России москва 2007 Общеуниверситетская кафедра истории Московского гуманитарного университета Сборник научных статей

Вид материала

Содержание

А.а. инков
Кристализация института княжеской власти как социально-политического компонента древнерусской

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6

^ А.А. ИНКОВ

кандидат исторических наук,

Московский гуманитарный университет

К ВОПРОСУ О СООТНЕСЕНИИ ПОНЯТИЙ

«ЦИВИЛИЗАЦИЯ» И «КУЛЬТУРА»

Соотнесение понятий «цивилизация» и «культура» как стадий (уровней) развития человеческого общества – предмет давних споров в науке. В целом среди ученых сформировалось два, во многом противоположных подхода к проблеме. Согласно первому – оба эти понятия характеризуют совершенно разные уровни развития человечества и потому не могут соотноситься между собой. Сторонники второго подхода считают, что понятия «цивилизация» и «культура» эквивалентны друг другу. Приверженцы ставшего сегодня популярным «цивилизационного» подхода в исследовании истории фактически зачастую не только смешивают эти понятия между собой, но и фактически ставят между ними знак равенства. Поэтому в исследованиях, написанных в этом русле, нередко можно встретить определение одних и тех же народов одновременно и «цивилизацией», и «культурой» (например, «цивилизация бушменов», «культура бушменов»). Изучение указанной проблемы затрудняется еще больше тем, что в науке отсутствует четкое определение понятий «цивилизация» и «культура».

Термин «цивилизация» (от лат. сivis – гражданин, civivlis – гражданский, государственный) известен со времен античности. Древние греки и римляне рассматривали цивилизацию как некую форму и порядок жизни, которая противопоставлялась «варварству» — жизни других, как правило, находящихся на более низкой ступени развития народов. Однако с тех пор это понятие неоднократно меняло свой смысл и значение. Можно выделить несколько трактовок «цивилизации»:

1) определенная стадия всемирно-исторического процесса и ценностей гражданского общества, основанного на началах разума, справедливости и законности (Вольтер, В.Р. Мирабо, А. Фергюсон, И.Г. Гердер);

2) система ценностей, традиций, символов, ментальности и образа жизни данного социума или целой эпохи (А. Тойнби);

3) более высокая ступень развития человечества, пришедшая на смену дикости и варварству (Л.Г. Морган, Ф. Энгельс);

4) определенная стадия развития и состояния локальных культур – их деградации и упадка (О. Шпенглер, Н.А. Бердяев).

Исходя из данных подходов, принято выделять два основных значения понятия «цивилизация»: 1) как стадии перехода от животного состояния, а затем дикости и варварства к собственно человеческим («цивилизованным») формам жизни, определяемым технологическим освоением природы и совершенствованием способа регуляции социальных отношений; 2) как некой устойчивой социокультурной общности людей и стран, сохраняющей свое своеобразие и целостность на больших отрезках исторического времени, несмотря на все изменения и внешние влияния.

Вместе с тем, применительно к понятию «цивилизация» довольно часто предпринимаются настойчивые попытки ограничить его смысл и содержание областью материальных ценностей, технико-технологических новаций и достижений «комфорта». Общепринято считать, что цивилизации свойственны следующие основные признаки: 1) строительство городов; 2) письменность; 3) монументальное искусство. При этом особо оговаривается, что ключевым является не формальное наличие этих признаков (можно пользоваться письменностью, не создавая новых письменных памятников), а их воспроизводство – строительство новых городов, создание новых монументальных и письменных памятников и т. д.

Подобный подход в трактовке цивилизации не лишен определенных изъянов. Главный среди них – учет только материально-технического прогресса в развитии общества. Другие критерии, в том числе такой важнейший, как развитие духовной культуры, здесь не учитываются. Тогда получается, что исторические общности, которые ставили перед собой идеал практичности, были просто обречены достичь в своем развитии уровня «цивилизации». В то же время культуры, стремившиеся идеализировать жизнь, проводимую в теоретических или экстатических созерцаниях, «цивилизацией» в нашем понимании никогда не станут. Пример тому – традиционные идеалы западных и восточных культур и соответствовавшие им установки в отношении времени и экономической жизни. Что считалось бы цивилизацией, если бы основной вклад в ее изучение внесли труды не западных, а восточных ученых? Едва ли оправданно подгонять все общества прошлого «под одну гребенку».

К понятию «цивилизация» близко стоит понятие «культура». Как уже отмечалось, общей концепции культуры не существует, выделяют около 300 ее определений. Наиболее сформировавшимися являются два из них. Согласно первому, культура – это вторая природа, созданная человеком и создавшая его. В соответствие со вторым, культура понимается как детерминированное поведение человека. При этом культура трактуется совершенно по-разному. Для одних антропологов и историков каменные топоры и керамические сосуды – культура; для других – ни один материальный предмет таковой не является. Одни полагают, что культура существует лишь в сознании людей; другие считают культурой только осязаемые предметы и явления внешнего мира. Кроме того, понятие «культура» нередко используется для обозначения определенного уровня и стадии развития конкретного общества, а часто этим понятием подменяют определение самой этой общности.

Культура культуре рознь. Однако в целом можно выделить следующие основные признаки культуры: речь, материальные ценности, искусство, знание, религия, общество, собственность, правительство и др. Тем самым культура представляет собой по существу совокупность материальных и духовных ценностей, производимых в процессе жизнедеятельности человечеством. Но ведь строительство городов, создание письменности, сооружение монументальных памятников – главные признаки цивилизации – это всего лишь составная часть, подсистема культуры. Создавать и воспроизводить указанные элементы материально-технического прогресса невозможно, если для этого нет необходимой техники, технологий, научных знаний. Последние тоже часть культуры. Следовательно, культура — ни что иное, как цивилизация?

Тем не менее, хотя оба этих понятия тесно связаны между собой, они не являются тождественными. Цивилизация – это определенный (как правило, более высокий) уровень развития культуры. По своему происхождению и структуре цивилизация феномен собирательный, многофакторный. Цивилизацию образуют и характеризуют особенности природной среды (климатические условия, географический и демографический факторы), достигнутый уровень потребностей, способностей, знаний и навыков человека, экономико-технологический способ производства и строй социально-политических отношений, этнический и национальный состав сообщества, своеобразие культурно-исторических и религиозно-нравственных ценностей, характер и степень развития духовного производства. Поэтому, цивилизация, одновременно, – определенный тип культуры с присущими ему характерными чертами.

О.А. Плотникова,

кандидат исторических наук, кандидат экономических наук

^ КРИСТАЛИЗАЦИЯ ИНСТИТУТА КНЯЖЕСКОЙ ВЛАСТИ КАК СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОГО КОМПОНЕНТА ДРЕВНЕРУССКОЙ

ЦИВИЛИЗАЦИИ:

ИДЕОЛОГЕМЫ И ИДЕОЛОГИЯ

Поиски общих закономерностей в истории общества как наиболее сложной формы движения материи все настойчивее возвращают историческую науку к истокам развития общества и, прежде всего, к качественным рубежам в истории. Одним из важнейших рубежей социально-экономического, политического и культурного развития русского общества является период древнерусской цивилизации, закономерным образом связанный с образованием государства и становлением институтов публичной власти.

В XIX в. понятие «цивилизация» использовалось для обозначения человеческой общности, смыкаясь во многом с термином «культура» и вся человеческая общемировая культура воспринималась как единая цивилизация. В дальнейшем ученым все более очевидным становилось утверждение о том, что цивилизация сформировалась лишь на определенном этапе развития человечества и представляет собой качественный рубеж на эволюционном пути. К осознанию наличия подобного рубежа, не говоря уже об его обозначении, само человечество также подошло постепенно. Сам термин «цивилизация» получил широкое распространение в 60-70-х гг., именно в этот период данный термин входит в первое издание словаря В.И. Даля^¹⁹.

На наш взгляд, особый интерес представляет реконструкция цивилизационного развития в интерпретации мыслителей античной эпохи. Для мифологического мышления характерно стремление представить развитие человечества как своего рода нисхождение от «прогресса» к «регрессу». Так, согласно концепции Гесиода вся история человечества разделяется на пять веков — золотой, серебряный, медный, героический и железный, в течение которых люди становились все хуже и развращенней. С развитием сциентистского мышления Эллады это видение человеческого развития сменяется системами, построенными по принципу прямой эволюции. Так, Эсхил в «Прикованном Прометее» в мифологической форме передает идею эволюции – род человеческий в дар от божественного Прометея получает «новое знание», которое и способствует дальнейшему развитию и процветанию рода. В. Виц отмечает, что таким образом здесь прослежен путь развития от первобытного примитивизма к ремеслам и наукам, которым Прометей обучил род человеческий^²⁰. Тот же причинный комплекс эволюции человечества представлен и у Платона. Важно отметить, что данная идея в различных трактовках получает развитие практически у всех народов.

Однако понятие «цивилизация» зачастую применяется для характеристики целого ряда разнообразных и разноплановых явлений, в литературе появляются такие определения, как - «цивилизация пастухов», «цивилизация лука», «цивилизация леса», «цивилизация копья», в данном случае понятие «цивилизация» практически однозначно понятию «культурно-хозяйственный тип, нередко расхожее словоупотребление оказывается и данью моде, представляя собой скорее журналистское, чем научное стремление использовать яркий и броский термин.

В широко известной схеме Л. Моргана, делившей народы по типу орудий труда, технологии изготовления предметов материальной культуры и формам семьи на прошедших или находящихся на одной из трех стадий — дикость (с тремя ступенями развития), варварство (с тремя ступенями развития) и цивилизация^²¹. Однако с появлением нового этнографического материала моргановские построения подвергались критическому анализу, что привело к формированию новой классификационной схемы по хозяйственно-культурным типам, воссозданной советскими учеными М.Г. Левиным и Н.Н. Чебоксаровым. Авторы хозяйственно-культурной классификации исходили из той объективной предпосылки, что различия между хозяйственно-культурными типами отражаются прежде всего в основных занятиях большинства этносов, а также в орудиях труда, пище, жилище, средствах передвижения, утвари, одежде и прочих элементах материальной культуры.

Есть очевидная связь социального строя различных народов с выделяемыми хозяйственно-культурными типами, поскольку строй соответствует уровню развития производительных сил общества. Даже в области духовной культуры можно обнаружить различия между хозяйственно-культурными типами в тех ее элементах, которые наиболее полно обусловлены формами труда и быта, возникающими в тех или иных ландшафтно-климатических условиях. Таким образом, классификация по хозяйственно-культурным типам стала значительным шагом вперед по сравнению с географической и антропологической классификациями.

Ф. Энгельс в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства», во многом повторяя Д.П. Моргана, отмечал, что «цивилизация — период овладения дальнейшей обработкой продуктов природы, период промышленности в собственном смысле слова и искусства». Указан Ф. Энгельсом и такой важный признак цивилизации, как письменность^²². Исследования цивилизаций советских ученых отличаются выделением эпохальных типов цивилизаций (рабовладельческий тип цивилизаций и т.п.), что являлось принципиальной позицией ученых. Под цивилизацией понимались социально-культурные общности, формирующиеся на определенной стадии развития и принимающие специфические формы в разные исторические эпохи. Цивилизация рассматривалась как определенная ступень общественной истории, длительный период в развитии отдельных народов и мира в целом^²³. Данное построение выводилось из формационного подхода к развитию человеческого общества, предложенного К. Марксом. Классики марксизма-ленинизма даже употребляли такие понятия, как «древняя цивилизация», «буржуазная цивилизация», ряд работ советских авторов посвящен проблеме коммунистической цивилизации^²⁴.

Связь развития цивилизации и классового общества проявляется не только в трудах К. Маркса, Ф. Энгельса и их последователей. Так, например, Р. Адамс связывает цивилизацию с классовым обществом и с системой политической и социальной иерархии, дополняемой администрацией и территориальным разделением, с организацией государства, а также с разделением труда, ведущим к выделению ремесел^²⁵. Известный ученый К. Ренфрю, характеризуя понятие «цивилизация», придает особое значение социальной стратификации и разделению труда^²⁶. По формулировке К. Фланнери цивилизация – это комплекс культурных феноменов, связанный с такой формой социально-политической организации, как государство^²⁷.

Наиболее фундаментальными, на наш взгляд, являются суждения Г. Чайлда, выделявшего десять основных признаков цивилизации - города, монументальные общественные строения, налоги или дань, интенсивная экономика, в том числе торговля, выделение ремесленников-специалистов, письменность и зачатки науки, развитое искусство, привилегированные классы и государство. Г. Чайлд особое значение отводил «неизменными спутникам цивилизаций» - монументальным сооружениям: культовым, светским или погребальным^²⁸. В 1958 г. на конференции в Чикаго К. Клакхолм предложил сократить список Г. Чайлда до трех признаков — монументальная архитектура, города и письменность^²⁹.

Эти три признака, соединенные целой системой причинно-следственных связей с социальными и политическими процессами, протекавшими в обществе, на наш взгляд, и составляют основу понятия древняя цивилизация, при этом важно отметить, что указанная триада характеризует цивилизацию как культурный комплекс, тогда как социально-политическую сущность данного явления составляют появление государства и института публичной власти.

Проследим проявление древнерусской цивилизации на этапе ее становления и развития через один из наиболее выразительных компонентов – структуру институтов власти, когда, постепенно кристаллизуясь, властные институты придавали качественно новый характер всей системе в целом.

При всем своеобразии становления и развития древнерусской цивилизации можно проследить ряд общих тенденций, свойственных многим ранним цивилизациям мира. Происходившие в древнерусском обществе социально-экономические, политические и идеологические процессы представляли в целом динамичную систему прямых и обратных связей, воздействующих на весь культурно-общественный комплекс цивилизации. В числе движущих факторов немаловажное место занимали растущие потребности общества и отдельных индивидов. При этом помимо экономических потребностей, порожденных необходимостью в вещественных материальных благах, все большую роль играют духовные, а также социально-политические потребности.

Внешний облик древнерусской цивилизации ярко характеризуется предметным миром культуры, изучаемым, особенно на формативной стадии, в значительной мере по материалам памятников древнерусской литературы и археологическим данным.

Древнерусская архитектура и письменность, как составляющие цивилизации, были сосредоточены в крупнейших древнерусских городах, о чем находим сведения в летописных материалах. Храмы и монастыри, вероятно, и представляли собой ядро древнерусской цивилизации, как культурного комплекса. Немаловажное значение в прогрессе древнерусской цивилизации играли города, как центры экономического развития и политической власти.

Важно отметить, что сама этимология понятия «цивилизация» восходит к гражданской, городской общине. Именно в городах особенно интенсивно протекает процесс накопления богатств и социальной дифференциации, здесь располагаются центры хозяйственного и идеологического руководства, в городах концентрируются ремесленные производства и торговля.

Исключительно важное значение имело появление на Руси письменности. Находящаяся в Повести временных лет статья о выборе веры Владимиром, только подчеркивает значение письменности для древнерусского общества, в данном случае письменность являлась проводником Новой веры, что имело огромное культурное и политическое значение. Ее создание отнюдь не было результатом отвлеченных умозрительных комбинаций, а насущной потребностью общества, вступающего в новую фазу своего развития. Христианизация уже сама по себе являлась результатом возросшего государственного самосознания господствующей верхушки, конфронтация же его с идеей империи становилась фактором, который стимулировал дальнейшую кристаллизацию представления о государственном суверенитете. Поэтому в становлении государственно-политической идеологии раннефеодальных монархий важнейшую роль играли вопросы, в которых находило свое отражение идеологическое противостояние с империей, в частности, вопросы титулатуры государей и совершенствования престолонаследия (в отличие от первого, последнему в науке уделялось значительно меньше внимания). Следует иметь в виду и такой аспект проблемы — вселенский смысл империи был государственно-политическим выражением конфессионального единства христианских народов.

Следовательно, отношение молодых государств или молодых цивилизаций к имперской идее неразрывным образом было связано с их отношением к церкви, причем в этом последнем надо различать два момента. С одной стороны, церковь вследствие своего наднационального характера выступала как санкция империи; с другой, внутри того или иного молодого государства она была важным идеологическим и политическим институтом, во многом способствовавшим государственной консолидации. Этот второй момент весьма существен, так как молодые государства переживали христианизацию в период, для которого типичны территориальные разделы между престолонаследниками - corpus fratrum.

Появление письменности на Руси привело к возникновению новой профессии писцов, обучение которых в специальных школах давало также и зачатки положительных знаний. При этом необходимо учитывать, что писцы, в первую очередь, являлись служителями церкви или, что характерно для Руси, – монастырей. Монастыри, в свою очередь, подчинялись князьям и соответственно история, фиксируемая летописцами, во многом была подчинена ветхозаветной истории, византийской традиции, откуда и пришла письменность и, конечно, политической идеологеме правящего рода.

В период средневековья культурный и социально-политический комплекс древнерусской цивилизации представлял собой сложный организм, в котором активно взаимодействовали все основные элементы, в том числе и идеологические. Однако до сих пор, к сожалению, значение идеологии и социальной психологии недооценивается как в общих разработках, так и при конкретном анализе. Между тем идеология, формируясь под воздействием политических, экономических и социальных факторов, обладает известной самостоятельностью по отношению к создавшему ее обществу.

Рассматривая восприятие древнерусским обществом институтов власти, в первую очереди, института княжеской власти, обратимся к доводам А.П. Толочко. Так, исследователь весьма правомерно считал, что для представлений древнерусского общества с его мифологическим мышлением нехарактерно, а точнее, невозможно осознание княжеской власти как собственно политического института, «не овеществленного» в обряде или культе отношения господства и подчинения, отношения между человеком и государством. Княжеская власть мыслилась как сакральное качество (но не общественное отношение) и при том не отдельного человека, а княжеского рода как единого целого^³⁰.

Можно согласиться с мнением историка и в том, что символика власти русских князей имеет иностранное происхождение. Например, названия Золотых ворот, Софийского собора, Богоматерь - Оранта, мозаика с изображением которой украшает центральную апсиду в Софийского собора в Киеве, северный придел того же собора, посвященный св. Георгию, который воспринимался в Византии как покровитель царей, позиционирование Владимира I как «нового Константина» и еще целый ряд важных символов заимствованы киевскими князьями из Византии^³¹. А.В. Назаренко предполагает, что Русь могла использовать византийские символы для конструирования собственных политических концепций, весьма далеких как от идеи вселенской супрематии византийского императора, так и от идеи империи вообще^³².

После принятия христианства возвышению престижа князя немало способствовала православная проповедь «богоустановленности власти». В древнерусское летописание прочно вошли и часто цитировались слова Писания о божественном характере светской власти. Власть князя стала освященной Писанием. Идея концепции «власти от Бога», которая прослеживается в ПВЛ, также могла быть заимствована из византийской традиции. Так, под 1015 год, после рассказа об убийстве Бориса и Глеба, читаем осуждение Святополка за «высокоумие», так как он «не ведый, яко богъ даетъ ему власть, ему же хощеть; поставляет бо цесаря и князя вышний, ему же хощеть, дасть. Аще коя бо земля управится перед Богомъ, поставляет ей цесаря праведна, любяща суд и правду, и властеля устраяеть, и судью, правящего судъ. Аще бо князи правьдиви бывают в земли, то многа отдаются согрешения земли, аще злы бывают и лукави, то болшее зло наводить Богъ на землю»^³³.

Заслуживает внимания позиция Л.С. Васильева, который считает, что княжеская власть в XI в. в родовом сознании не принадлежала конкретному носителю, а воспринималась в рамках целого рода. Клановый характер власти ранних вождеств, отмечает исследователь, — явление универсальное. Племенные союзы, фиксируемые как письменно, так и археологически, описываются моделью, известной под названием «вождество» или «чифдом». Само вождество характеризуется как надобщинная потестарная структура, возникающая на базе объединения первичных племен, как правило, в рамках одной этнической общности. Как показывают сравнительно-исторические исследования, в процессе институциализации сложных «чифдом», организованных на основе иерархии соподчинения входящих в него частей, власть концентрируется в руках наиболее знатного, влиятельного и удачливого общинного лидера, возвышающегося в верховного вождя^³⁴.

Идеологический лейтмотив усматривает известный ученый В.Я. Петрухин в сказаниях о первых русских князьях, содержащихся в Повести временных лет. Как, считает историк, призвание варягов и Рюрика было совершено «по ряду» (т.е. на основании договора) со словенами, кривичами и мерей, и «установление» Олегом дани, которую те должны были платить варяжской дружине князя также «по ряду». В этом случае основным лейтмотивом всей летописи является зависимость варягов от законной княжеской власти, без поддержки которой они не имеют права пребывать на славянских землях^³⁵.

Призвание варяжских князей в Новгород воспринимается как прецедент: право призванного княжеского рода на власть в других славянских городах, пусть и по договору - ряду с их жителями. Деяния первых русских князей Рюрика, Олега, Игоря и Ольги вплоть до трех Ярославичей стали такими прецедентами для всего русского средневековья и в основе их сохранялось древнее предание^³⁶.

Мотив легитимности, по мнению Петрухина, является основным для летописцев; предание претворялось ими в историю, поэтому собственно исследование летописного понимания предания, «герменевтика», важнее чем поиски внешних им аналогий (хотя пренебрегать ими нельзя). Это касается уже первых известий об Олеге — воеводе (НПЛ) или князе (ПВЛ)^³⁷.

Если второе суждение Петрухина бесспорно, то с первым нельзя согласиться. Во-первых, в Повести не идет речь о «ряде» — «земля наша велика и обильна а наряда в ней нет да поидите княжить и володети нами». Слово «наряд» здесь стоит рассматривать как порядок, к тому же употребление таких слов, как «княжить» и «володети» не оставляет сомнений, что речь вовсе не идет о каком-либо договоре, здесь чудь, словене и кривичи явно выступают в роли просителей. Форма слова «избрашася» не ясна и отсюда совершенно не вытекает, что князей избирали словяне, вероятно, что князья могли быть избранны для этой миссии самими варягами.

Во-вторых, летописец, на наш взгляд, не преследует цель противопоставления «инородной» власти варяга Рюрика власти местных племенных князей, он, наоборот, всячески старается подчеркнуть единородность происхождения варяг Руси и словен, чуди, мери, призвавших их, от словен – семени Иафетова. В связи с чем отпадает необходимость в каком-либо договоре, так как само повествование в летописи о призвании именно варяг не случайность, возможно, одной из задач летописца являлось создание картины воссоединения в глазах современников этих «некогда разбросанных по воле Божьей родственных племен». В этом случае становится оправданным помещение в тексте летописи библейского сюжета о Вавилонском столпе, где говориться о размещении по земле семени Хама, Сима и Иафета и разделении языка. Там же упоминается, что словене сели у озера Ильменя «И прозваша своимъ именамъ и сделаша градъ и нарекоша и Новгородъ… тако разидеся Словянскии языкъ темже и грамота прозвася Словеньская»^³⁸.

После смерти легендарных первых киевских князей – Кия, Щека и Хорива в Киеве закрепляется Аскольд и Дир, а затем Олег. Вслед за М.П. Погодиным и А. Куником Х. Ловмянъский предположил, что Аскольд и Дир закрепились в Киеве благодаря договору со славянами и с киевским вечем и таким же образом, а не путем завоевания, утверждается в Киеве и Олег^³⁹.

Надо отметить, что принцип договорной теории, некогда предложенный Сергеевичем в отношении порядка наследования столов, прижился в отечественной историографии – многие ученые стали применять принцип договора, интопретируя те или иные события древнерусской истории). Однако с этим предположением нельзя согласиться.

Исходя из того, что, как уже указывалось, вся история дохристианского периода, изложенная в Повести временных лет, является легендой, служившей определенным, пока до конца не уясненным современными историками, политическим задачам летописца, можно предположить, что вымышленные Кий, Щек и Хорив, возможно, ассоциируемые летописцем с библейскими Хамом, Симом и Иафетом (та же параллель возможна при рассмотрении легендарных – Рюрика, Синеуса и Трувора) нужны были летописцу только для того, чтобы еще раз подчеркнуть богоизбранное происхождение киевских полян от словян, произошедших в свою очередь от племени Иафетова. Богоизбранность полян и их города Киева подчеркивается летописцем еще и через предыдущий рассказ, в котором он вкладывает в уста Андрея, брата Петра, такие слова — «видите ли горы сия яко на сихъ горах воссияеть благодать Божья имать градъ великъ и церкви многи…»^⁴⁰.

Как ясно из дальнейшего текста Повести, пророчество Андрея сбылось – Кий, Щек и Хорив возводят город на тех самых горах.

Интересно, что после небольшого рассуждения о том, кто же на самом деле был Кий – перевозчик или князь, и описания похода Кия на Царьград как бы в подтверждение обоснования княжеского титула Кия летописец без всякого пафоса, который встречаем позднее при аналогичных описаниях, сообщает о смерти Кия, Щека, Хорива и заодно и их сестры – Лыбеди (вообще не совсем ясен вымысел такого персонажа как Лыбедь).

Складывается впечатление, что данные персонажи, зачем-то необходимые летописцу на начальном этапе Повести, могли помешать развитию сюжетной линии в дальнейшем, в связи с чем одновременно были похоронены летописцем. Далее некоторые задачи летописца постепенно проясняются. Так, излагая легенду о «призваниии варягов» - Рюрика, Синеуса и Трувора, летописец неоднократно подчеркивает, что варяги – суть Русь произошли от словян, т.е. опять-таки проводится идея легитимизации рода – «идаша за море к варягам к Руси … прозвался Русская земля Новгородци ти суть люди Новгородци от рода Варяжска преже бо беше Словении»^⁴¹.

Таким образом, летописец, возведя Киевских полян и варягов-Русь, приглашенных в Новгород, Белоозеро и Изборск от словян, приходит в своих рассуждениях к тому, что все они потомки Иафетого племени, расселившиеся по Божему умыслу. Тем самым мы получаем иносказательный ответ на один из вопросов, вынесенных летописцем в начало летописи, – «откуду есть пошла русская земля кто в Киеве нача перве княжи…».

Однако вернемся от герменевтики к рассмотрению роли и функций выразителей власти на Руси - первых князей. Вещий Олег помимо активной внутренней политики, направленной на объединение «разбросанных по воле Божьей» славянских племен, ведет активную внешнюю политику. Так, по данным Повести временных лет в 907 г. он совершает поход на Царьград, закончившейся победой и подписанием в 911 г. мирного договора с греками, о котором уже упоминалось выше.

По мнению таких исследователей, как А.Е. Пресняков, М.И. Артамонов, А.П. Новосельцев, Г.С. Лебедев, Русское государство X в. постепенно включалось в геополитическую систему Евразии. При этом положение Руси «меж двух огней» и, одновременно, объектов экспансии – Хазарии и Византии, естественно, не могло быть стабильным после неудачного похода Олега на Каспий - традиционный путь через Кавказ и Хазарию, по которому направлялся в Восточную Европу поток восточного серебра, был закрыт. Таким образом, поворот политики Олега к Византии был обоснован.

Также вероятно и то, что летописец пытается предложить читателю ассоциацию, при которой только князья рода Рюриковичей являются истинными князьями всея Руси - «от тех варягъ прозвася Русская земля»^⁴².

Итак, еще раз вернемся к возможному замыслу – призванные варяги-Русь в лице Рюрика, Синеуса и Трувора – суть словяне – потомки племени богоизбранного Иафета. Приглашенные чюдью, словенами, мерью и кривичами Рюрик, Синеус и Трувор пришли с родами своими и обосновались в Новгороде, Белоозере и Изборске, т.е. в центрах территорий указанных племен. И от тех варяг прозвалась Русская земля, а после смерти Синеуса и Трувора – «приям власть Рюрикъ и разда мужем своим грады… и теми всеми обладаше Рюрикъ»^⁴³.

В соответствии с этой концепцией Рюрик стал первым князем Русской земли, объединившей в своем составе несколько племенных территорий с их центральными городами и в дальнейшем все потомки Рюрика должны считаться великими князьями русскими, что подчеркивается летописцем уже в описании договоров, заключенных с греками Олегом и Игорем, где он называет этих князей также, как и Рюрика, великими князьями русскими.

Во-вторых, уже в договоре 944 г. Игоря с греками не находим упоминаний о великих и светлых князьях под рукою князя русского, как было в договоре Олега (912 г.). Так, в договоре Игоря достаточно обобщенно указывается на всяких князей, бояр и вообще всех людей Русской земли – «послании от Игоря великого князя Рускаго и от всякоя княжья и от всехъ людия Руския земля… и велики князь нашь Игорь и князи и бояре его и люди вси Рустии»^⁴⁴ — из чего можно заключить, что к середине X в. статус племенных князей значительно падает по сравнению даже с началом века, при этом, вероятно, что данный статус не был еще совсем утрачен, так как в договоре все еще упоминаются «всякие князья», но уже в подчиненном контексте – «…и велики князь нашь Игорь и князи и бояре его (курсив автора) и люди вси Рустии»^⁴⁵.

В конце того же договора упоминание о князьях уже отсутствует – «… да кленутся о всемь яже суть написана на хартьи сеи хранити от Игоря и от всех бояръ и от всех люди от страны Руския въ прочая лета и в войну»^⁴⁶.

Таким образом, можно предположить, что к середине X в. начинает формироваться публичная власть в лице князя одного рода и его бояр. Здесь можно согласиться с мнением А.А. Горского, который понимал под словом бояре старшую дружину. Если Рюрик посадил по центрам северных племен своих мужей, то Олег, а затем Игорь идут дальше, подчиняя своей власти города и земли Восточной Европы и устанавливая в покоренных землях дани. Дань, как прототип будущих государственных податей уже являлась подтверждением усиления власти Рюриковичей. Так, Р.Г. Пихоя отмечает, что на заре древнерусской государственности земли присоединяемых к Киеву племен «окняжались» прежде всего путем распространения на них систем сбора дани и создания на местах опорных пунктов центральной власти^⁴⁷.

В-третьих, в договоре 912 г., а также в событиях, предваряющих договор 944 г. - «созва дружину и нача думати»^⁴⁸, встречаем упоминание о дружине^⁴⁹, однако дружинники действительно не стоят в одном ряду с великими и светлыми князьями и боярами — «под рукою великого князя русского», что, вероятно, указывает на то, что дружина, скорее - младшая еще не относилась к знати и соответственно к управленческому аппарату. Необходимо отметить, что договора 912 и 944 гг. являются не только памятником внешнеполитической деятельности русских князей, но, что особенно важно, отражают правотворческую деятельность на Руси того времени.

В-четвертых, совершенно необоснованно мнение Котляра по поводу того, что бояре и племенные князья являлись членами дружины «киевского князя» — ее привилегированной верхушки, если бояр еще можно рассматривать в качестве старшей – приближенной дружины князя, то племенные князья скорее являются представителями местной власти в городах, бывших племенных центров, а вот их дружины могли влиться в дружины князей-наместников либо в противном случае вместе с князем русским в некотором роде даже противостоять этой местной власти.

Значение древнерусской цивилизации как культурной, социальной и политической системы, важным признаком которой является упомянутая выше триада, заставляет специально обратиться к вопросам изучения процесса культурогенеза по материалам древнерусских и иностранных письменных памятников, а также материалов археологии, образующим основной массив источников для изучения данного периода.

Формирование и развитие древнерусской цивилизации, впрочем как и других древних цивилизаций, в первую очередь было связано с ростом населения и созданием эффективных способов производства необходимых обществу продуктов. Новый образ жизни, основывающийся в области материальной культуры на определенной системе жизнеобеспечения, расширяющийся и усложняющийся спектр личных и общественных потребностей стимулировали развитие специализированных производств. Одновременно изменялась и социальная структура, складывались и развивались ранее неизвестные социальные институты.

Процесс институализации сопровождался обособлением власти. Так, обособляются институт князя и княжеской дружины, связанные военными походами и богатствами, приобретаемыми и накапливаемыми во время походов, что вело к естественным процессам дифференциации и обособлению.

Сведения об обособленности быта древнерусской дружины, а также о размещении дружинных поселений на территории Древнерусского государства можно почерпнуть и из археологических данных, которые опять-таки подтверждают основной признак древней цивилизации, отмеченный еще Г. Чайлд, – наличие монументальных сооружений: культовых, светских или погребальных. К сожалению, в связи с переменой веры культовые сооружения на Руси, как известно, были уничтожены, в связи с чем основной материал для изучения представляют погребальные комплексы.

Так, наиболее крупным дружинным комплексом, выявленным археологами, является Гнездовский, представляющий собой скопление курганов, состоящее из десяти могильников, в которых насчитывается около четырех тысяч погребальных насыпей^⁵⁰. Известны три региона наибольшей концентрации дружинных курганов и относительно рядовых захоронений - погребений дружинников IX — начала XI вв. Это верхнее Поднепровье — район Смоленска (наиболее крупный могильник— Гнездово). Нижнее Подесенье (наиболее крупные могильники — Черниговский, состоящий из нескольких курганных групп, и Шестовицкий) и Киев. К этим регионам относится почти половина находок мечей, около 20% боевых топоров, около 15% копий, 13 из 25 кольчуг, 4 из 7 шлемов, две трети щитов^⁵¹.

На основании археологических данных стали известны целые дружинные городища, возникшие на местах бывших общинных центров. Два таких городища исследованы на Буковине — Ревно (X в.) и Горишние Шеровцы (X - первая половина XII в.). Дружинным поселением, вероятно, было городище Хотомель на правом берегу реки Горыпи, правого притока Припяти. В его культурном слое найдены предметы вооружения, в том числе остатки панциря и снаряжения конного воина, датируемые VIII-IX вв.^⁵²

Дружинные контингенты в IX-X вв. встречаются в различных регионах расселения восточного славянства. Наиболее сильный контингент дружинников связан с ядром Древнерусского государства - в узком смысле (Среднее Поднепровье): на этой территории расположены киевский, черниговский и шестовицкий некрополи^⁵³.

Князь и княжеская дружина, обладавшие более или менее фиксированными социальными и имущественными привилегиями, постепенно трансформируются в институт управления. Внешние войны, а также процесс присоединения «племенных княжений», носившего в некоторых случаях мирный характер, а в некоторых случаях характер военного захвата, стимулировали авторитарные тенденции первых Рюриковичей. Источниковый материал позволяет говорить, что реструктуризация властных отношений начинается именно при Олеге: «се же Олег нача городы ставити, и устави дани словеном, кривичем и мери, и устави варягом дань даяти от Новагорода гривен 300 на лето, мира деля...»^⁵⁴.

Отметим также, что процессы легитимизации и дессигнации власти, прослеживаемые уже с периода правления Олега и особенно ярко проявившие себя в период княжения Владимира, закрепившего княжества за родом своим, привели к тому, что власть князя приобрела и экономические функции.

В результате этих процессов князь, как вытекает из летописных материалов, постепенно подчиняет себе аппарат общинного самоуправления – вече, и это видно уже на основании первого летописного упоминания о созыве вече в 997 г. в Новгороде. Так, вече было созвано в экстренной ситуации – осада города печенегами и под угрозой голода и смерти, многие исследователи пришли к однозначному выводу об утрате полномочий вече к X в. и укреплений полномочий князя. Их укреплению первоначально способствовали натуральные подношения, которые князь получал от племени, и часть судебных пошлин, что становилось определенным видом материального обеспечения в мирное время.

В праславянский период такой форме материального обеспечения, по мнению О.И. Трубачева, соответствовало, вероятно, понятие «darb», которое продолжало древнейшую индоевропейскую традицию отношений, содержащихся в понятии дар - давать, брать. В древнейший период такой дар подразумевал кроме материальных оснований отдар - постоянное добросовестное исполнение обязанностей вождя племени. Эта система дара-отдара материально и идеологически объединяла избранного князя с его племенем и являлась обоснованием обязательного исполнения им управленческих функций. В позднем племенном обществе такой дар становился также формой признания рядовыми членами племени особого почетного положения князя^⁵⁵.

В древнерусский период эти виды общественных отношений в виде добровольных внутриплеменных натуральных подношений князю были продолжены и развиты в особых государственных податях^⁵⁶. На последней стадии племенного строя добровольные натуральные подношения рядовых членов племени князю и его дружине становились началом постоянного внутриплеменного податного обложения для их содержания. Об этом свидетельствует также эволюция праславянского понятия «darb» от обозначения добровольного дара к названию государственной подати.

Проблема становления и укрепления института княжеской власти получает свое развитие с развитием государства и государственности на Руси, как одного из признаков древней цивилизации. В этот период данная проблема уже не сводится к простому описанию чередования князей на столах, научной задачей является выявление доктрины государственной власти. Обратимся к этимологии слова «власть». Так, в словаре В.И. Даля читаем: власть - право, сила и воля над чем, свобода действий и распоряжений. Конституционный словарь раскрывает понятие государственной власти - организованное руководство делами общества со стороны государства и его органов (органов Г. в.). Суть государственной власти выражается в принятии актов (совершении действий), имеющих государственно-обязательную силу, обеспечиваемых авторитетом, организационными мероприятиями, а при необходимости и принуждением со стороны государства. Государственная власть распространяется на всех граждан^⁵⁷.

В достаточно зрелом виде доктрину государственной власти встречаем уже в конце XI в. Ее развитие напрямую связано со становлением правовой базы на Руси, являвшейся питательной средой для развития политического властвования князей и взаимоотношений внутри княжеской династии Рюриковичей в X-XII вв.

Blog

России москва 2007 Общеуниверситетская кафедра истории Московского гуманитарного университета Сборник научных статей

Содержание