобразовании Академии абхазского языка и литературы в Научно-исследовательский институт абхазского языка и ли­тературы.

Достаточно назвать учеников академика Н.Я. Марра - И.А. Джавахишвили, А.Г. Шанидзе, И.А. Орбели, И.А. Кипшидзе и др., чтобы судить о значении Марра в деле расцвета кавказоведческой науки в Грузии и Армении. В Ленинграде пи­томцами ученого были академик И.И. Мещанинов, К.Д. Дондуа, С.Л. Быховская, Р.М. Шаумян, А.Н. Генко, Г.Ф. Турчанинов. В Москве под непосредственным влиянием Марра работали Н.Ф. Яковлев, Л.И. Жирков, Б.В. Миллер, Г.П. Сердюченко, И.К. Сусикьян и другие. Три крупнейших кавказоведческих центра нашей страны - Ленинградский, Мос­ковский и Тбилисский - обязаны Марру своим возникновением и первыми шагами, подготовившими почву для дальнейшего их развития и современного состояния.

В 1923 г. академик Марр вносит в Академию наук проект организации в Москве Северо-Кавказского комитета Яфетиче­ского института, указывая, что работы этого Комитета, поми­мо разработки теоретических вопросов яфетической теории, будут представлять существенный интерес для жизненных по­требностей широких масс населения автономных республик Северного Кавказа, где вопросы создания как письма для бес­письменных доселе яфетических языков, так и вообще техни­ческих средств просвещения на родном языке составляют не­обходимость всех местных культурно-просветительских и крае­ведческих центров. Комитет по изучению этнических и языко­вых культур народов Северного Кавказа был огранизован при Наркомпросе РСФСР, в 1925 г. он был преобразован сначала в Комитет, а в 1926 г. - в Институт по изучению этнических и национальных культур народов Советского Востока, который перешел вскоре в ведение ЦИК СССР. С этого момента во гла­ве института становится академик Н.Я. Марр, вокруг которо­го группируется основное ядро института - Н.Ф. Яковлев, Л.И. Жирков, Е.И. Шиллинг, Н.Б. Бакланов, А.С. Башкиров, Н.К. Дмитриев, Б.В. Миллер, Г.П. Сердюченко.

В 1921-1922 гг. начинаются комплексные по своим задачам экспедиции на Северный Кавказ: в Кабарду, Дагестан, Чеч­ню, Адыгею, в Абхазию. Руководителем этих экспедиций яв­лялся Н.Ф. Яковлев. С 1923 г. при Московском институте востоковедения печатаются труды московских кавказоведов. В связи с возросшим интересом востоковедов к синокавказской теории любопытно, что Марр впервые обратил внимание на этот вопрос.

С 1932 г. Институт народов Востока был переименован в Институт национальностей СССР, а в 1936 г. - в Институт язы­ка и письменности народов СССР с передачей его в Академию наук СССР. В 1943 г. он был реорганизован в Московское от­деление Института языка и мышления АН СССР.

С первых дней советской власти Н. Я. Марр ставит вопрос о необходимости подготовки национальных кадров для северокавказских горских народностей, определяет их в вузы, в ас­пирантуру и лично оказывает всяческое содействие в подготов­ке научных кадров. В этом плане большой интерес представляет книга воспоминаний и документов П.В. Мегрелидзе «У истоков абхазоведения» (1985), которая содержит докумен­ты о научных связях Н.Я. Марра с деятелями абхазской куль­туры и науки Д.И. Гулиа, А. М. Чочуа, а также об учениках Марра - А.К. Хашба и В.И. Кукба.

Много времени и сил отдал Н. Я. Марр составлению и вве­дению нового абхазского аналитического алфавита, работая над которым не раз ездил в командировку в Абхазию, прини­мал участие в работах комиссии Наркомпроса Абхазии по вы­работке и уточнению представленного им проекта нового алфа­вита и т. д.

Работа ученого «Абхазский аналитический алфавит (к вопросу о реформах письма)» издана отдельной брошюрой Ленин­градским Восточным институтом в 1926 г. После долгих дис­куссий и возражений абхазский аналитический алфавит был введен с 1926 г. (см. об этом Гулиа, 1964). После его введе­ния работники просвещения стали жаловаться на трудность его изучения и требовать его упрощения. Марр по этому воп­росу пишет: «Что касается тех или иных частичных улучше­ний письма, в смысле удобств или простоты, конечно, они возможны, но, как и раньше, я остаюсь при том мнении, что эти улучшения должны быть внесены практикой и опытом после того, как система войдет в жизнь» [Хашба 1972: 35]. Против аналитического алфавита Марра выступили Е.Д. По­ливанов, Н.Ф. Яковлев, А.Н. Генко и др. В 1928 г. был поставлен, наконец, вопрос о замене яфетидологического письма новым латинизированным письмом и был принят проект нового письма, предложенный Н.Д. Поливановым и исправленный С.Чанба, М.Хашба и Н.Ф. Яковлевым.

Академик Б.Б. Пиотровский, рассказывая о своих первых шагах в науке, вспоминает о чут­ком отношении Марра к студентам, к их первым научным изысканиям: «Мой первый студенческий реферат - о древне­египетском термине «железо», который Николай Яковлевич опубликовал в «Докладах Академии наук СССР», ...решил дальнейшую судьбу» [Сидоровский 1989].

Таков был Марр как ученый, как общественный деятель, как человек. Его идеи стимулируют дальнейшие исследования в области как общего языкознания, так и кавказоведения. Нельзя сказать, что Н.Я. Марр сам не сознавал слабых сторон своих теорий. Он был самым беспощадным критиком своих работ и в последний период жизни не раз в печати отзывался критически о созданном им «новом учении» и его перспективах. В последних его научных построе­ниях синтез преобладал над анализом, обобщения - над фактами.

И все же при всех своих ошибках Н.Я. Марр остается од­ной из ярких фигур русской и советской науки. Не только фи­лологические и археологические труды, ценность которых ни­кто не оспаривает, но и увлечения периода «нового учения о языке» говорят о его социальной и незаурядной научной индиви­дуальности. На всем протяжении своей научной деятельности он был прежде всего творческой натурой.

Понять Н.Я. Марра периода «нового учения о языке» можно только в контексте его эпохи. Вся его деятельность в этот период вытекала из горячего желания послужить на сво­ем участке делу революционного преобразования жизни и нау­ки. Его борьба с «индоевропеистикой», кажущаяся сейчас лю­бому филологу безумством, вдохновлялась тогда мыслью, что советское теоретическое языкознание должно идти своим само­стоятельным путем, а не быть тенью зарубежных теорий, по­рожденных другим общественным строем. Он живо сознавал, что новая общественность, которая создается в России, требует влить новое содержание во все общественные науки, в том чис­ле и в языкознание. Этой задаче он и отдался со всей энергией и страстностью своей натуры. На этом пути он оказался жерт­вой ошибок и заблуждений. Но в перспективе времени такие творческие натуры, как Марр, со всеми их ошибками зай­мут более высокое положение в истории науки. Об этом красноречиво говорят работы ученых конца ХХ и начала XXI века.