Гиро п. Частная и общественная жизнь римлян

Вид материалаДокументы

Содержание


2. Изменения, происшедшие в устройстве первоначальных жилищ
3. Греко-римский дом
2. Домашняя обстановка
3. Производство стеклянных, золотых и серебряных изделий в Галлии
4. Жилища бедняков в Риме
5. Деревенские дома
6. Плиний Младший в деревне
7. Вилла Адриана в Тибуре
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   61
^

2. Изменения, происшедшие в устройстве первоначальных жилищ


Когда Рим увеличился вследствие завоевания Италии, толпы иностранцев стали стекаться в город в надежде найти себе здесь заработок. Чтобы разместить всю эту массу бедняков, стали устраивать скромные жилища очень небольших размеров и состоящие почти исключительно из столбов и досок. Такие здания назывались tabernae, потому что они были деревянные (tabula — доска). С устройством этих жалких жилищ мы очень мало знакомы: прежде всего потому, что ни одно из них не сохранилось, с другой стороны, и историки почти ничего не говорят о них. В таком строении можно было найти приют на ночь, и только.

С другой стороны, обыкновенный дом римского гражданина стал изменяться и делаться сложнее.

Наружный его вид изменился мало: по-прежнему он представлял собой каменную стену, побеленную известью, прорезанную лишь узкой дверью да, в верхней части, несколькими редко расставленными маленькими окошечками; над стеной виднелась крыша из красных черепиц.

Впрочем, в нижнем этаже некоторых домов произошло существенное изменение: здесь стали устраивать торговые помещения, которые отдавались внаем. Таким образом найден был способ извлекать выгоду из этой ближайшей к улице части здания, в которой хозяева не могли жить сами.

147

От входной двери коридор по-прежнему вел в атриум. Но этот последний мало-помалу превратился в целый дом, весьма комфортабельный, в котором отдельные члены семейства находили ряд помещений, вполне приспособленных для различных домашних занятий. Произошло это изменение главным образом вследствие расчленения атриума на различные части: загородки, о которых мы говорили раньше, были заменены мало-помалу отдельными комнатами, помещавшимися по сторонам атриума. Но атриум не потерял своего прежнего значения: он остался центральной залой, которая соединяла между собой все отдельные части жилища, и в которой собирались все живущие под одной кровлей; здесь также принимали и посторонних посетителей. Первое и самое главное нововведение состояло в устройстве большой комнаты, называвшейся tablinum и имевшей сообщение только с атриумом, от которого она не отделялась особой перегородкой. Обыкновенно эта комната помещалась как раз напротив коридора, так что оттуда можно было видеть всех входящих и выходящих. Tablinum сделался скоро существенной частью римского дома: сначала здесь была столовая; позднее эта комната перешла в исключительное пользование отца семейства, который сделал из нее как бы центр домашнего управления: здесь он обыкновенно находился, отсюда наблюдал за своими домочадцами; здесь он помещал изображения пенатов, здесь же хранил деньги, бумаги, самые дорогие или же самые любимые книги. Главную роль мебели этой комнаты составлял большой сундук, металлический или деревянный, обитый металлическими пластинками и большими гвоздями; он стоял всегда по правую сторону у стены или пилястра и был крепко заперт и запечатан.

Домовладыка мог, если хотел, и уединиться в своем tablinum'e при помощи занавесок и портьер, а также, может быть, деревянных ширм и подвижных перегородок. Другие занавеси, прикрепленные к высоким колоннам атриума, давали возможность разделить эту большую залу на несколько частей. Само собой разумеется, все эти портьеры и занавеси нигде не были найдены висевшими на своих местах; но железные прутья и кольца, оставшиеся на стенах, не позволяют сомневаться в том, что они существовали и служили в качестве перегородок. Летом, по-видимому, растягивалась другая занавесь горизонтально над отверстием крыши и защищала атриум от палящего солнца, называлась она velum.

Направо и налево от tablinum'а были симметрично расположены две комнаты, отделявшиеся от атриума только занавесками, которые обыкновенно были подняты; это так называемые крылья (alae). Alae представляют собой парадные комнаты, нечто вроде наших гостиных; они были устроены для того, чтобы хозяин дома мог удобнее принимать своих гостей. Меблированы они были, главным образом, стульями с подушками, креслами и табуретами. Здесь помещали

148

также все, что было самого прекрасного и самого почетного в доме: трофеи, добычу, отнятую у врага на поле сражения, фамильные портреты, «imagines» предков. Эти «образа» представляли собой восковые маски, которые более или менее верно воспроизводили черты усопших предков. Их размещали в шкафах, которые стояли у стен, под каждой маской была небольшая хвалебная надпись.

Другие комнаты, устроенные по бокам алтаря, были гораздо более изолированы, чем tablinum и аlае; они имели перегородки со всех четырех сторон, и сюда входили через настоящие двери. Они были обыкновенно очень маленькие. Одни из них, называвшиеся cubicula, представляли собой спальни для ночлега или дневного отдыха, и в них находились постели и сундуки. Другие служили кладовыми, в которых сохранялись припасы, ткани и платье. Погреба, наполненные большими амфорами с вином, устраивались в эту эпоху не в глубоких подвалах, а на уровне с землей или даже немного выше этого уровня.

Кухня в деревне была очень обширная, потому что здесь же ели слуги. В городах она представляла собой узкое помещение, которое находилось в самом конце дома для того ли, чтобы не слышать запаха дыма и кухонного чада, или же для уменьшения опасности пожара. Кухня сохранила некоторый религиозный характер: алтарь богов-ларов последовал за домашним очагом, и одна из стен кухни всегда была покрыта изображениями этих божеств. Печь занимала угол комнаты и представляла собой каменное сооружение с кирпичной облицовкой, разделенное на несколько маленьких отделений. В Помпеях была найдена печь, в которой сохранился еще пепел и древесный уголь, а также различные кухонные принадлежности, как-то: ножи, сковороды, котлы, кастрюли из металла, глиняные горшки, маленькие бронзовые треножники. Над печью помещался колпак и труба, единственные во всем доме, так как нигде в другом месте не было никаких приспособлений для разведения огня. Если хотели погреться зимой, то употребляли переносную бронзовую жаровню, которую разжигали на дворе и вносили в комнаты, после того как уголья разгорятся и перестанут дымить. Независимо от каменной печи римляне употребляли в кухнях подвижные металлические печи, конфорки с приемниками для воды, котлы и т. д. В кухне находился также большой стол из твердого камня для разрезания мяса, различная утварь, висевшая по стенам, маленький водоем, камень, на котором мыли посуду, с трубой для стока воды.

В большинстве помпейских домов рядом с кухней находилось маленькое помещение, иногда простое углубление в стене с дверью, — это были клозеты. Такое расположение может показаться странным; оно объясняется, может быть, желанием воспользоваться стоком кухонной воды для сплава нечистот.

149

Древнейшие римские дома были все одноэтажные, впоследствии стали надстраивать еще один или несколько этажей.

Лестницы, по всей вероятности, были обыкновенно деревянные, за исключением, может быть, нескольких нижних ступеней. Их обычное место — у входа в дом близ наружной двери или же в задней части дома около кухни. Лестница прислонялась к стене, а с другой, открытой стороны, снабжалась перилами; иногда же лестница помещалась между двумя стенами, так что идущий по ней был скрыт от взоров; в таких случаях она бывала темной и узкой.

Первоначально комнаты верхнего этажа не были жилыми: сюда поднимались только для принятия пищи, почему их и называли coenacula [1], это название сохранилось за ними и тогда, когда назначение их совершенно переменилось. Эти комнаты были еще меньше нижних. Одни из них освещались внутренними окнами, открывавшимися на крышу атриума, в других окна выходили на улицу, и часто при них был устроен балкон, далеко выступавший над тротуаром. В этих комнатах спали рабы, иногда их отдавали жильцам.

Наконец, нередко наверху дома устраивалась терраса (.solarium); зимой сюда выходили днем, чтобы погреться на солнце и полюбоваться видом; летом — чтобы насладиться вечерней прохладой. Здесь устраивали иногда беседку, украшенную вьющимися растениями.

Украшения домов IV и III столетий до Р. X. были весьма просты и незатейливы. Пол в атриуме был сделан из толстого слоя цемента или даже глины, которая была смешана с маленькими кусочками кирпича, черепицы, камушками и раковинами; вся эта смесь утрамбовывалась и выглаживалась насколько возможно. Что касается стен, то они были выбелены известью и раскрашены разными узорами.
^

3. Греко-римский дом


После Пунических войн и первых походов на восток * с жилищем римлян произошло последнее превращение: у них появилось желание строить себе такие же дома, как у побежденных ими народов. Это изменение началось в конце второго века до Р. X. и закончилось ко времени Августа. Новый тип построек окончательно восторжествовал после пожара 64-го года: в постройке всех больших домов после этого стало заметно греческое влияние.

В греческом доме, значительно измененном и усовершенствованном на востоке, где с ним познакомились римляне, их поразил больше всего обширный двор, ярко освещенный и окруженный портиком или перистилем, на который выходили все комнаты; именно
__________

* В начале II в. до н. э.

150

этот перистиль они и захотели воспроизвести в своем жилище. Но, из уважения к старине, они сохранили также и прежний атриум.

Атриум подвергся изменению меньше всех других частей дома. Дело ограничилось тем, что ведущий в него коридор был поднят на несколько ступеней над уровнем земли, а наружная дверь получила архитектурные украшения. При входе посетителя встречало ворчанье собаки, которая оскаливала на него зубы, иногда живую собаку заменяла мозаичная фигура с надписью «берегись собаки» (cave сапеm). Но во всяком случае, раб-привратник наблюдал за входившими; чтобы он не мог покинуть своего поста, его приковывали к стене.

Устройство атриума осталось прежнее, но вся семья уже больше не жила здесь. Алтарь по-прежнему возвышался около комплювия, но он служил только украшением. Теперь было уже особое святилище lararium, в котором и совершались обряды домашнего культа. В комнатах, помещавшихся вокруг алтаря, жили теперь только рабы, или же в них устраивались кладовые. Для той же цели служили и подвалы.

Tablinum остался складом семейных документов и комнатой для занятий или кабинетом хозяина, но задняя стена в нем исчезла и с этой стороны он свободно сообщался с перистилем. Таким образом,

151

он служил лишь широким коридором, соединявшим между собой две главные части римского жилища — атриум и перистиль. Впрочем, в случае надобности, можно было превратить tablinum в настоящую комнату при помощи переносных перегородок, дверей и занавесей. Ввиду этого устраивались другие ходы из атриума в перистиль; в Помпеях находят один или же два таких коридора по левую и правую сторону от tablinum'а, это так называемые fauces, через которые, по-видимому, и ходили постоянно.

Вся внутренняя жизнь семьи сосредотачивалась теперь в перистиле. Это было обширное открытое пространство, окруженное со всех сторон портиками с колоннадой. Посредине помещался садик (viridarium) с корзинами цветов, с редкими кустами, с бассейнами, в которых держали дорогую рыбу. Занавеси или шторы, протянутые между колоннами, защищали эти галереи от солнца и делали их приятным местом для прогулок.

Вокруг колоннады было расположено множество комнат. Во-первых, столовые: у богатого римлянина в эту эпоху их было несколько, различных размеров; пиры устраивались то в той, то в другой, смотря по числу приглашенных гостей; были даже пиршественные залы, приспособленные к различным временам года: летние залы часто не имели потолка и были украшены ползучими растениями, из которых образовывался зеленый навес. Все эти помещения носили греческое название triclinium ввиду того, что вокруг стола было три скамьи для возлежания, расположенные в виде буквы П. Затем шли спальни для дневного и ночного отдыха. По старому обычаю, они были небольших размеров и часто не имели другого отверстия, кроме двери; иногда дверь заменялась в них портьерой. Перед спальней часто устраивалась маленькая передняя, где постоянно находился раб, назначенный специально ходить за своим господином, вроде нашего камердинера. Кровати помещались в алькове или углублении в стене.

В домах богачей вокруг перистиля были еще особые залы для бесед — exedra, библиотеки, картинные галереи и ванные.

Exedra представляла собой большую прекрасную комнату, иногда открытую (для лета), иногда с потолком или сводом (для зимы).

В библиотеках в стенах устраивались ящики, над которыми обыкновенно был пюпитр, прикрепленный к стене или даже вделанный в нее. Каждый такой ящик разделялся на несколько отделений посредством вертикальных и горизонтальных перегородок. Все эти отделения были переномерованы, и в них помещались пергаментные свитки, соответствующие нашим книгам. Все деревянные части делались из самых драгоценных пород дерева; кроме того, украшению залы способствовали статуи и бюсты Муз, Аполлона, Минервы и знаменитых писателей. В 1752 году в Геркулануме была открыта библиотека одного частного лица. В ней полки доходили до высоты двух метров над полом; на трех полках помещалось 1 756 рукописей.

152

Обычным дополнением библиотеки служила картинная галерея или пинакотека. Это было весьма посещаемое место дома с тех пор, как любовь к искусствам распространилась в римском обществе. Помпейские раскопки, обнаружившие замечательные художественные произведения даже в домах людей среднего достатка, показывают, что способность наслаждаться прекрасным была доступна большинству римских граждан. Трудно было бы теперь найти у среднего буржуа наших провинциальных городов такие вещи, которые встречаются на каждом шагу в Помпеях.

В глубине перистиля находилось большое, роскошно убранное помещение, которое служило в одно и то же время и гостиной, и местом отдыха, и даже парадной залой во время больших празднеств; называлось оно oecus (от греческого слова oikoV). Здесь часто сидел хозяин дома в тени широких штор, уединяясь от нескромных и докучливых посетителей.

По соседству находилась кухня, размеры которой бывали иногда громадны: одна надпись в Пренесте упоминает о кухне в 50 метров в длину. К кухне примыкали различные службы: прачечная, пекарня, помещения для винного и масленного прессов, лестницы, ведущие в комнаты рабов, кладовые и амбары. Архитектору приходила иногда остроумная мысль устраивать близ кухни и помещение для купания: таким образом, та же печь, в которой приготовлялось кушанье, нагревала и воду для купания.

Коридор, шедший вдоль oecus'a, или же дверь, прорезанная в глубине его, вели в сад. Стены сада были украшены портиками или верандами, на которых стояли скамейки. В саду были устроены прямые аллеи, усаженные во всю длину буком и заканчивающиеся зелеными беседками. Между аллеями были расположены цветочные куртины, лужайки с подстриженными деревьями, которым придавалась форма различных животных или букв, составлявших имя хозяина; фонтаны, украшенные раковинами и мозаикой; гроты из камней, мраморные и бронзовые и терракотовые статуи — все это было нагромождено, перемешано и часто свидетельствовало о дурном вкусе хозяев.

Сад тянулся до заднего переулка, который служил границей усадьбы; в случае надобности хозяин мог ускользнуть через скрытую в садовой стене калитку. Наружный вид домов почти всегда был скромный. Но внутри они были загромождены всевозможными украшениями, которые у богачей состояли из изящных скульптурных произведений, плит драгоценного мрамора, колонн; так, например, в столовой Каллиста, вольноотпущенника Клавдия, был свод, который поддерживался тридцатью алебастровыми колоннами высотой в 9 ? метров. Даже стены покрыты были штукатуркой и украшены фресками. У граждан с умеренными средствами живопись заменяла

153

скульптуру, а италийское небо довершало украшение жилища и придавало каждому римскому дому чарующую прелесть.

Невероятное множество стенных картин, которые встречаются даже в домах скромных лавочников, заставляет предполагать, что в Риме была очень развита профессия живописцев-декораторов, которые отличались удивительной ловкостью и быстротой исполнения. Самыми употребительными мотивами стенной живописи были цветы, плоды, пейзажи, маленькие гении, которые бегают, пляшут, поют, ловят рыбу, строгают, пилят, собирают виноград и пьют; затем танцовщицы, акробаты, сцены из мифологии; бывали также сюжеты, заимствованные из домашней жизни, виды городов и т. д. Одна картина в tablinum'e дома Ливии изображает открытое окно с видом на улицу. Наконец, встречаются и совершенно фантастические сюжеты. Потолок представлял собой ряд перекрещивающихся под прямым углом балок, между которыми образовались четырехугольные углубления, напоминавшие опрокинутые ящики. Дно этих углублений казалось выше, чем на самом деле, вследствие яркой раскраски, В комнатах со сводом этот последний обмазывался смесью истолченного в порошок кирпича, песчаника и мрамора; эта штукатурка рас-

154

крашивалась пестрыми квадратиками и другим орнаментом. Во времена Сенеки любили украшать свод стеклянными пластинками, но такая роскошь была доступна немногим. Пол устилался тщательно прилаженными друг к другу цветными камнями и мраморными

155

плитами, из которых составлялись геометрические фигуры; или же в очень крепкий раствор цемента вдавливали маленькие кусочки разноцветного мрамора и располагали их таким образом, чтобы получилось изображение какого-нибудь предмета, возможно более похожее на оригинал и формой, и окраской. Подобная мозаика достигала таких же эффектов, как и писанная красками картина. Этот способ замощения полов был чрезвычайно распространен: мозаику находили не только в Риме или в Помпеях, но и в тысяче других мест во Франции, в Англии, в Испании, в Африке — одним словом, во всех уголках римского мира. Многие из них замечательны, как, например, помпейские «Битва при Арбеллах» и «Вакх верхом на пантере», или охотничьи и гладиаторские сцены в Реймсе, листва и птицы в Йорке. В бедных домах пол по-прежнему просто покрывался слоем глины, смешанной с черепками.

(Ch. Gamier et Amman, L'Habitaltion. humaine, стр. 517 и след., изд. Hachette).
^

2. Домашняя обстановка


1. Стулья, кресла и пр. Слово sella обозначало вообще мебель, предназначенную для сидения, но виды этой мебели были чрезвычайно разнообразны. Стулья со спинкой назывались cathedra; они были похожи на наши мягкие стулья, с той только разницей, что их спинки в виде полукруга или большей половины окружности представляли собой весьма удобную опору для верхней части туловища; как спинка, так и сиденье кафедры были снабжены мягкой подушкой. Solium — это кресло домовладыки, трон главы государства и божества. Его прямая и богато украшенная спинка доходила до высоты плеч, а иногда возвышалась даже над головой сидящего; по бокам были ручки массивной работы, на сиденье — подушка; он стоял на высоких ножках или на крепких подмостках. До нас не дошло ни одного деревянного solium'a, но сохранилось несколько мраморных тронов этого типа. Чисто римской мебелью было так называемое «курульное кресло» (sella curulis) или, вернее, табурет с плоским сиденьем из слоновой кости, позднее из металла, без спинки, на кривых ножках, которые перекрещивались в виде буквы X. Право сидеть на курульном кресле принадлежало лишь консулам, преторам, пропреторам, курульным эдилам, диктаторам, начальникам конницы, а в позднейшее время и квесторам; из жрецов этой привилегией пользовался фламин Юпитера. Subsellium представлял собой довольно низкую скамью, на которой садились рядом должностные лица плебеев, как напр., народные трибуны, плебейские

156

эдилы. Bisellium — двухместная скамейка без спинки, предназначалась для муниципальных декурионов [1].

2. Кровати. — Остов кровати часто был деревянный, с инкрустацией из черепаховой или слоновой кости, а иногда делался из дорогого металла; он стоял на ножках художественной работы. Бывали кровати бронзовые и даже из массивного серебра. В середине остова шли в виде решетки бронзовые прутья, на которые клался матрац. Первоначально для подстилки служил простой мешок с соломой, потом к соломе стали примешивать шерсть, хлопчатобумажные очески, пух гусиный и лебяжий. Гелиогабал спал на самом нежном пуху, который выщипывался из крыльев молодых куропаток. Подушки набивались тем же материалом. На кровати расстилали простыни и одеяла, которые делались, смотря по средствам, или из простых материй, или же из тканей, блиставших самыми красивыми оттенками цветов, великолепными вышивками и отделкой. Одна из нескольких подушек (pulvinus) у изголовья для того, чтобы класть на нее голову или опираться левым локтем, довершала убранство постели.

Ложе у римлян имело совсем особое назначение. В древнейшие времена ели сидя, но потом распространился обычай возлежать за столом. С этой целью вокруг четырехугольного стола помещалось три низких ложа; четвертая сторона оставалась открытой, чтобы удобнее было подавать кушанья. На каждом ложе помещалось по три человека. Если обедают больше, чем 9 человек, то в той же комнате накрывались еще столы. Стол с тремя ложами вокруг назывался triclinium. В конце республики стали входить в моду круглые столы вместо четырехугольных; тогда три прямых ложа заменялись одним полукруглым, называвшимся sigma или stibadium. Римляне украшали свои triclinia весьма роскошно: ложа покрывались мягкими подушками и драгоценными
__________

[1] Муниципальные декурионы — члены городского совета. — Ред.

157

коврами, во всем помещении расставлены были художественные произведения на весьма изящных подставках.

3. Столы. — Кроме больших обеденных столов у римлян были и другие, меньших размеров и более легкие, так что их можно было свободно переносить. Обыкновенно у ложа стоял столик одинаковой с ним высоты на деревянных, металлических или каменных искусной работы ножках; но особенно роскошны были верхние доски, которые делались из дорогого металла, редких камней или драгоценного дерева. Из самого красивого дерева делались столики на одной ножке. Наиболее драгоценными считались доски из thya cypressoides; это дерево росло в Африке на Атласских горах, и его ствол достигал иногда нескольких футов толщины; у римлян оно называлось citrus. Верхние доски столов, смотря по рисунку дерева, разделялись на тигровые, крапчатые, волнистые, с павлиньим пером и т. д. Часто стол обкладывался только фанерой дорогого дерева. Такие драгоценные столы не служили, конечно, для обычного употребления: это были предметы роскоши. Всевозможные безделушки изящной художественной работы расставлялись на этих маленьких столиках, снабженных бортом по краям. Их находили во множестве в Помпеях; особенно любопытен один, с остроумным механизмом, посредством которого доска могла подниматься и опускаться. Домашнюю утварь, в особенности посуду, ставили на треножник. Ножки этих последних обыкновенно имели на конце вид лапы с когтями какого-нибудь животного и были украшены листьями или скульптурными изображениями, верх был плоский или представлял собою впадину.

4. Домашняя утварь. При раскопках, особенно в Помпеях, было найдено множество бронзовых предметов домашней утвари; их изящный вид и удобное устройство представляют значительный интерес. Вот, напр., поставленный на треножник котелок, похожий на разрезанное пополам яйцо, с довольно маленьким отверстием и ручкой; закрывался он крышкой, которая прикреплялась цепочкой к шейке

158

этой посудины. А вот другой котелок, который вешался на огонь за ручку; в нем кипятили воду и варили пищу. Римское ведро с выпуклыми стенками отличалось от современного тем, что имело разнообразные украшения на краях. Были и кастрюли, похожие на наши. Масло топили на плоских сковородах со слегка выпуклыми краями. Какая-то посудина вроде сковороды квадратной формы с четырьмя впадинами (apalare) и с ручкой служила, может быть, для приготовления яичницы; другая представляла собой, очевидно, маленькую лопаточку для сажания в печь пирожков.

Блюда (patinae) чаще всего были глиняные, у богатых они делались из драгоценного металла чеканной работы. По свидетельству Плиния Младшего, в Риме перед диктаторством Суллы было много серебряных блюд, весивших 32 килограмма каждое; один раб Клавдия имел блюдо в 160 килограммов.

Виды чаш и ваз, названия которых вроде calix, patera, scyphus, cyathus указывают на греческое происхождение, были также разнообразны у римлян, как и у греков. Они были гладкие или с рельефным орнаментом, некоторые были даже украшены гранеными камнями. «Мы пьем, — говорит Плиний Младший, — из сосудов, украшенных драгоценными камнями; мы вставляем изумруды в чаши; напиваясь пьяными, любим подносить к губам целые богатства Индии, причем золото служит только для оправы».

Во всех европейских музеях есть римская стеклянная утварь, которая извлечена, большей частью, из могил. Чаще всего встречаются хорошенькие склянки для лекарств или для духов из белого и цветного стекла; находят также чаши и бутылки всевозможных размеров и форм; наконец, урны, оепасhoe, calices, более или менее значительных размеров, и блюда. Некоторые из них темно-синего или зеленого цвета. На других замечаются

159

разноцветные полосы в виде зигзагов, спиралей, или похожие на мозаику. Есть стаканы с разноцветным отливом. Одна из самых знаменитых ваз — это так называемая портландская, найденная в XVI веке в саркофаге, который выдавался за гробницу Александра Севера; эта ваза находится в настоящее время в Британском музее.

Римляне особенно ценили сосуды из янтаря. Помпей первый добыл янтарную вазу после своей победы над Митридатом и посвятил ее Юпитеру Капитолийскому. Консульский муж [1] Петроний имел маленький бассейн из янтаря. Очень высоко ценилась также и хрустальная посуда.

Для черпания и наливания жидкостей служили роскошные металлические сосуды. Ручки их, более или менее изогнутые, украшались по краям и посредине масками, фигурками и пальмовыми листьями; изящные края сосуда окружены были гирляндами из виноградных и других листьев; тонкий и стройный в нижней части, такой сосуд кверху расширялся, образуя выпуклые бока; снаружи
__________

[1] «Консульским мужем» или «консуляром» (vir consularis) назывался человек, занимавший когда-либо должность консула. — Ред.

160

он был гладкий или покрыт чеканной работой. Таковы были кувшины, из которых лили воду на руки после пира; в них хранили также вино и из них совершали возлияния во время богослужения.

Два предмета, найденные в Помпеях, заслуживают особого внимания по своему оригинальному устройству. Один из них сделан из бронзы и имеет вид крепости. Стенки его, довольно толстые и внутри пустые, снабжены на всех четырех углах башенками, которые могли закрываться крышками. Внутренность этого сооружения наполнялась кипятком, который наливали в башни, сбоку был кран. Вода довольно долго оставалась горячей и могла согревать маленькие блюда, которые ставились на верхнюю часть стен. Более значительные по размеру блюда ставились, без сомнения, в середину этого сосуда, наполненную водой, которая нагревалась горячими стенками его. Другой предмет представляет собой четырехугольный ящик на весьма изящных ножках; в одном углу его помещался довольно высокий сосуд, имевший форму бочки с крышкой наверху; под самой крышкой к стенке сосуда было прикреплено изображение маски с разинутым ртом, предназначенное, по-видимому, для того, чтобы скрывать отверстие для выхода паров изнутри. Этот сосуд сообщался с другим, имевшим форму полукруга, стенки его были двойные, на половине высоты их была другая маска, через рот которой также выходил пар. Три птицы, прикрепленные к верхнему краю сосуда, служили, очевидно, подставками для котла.

Множество ваз служили исключительно для украшения. Римляне расставляли в комнатах, под портиками, в саду большие роскошные вазы, имевшие формы кратеров, амфор, урн и патеров. Такие вазы делались из мрамора, порфира и других каменных пород, из бронзы и других драгоценных металлов.

Глиняные dolia, amphorae, cadi заменяли наши бочки, и в них хранили вино. Они были грубой работы и большей частью не имели ручки, или же были снабжены двумя маленькими ручками по бокам. В первом случае эти сосуды имели очень выпуклые стенки, что делало их похожими на тыквы; во втором случае они были тонкие, длинные, с заостренным нижним концом; такие амфоры зарывались

161

наполовину в землю или же прислонялись одна около другой вдоль стенки.

5. Лампы и подсвечники. Первоначально римляне употребляли для освещения своих жилищ факелы из воска и сала, а также смолистые лучины. Позднее изобретена была масляная лампа (lucerna). Каково бы ни было светильное вещество, лампа состояла из следующих частей: резервуара (discus), выпуклого, круглого или эллиптического, шейки (nasus), через которую проходил фитиль, и ручки (ansa). Лампа делалась обыкновенно из терракоты, иногда полированной. Были лампы в одну, две и даже до двенадцати горелок. Резервуар и горлышко часто были украшены рельефами, изображавшими мифологические сюжеты, животных, сцены из частной жизни и военного быта, борьбу гладиаторов, цветы, листья. Некоторые

162

лампы стояли на нише, в которой восседал подземный бог; другие имели форму ноги, обутой в сандалию. Бронзовые лампы были гораздо более изящны; в Геркулануме и Помпеях найден целый ряд прелестных экземпляров таких ламп. Для снимания нагара употреблялись маленькие щипчики или же особое орудие, похожее на багор.

В больших помещениях лампы ставились на подставки или же подвешивались на цепях к ним, а также к потолку. У

163

бедных эти канделябры делались из дерева или металла и были очень простой работы; у богатых же, напротив, они представляли собой художественное произведение искусства. Такая лампа обыкновенно ставилась на подставку, изображающую собой стержень тонкой колонны от 3 до 5 футов вышины, иногда с канелюрами (продольными желобками), иногда в виде древесного ствола; этот стержень опирается на базис, чаще всего сделанный в виде трех ног какого-нибудь животного; сверху была маленькая капитель или человеческая фигурка, поддерживающая диск, на который и ставилась лампа. Фантазия художника оживляла иногда эту колонку изображениями всевозможных зверей. На одной из них, напр., ласточка, или кошка ползет, собираясь напасть на стаю голубей, спокойно сидящих на краю диска.

Кроме таких цельных канделябров были и другие, которые можно было по желанию поднимать или опускать при помощи ручки.

Иногда устраивались стойки, к которым прикреплялось сразу несколько ламп. Они представляли собой также колонны с базисом и капителью, но из этой последней выходило в разные стороны несколько изящно выгнутых ручек, к которым подвешивались на цепях лампы.

Все эти снаряды для освещения имели незначительный вес, и их легко можно было перемещать. Но были и такие канделябры, которые вследствие своей тяжести почти никогда не переносились. Они были различной величины и делались из бронзы или мрамора. В торжественных случаях на их верхушке зажигали пылающие огни.

(Guhl et Коnег. La vie antique, II, pp. 211 et suiv., trad Trawinski, cher Rothschild).
^

3. Производство стеклянных, золотых и серебряных изделий в Галлии


В некоторых местностях близ Сены и Мозеля найдены были вещи, представляющие собой, быть может, самые замечательные образчики стеклянного производства древних. Они употребляли всевозможные средства для украшения стекла. Они умели гравировать на нем и покрывали его рельефами, и все это иногда с неподражаемой тонкостью. При производстве некоторых предметов больших размеров они клали один на другой два разноцветных слоя стекла и таким образом достигали удивительных цветовых эффектов. Некоторые галльские вазы считаются образцами тонкой скульптуры. Мотивы украшений и выбор фигур указывают на заимствование традиций греко-римских школ. Все это — сцены из мифологии или же изображение игр в цирке, реже жанровые картинки, иногда животные,


164

иногда простой орнамент. Тонкость работы при этом изумительная. Не знаешь, чему больше удивляться: исполнению художника или ловкости рабочего, несколько манерной грации рисунка и фигур, или же блеску и разнообразию красок. Галльские мастера, без

165

сомнения, достигли в этом производстве совершенства великих мастеров Александрии.

Граверы по металлу соперничали с художниками Греции и Италии. Близ Лиона был найден ларец с драгоценностями одной римской дамы: в нем находилось семь ожерелий, два кольца, шесть пар серег, брошки, запястья; каждый камень в них имеет свой особый характер, и золото очень искусно соединено с жемчугом и драгоценными камнями; художнику, быть может, не достает оригинальности, но во всяком случае работа превосходная, хотя она и рассчита-

166

на больше на блеск и роскошь, чем на изящество. Шедевр римского граверного дела — это реннская жертвенная чаша массивного золота. Здесь на круге меньше чем в 25 сантиметров в диаметре расположено около пятидесяти фигур, выбитых на металле, а потом отчеканенных. Она относится, без сомнения, приблизительно к 200 г. Р. X., но отличается еще большой тонкостью работы и чистотой стиля, здесь нет еще преувеличенного рельефа, грубости в рисунке и в экспрессии. Самая замечательная находка в этом роде, которая когда-либо была сделана — это бернейское собрание сокровищ, которое хранится в настоящее время в Национальной библиотеке в Париже. Оно состоит из 69 ваз и другой утвари чистого серебра; все эти предметы были пожертвованы различными лицами в храм Меркурия. Они представляют собой, очевидно, копии с греческих образцов, но тем не менее отличаются необыкновенным изяществом.

(Jullian, Callia, 162 et suiv., chez Hachette).
^

4. Жилища бедняков в Риме


В Риме не у всякой семьи был свой дом: только богатые пользовались этим преимуществом; бок о бок с их обширными жилищами было много домов, в которых скучивался мелкий люд, чтобы провести несколько часов, главным образом ночью, так как в этой стране большую часть дня жители проводят под открытым небом. Люди с ограниченными средствами занимали 1/10, 1/20, часто еще меньшую часть большого дома за незначительную наемную плату, при этом нужно было только обзавестись мебелью. Есть, впрочем, дома, в которых помещение отдается внаем с мебелью. В таких меблированных комнатах ютятся преимущественно пролетарии.*

Между этими бедными гражданами и богачами есть еще средний класс, состоящий из людей, которые хотят во что бы то ни стало жить в собственном доме и считают за стыд нанимать квартиру в качестве жильцов. Такие люди среднего достатка соединяются по три — по четыре, чтобы в складчину построить или купить дом, которым они и владеют сообща: одному принадлежит первый этаж, другому — второй и т. д.

Впрочем, и таких половинных, четвертных владельцев весьма немного по сравнению с остальной массой жителей Рима. Громадное большинство римских граждан жило в наемных помещениях. Отдача дома внаймы была весьма выгодным делом, и многие богачи жили исключительно на доходы со своих домов. Объявления на стенах извещали о свободных помещениях, их размерах и удобствах, а


__________

* Неимущая часть населения.

167

также сообщали имя агента, к которому следовало обратиться для переговоров. Вот образчик такого объявления: «В усадьбе Юлии, дочери Феликса, отдаются внаем баня, девяносто таверн и несколько квартир, начиная от календ будущего августа, сроком на пять лет. Пусть тот, кто не знает владелицы, обратится к Светтию Верру эдилу».

Первое июля было обыкновенно днем перемены квартиры. Тогда в городе в течение нескольких дней замечается усиленное движение. Я сам также хотел нанять квартиру в квартале Субурра. Я предпочел бы окрестности форума, но они битком набиты магистрами и гражданами, которые домогаются должностей или же занимаются общественными делами. Поэтому квартиры здесь очень дороги [1].

В перспективе жить на Субуррской улице не было ничего заманчивого. Здесь ютятся цирюльники, сапожники, продавцы кнутов, тут и там попадаются темные кабачки; я уж не говорю о множестве собак, которые с лаем бросаются на прохожих. Тем не менее, я из любопытства посмотрел квартиру в верхнем этаже одного дома, или, вернее, так называемую беседку, потому что над ней помещалась терраса, усаженная виноградными лозами. Я взобрался на седьмой или восьмой этаж [2] и вошел в помещение, где прежде всего услышал чьи-то вопли. Это кричала толстая, здоровая сирианка или египтянка, которую били. Такого рода рабынь употребляли на всякую работу: она и ткет, и шьет белье, и мелет зерно, и колет дрова, и комнаты убирает, и кушанья приготовляет. Я не знаю, какой проступок она совершила, но мое присутствие нисколько не помешало продолжению жестокого наказания. Я поспешил удалиться, так как здесь никто не имеет права протестовать против дурного обращения с рабами.

Я вошел в квартиру, выходившую на ту же площадку. Здесь меня поразила картина самой ужасной нищеты: жалкая кровать, покрытая рогожей вместо матраца, сундук и ковер составляли почти всю мебель. Это было жилище грамматика, наука которого не могла, очевидно, избавить его от бедности. Он ел черный хлеб и пил плохое вино, весь гардероб его состоял из одной тоги, которую днем он надевал на себя, а ночью клал под голову. Единственный друг делил с ним его нищету — это его собака.


__________

[1] Во времена Цицерона его друг Целий платил за квартиру 10 000 сестерций. Ювенал говорит, что за те деньги, которые платятся за наем жалкой конуры в Риме, можно купить дом в маленьком городке Италии.

[2] Тит Ливий сообщает, что в 218 году до Р. X. бык однажды взобрался на 3-й этаж. В последние времена республики дома строились обыкновенно в 3 или 4 этажа. Август запретил возводить здания выше 20 метров. Но при следующем поколении, по словам Сенеки, были такие высокие дома, что в случае пожара или обвала никто из их обитателей не мог бы спастись. Нерон после большого пожара назначил предельную высоту в 17 метров. Dict. des antiq., II, 354.

168

Выходя, я встретил семью бедняков, которая переезжала с квартиры. Все имущество несли три женщины с желтыми лицами: одна из них была рыжая, другая лысая, а третья отличалась громадным ростом. Состояло это имущество из треногой кровати, из стола на двух ногах, лампы, роговой чашки и старого выщербленного горшка. Самая высокая несла на голове амфору и печку. Отвратительный запах, который издавала амфора, свидетельствовал о том, что в ней хранились залежавшиеся остатки пищи, своим зловонием напоминавшие гнилое болото. Тут же был еще кусок тулузского сыра и связка луку и чесноку. У другой женщины на плече висела сетка с хлебом, а третья -несла в руках две тростниковых корзины, в каких простолюдины обыкновенно держат зерно. Наконец, старый сосуд с грязной смолой, служивший средством для выведения волос, дополнял печальную картину, которую представляло собой это шествие.

(Dezobry, Rome au siecle d'Auguste, lettre XVI, chez Delagrave)
^

5. Деревенские дома


Деревенские жилища разделялись на две совершенно различных категории: постоянное жилище настоящих обитателей деревни и дома, которые служили дачами для горожан.

Бедные крестьяне оставались верными своим древним хижинам, не имея ни досуга, ни средств для каких бы то ни было усовершенствований и нововведений. Что касается более зажиточных людей, живших в деревнях и маленьких местечках, то их дома были устроены по плану описанных нами выше жилищ древнейшего типа: атриум оставался в таких домах главным помещением. Даже во времена империи, через несколько веков после того, как в городах стали распространяться греко-римские привычки, поселяне по-прежнему продолжали смотреть на комнату с отверстием в потолке, как на самую существенную часть своего дома; здесь они по-прежнему ели перед нишей с богами — ларами. Отдельные помещения были расположены так же, как и в старину: Витрувий свидетельствует, что в I веке нашей эры в деревенских домах рядом с передней помещались конюшни и сараи. В одном только отношении такое деревенское жилище отличалось от старинного городского дома: для службы в нем было отведено гораздо больше места. «Сам хозяин, — говорит Варрон, — жил в тесноте, но его различные хозяйственные помещения были обширны».

Villae, или летние дачи богатых горожан, представляли собой такие же, если не более, роскошные и великолепные постройки, как

169

и городские дома. Здесь давалась полная воля стремлению к роскоши. Внутри виллы были обширная гостиная, несколько пиршественных зал, несколько атриумов и перистилей. Снаружи устраивались великолепные перспективы, просторные места для прогулок, рылись каналы и бассейны, которые украшали сады и в то же время служили садками для рыбы.

Прежде всего весьма тщательно выбиралось место для виллы. Больше всего любили устраиваться в прохладных долинах между синеватыми холмами, которые обширным поясом зелени окружают на некотором расстоянии Рим, под сенью зеленых дубов и приморских елей, на берегах маленьких тибурских водопадов. Здесь среди этой очаровательной природы расположены были виллы Мецената, Цицерона, Горация, Лукулла. Если здесь не было подходящего места, то они устраивались на чудных берегах озер Комо, Лаго-Маджиоре и других, или же близ маленьких тосканских озер с крутыми и извилистыми берегами. Прелестные уголки попадались также на склоне Апеннин на всем протяжении горной цепи от одного конца полуострова до другого. Наконец, в большую моду вошло, в особенности в первый век империи, проводить сезон в окрестностях Неаполя на Байском заливе; здесь римские богачи «погружали в море мраморные стены своих дворцов, обширные портики гляделись в голубые волны; в них жили мраморные боги под сенью рощ с блистающей листвой».

Сады, окружавшие виллу, были наполнены всевозможными сооружениями для удобств и забавы хозяина: тут были палестры по греческой моде, места для игры в мяч, высокие башни, с которых можно было любоваться далью, птичники, художественно отделанные и изукрашенные; в них с большими издержками выкармливались самые редкие породы пернатых. Почти во всех виллах устраивались крипты или криптопортики, т. е. закрытые со всех сторон галереи, которые имели обыкновенно форму прямоугольника и освещались рядом узких окошек, прорезанных вверху боковых стен. Такие крипты служили приятным убежищем в дурную погоду и в знойные летние дни.

170

Вилла императорской эпохи представляла собой целый городок. В ней жило множество рабов, для которых устраивались особые помещения. Иногда это были стоявшие кучкой хижины, похожие на хижины бедных крестьян, иногда для рабов устраивались особые казармы, подобные тем, которые сохранились среди развалин одной римской виллы в Mola di Gaeta. Они представляют собой ряд комнаток со сводами, отделенных друг от друга перегородками и совершенно открытых спереди; первоначально с этой стороны шла кирпичная стена с одной лишь входной дверью посредине. Во всякой благоустроенной вилле была также темница для рабов, ergastulum. Эти ergastula представляли собой ужасные подземелья, у которых только свод возвышался над уровнем земли; здесь рабов наказывали плетьми, заковывали в кандалы и потом заставляли в цепях работать до изнеможения.

Среди вилл этой эпохи некоторые приобрели историческую известность: такова вилла императора Адриана, две виллы Плиния Младшего, который сам с такой любовью описал их. Одна из них, Laurentina на морском берегу в шести милях от Рима между Лаврентой и Остией, дает нам понятие о том, что такое была морская вилла; другая, в Тоскане, у подножия Апеннин, среди целебного воздуха, с громадными садами, может служить типом горной виллы.

При входе в лаврентскую виллу были расположен полукруглый атриум с выступавшей крышей, а затем портик со сводами, который выходил в обширный двор. Второй портик вел в прекрасную столовую, вдававшуюся в море, так что волны, плескаясь, замирали у подошвы стены. Из этой залы через двустворчатые двери и окна, равные по величине дверям, открывался с трех сторон великолепный вид на море, с четвертой же виднелся двор, атриум, портики, а на заднем плане лес и горы. Направо и налево тянулись всевозможные помещения, выходившие на запад и на восток: библиотека, спальни, кабинеты, разные службы, купальни и бани, — и все это отапливалось посредством труб. Направо помещение для игры в мяч примыкало к двухэтажной башне, с вышки которой видны были и море, и деревня. С другой стороны шли летние помещения: спальня, triclinium, в котором слышен был шум невидимого моря, другая башня, прохладный криптопортик для прогулок, и наконец, небольшая беседка, о которой Плиний Младший упоминает как о месте своих наслаждений.

Тосканская вилла была еще более великолепна. Она была расположена среди обширного имения. Это имение, окруженное амфитеатром гор, в изобилии производило разные продукты. Благодаря множеству источников, ручьев и прудов, тамошние сады поражали роскошной растительностью. Дом заключал в себе несколько частей, объединенных атриумом, и перистиль, внутри которого находились цветники, лужайки, высокие тенистые рощи, группы подстриженных

171

деревьев с причудливыми формами. Внутри были: парадная столовая, окна которой выходили на перистиль, другая столовая, в которой Плиний Младший обыкновенно обедал сам и угощал своих близких друзей (она выходила на маленький дворик с мраморным бассейном и четырьмя платанами), другие комнаты, стены которых были выложены мрамором или покрыты изящной живописью, многочисленные галереи, крытые и открытые; потом еще столовые, еще портики и другие разнообразные помещения. И повсюду фонтаны, водометы, бассейны, из которых вода лилась с неумолкающим тихим журчанием, ласкавшим слух. Из отдельных построек Плиний Младший с особенной похвалой отзывался об обширном манеже, устроенном против дома; этот манеж открыт посредине, так что весь его можно сразу окинуть взором; со всех сторон его окружают платаны, соединенные друг с другом гирляндами из плюща.

В садах на каждом шагу попадались мраморные скамейки, мраморные бассейны со всеми приспособлениями около них для ужина под открытым небом, домики и беседки, блестевшие мрамором; снаружи они были окутаны листвой и ползучими растениями, внутри воздух освежался неиссякаемыми фонтанами.

Такие виллы были разбросаны по всей Италии, Галлии, Испании, Африке, короче — по всей империи. Все они строились и украшались почти одинаково, с небольшими изменениями, которые обусловливались местными обычаями, традициями, а также климатом.

(Gamier et Amman n, L'habitation humaine, pp. 563 et suiv., chez Hachette).
^

6. Плиний Младший в деревне


Ты спрашиваешь, как я провожу летние дни в Этрурии? Просыпаюсь, когда вздумается, большей частью в первом (седьмом) часу, часто — раньше, реже — позднее. Ставни остаются закрытыми: в безмолвии и мраке лучше думается. Не отвлекаемый никакими делами, свободный, предоставленный самому себе, я не мыслью слежу за глазами, а глазами за мыслью: они ведь видят то же, что и ум, если ничего другого видеть не могут. Когда у меня есть работа, я в это время как бы пишу в уме, делаю поправки: иногда много, иной раз поменьше, смотря по тому, сколько в силах сочинить и запомнить. Потом зову секретаря и, открыв ставни, диктую ему, что сочинил; он уходит, потом я вновь призываю его, вновь отпускаю. Часу в 4-м или 5-м (10—11) (я не гонюсь за точным распределением времени) отправляюсь, смотря по погоде, в сады или в портик, продолжая сочинять и диктовать. Потом сажусь в экипаж, и здесь

172

занимаюсь тем же, чем занимался гуляя и лежа: мысль продолжает работать, благодаря перемене впечатлений. Потом немного сплю, затем гуляю, ясно и громко декламирую что-нибудь по-гречески или по-латыни, не столько ради голоса, сколько ради желудка, но и голос от этого крепнет. Затем снова гуляю, умащаюсь елеем, делаю гимнастику, моюсь. За обедом с женой или несколькими друзьями слушаем чтение; после обеда — комедия или игра на лире; потом гуляю со своими гостями, в числе которых бывают и ученые. Коротаем вечер разными беседами, и как бы ни долог был день, он скоро проходит. Иногда в этом порядке что-нибудь изменяется.

Если я долго пролежал в постели или много гулял, то немного поспав и почитав вслух, еду не в экипаже, а верхом: это быстрее. Иногда из соседних городов приезжают друзья, и часть дня уходит на них; когда устанешь, это бывает приятным развлечением. Временами охочусь, но всегда беру с собой записную книжку, чтобы, в случае, если не поймаешь зверя, все-таки что-нибудь принести. Занимаюсь делами колонов, но, как им кажется, слишком мало; их деревенские дрязги заставляют меня еще больше любить наши литературные занятия и городские дела.

(Плиний Младший. Письма. С. IX. 36).
^

7. Вилла Адриана в Тибуре


Местоположение Тибу рекой виллы не только живописное, но и очень здоровое. Она лежит около последних отрогов Апеннин и совершенно открыта благодетельному влиянию восточных ветров, в то же время ряд холмов защищает ее от сирокко и вредных южных ветров. Две маленькие долины параллельными линиями идут с севера на юг; между ними находится возвышающаяся уступами равнина мили в три длиною, на ней-то и расположена вилла. Почва здесь представляет ряд неровностей, которыми мы так дорожим, считая их одним из главных условий живописности сада. Римляне же, наоборот, не любили их и употребляли всевозможные усилия, не останавливаясь и перед сложными сооружениями, для того чтобы выровнять почву там, где они строили дома. Такие сооружения мы находим в большом количестве и в Тибу рекой вилле. Два ручья, сбегающие с сабинских гор, пересекают как ту, так и другую долины и соединяются у входа в виллу, после чего впадают одним общим руслом в Анио. Летом они почти совсем пересыхают. Ввиду этого устроены были водопроводы, в изобилии доставлявшие с гор свежую и здоровую воду.

Что поражает прежде всего в вилле Адриана, это ее громадные размеры. Нибби уверяет, что она занимала пространство в 10 кило-

173

метров. Если турист отважится направиться к югу через колючий кустарник и заборы, то он найдет еще более обширные залы, чем те, которые показываются иностранцам. Чтобы соединить все эти помещения, которые расположены так далеко друг от друга, что представляются в виде отдельных кварталов города, были устроены подземные ходы или криптопортики. При этом мрамор употребляли так щедро, что и до сих пор вся почва покрыта им. Трудно представить себе совокупность зданий более роскошных и более разнообразных и пестрых: они представляют собой невероятную смесь портиков, перистилей и других построек всяких форм и размеров. Куполы больших зал, круглые своды экседр чередуются с треугольными фронтонами храмов, а над крышами высятся башни и террасы, осененные виноградными беседками. Очевидно, римляне мало стремились к симметрии в своих архитектурных сооружениях.

Так как Адриан много путешествовал, то он хотел сохранить в своей вилле воспоминания о тех странах, которые ему больше всего понравились. Здесь были, по словам биографа, Лицей, Академия, Пританей, Каноп, Пойкил [1], Темпейская долина и даже ад в миниатюре. Без сомнения, он не добивался того, чтобы воспроизвести точную копию всех этих зданий и местностей, довольствуясь лишь весьма приблизительным сходством. Давая отдельным частям своей виллы чужеземные названия, он приспособлял их ко вкусам своего времени и обычаям своей страны.

Из всего этого теперь многое настолько разрушилось, что нет никакой возможности разобраться в этих развалинах. Впрочем, три места Адриановой виллы можно до некоторой степени восстановить, а именно Темпейскую долину, Пойкил и Каноп.

Темпе была расположена на северо-западном конце, вдоль одного из тех источников, о которых мы говорили выше. Без всякого сомнения, здесь не было ни Олимпа, ни Пелиона, ни Оссы, ни тех отвесных скал и вековых лесов, которые придавали настоящей Темпейской долине величественный и в то же время изящный вид, приводящий в восторг путешественников. Здесь все размеры воспроизведены в миниатюре, но грация и изящество остались. По своей природе маленькая долина не лишена была чарующей прелести.
__________

[1] Лицей — сад в окрестностях Афин с алтарями муз и Зевса, служивший местом для прогулок и гимнастических упражнений; здесь в свое время учил Платон. Такую же «гимназию» представлял собой и Лицей при храме Аполлона близ восточных ворот Афин, где учил Аристотель. Пританей — здание у подошвы акрополя, в котором кормили за государственный счет заслуженных граждан и иностранных послов Пойкил — картинная галерея в Афинах.

Каноп — египетский город в устье Нила, соединенный каналом с Александрией и Мереотидским озером: здесь был замечательный храм Сераписа с оракулом. — Ред.

174

Число тенистых мест было в ней увеличено, и из долины устроили приятное место для прогулок; и так как здесь было свежо и много тени, и можно было с наслаждением отдыхать у ручья под большими деревьями, вспоминая при этом счастливые минуты, проведенные в чудной фессалийской долине, то этому местечку и дали ее название. Со стороны виллы, напротив равнины, шли террасы, которые еще и до сих пор заметны, с портиками и мраморными бассейнами. Обширная экседра господствовала над всей долиной. В нее можно было сойти до самых цветников по отлогому спуску.

Пойкил находился на западной стороне, т. е. на стороне, обращенной к Риму. Это была обширная площадь, на которой малейшие неровности почвы были сглажены при помощи довольно сложных сооружений. Чтобы не терять места, архитектор, согласно обычаю, устроил в самих этих подземных сооружениях помещения в несколько этажей различной величины и формы, которые в народе носят название «ста комнат». Здесь было, вероятно, жилище слуг. Площадь окаймлялась четырехугольным портиком, и в середине ее был устроен большой бассейн. Часть этого портика сохранилась. Она представляет

175

собой кирпичную стену в десять метров высоты и в 230 длины. Параллельно стене шли в два ряда колонны, поддерживавшие изящную крышу. Таким образом получалось две крытых галереи, сообщающихся при помощи двери. Они были расположены так, что когда одна была на солнце, в другой была тень, вследствие чего в них можно было прогуливаться во все времена года и во все часы дня. Как и в афинском Пойкиле, стены были украшены живописью.

За Пойкилом тянулась удлиненная равнина, которую археологи назвали Канопом. В глубине ее была обширная ниша или абсида, которая служила в одно и то же время и храмом, и водоемом. В середине абсиды в особом углублении стояла, вероятно, статуя Сераписа. У боковых стен в меньших нишах были изображения других египетских богов. Со всех концов здания обильно текла вода. Она лилась по мраморным ступенькам или через целый ряд бассейнов, расположенных один выше другого, и стекала наконец в полукруглый водоем. Через этот водоем был перекинут мостик, украшенный колоннами, которые поддерживали свод; по этому мостику можно было перейти с одного края бассейна на другой и вблизи любоваться водопадами. Вода текла под мостом и выливалась в канал, занимавший всю середину долины; он имел двести двадцать метров в длину и восемьдесят в ширину. Здесь стояли изящные суда, сделанные, без сомнения, по образцу александрийских гондол, и предназначенные для императора и его друзей; до сих пор еще на набережной можно видеть остатки лестницы, по которой они сходили на суда, когда хотели прокатиться по каналу. На одном берегу его найдены были развалины около двадцати двухэтажных зал, осененных прекрасным портиком. Может быть, это было подражание тем гостиницам» в которых с таким удовольствием останавливался и отдыхал путешественник, отправлявшийся в Каноп.

Собственное жилище императора расположено было недалеко от Темпейской долины. На небольшом расстоянии от него были термы. Их фундамент довольно хорошо сохранился, так что есть возможность восстановить план всего здания. Круглая галерея окаймляет один из тех маленьких ручейков, которые древние называли эврипами. Канал, по которому текла вода, был со всех сторон обложен белым мрамором и имел около пяти метров ширины и немного более метра глубины. Пространство, ограниченное течением ручья, образует остров, на который можно пробраться по одному из мраморных мостиков. По причудливой, но не лишенной изящества, мысли устроителя в центре круглого острова был сооружен четырехугольный дворик, который украшала, вероятно, какая-нибудь статуя. Маленькие круглые комнаты и обращенные к эврипу ниши с фонтанами расположены были на неравной величины отрезках между четырехугольником двора и окружностью острова. Трудно себе представить что-нибудь более оригинальное, чем эти причудливые сочетания.

176

Пол комнаты дворика и галереи усеян осколками мрамора. Здесь найдены были куски колонн и барельефов, изображавших морских чудовищ, тритонов, нереид. Предполагают, что это прелестное здание представляло собой рыбный садок.

Около императорских покоев были устроены приемные комнаты. Нужно думать, что Адриан, хотя и заявлял о своей любви к уединению, устраивая эту виллу, тем не менее не отказался окончательно от своих обязанностей императора. Как ни многочисленны друзья правителей, эти громадные залы устраивались не для одних только друзей Адриана. Чтобы добраться до этих приемных комнат, надо было пройти длинный ряд различных зданий. Восьмиугольный вестибюль вел в один из тех дворов, которые римляне называли перистилями. Их было много в вилле, но этот перистиль был самый обширный и самый прекрасный. Здесь впоследствии собрали так много богатых остатков, найденных в вилле, что архитекторы дали этому перистилю название Piazza d'oro (Золотая площадь). Эта площадь была окружена портиком и вымощена розовым мрамором;

многочисленные статуи дополняли великолепную отделку. В глубине перистиля напротив восьмиугольного вестибюля расположена была большая зала под куполом и с полукруглой абсидой в конце. По четырем углам ее были устроены ниши для статуй. В этой прекрасной зале и в перистиле, который ей предшествовал, и давались, вероятно, императорские аудиенции; здесь императору представлялись депутации от городов и провинций. К официальным апартаментам примыкала другая зала, которую одни считали храмом, другие — местом собрания философов; хотя вероятнее всего то, что в этом помещении Адриан творил суд, окруженный членами своего частного совета.

Близ Пойкила раскопки обнаружили площадку для атлетических упражнений с обширными службами. Кроме того, в вилле был одеон и два театра, один для представлений греческих пьес, другой для латинских. Два рядом стоящие здания, заключающие в себе много комнат, считают библиотекой. Над одним из них возвышается трехэтажная башня, которая могла служить обсерваторией для императора, столь любившего занятия астрологией. По обычаю, библиотеки должны были заключать в себе не только произведения знаменитых писателей, но и их бюсты. Наконец, возможно, что в вилле была зала для публичных чтений, которые были тогда в большой моде и пользовались особым расположением Адриана.

Ученые пробовали определить место ада, который, как говорили, император хотел воспроизвести в своей вилле, но это предприятие представляется совершеннейшей химерой, так как неизвестна даже его форма. Неизвестно даже, было ли это совершенно фантастическое сооружение, или же оно воспроизводило описание шестой книги Энеиды. Знаменательно, что Адриан желал устроить тартар и елисейские поля в своей даче. Значит ли это, что он был озабочен

177

мыслями о будущей жизни? Это мало вероятно. Рассказывают, что, чувствуя приближение смерти, он имел столько самообладания, что мог сочинять шутливые стишки, в которых обращаясь «к своей маленькой душе, трепещущей и милой», говорил ей: «Ты отправишься теперь в страну бледную, суровую и обнаженную, где тебе уже нельзя будет предаваться обычным играм». В каком виде представлял он себе эту «бледную и обнаженную» страну? Мы должны отказаться от мысли узнать это когда-нибудь.

(Boissier, Promenades archrelogiques, pp. 203 et suiv., chez Hachette).