Geum.ru

Ца человеческих страстей: душа бурлит, клокочет, требует себе собеседника, и не выдуманного - в лице литературных персонажей, а реального - в лице современников

Вид материалаИнтервью
Подобный материал:
1   ...   22   23   24   25   26   27   28   29   30
общие стилистические параметры новой эпохи в жизни человечества, и в пределах этих параметров и совершается работа философского и религиозного мышления — и на уровнях каких-то «экзотических» вариантов, вроде направлений неопозитивизма, феноменологии или прагматизма, и на уровнях более крупных школ, за которыми стоят мировые религии, как, например, школа неотомизма.

В последнем случае очень интересна еще и прямая, откровенная перекличка постулатов этой школы с постулатами «ангельского доктора» Фомы Аквинского (1225—1274). Здесь я вижу и перекличку эпох — эпохи III великого символического стиля и эпохи IV великого символического стиля. Эта резонансная перекличка также, конечно, не случайное явление в истории.

Идея мировых ритмов в жизни человеческой цивилизации в общем-то крупная идея, и многое в разных сферах человеческой деятельности она объясняет. Благодаря этой идее многое становится ясно в прошлом и многое можно заранее предсказать, предвидеть в будущем. Надо ли говорить, что эта идея проясняет и текущее состояние, которое мы называем настоящим.

Может быть, потому, что эта идея чрезвычайно проста и буквально лежит на поверхности мировой истории, на нее никто толком, серьезно не обращал внимания. Человека всегда трудно заставить поверить в очевидное. Поэтому, выдвигая идею маятниковых движений или, иначе говоря, ритмических пульсаций в истории человечества, надо быть убедительным в аргументах, уметь объяснить по возможности все. Проверка идеи в сопоставлении ее с реальными, объективными фактами истории на очевидность в общем-то ей на пользу, но во второй половине XIX века и в XX столетии произошло столько крупных событий, «вписывающихся» в стилистически новые параметры, что недостатка в аргументации нет.

Отдельным пунктом можно рассмотреть место в новой эпохе исторического и диалектического материализма, влиятельной философской и политической доктрины XIX—XX столетий.

Неотомизм, экзистенциализм, феноменология, интуитивизм — все это в общем-то различные ветви иррационального, идеалистического течения. Но что происходит в рамках рассматриваемого периода с реалистическими, материалистическими учениями? Как отражаются новые стилистические параметры, под знамя которых встала человеческая цивилизация на стыке XIX и XX столетий, в этих направлениях человеческой мысли?

Марксизм возник на центральных путях развития или, иначе говоря, в главном русле течения мировой культуры и истории. Вспомним, немецкую классическую философию, английскую политическую экономию и французский социализм Ленин называет в качестве прямо и непосредственно предшествующих марксизму реальностей. Конечно, каждый крупный философ отталкивается от всего, что было создано человеческим обществом, но особенно собирательство в чести в синкретичные, синтетические эпохи или в «диффузную полосу», предшествующие им. Тогда идея синкретизма буквально носится в воздухе. Поэтому-то и Маркс строит свое учение в середине XIX века, а потом достраивает его во второй половине столетия, непосредственно отталкиваясь от философии Гегеля и Фейербаха, от трудовой теории стоимости Смита и Рикардо, от пионеров утопического социализма — Сен-Симона, Фурье и Оуэна. Крупные идеи, существовавшие разрозненно, ему захотелось собрать вместе, поднять их на уровень органического единения, придать им движение, жизнь, новый импульс развития. И я думаю, эта объединительная работа не была только личным, чисто субъективным желанием, реализацией мысли, внезапно пришедшей в голову, каким-то случайным озарением: Маркс откликнулся на стратегический зов времени. Он одним из первых зарегистрировал медленно назревающие толчки, которые в начале XX века должны будут потрясти всю социально-экономическую материю мировой жизни, и явился передатчиком этих сигналов вовне и их интерпретатором.

Посмотрим, что произошло с учением материализма во второй половине XIX века с точки зрения Маркса —непосредственного участника процесса его изменения.

«Главный недостаток всего предшествующего материализма... заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно. Отсюда и произошло, что деятельная сторона, в противоположность материализму, развивалась идеализмом, но только абстрактно...».

Как видим, описательная, созерцательная объективность не удовлетворяет уже философа. Реалистический натурализм, эмпирические описания не несут в себе перспективы.

Но пойдем дальше: «Материалистическое учение о том, что люди суть продукт обстоятельств и воспитания, что следовательно изменившиеся люди суть продукты иных обстоятельств и измененного воспитания,— это учение забывает, что обстоятельства изменяются именно людьми...».

Субъективизация в рамках новейшей эпохи коснулась, как мы видели, всех сфер человеческой деятельности —литературы, искусства, театра и живописи, науки. Тре­бование субъективизации, признания роли человеческого, субъективного фактора закладывается, как теперь видим, и материалистической философией. «Совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика... Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».

Таким образом, понятие истины, пребывающей в качестве какой-то абсолютной, неподвижной, объективно существующей догмы, неприемлемо в новейшем материализме: он рассматривает объективную истину во взаимодействии ее с субъектом как предмет для непрерывного ее изменения, переделки.

Какова ближайшая цель движения? «Самое большее, чего достигает созерцательный материализм... это — созерцание им отдельных индивидов в «гражданском обществе»... Точка зрения нового материализма есть человеческое общество, или обобществившееся человечество»1.

Интересна и чрезвычайно любопытна последняя мысль: истинно человеческим общество людей может стать только в качестве обобществившегося человечества.

Это уже социальная программа развития человеческой цивилизации в рамках новейшей эпохи.

Опять же, заметим, перед нами тезис собирания человечества вместе, воедино; тезис преодоления классовых, религиозных, национальных, государственных перегородок и барьеров. Собирательство — общий мотив синкретичной эпохи.

Применение новых принципов мышления к анализу общества привело к прояснению законов его функционирования и развития. Человеческое общество понимается историческим и диалектическим материализмом как целостный, исторически развивающийся организм, в структуре которого можно выделить производительные силы, производственные отношения и определяемые ими сферы общественной жизни: государство, политика, право, мораль, философия, наука, искусство, религия.

Для нас здесь интересен путь, проделанный мышлением,— от «натуралистической» описательности тех или иных институтов общества, что было характерно для мышления в эпоху господства предыдущего III великого реалистического стиля, к поиску основной причинной структуры общества. И это уже дань требованиям эпохи IV великого символического стиля. Перед нами, собственно говоря, поиск все той же всеобъединяющей и всеобъясняющей формулы.

«Хаос и произвол, царившие до сих пор во взглядах на историю и на политику, сменились поразительно цельной и стройной научной теорией, показывающей, как из одного уклада общественной жизни развивается, вследствие роста производительных сил, другой, более высокий,— из крепостничества, например, вырастает капитализм»1 и т.д.

Новая диалектика принесла с собой и новое понимание материальной действительности как обладающей внутренне присущими ей материальными силами развития. Маркс согласился с мнением российского экономиста Кауфмана, который отмечал, что для Маркса «важно только одно: найти закон тех явлений, исследованием которых он занимается»2. Новая диалектика рассматривает каждую форму действительности в ее движении, следовательно, также и с ее преходящей стороны. Она, как говорит Маркс, «ни перед чем не преклоняется»3. Иными словами, принцип относительности, как мы это видим, закладывается мышлением в рассматриваемую эпоху не только в сферу чисто физических представлений, но и в сферу общемировоззренческих философских концепций.

И там, и здесь, и всюду в эту эпоху важно найти «закон». А что значит открыть закон? Не оставаться на исходных чувственных данных, не попадать в плен явлений, а пытаться найти их, возможно, невидимую генеральную причину, постараться проникнуть в их сущностно-символический нерв.

Задача исторического исследования «заключается в том, чтобы видимое, выступающее на поверхности явлений движение свести к действительному внутреннему движению»1.

В предисловии к первому тому «Капитала» Маркс отмечает, что «при анализе экономических форм нельзя пользоваться ни микроскопом, ни химическими реактивами. То и другое должна заменить сила абстракции»2. Это замечание можно принять как общее.

Я вспоминаю, как еще лет тридцать-сорок назад мы боролись против абстрактного искусства. Сколько появлялось статей! «Почему я не модернист?» — восклицали иные ревнители старых форм мышления. Я был в Париже в музее Бобур и, надо сказать, залы модернистского искусства, в том числе абстрактного, где собрана классика XX века, произвели на меня впечатление. Не меньшее, чем залы Лувра, который я тоже посетил.

Надо, наверное, бороться с халтурой от искусства —реалистической или ирреалистической, бороться с дегуманистическими тенденциями, которыми те же бездарные псевдотворцы пытаются заразить искусство, но —смешно бороться с самим искусством. И с принципами мышления, которые абсолютно объективно возникают в истории человеческой цивилизации как определенная ступень роста.

Абстрактное, символическое и образно-конкретное в мышлении человека являют собой определенные формы познания объектно-субъектной действительности (в их отражательных, реалистических и преобразовательных, символических формах). Действительности, существующей вне и внутри нас. Независимо от сознания и зависимо от него.

Процесс познания и развития требует опоры и на анализ, и на синтез. И на конкретику частных фактов, и на силу отвлеченной абстракции. В одну историческую эпоху­ доминантой движения служит первое, в другую — второе.­

Что такое с этой точки зрения «Капитал» Маркса? Логическое концептуальное исследование товара, форм стоимости, являющееся теоретическим воспроизведением действительного исторического пути развития товарного обмена, товарно-капиталистического производства, в широком плане — теоретическое (в рамках требований новейшей эпохи) воспроизведение исторического процесса развития человечества.

«То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов»1.

Собственно, что такое эта выдержка из письма Маркса к Вейдемейеру? Некий руководящий «закон», символическая «формула», к которой сводится всемирная история со времени возникновения наций и классов и вплоть до их исчезновения?


Заканчивая очерк о четвертом великом символическом стиле, надо, наверное, бросить взгляд и на область государственно-политического строительства, где новый стиль мышления и человеческой практики также должен был проявиться.

Что мы видим на политической карте мира в XX и, вероятно, увидим, в XXI столетиях? Государственность в старом ее понимании, заквашенная и на национальных приоритетах, в основном сохраняется, но уже в каком-то ином облике. Мир поделен на крупные блоки — в экономическом, военном, идеологическом отношениях, но даже эти блоки уже не автономны, а все более и более взаимозависимы. Несмотря на конфронтацию, ожесточенную борьбу за место под солнцем будущего, объединительные тенденции становятся постепенно сильнее разъединительных. Инстинкт взаимного выживания толкает все более к миру, а не к войне. И, таким образом, к какой-то одной форме общежития на земле. И здесь, в сфере политики, таким образом, идет интенсивный поиск какой-то единой универсальной формулы человеческого бытия.

Государственность в этот период чаще всего предстает в форме диктатур, в западном мире — нередко в форме диктатуры крайне правых сил буржуазии (ее наиболее одиозными и вместе с тем показательными, типичными формами являлись фашистские диктатуры Германии, ­Италии, Испании, Чили, масонские диктатуры Амери­ки, объединенной Европы). В восточном мире, в начальных, несовершенных еще стадиях, в этот период неизбежно ­возникают диктатуры крайне левых сил, являющиеся по сути дела «лишь обобщением и завершением отношения частной собственности», когда «грубый коммунизм» есть пока что «лишь общность труда и равенство заработной платы, выплачиваемой общинным капиталом, общиной как всеобщим капиталистом...»1. В лагере развивающихся стран мы также видим в этот исторический период чаще всего диктатуру либо правых, промасонских прокапиталистических сил, либо диктатуру «левацкого» толка, просоциалистическую по своему направлению, но возможно, тоже масонскую в своей зашифрованной основе.

Мировая пресса XX столетия и первых десятилетий XXI века полна сообщениями о всякого рода политических переворотах, удачных и безуспешных. Каждую неделю в какой-нибудь стране в этот исторический период совершается переворот. Но при этом чаще всего диктатор сменяется диктатором. Это поиск методом проб и ошибок все той же политической формулы единения. Диктатор здесь как воплощение знака-символа.

На рубеже II и III тысячелетий, как известно, в большом ходу у человечества именно всякого рода символика. Как на символические обряды, естественные для эпохи четвертого великого символического стиля, надо смотреть на увлечения людей этого времени церемониальными маршами, гимнами, парадами, возведением мавзолеев, проведением торжественных, но лишенных реального смысла собраний, демонстраций. Изображения очередного «калифа на час», дорвавшегося до «пульта управления» — и правого, и левого толка,— мгновенно тиражируются в миллионах и миллиардах экземпляров и нередко обязательны к «лицезрению» не только в официальных, присутственных местах, но подчас и в частных жилищах. Личность человека, в силу его заменяемости, не столь ценима и уважаема, гораздо больший трепет в душах сограждан вселяет пост, который занимает человек, т.е. знак его положения. Как и в предыдущие символические эпохи, должностная иерархия уровней власти пронизывает государственность снизу доверху. Бюрократия царит и развивается.

Не будем судить и вносить оценки: методами правых и левых диктатур человек интегрируется, объединяется во все более крупные общности.

Основное содержание эпохи в социальном плане —именно интеграция, собирание человечества воедино, переход от капиталистических, частнособственнических форм жизни к универсально-коллективистским, глобально-интегральным.

Марксова характеристика второй фазы коммунизма (когда коммунизм, «еще незавершенный и все еще находящийся под влиянием частной собственности... уже мыслит себя как возвращение человека к самому себе, как уничтожение человеческого самоотчуждения»1) с отступлениями находит свои подтверждения в действительных реалиях развития многих народов в XX столетии, новый же исторический цикл в жизни человеческого общества (когда мировой человек, опять же по Марксу, согласно его характеристике третьей фазы коммунизма, приблизится к «подлинному разрешению противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинному разрешению спора между существованием и сущностью, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом»2) выйдет, по всей видимости, уже, вероятно, за рамки четвертой символической эпохи3.

Строитель гуманистических ценностей, человек, возвращенный к самому себе, уничтоживший человеческое самоотчуждение, обновивший всю социальную организацию мирового человеческого сообщества, модернизировавший и реконструировавший существовавшие ранее государственные и общественные механизмы, принципы, институты, будет главным действующим лицом мировой истории, очевидно, уже в рамках очередной, «ренессансной», реалистической по своему стилю культуры, четвертой по счету со времени исторического самообнаружения человечества. В рамках четвертой символической культуры я, человек, накапливаю силы, объединяю свои потенции, совершаю первый рывок в космос. В рамках четвертой реалистической эпохи я, видимо, стану уже полноправным членом космического сообщества. Начнется новая жизнь в рамках Вселенной, полная своих противоречий, драм и невиданных коллизий. Но это все будет уже там, в дали будущих веков. Впрочем, в дали относительно близкой.


Описывая символическую составляющую человеческого духа, становящуюся с рубежа XIX—XX веков основным стимулом творчества жизни на исторически новом витке ее развития, я пока еще не сказал ни слова о бытии реалистической составляющей в этот период. Отражение и изображение действительности во всех ее проявлениях, в формах, близких к самой действительности,—этот принцип отношения человека к реальности в XX и ближайших последующих веках, разумеется, не исчезает совершенно, но постепенно теряет свое доминирующее значение. Открытия, которые совершил реализм XIII—XIX столетий, опирающийся в свою очередь на принципы античного подхода к действительности, а в еще более дальнем прошлом — на аналогичный взгляд на жизнь верхнепалеолитического человека, не могли быть сразу списаны «в архив» эстетической, религиозной, философской, политической мыслью человека. Творчество целого ряда крупных художников в XX веке еще устремлено на исследование зависимости человека от окружающей его социальной среды и на подробные описания этой среды. Но «поезд» уже уходит, и это чувствуют многие из творцов, в том числе художники, творчество которых больше отвечает принципам реализма, чем ирреализма.

В начале 1900 года Горький писал Чехову: «Знаете, что вы делаете? Убиваете реализм... Дальше вас никто не может идти по сей стезе, никто не может писать так просто о простых вещах, как вы это умеете. После самого незначительного вашего рассказа — все кажется грубым, написанным не пером, а точно поленом. И главное — все кажется не простым, т.е. не правдивым... Да, так вот,—реализм вы укокошите... Право, настало время нужды в героическом: все хотят возбуждающего, яркого, такого, знаете, чтобы не было похоже на жизнь»1.

Обратим внимание на последнюю мысль писателя: «...чтобы не было похоже на жизнь». И Горький, а вслед за ним Шолохов еще обогатят в XX веке своими золотыми томами библиотеку великой реалистической литературы — прежде всего томами книг «Жизни Клима Самгина» и «Тихого Дона», они напишут «такое», что будет весьма похоже на жизнь, но предчувствие одного из них, интуитивное ощущение, что эстетическая погода на дворе уже совершенно другая, не будет случайной мыслью. Какими бы интересными и яркими ни были искания и открытия, совершаемые на почве реалистической составляющей, приходит пора, когда они оказываются недостаточными. Жизнь открывает возможность и целесообразность иных решений. Тоже, разумеется, только на строго определенный период.

Чтобы часы жизни шли, маятник должен качаться.

Вот на этом общем стилистическом фоне, предопределяемом «погодными условиями» IV Великой символической культуры, в России, в частности, в Татарии, в шестидесятых-девяностых годах ХХ столетия в голове одного одинокого писателя и вспыхнула вдруг как озарение идея Сверхбога. Алмазная идея новой знаковой религиозной формулы человечества.

Все минувшие символические эпохи в жизни мирового человека ознаменовывались рождением религий. Не стала в этом отношении пустой и эпоха IV Великой символической культуры...

Конец I тома