Гиро п. Частная и общественная жизнь римлян
| Вид материала | Документы |
- Статья 24 Конституции РФ "Частная жизнь", 129.74kb.
- Предмет: Послання до Римлян Викладач: Капустін, 53.19kb.
- Частная гостиница "Катрин" Частная гостиница "Катрин", 52.71kb.
- Религия, частная жизнь, 207.05kb.
- Билет36 Общественная жизнь России во второй половине 19 века, 159.75kb.
- План работы: История термина «религия». Возникновение и развитие религоведения, 423.8kb.
- О. Э. Мандельштам в московской (вдоль Загородного проспекта), Литейной и Рождественской, 611.19kb.
- Лицензионный договор г. Москва 2012 года Общероссийская общественная организация «Российская, 47.03kb.
- План что такое частная жизнь и частное право. Понятие «гражданское общество», 81.01kb.
- Н. Г. Чернышевского Л. Н. Чернова повседневная и частная жизнь горожан в XIV-XVI веках, 1605.19kb.
4. Хороший раб
Образцом хорошего раба должен служить такой раб, который печется и заботится о хозяйских делах, который в отсутствие господина охраняет его интересы так же старательно, как если бы сам господин был тут же, или даже еще старательнее. Надо, чтобы больше всего у него работала не глотка, а спина, не брюхо, а ноги, чтобы его сердечные потребности были невелики. Пусть всегда помнит, как обращается господин с негодными рабами — ленивыми и бесчестными; пусть не забывает о побоях, кандалах, утомительных мельничных работах, о постоянном изнурении, муках от холода; ведь все это — воздаяние за лень и нерадивость. Как огня боюсь я этого, и благодаря этому страху предпочитаю быть хорошим, а не плохим рабом. Я несравненно охотнее буду выслушивать словесные
118
приказания: удары же я ненавижу. Ведь гораздо приятнее есть уже смолотое, чем самому возиться над этим. Поэтому я подчиняюсь власти господина; это для раба хорошо и покойно, и я в прямой выгоде. Пусть другие поступают так, как считают правильным, а я буду соблюдать свою выгоду. Буду постоянно в страхе, буду воздерживаться от проступков, буду стараться всюду и постоянно быть начеку. Только те рабы полезны господину, которые стараются не провиниться. А как приходится трусить тем, которые не боятся ничего и вдруг заслужат наказания! Мне уж недолго осталось бояться: близко то время, когда господин воздаст мне должное за мою службу. Мое правило — служить так, чтобы соблюдать интересы собственной спины.
(Плавт, Близнецы,* 870 и след.).
__________
* В более позднее время этот сюжет стал очень популярным в европейской литературе.
^
5. Содержание рабов по Катону
Сельские рабы должны получать зимой во время работы четыре модия (35 литров) пшеницы, а летом четыре с половиной (39 литров). Приказчик, ключница, надсмотрщик и пастух получают по три модия (26 литров). Заключенные в оковы рабы — по четыре фунта хлеба (1 килограмм 300 грамм), зимой по пять фунтов (1 килограмм 630 грамм) с того времени, как начнут вскапывать виноградник и до времени поспевания фиг; затем снова надо перевести их на порции в 4 фунта.
Вино для рабов. После сбора винограда рабы могут в течение трех месяцев пить вино из виноградных выжимок. На четвертый месяц давать им по гемине вина в день, т. е. 2 ? конгия (8,21 литр) в месяц; в течение пятого, шестого, седьмого и восьмого месяцев по одному секстарию в день, т. е. по 5 конгиев (16,41 литр) в месяц. Наконец, на девятый, десятый и одиннадцатый — давать им по три гемины в день, что составит одну амфору (26,26 литра) в месяц. Кроме того, на Сатурналии и Компиталии * выдать на каждого человека по конгию (3,28 литра).
Для пищи рабов нужно сохранять как можно больше упавших с дерева оливок. Нужно также прятать такие спелые оливки, из которых может получиться очень мало масла, и беречь их, чтобы они держались как можно дольше. Когда оливки будут съедены, давать рассол и уксус. Масла каждый должен получать по секстарию (? литра) в месяц. Соли достаточно по модию (8,75 литра) на человека в год.
__________
* Ежегодные празднества в честь ларов, покровителей перепутий.
119
Из одежды выдавать тунику в 3 1/3 фута (1 метр) и толстый плащ каждые два года. Всякий раз, как рабы будут получать тунику или плащ, отбирать у них старые, чтобы делать из них дорожные плащи. Каждые два года следует выдавать пару крепких деревянных башмаков.
Зимнее вино для рабов. Налей в бочку десять квадранталов (80 конгиев) невыбродившего виноградного сока и два квадрантала крепкого уксуса; туда же влей еще два квадрантала старого вина и 50 квадранталов простой воды. Мешай все это палкой по три раза в день в течение пяти дней кряду. Прибавь туда 64 секстария давно взятой морской воды, потом закрой бочку крышкой, замажь ее и держи в таком виде десять дней. Этого вина хватит тебе до времени солнцестояния. Если сколько-нибудь вина останется после времени солнцестояния, то из него выйдет прекрасный и очень крепкий уксус.
(Катон, О земледелии 56, 57, 58, 59, 104).
^
б. Господин, дающий приказания своим рабам
Баллион (обращаясь к рабам). Эй, вы, идите-ка сюда! Вы, угрюмые и грубые бездельники, которым и в голову не придет делать как следует свое дело! От вас никакого толку не добьешься, если только не попробовать вот этого способа. (Бьет их). Я и ослов таких не видал: настолько их бока стали нечувствительны к ударам! Когда их бьешь, право, причиняешь самому себе больше боли, чем им. Такова уж их природа: это просто смерть для плети. Все их мысли сосредоточиваются на том, как бы, воспользовавшись случаем, что-нибудь стащить, украсть, сцапать, стянуть, выпить и потом удрать. В этом все их занятие. Лучше оставить волков в овчарне, чем подобных сторожей в доме. А между тем посмотрите-ка на их рожи: подумаешь, в самом деле хорошие слуги! Зато работа их не оправдывает надежд. Теперь, если вы не обратите внимания на мой приказ и не изгоните из вашего сердца и из ваших глаз сна и беспечности, я вам так распишу бока ремнем, что с ними не сравняются узорчатые кампанские, ни пурпурные александрийские ковры с разными зверями. Уже вчера я сделал распоряжения и назначил каждому дело, но ведь вы такие небрежные и бесчестные негодяи, что вам нужно постоянно напоминать о ваших обязанностях. Вы, по-видимому, хотите твердостью своей кожи победить вот это (показывает ременную плеть) и меня! Но клянусь Поллуксом, ваша кожа уступит в твердости коже моей плети. Посмотри-ка, ведь другое они делают! А вы вот это делайте, на это обратите внимание! Что, больно? Вот как расправляются с непослушными рабами! Станьте все передо мной и слушайте хорошенько, что я буду говорить. (Обращаясь к одному
120
из них). Ты, с кувшином, натаскай воды и наполни котел, живо. (К другому). А ты, с топором, будешь колоть дрова. Раб (показывая на топор). Да ведь он совсем тупой. Баллион. Уж справляйся с этим как знаешь. Разве вы не притупились также от постоянных ударов, а ведь я не отказываюсь от ваших услуг? (Обращаясь к третьему рабу). Тебе я поручаю убрать в доме; у тебя будет достаточно работы, поторопись, пошел скорее. (К четвертому). Ты накрой стол, вычисти серебро и расставь его. Постарайся, чтобы к моему приходу все было приготовлено, выметено, обрызгано, вытерто, вымыто, расставлено. Сегодня день моего рождения и вы все должны постараться для моего праздника. (К поваренку). Ты позаботься положить в воду окорок, говядину, свиные молоки и вымя. Ты слышал? Я хочу угостить на славу важных персон, которые у меня сегодня будут, чтобы они подумали, что я очень богат. (Всем). Идите же и поскорее сделайте все это, чтобы не было никакой задержки, когда явится повар. А я иду на рынок, чтобы раздобыть там дорогой рыбы. (Рабу, который несет кошелек на спине). Иди вперед, мальчишка. Нужно остерегаться, чтобы кто-нибудь не проделал дырки в моем кошельке.
(Плавт. Мошенник, 133 и след.).
^
7. Телесные наказания рабов
Орудиями наказания были прежде всего розги, палка простая и с острым наконечником, плеть, ремень. Плавт сравнивает рабов с ослами, до того их кожа привыкла к ударам, и говорит, что они принадлежат к породе пантер, потому что тело у них как, и у пантер, полосатое. В самом деле, мало нашлось бы рабов, не имеющих знаков на теле. Трахалион в Rudens`e утверждает, что он меньший плут, чем другой раб, и в доказательство предлагает осмотреть его спину.*
Кроме этого существовали еще наказания посредством всякого рода лишений: кандалы на руки или на ноги, ущемление шеи вилами, приковыванье к цепи, изнурительные работы, голод и холод. Подобные виды наказания приносили в то же время материальную выгоду господину: наказывая раба, он уменьшал его содержание и увеличивал его работу.
Первой ступенью этой лестницы наказаний была ссылка в деревню, где раб употреблялся на земледельческие работы с мотыгой в руках и с кандалами на ногах. Были и другие наказания, часто употреблявшиеся и в городе, и в деревне: раба отправляли на мельницу, которая часто упоминается в угрозах господ, так как это
__________
* Rudens — комедия Плавта «Канат».
121
было обычное наказание, на каменоломни, в рудники. «Уведите его, пусть на нею наденут тяжелые кандалы. А потом ты отправишься на каменоломню и, если другие успеют обтесать восемь глыб в день, а ты не сделаешь сверх того по крайней мере половины, то получишь тысячу ударов». «Я часто видел на картинах, — говорит один раб, — изображение бесчисленных казней Ахерона [1], но никакой Ахерон не может сравниться с каменоломней, из которой я только что вышел; это место, где работа изнуряет тело до полнейшего истощения сил».
Как избавиться от всех этих ужасов? Убежать? Но это значило попасть из огня да в полымя. Бегство считалось одним из самых тяжелых преступлений раба. За малейшую попытку к бегству, по одному только подозрению, его жестоко наказывали и клеймили раскаленным железом. И притом, куда бежать? К частному лицу? Но закон наказывал такого человека, как укрывателя. В храм? Но римское государство не признавало права убежища, которое было священным в Греции. Нигде и ни у кого не мог он найти заступничества, разве у какого-нибудь друга своего хозяина. Если убежавшего раба поймают, то дело может не ограничиться тем, что его изобьют до полусмерти, закуют, замучат работой. Его могли отправить на казнь в амфитеатр, где он сделается жертвой диких зверей или гладиаторов; его могли бросить в колодец или в печь, уморить на вилах, на кресте, сжечь в просмоленном платье.
По отношению к рабу произвол господина ничем не был ограничен.
Минуций Базил подвергал своих рабов в виде наказания самым ужасным увечьям. Ведий Поллион, выскочка из вольноотпущенников, бросал провинившихся рабов муренам, чтобы полюбоваться, как эти рыбы проглотят их целиком — и все это за какое-нибудь слово, показавшееся грубым, за простую неловкость. Известна история
__________
* Ахерон — собственно название реки, текущей вокруг подземного царства, но иногда этим именем обозначалось и само царство Аида, в котором, по позднейшим представлениям греков, мучились грешники — Рвд.
122
раба, который был приговорен к этого рода казни за то, что уронил хрустальную вазу во время пира, где присутствовал сам Август. Несчастный бросился к ногам императора и стал умолять, чтобы его не бросали на съедение рыбам; возмущенный Август велел перебить весь хрусталь у Ведия и простил раба. Но наказал ли он господина этого раба? И сделал ли он что-нибудь для того, чтоб подобные случаи не повторялись? Да и на каком основании стал бы он все это делать? Разве сам он не велел повесить на мачте своего доверенного раба Эроса за то, что тому пришла фантазия зажарить и съесть перепелку, прославившуюся своими победами в боях, до которых римляне были такими страстными охотниками. Приходится видеть точное изображение действительности в той картине нравов первого века империи, которую мы находим в сатирах. Здесь мы видим ярость, побои за малейшую ошибку, полную бесчувственность, даже в женщинах, которые особенно изощрялись в подыскивании поводов и придумывании видов наказания. Эти годовые палачи на жаловании, эти матроны, которые сами принимают участие в наказаниях, не переставая в то же время делать свой туалет, болтать с приятельницами, любоваться золотой бахромой, которая так красиво выделяет блеск и великолепие платья, наконец, эта легкость, с которой приговаривали к смертной казни по самым пустым поводам, — все это в значительной степени соответствовало действительности; и, без сомнения, в следующем отрывке из Ювенала очень мало вымысла: «Распять этого раба! — Но какое же преступление совершил он, чтобы подвергнуться такой казни? Где обвинитель, где свидетели? Послушай, мой друг: когда дело идет о жизни человека, нужно быть очень и очень осторожным! — Глупец, да разве раб человек? Пусть так: он не совершил никакого проступка, но я хочу, я требую этого, и мое желание, кажется, достаточная причина». И затем далее: «Бедная Псекас чешет свою госпожу. Рабыне уже успели вырвать несколько прядей волос и разорвать платье, чрез которое видны плечи. „Зачем этот завиток сделан так высоко?" Какой-нибудь волосок не так положен, какое преступление! Сейчас же пускается в ход воловья жила. Но чем так провинилась несчастная Псекас? Разве виновата бедная девушка, что ее нос не нравится тебе?»
(Валлон А., История рабства в античном мире, М., 1941.).
^
8. Чувства рабов по отношению к их господам
Искренняя любовь и преданность встречались и между рабами. Не все господа были жестокими; и иногда случалось, что доброе, человечное отношение к рабам будило в их душах, несмотря на развращающее влияние рабства, благородные чувства.
Известны рассказы о грументских [1] рабах, которые вывели свою госпожу из взятого приступом города, притворившись, что ведут ее на казнь; о рабе Веттия, который убил его, чтобы получить свободу, а потом сам наложил на себя руки. Подобные случаи чаще всего происходили во время гражданских войн. Находились рабы, которые не только не отдавались соблазну и не доносили на своих господ, но даже сами прятали их и оберегали от преследований. Некоторые пускались при этом на хитрости: становятся, напр., приверженцами Апулея или Аррунция [2] и чтобы удобнее устроить бегство, одеваются в платье центуриона и делают вид, что преследуют изменников; или же под видом ликторов сопровождают Помпония, который, облачившись в знаки преторского достоинства, решился пройти весь Рим, у ворот сел в государственную колесницу и, проехав Италию, прибыл на корабле триумвиров в Сицилию, в лагерь Помпея. В других случаях преданность рабов не ограничивается тем, что они следуют за своим господином и помогают ему: они сами придумывают уловки для его спасения. Так, во время избиения Марием приверженцев Суллы, рабы Корнута бросили на костер труп какого-то неизвестного человека, которого они выдавали воинам Мария за своего господина. Во время проскрипций Октавия один раб сделал еще больше: последовав за своим господином, он спрятал его в пещере; когда явилась опасность, что их убежище будет открыто, раб убил первого попавшегося человека и выдал его за своего господина. Бывали и такие рабы, которые спасали своих господ ценой собственной жизни, меняясь с ними платьем. Примеры подобного самопожертвования встречаются у Аппиана [3]; Сенека приводит такие случаи из недавнего прошлого, когда при Тиберии доносы особенно развились.
Само собой разумеется, что бывали и случаи совершенно противоположного свойства. Мстительное чувство озлобленных рабов иногда не останавливалось даже перед страхом самых ужасных казней. Тем
__________
[1] Grumentum — город в Лукании. — Ред.
[2] Аррунций участвовал в гражданских войнах сначала как приверженец Секста Помпея (сына триумвира), а потом Октавиана. Апулей Сатурнин — знаменитый демагог времен Мария. — Ред.
[3] Аппиан —уроженец Александрии, живший в половине II в. по Р. X.; написал по-гречески римскую историю, в которой изложил также историю всех областей римской империи до завоевания их римлянами. — Ред.
124
более должно было оно проявляться тогда, когда можно было быть уверенным в безнаказанности, когда рабов поощряли выдавать своих господ, внесенных в проскрипции, обещали им за это свободу, действовали на самые низкие стороны их природы, возбуждая жажду крови и золота. Как часто в эту эпоху раб становился палачом того, в чьей власти он находился! Как часто матери, пытаясь спасти своих детей, тщетно с мольбой протягивали руки к своим разъяренным служанкам! Аппиан, из которого мы взяли приведенные выше примеры преданности рабов, рассказывает также многочисленные случаи предательства. Иногда общественное мнение возмущалось подобными случаями, и предатель вместо награды получал наказание.
Один раб Карбона донес на него Крассу, ссылаясь на письменные доказательства. Красс велел заковать его в цепи и отправить к его господину. Другой раб, выдавший своего господина во время борьбы Мария и Суллы, получил свободу в награду за донос и был казнен за предательство. Известен еще случай, когда раб, таким же самым способом приобретший свободу, простер свою дерзость до того, что на торгах выступил покупателем имений казненного по его доносу против семьи последнего; народ потребовал, чтобы его снова отдали в рабство. В другой раз раб открыл хитрость своего товарища, который хотел этим спасти их общего господина. Судьи под давлением толпы приговорили предателя к распятью, а верному рабу даровали свободу.
Итак, были случаи и преданности, и предательства. Которые же из них являются характерными для определения чувств рабов по отношению к своим господам? Ответ на этот вопрос мы находим у одного писателя, который говорит, что в эпоху проскрипций «жены весьма часто оказывались верными, вольноотпущенники — реже, рабы очень редко». То же и в эпоху империи. В те времена, когда закон, запрещавший принимать показания раба против господина, отменялся или был явно нарушаем, со всех сторон так и сыпались доносы и обвинения. И Тацит, с негодованием описывавший эту эпоху, и Плиний Младший, который проводит сравнение между Траяном и его предшественниками, — оба замечают, что рабы с необычайным усердием и готовностью отозвались на поощрение правительства. Сенека говорит: «Вспомните о тех, кто погиб у себя дома жертвой насилия или хитрости, и вы увидите, что мщению рабов подверглось не меньше людей, чем мщению тиранов». И действительно, раб в то время был естественным врагом, живущим в доме господина: «сколько рабов, столько врагов», — гласит римская поговорка. Обычными орудиями рабов были: предательство, донос, яд и всякие тайные козни. Один вольноотпущенник Коммода * радуется, что
__________
* Сын Марка Аврелия, император 180—192 гг. н. э.
125
смерть избавляет его от рабства, в котором он находился у своих рабов, и он даже распорядился в завещании, чтобы это выражение было написано на его надгробном памятнике.
(Валлон А, История рабства в античном мире, М., 1941.).
^
9. Казнь четырехсот рабов
В 61 году по Р. X. префект Рима Педаний Секунд был убит одним из своих рабов... Когда согласно древнему обычаю нужно было вести на казнь всех рабов, живших под той же самой кровлей, то сбежался народ, который хотел защитить такое множество невинных людей; дело чуть не дошло до мятежа. В самом сенате поднялись голоса против такой чрезвычайной строгости, между тем как большинство выражалось за то, чтобы не делать никаких изменений (в законе). К этому большинству принадлежал и Г. Кассий; когда при подаче голосов очередь дошла до него, он сказал следующее:
«Не раз, почтенные сенаторы, я присутствовал среди вас во время обсуждения новых мер, которые должны были заменить правила и законы наших отцов; и я не возражал против них, хотя и нисколько не сомневался, что в старину во всех делах принимали лучшие и более правильные меры и что при всех переменах мы меняли лучшее на худшее. Но я молчал в этих случаях, чтобы не показалось, что чрезмерным восхвалением древних нравов я хочу возвысить предмет своих занятий [1]; кроме того, я полагал, что не следует постоянным возражением ослаблять силу и убедительность моих слов и что нужно приберечь их до той минуты, когда государство будет нуждаться в совете.
Эта минута пришла теперь, когда консуляр в собственном доме погиб вследствие заговора рабов, которого никто не остановил и не выдал, хотя сенатское решение, грозящее за это всем рабам казнью, остается еще до сих пор в силе. Освободите их, пожалуй, от наказания, но тогда кого из нас защитит положение господина, если префекта города не защитила его (высокая) должность? Кого из нас уберегут многочисленные слуги, если четыреста рабов не сумели уберечь Педания Секунда? Кому станут помогать его рабы, если даже страх смерти не мешает им оставаться равнодушными к безопасности своих господ? Быть может, скажут, что убийца мстит в данном случае за
__________
[1] Г. Кассий был известный юрист, и, как юрист, занимался изучением древних законов, на что он и намекает. — Ред.
126
свои личные обиды?.. Но тогда пойдем дальше и скажем прямо, что он имел право убить своего господина.
...Можно ли допустить, чтобы раб задумал убийство господина, и при этом в его голосе ни разу не послышалась угроза, и он никому ни одним словом не проговорился по оплошности? Пусть так, я готов даже согласиться, что он скрыл свое намерение и приготовил свой меч так, что ни в ком не возбуждал подозрения, но разве мог он пройти мимо стражи, открыть дверь спальни, войти в нее со светом, совершить убийство, и все это так, чтоб никто из рабов не видел и не знал? Много признаков предшествуют обыкновенно преступлению, и, если наши рабы будут- выдавать его, то мы можем жить спокойно среди многочисленной челяди, не боясь за нашу жизнь, потому что окружающие нас рабы постоянно трепещут за свою. Наконец, если окруженные преступными рабами мы и должны погибнуть, то мы по крайней мере знаем, что не останемся без отмщения. Наши предки относились недоверчиво к рабам даже в те времена, когда рожденный в доме или в имении своего господина раб с самого дня своего появления на свет приучался любить его. Но теперь, когда у нас в качестве рабов появились целые племена, из которых каждое имеет свои особые обычаи и своих богов, а некоторые и совсем не знают их; теперь ничем уж, кроме страха, не удержишь этого сброда в повиновении. Вы скажете, что при этом пострадает несколько невинных! Но ведь, когда казнят десятого в отряде, бежавшем с поля сражения, то не случается разве, что жребий падает и на храбреца? При всяком великом деле совершается некоторая несправедливость, но несчастье некоторых с избытком искупается благополучием всех».
На эти слова Кассия никто не решился открыто возражать; раздался лишь гул голосов, которые выражали сострадание по поводу многочисленности жертв, их возраста и пола, в особенности ввиду того, что большинство их было несомненно невинно. Все-таки верх взяло мнение тех, кто требовал казни, но нельзя было привести в исполнение это решение, потому что собралась большая толпа и стала угрожать камнями и поджогом. Тогда император издал эдикт, в котором упрекал народ за такое поведение и велел оцепить войсками весь путь, по которому осужденных должны были вести на место казни. Цингоний Варрон предложил распространить кару также и на вольноотпущенников, которые находились (во время убийства) в доме, и выслать их из Италии. Но принцепс воспротивился этому, чтобы не усиливать еще более суровости древнего обычая, которого не могло смягчить сострадание.
(Тацит, Анналы, XIV, 42—45)
^
10. Мнение Сенеки о рабах
С большим удовольствием услыхал я от людей, видевших тебя, что ты живешь в ладу со своими рабами. Так, конечно, и подобает человеку с твоим умом и с твоей образованностью. «Но ведь они рабы!» — Нет, они люди. «Рабы!»—Нет, товарищи. «Рабы!»—Нет, младшие друзья. «Рабы!» — Да, рабы постольку, поскольку и все мы, если принять во внимание одинаковую власть судьбы над ними и над нами. Поэтому смешны мне те, которые считают позором пообедать вместе с рабом. И почему это? Очевидно, все дело в том высокомерном обычае, который требует, чтобы толпа рабов, стоя, окружала обедающего господина. Он ест больше, чем в состоянии вынести, с неслыханной жадностью набивает уже полное брюхо, отвыкшее от пищеварения; он с еще большим трудом переваривает пищу, чем отправляет ее в желудок. А несчастный раб стой тут же и не смей губами пошевелить хотя бы для того, чтобы произнести слово. Розга наказывает каждый шепот; даже невольные человеческие звуки — кашель, чихание, икота — не остаются без кары. Большим наказанием искупается нарушенная тишина: они остаются стоять всю ночь, голодные, немые. Вот почему так много поносят господина те рабы, которым запрещено раскрывать рот в его присутствии. А те, которые имеют право разговаривать не только в присутствии господина, но даже с ним самим, которым никто не затыкает глотку, готовы шеи себе сломать из-за господина, обратить на себя грозящую ему опасность. Те рабы, которые разговаривали за едою, всегда молчали во время пытки [1].
А вот еще поговорка, обязанная своим происхождением этой же возмутительной надменности: сколько рабов, столько врагов. Но они ведь вовсе не враги нам по своей природе, а мы их делаем врагами. Я уже не говорю о других случаях бесчеловечной жестокости; мы заставляем их иногда делать то, что грешно было бы даже на вьючных животных возложить. Когда, например, мы возлежим за обедом, один подтирает плевки, другой, нагнувшись, собирает последствия нашего пьянства; третий разрезает редких птиц и, сунув внутрь опытную руку, уверенными движениями вытряхивает внутренности.
Несчастен тот, кто живет на свете только для того, чтобы потрошить птиц. Но гораздо более жалок тот, кто учит этому из глупой прихоти, чем тот, кто учится по необходимости.
__________
[1] Намек на нероновские проскрипции, в которых показания рабов имели большое значение — Ред
128
Вот виночерпий, одетый и украшенный, как женщина, пытается бороться с возрастом. Он не может убежать от детства; его удерживают в этом возрасте насильно, несмотря на то, что у него вид настоящего воина; безволосый, — волосы у него выбриты или даже выщипаны — он бодрствует всю ночь, которую он делит между пьянством и развратом господина; в спальне он мужчина, на пиру — мальчик.
Вот другой, которому поручено наблюдение за собутыльниками господина; стоит, несчастный, и высматривает, кого из них за невоздержанность языка или глотки можно будет пригласить на завтра.
Прибавь сюда рабов, заведующих пирами, которым во всех подробностях знакомо нёбо господина; они знают все кушанья, которые могут пощекотать вкус господина и своим видом развлечь его; им известно, какая гастрономическая новость может оживить пресыщенного всем барина, что может быть ему противно, чего ему в этот день захочется. Обедать вместе с ними он не согласится ни за что: он считает за ущерб своему величию подойти вместе с рабом к одному и тому же столу. А сколько из этих рабов теперь сами господа!
Я видел, как перед порогом Каллиста стоял его прежний господин, который некогда вешал ему на шею ярлык с объявлением о продаже и выводил на рынок вместе с презренной челядью. А теперь его не пускали в дом в то время, как другие свободно входили туда. Освободившись и получив право гражданства, раб отблагодарил господина.
Господин продал Каллиста, зато Каллист дорого ему обошелся.
Подумай, что тот, кого ты зовешь своим рабом, родился из такого же семени, как и ты; как и ты, он пользуется небом, дышит одинаково с тобою, одинаково живет, одинаково умирает. Ведь низвергла же судьба многих знатных людей, которые путем военной службы добились сенаторского звания. Вспомни поражение Вара! Один сделался пастухом, другой принужден был стеречь жилища врагов. Решись-ка теперь презирать положение людей, которое может сделаться и твоим, в то время как ты его презираешь.
Я не собираюсь особенно распространяться относительно обращения с рабами, к которым мы относимся так высокомерно, так жестоко, которых ты так обижал; вот моя мысль в общих чертах. Обращайся с низшими так, как бы ты хотел, чтобы с тобою обращались поставленные выше тебя. Каждый раз, как вспомнишь об объеме твоей власти над рабами, вспомни, что и твой господин имеет такую же власть над тобою. «Но, — скажешь ты, — откуда у меня взялся этот господин?» — Ты еще молод, мой друг! Кто знает, может быть, он у тебя и будет. Разве ты не знаешь, в какие годы сделались рабынями Гекуба или мать Дария, в какие годы попали в рабство Крез, Платон, Диоген? Обращайся с рабом мягко, обходительно, допускай его к разговору, приглашай на совет, на пирушку. Тут
129
меня перебьет вся толпа наших франтов: «Какое унижение, какой позор!» Но я их немедленно уличу в том, что они целуют руки [1] у рабов других. Вы даже упускаете из виду, как тщательно старались избегать наши предки того, что так ненавистно в слове «господин» и так унизительно в слове «раб». Господин у них назывался отцом семейства; рабы, как и до сих пор в комедиях — членами семьи [2]. Они установили один праздник [3] не затем, чтобы только в этот день рабы могли есть за одним столом с господином, но затем, чтобы рабы могли в этот день отправлять в доме должности государственных магистратов, творить суд, — словом, дом на день превращался в небольшую республику. «Что такое? Я допущу к своему столу всех своих рабов?!» — Точно так же, как и всех свободных. Ты ошибаешься, если думаешь, что я оттолкну человека из-за его грязного ремесла. Не занятия я буду ценить, а характер. Характер вырабатывает каждый сам себе, а занятия — дело случайности. Пусть одни обедают за твоим столом, потому что они достойны этого; другие — для того, чтобы сделаться достойными. Если в них есть что-нибудь гнусное, благодаря сношениям с грязными людьми, оно изгладится, благодаря примеру людей порядочных. Не только на форуме и в сенате можно найти друга, дорогой Луцилий; ты отыщешь его у себя дома, если поищешь хорошенько. Часто хороший материал пропадает за отсутствием ремесленника. Попробуй-ка, сделай опыт. Если глуп тот, кто, собираясь покупать лошадь, смотрит не ее, а узду и попону, то несравненно глупее тот, кто оценивает человека по одежде и по сословию, которое то же, что и одежда, надетая на нас. «Он раб!» — Да, но может быть, он духом свободен. «Он раб». — Да разве это вредит ему? Покажи мне, кто не раб: один — раб похотливости, другой — корыстолюбия, третий — честолюбия, все — рабы страха. Вот тебе консуляр — раб старухи, вот богач — в сетях у служанки, вот целый ряд знатных юношей — рабов актеров. Нет рабства позорнее добровольного. Не обращай внимания на слова этих господ; будь всегда приветлив с рабами и не выказывай высокомерия. Пусть уважают тебя, а не боятся.
За последние слова меня пожалуй обвинят в призыве рабов к самостоятельности и в попытке уронить авторитет господ. Я повторяю: пусть они уважают нас, как клиенты, как люди, ищущие нашего расположения.
Тот, кто думает возводить на меня подобные обвинения, забывает, очевидно, что господину не может быть мало того, чего и богу
__________
[1] Намек на искательство знати у нероновских отпущенников. — Ред.
[2] См. стр. 116.
[3] Праздник Сатурналии, продолжавшийся от 16 дней до 9 дней до январских календ. — Ред.
130
довольно. Тот, кто пользуется уважением, пользуется и любовью. Любовь не может совмещаться со страхом. Поэтому я нахожу, что ты поступаешь совершенно правильно, не стараясь внушить страха рабам и пытаясь действовать на них только словами.
[Сенека, Письма к Луиилию, V 6 (47)].
^
11. Обязанности вольноотпущенника по отношению к своему патрону
Отпуск на волю был в принципе и по своему юридическому значению отказом господина от его прав на раба. Но если вольноотпущенник не имел больше господина, он должен был иметь патрона, каковым становился бывший господин, который отпустил его на волю. Вольноотпущенник принимал имя своего патрона. Его юридическое положение было таким же, как и юридическое положение патрона: он делается римским гражданином только в том случае, если патрон сам был гражданином. Его родиной была родина патрона, т. е. если, например, бывший раб происходил из Сирии и был отпущен на волю тулузцем, то он по закону становился гражданином города Тулузы. Его законным местом жительства делался дом патрона. Если он умирал бездетным, его имущество переходило к патрону или к сыну последнего, как к самому близкому его родственнику. Если он убивал своего патрона, то судился как отцеубийца.
Патронат являлся, с одной стороны, обязанностью оказывать покровительство вольноотпущеннику. Древнее правило требовало, чтобы бывший господин защищал своего вольноотпущенника в суде против третьих лиц, другое правило обязывало его кормить и помогать вольноотпущеннику. Но с другой стороны, патронат был и правом. Юристы утверждают, что патрон имел право наказывать своего вольноотпущенника.
Обязанности вольноотпущенника были выражены в двух словах: reverentia и obsequium, т. е. почтение и повиновение. Оба эти термина очень неопределенны, и легко себе представить, что патрон толковал их как хотел. Особа патрона должна была быть для вольноотпущенника «такой же почтенной и священной, как особа отца». Понятие, противоположное reuerentia, которая была обязательна для вольноотпущенника, обозначалось словом «неблагодарность». Таким образом, неблагодарность вольноотпущенника являлась на суде настоящим преступлением. Патрон долго сохранял право наказывать вольноотпущенника обращением его снова в рабство. Позднее дела о неблагодарности рассматривались в суде, и судьям вменялось в обязанность строго наказывать за нее. За то, что вольноотпущенник был «дерзким и упрямым», за то, что он «поднимал голову» перед
131
своим патроном, его наказывали рабством. То же наказание налагалось, если вольноотпущенник покидал своего патрона во время болезни и бедности. За доказанную неблагодарность или за «недостаток внимания» судья мог приговорить к штрафу или к наказанию палками. За оскорбление словами наказывали изгнанием, за оскорбление действием — ссылкой на рудники.
Закон не определял понятия obsequium, но мы знаем, что это слово обозначало подчинение чужой воле. Вольноотпущенник обязан был подчиниться воле своего господина, преклоняться перед ней, повиноваться и следовать ей во всем. Судьям предписывалось наказывать вольноотпущенника за всякое неисполнение этой неопределенной обязанности.
Из всего этого видно, что отпуск на волю не давал независимости. Раб, становившийся по отношению к обществу свободным человеком, по отношению к своему бывшему господину оставался подчиненным.
Кроме того вольноотпущенник давал клятву нести и другие обязательства. Иногда он клялся оставаться навсегда или на определенный срок в доме и на службе своего патрона или его сына. Он мог обещать служить наследнику патрона. Часто он обязывался платить оброк, который из приличия назывался подарком.
Чаще всего он обещал отдавать патрону часть своего труда. Этот труд считался днями (ореrае). Один обещал 10 дней в год, другой 20, иной «столько дней, сколько угодно будет патрону».
Характер работы определялся свойствами раба, его уменьем и талантами. Один мог быть земледельцем, плотником, каменщиком, другой — золотых дел мастером, архитектором, врачом, переписчиком, живописцем, актером, школьным учителем. Иногда работа производилась в доме патрона, где вольноотпущенник исполнял обязанности управляющего, секретаря, лакея или повара. Иногда вольноотпущенник занимался своим ремеслом в городе и приносил патрону установленную часть заработка. Случалось, что вольноотпущенник имел лавку и должен был платить патрону известную сумму из торговых прибылей.
Подобно мужчине и женщина, отпущенная на волю, должна была отдавать господину несколько дней своей работы; это обязательство сохраняла она до пятидесятилетнего возраста или же до замужества. Последнее ограничение объясняется тем соображением, что женщина, как говорит один юрист, «не может служить в одно и то же время и своему патрону, и своему мужу». Но по той же самой причине она не могла и замуж выйти без разрешения патрона. Считалось справедливым, что патрон имеет право помешать браку, который лишает его известных выгод.
Нелишне заметить, что, принимая на себя известные обязательства, для получения свободы раб мог выговорить себе, что барщина
132
может отбываться не только им, но вместо него также и его детьми, как родившимися уже, так и имеющими родиться.
Все это показывает, что господин сохранял известные права на личность и в особенности на труд своего бывшего раба. Патрон мог даже отдать своего вольноотпущенника внаймы кому-нибудь другому. Вольноотпущенника ссужали, дарили, отказывали по завещанию. Его могли заложить, т. е., делая заем, устанавливали ипотеку на доход, который патрон мог получить со своего вольноотпущенника. Его отдавали внаймы и спекулировали на его труде. Он составлял часть приданого, наследства, и естественно переходил к наследнику, как всякий другой объект владения. Если у патрона было два наследника, то могло случиться, что вольноотпущенник переходил во владение их обоих и они делили его между собой пополам; или же он мог принадлежать на одну треть одному наследнику и на две трети другому.
(Fustel de Coulanges, L'invasion germanique et la fin de l'Empire, стр. 107, et suiv., изд. Hachette).
^
12. Положение вольноотпущенников в римском обществе
В эпоху империи вольноотпущенники были очень многочисленны. Нет никакой возможности установить хотя бы приблизительно общее число их в это время. Но есть много косвенных указаний. Например, в одном только списке, найденном в Геркулануме, встречается 240 имен вольноотпущенников. В Капуе они составляли около половины населения. Во всех городах южной Италии, вместе взятых, по крайней мере 1/6 населения состояла из вольноотпущенников. Относительно Рима мы имеем мало сведений. Но мы знаем, что каждый гражданин даже самого скромного общественного положения имел несколько вольноотпущенников. Тацит прямо говорит, что бывшие рабы встречаются во всех классах римского общества, что большая часть всадников и многие сенаторы рабского происхождения и что выделить эту категорию — значит показать, как мало в Риме людей, которые ведут свой род от свободных граждан. Такое показание историка неоценимо.
Из всех карьер, доступных вольноотпущеннику, самой заманчивой была карьера чиновника. Служащие, подчиненные магистрату, не были государственными чиновниками в высшем смысле этого слова; тем не менее их положение было довольно почетным. Некоторые из их обязанностей предполагали известное умственное развитие и образование. Они соединялись в декурии, в которых должности были наследственными или продавались; а это придавало им известное
133
значение, которое всегда дается принадлежностью к какой-нибудь корпорации.
Среди этих чиновников первое место занимали писцы: они соответствовали нашим канцеляристам, переписчикам, регистраторам, счетчикам. В действительности, текущие дела подготовлялись и, должно быть, решались ими, как это теперь делают правители канцелярии, которые подносят начальнику бумаги только для подписи. Такие должности занимались и свободными, и вольноотпущенниками. Эти последние встречаются в канцеляриях квесторов, эдилов, трибунов.
За писцами идут ликторы, обязанности которых были чисто внешние: они сопровождают в Риме консула с пучками прутьев, они принимают участие в некоторых юридических актах. Ликторы были непременно из свободных, впрочем, и среди них встречаются вольноотпущенники, но только такие, которые имели права римского гражданина.
Затем следуют viatores — курьеры, передававшие распоряжения; они состояли при консулах, преторах и других магистратах. Наконец, praecones — глашатаи, и другие низшие служители.
Все это были различные ступени служебной лестницы, прохождение которой представляло много заманчивого. Она имела все выгоды и преимущества чиновничьей службы, давала спокойное, обеспеченное существование, а в конце и почетные отличия. Поступали на эту службу в молодых летах; успех ее прохождения обусловливался заслугами, а также другими обстоятельствами; на этой службе можно было приобретать материальное благосостояние.
Вольноотпущенников не принимали в легионы, за исключением случаев крайней опасности: они служили преимущественно во флоте. Они наполняли корабли мизенского и равенского флотов в качестве простых матросов, а также занимали и офицерские должности.
В Риме они служили в когортах вигилов, которые наблюдали ночью за общественной безопасностью и занимались тушением пожаров.
Вольноотпущенники охотно занимались земледелием, и некоторые, по словам Плиния Старшего, достигали на этом поприще выдающихся успехов. Они применяли свой труд во всевозможных промыслах, относящихся к строительному делу, начиная от работы на каменоломнях и кончая подрядами по столярной и кровельной части, в торговле съестными припасами, тканями и платьем. Они продавали и покупали рабов и гладиаторов, занимались денежными спекуляциями в качестве менял, банкиров, золотых дел мастеров, плавильщиков золота и серебра, чеканщиков. Наконец, они делались публичными писцами: один вольноотпущенник хвалился, что в течение четырнадцати лет составлял завещания без всякой помощи юриста.
Много их встречалось среди гистрионов, шутов, пантомимов. У историков и на памятниках попадаются имена актеров из вольноот-
134
пущенников, например, Пилад во времена Траяна, Мемфий при Марке Аврелии. Пантомимы имели иногда громадную известность, и описания, прославлявшие их, составлены были в весьма пышных выражениях. Они никогда не упускали случая назвать себя первыми артистами своего времени и перечислить свои успехи. Мы имеем известия об одном таком актере Агелии Септентрионе, имя которого упомянуто в двух надписях — в Ланувии и в Пренесте; первая начертана по распоряжению муниципального сената и народа, а вторая сделана от имени государства по требованию граждан в ознаменование любви Агелия к родному городу. Из таких надписей видно, какой могла быть карьера актера: он наслаждался рукоплесканиями публики, наживал богатство, делался приближенным императора, значительные города оспаривали друг у друга честь считать его своим гражданином. Некоторые актеры основывали настоящие династии: замечено, что прозвища Аполавсия, Пилада, Септентриона носили многие члены одного и того же рода.
Кучера и возницы, правившие колесницами, пользовались еще большей славой. Со времен Августа они иногда делались весьма важными персонами. Плиний Младший упоминает о некоем Феликсе, Дион Кассий * об Эвпрепе, который взял призы на 782 скачках и был казнен Каракаллой. Стоит только посмотреть надписи, чтобы не удивляться подобным цифрам: победы знаменитых возниц считаются там сотнями, даже тысячами. Вольноотпущенники не одни одерживают эти победы: с ними соперничают на этом поприще и свободные. Гладиаторы бывали также из того и из другого класса, а нередко и из рабов.
Интересно посмотреть, какое место занимали вольноотпущенники в свободных профессиях, особенно в таких, которые требуют умственного развития.
Некоторые из них занимались медициной. Долгое время лечение было делом домашним: в доме имели раба-врача, также как и раба- привратника. В те времена, когда лечение стало профессией, врач из рабов, отпускаемый на волю, занимался практикой на стороне, но он продолжал еще оставаться в распоряжении своего господина. Вольноотпущенницы исполняли обязанности повивальных бабок.
Вольноотпущенники принимали очень большое участие в деле обучения молодых римлян. Многие сожалели об этом, видя в такой постановке дела воспитания причину развращения римского общества, но эти жалобы, более или менее основательные, не оказывали никакого существенного влияния. К тому же законы считали услуги раба-наставника весьма почтенными и позволяли ученику по достижении двадцатилетнего возраста отпускать на волю своего учителя.
__________
* Дион Кассий Коккеян (ок. 160—235 гг. н. э.), греческий историк и римский сенатор, написал римскую историю от основания Рима до 229 гг.
135
Преподаватели из вольноотпущенников не всегда были привязаны исключительно к одной семье: некоторые из них открывали школы.
Громадное большинство грамматиков принадлежало к классу вольноотпущенников: почти все вошедшие в славу учителя были прежде рабами. С ними очень хорошо обращались, скоро их отпускали на волю, и часто они отказывались от преимуществ независимой жизни, чувствуя себя вполне счастливыми в доме своего господина. Некоторые из них составляли себе большое состояние, как, напр., Веррий Флакк, которому Август поручил воспитание своих внуков с ежегодным жалованьем в 80 000 сестерций.
Среди вольноотпущенников были также писатели, историки, поэты, ученые. Достаточно припомнить наиболее известные имена: во время республики Ливий Андроник, Цецилий Статилий, Теренций; в эпоху империи Публий Сир [1], Федр, Эпиктет.
Что касается художников, то римляне вообще ценили их очень низко, за исключением разве что архитекторов. Если бы составить список имен наиболее известных художников, то в него пришлось бы включить множество вольноотпущенников.
В общем этот класс людей отличался разными пороками. Но были среди них люди честные, работящие, бережливые, полезные для общества. Многие из них вполне заслуживали искреннее расположение таких людей, как Цицерон и Плиний Младший. Многих вольноотпущенников щедро награждали их бывшие господа. Один из них мог с гордостью написать следующую эпитафию на своей могиле: «В благочестии и чистоте нравов я прожил насколько это было возможно, без тяжб, без ссор и без долгов. Я был верен своим друзьям, беден деньгами, но очень богат сердцем».
(По Lemonnier, Condition priuee des affranchis, стр. 261 и след., изд. Hachette).
__________
[1] Стат. Цецилий — автор комедий, жил во II в. до Р. X. Публий Сир писал мимы в эпоху Цезаря. — Ред.
^
13. Тирон, вольноотпущенник Цицерона
Имя Тирона — латинское, на основании чего можно предположить, что он родился в доме своего господина. Цицерон рано привязался к нему и позаботился об его образовании. Быть может, он сам на себя взял труд закончить воспитание своего любимца. В некоторых местах он называет себя его наставником и любит дразнить Тирона его манерой писать. Цицерон был очень привязан к нему, а под конец просто не мог без него обойтись.
136
Он играл очень важную роль в доме Цицерона, и обязанности его были весьма разнообразны. Он олицетворял собою порядок и экономию, — качества, которыми не отличался его господин. Тирон был поверенным в делах. Каждое первое число он бранил неисправных должников и уговаривал слишком нетерпеливых кредиторов; он проверял счета управляющего Эроса, которые не всегда оказывались правильными; он посещал услужливых банкиров, которые помогали Цицерону выпутываться из затруднительных обстоятельств. Каждый раз, когда нужно было исполнить какое-нибудь щекотливое поручение, обращались к Тирону. Старание, с которым он исполнял самые ответственные дела, не мешало его господину употреблять его и для разных мелких поручений: его посылали наблюдать за садами, поторопить рабочих, посмотреть постройку, даже устройство пиров находилось в его ведении, и его посылали делать приглашения. Но самые важные услуги он оказывал Цицерону в качестве секретаря. Он писал почти так же быстро, как Цицерон говорил, и только он мог прочесть неразборчивое писание своего господина. Он был, впрочем, более чем секретарем, он был доверенным лицом, почти сотрудником. Авл Геллий утверждает, что Тирон помогал своему господину в его сочинениях, и переписка Цицерона как будто бы подтверждает это замечание. Однажды, когда Тирон оставался больной в одном из загородных домов, Цицерон писал ему, что у него в гостях был Помпей и просил прочесть что-нибудь, но получил ответ, что в доме все умолкло с тех пор, как нет Тирона. «Мои, — прибавляет Цицерон, — или, вернее, наши занятия литературой прекратились в твое отсутствие. Приезжай как можно скорее оживить наших муз».
В это время Тирон был еще рабом. Он был отпущен на волю уже довольно поздно, около 53 года до Р.. X. Все окружавшие Цицерона одобрили эту награду за столько верных услуг, оказанных Тироном. Квинт, который был в это время в Галлии, написал по этому поводу брату особое письмо, в котором благодарил его за то, что может иметь теперь нового друга. Впоследствии Тирон купил себе маленькое именьице, без сомнения, с помощью своего господина, и Марк в своем письме из Афин добродушно подшучивает над ним по поводу новых вкусов и привычек, которые должны теперь в нем развиться: «Итак, ты теперь земледелец, — пишет он Тирону, — ты должен отказаться от удобств городской жизни и стать настоящим римским крестьянином. С каким удовольствием я представляю тебя в новом виде! Мне кажется, что я вижу, как ты покупаешь земледельческие орудия, беседуешь со своим приказчиком и за десертом прячешь в полу семена для своего сада». Но, ставши вольноотпущенником и земледельцем, Тирон продолжал служить своему господину не менее усердно, чем в то время когда был рабом.
Его здоровье ухудшалось, но никто не берег его. Все любили Тирона и под этим предлогом все заставляли его работать. Его готов-
137
ностью услужить злоупотребляли, зная, что она безгранична. Квинт, Марк, Аттик [1] требовали, чтоб он постоянно сообщал им новости о Риме и о Цицероне. При всяком новом занятии, которое доставалось его господину, Тирон получал свою долю и принимался за работу так горячо, что делался больным. Во время управления Цицерона Киликией Тирон так утомил себя, что его господин должен был оставить его в Патрах. Ему было очень жалко расстаться со своим верным другом, и чтоб показать, как тяжела эта разлука, Цицерон писал ему иногда по три раза в день. При всяком случае Цицерон показывал бесконечную заботливость о хрупком и драгоценном для него здоровье Тирона: он сам становился его врачом. Однажды, оставивши Тирона, которому нездоровилось, в Тускулуме, он ему писал: «Займись же, наконец, своим здоровьем, которым ты до сих пор пренебрегал, чтобы служить мне. Ты знаешь, что нужно для этого: хорошее пищеварение, отсутствие усталости, умеренный моцион, развлечения и пустой желудок. Возвращайся умницей; я еще более буду любить после этого и тебя, и Тускулум». В случае более серьезной болезни советы были длиннее. Вся семья собиралась, чтобы составить ему письмо, и Цицерон писал от имени жены и детей: «Если ты нас любишь, в особенности меня, который тебя воспитал, то ты не будешь думать ни о чем, кроме выздоровления... Умоляю тебя, не обращай внимания на расход. Я велел Курию давать тебе все, что только ты ни спросишь, и щедро заплатить врачу, чтобы он внимательно отнесся к лечению. Ты мне оказал бесчисленные услуги дома и на форуме, в Риме и в провинции, в моих общественных и частных делах, в занятиях и литературных упражнениях; но самую большую услугу ты мне окажешь, если моя надежда исполнится, и я увижу тебя снова в добром здоровье».
Тирон платил за такое расположение безграничной преданностью, которая не знала утомления. Со своим плохим здоровьем он прожил, однако, более 100 лет. И можно сказать, что эта долгая жизнь была целиком посвящена службе его господину. Его рвение не ослабело и после того, как Цицерон умер: он продолжал заботиться о покойном до последней минуты своей собственной жизни. Он написал его историю, обнародовал его неизданные сочинения; чтобы ничто не было утрачено, он собрал все до беглых заметок и случайных острот включительно, составив полное собрание их — слишком длинное, как говорят, так как в своем восхищении Цицероном Тирон не делал никакого выбора. Наконец, ему принадлежат превосходные издания речей знаменитого оратора, издания, с которыми еще считались во втором веке.
(Буассье Г. Цицерон и его друзья. СПб., 1992.).
__________
[1] Квинт — младший брат М. Туллия Цицерона, Марк — его сын. Аттик — один из самых близких друзей. — Ред.
^
14. Выскочка из вольноотпущенников
Тримальхион Петрония представляет собой вольноотпущенника, который сделался богачом, но остался по-прежнему неотесанным; перейдя быстро от крайней нищеты к огромному богатству, он старается безумными тратами вознаградить себя за лишения, которые он так долго терпел.
Петроний хотел показать нам в шутливо-преувеличенной форме, какие громадные богатства наживали иногда бывшие рабы. Тримальхион владел такими громадными имениями, которые «коршун не в состоянии был' облететь»; на его службе находится целая армия людей, которых он не знает, и из которых добрая половина в глаза не видала своего хозяина. Ему нет надобности что-либо покупать: его поля производят в изобилии все, что только ему может понадобиться. В его доме издается род газеты, которую он заставляет себе читать за столом, чтобы насладиться сознанием своего богатства. Вот отрывок, который может дать понятие о том, что представляла собой эта газета.
«В седьмой день перед августовскими календами в кумских имениях Тримальхиона родилось 30 мальчиков и 40 девочек. Было сжато и свезено в ригу 500 тысяч четвериков хлеба; в загоне собрано было 500 упряжных быков. В тот же день раб Митридат был распят на кресте за то, что кощунственно оскорбил гения своего господина. В тот же день было возвращено в кассу 10 миллионов сестерций, которых не могли поместить ни в какое дело. В тот же день в помпейских садах произошел пожар; огонь показался сначала в доме арендатора»... — Здесь Тримальхион прервал чтение и предался гневу: этих помпейских садов он совсем не знает; они были приобретены на его деньги без его ведома; он требует, чтобы впредь его извещали в течение 6-ти месячного срока о каждой покупке нового имения.
Его имения составляют целое царство, и Тримальхион живет в них совершенно по-царски. Его люди подражают в манерах своему господину: они грубы с чужими и жестоки со своими слугами. Сами рабы, с которыми их господин дурно обращается, они имеют в то же время еще своих рабов, которых бьют, чтобы выместить свою злобу. Петроний изображает одного такого раба, который решил казнить своего слугу. Все умоляют его о помиловании, но он заставляет себя долго просить, прежде чем дает свое согласие. «Этот мошенник, — говорит он, — допустил кражу платья, которое один из моих клиентов подарил мне в день рождения. Меня возмущает, конечно, его небрежность, а не потеря платья; правда, платье было пурпурное, но его уже один раз мыли. А впрочем, раз вы меня так упрашиваете, я, несмотря на все это, ему прощаю».
139
Из всех окружавших Тримальхиона, одна только жена его, Фортуната, никак не могла приспособиться к своему новому положению. Она загребала деньги лопатой, а между тем сохранила среди этой роскоши все свои привычки скаредной экономии, которые были бы уместны разве только в самом бедном хозяйстве. Она не знает покоя ни на минуту и выскакивает из-за стола во время обеда, чтобы посмотреть на все своим хозяйским глазом. «Разве вы ее не знаете, — говорит ее супруг, который знает ее слишком хорошо. — Она ведь не выпьет стакана воды, пока не запрет все серебро и не разделит между слугами остатки кушанья».
Что касается самого Тримальхиона, то он сделался важным барином или, по крайней мере, изо всех сил старался казаться им. Он усвоил себе все привычки и вкусы светского человека; он хочет, чтобы в нем видели любителя наук и искусств. В самом деле, кто бы мог обвинить его в невежестве? Ведь у него целых две библиотеки. Он рассуждает об астрологии и с большой ученостью доказывает, что ораторам и поварам следовало бы родиться под одним и тем же созвездием. Он любит ссылаться на историю и хотя не всегда к месту цитирует разные исторические факты (напр., Ганнибал, по его мнению, принимал участие в Троянской войне), но его собутыльники всегда восторгаются, удивляясь его обширным познаниям. Так как Сенека ввел в моду мораль, то он морализирует при всяком удобном и неудобном случае, и чтобы напомнить приглашенным гостям о бренности земного существования, он велит внести в пиршественную залу скелет. Тримальхион кичится своею любовью к искусствам; он хочет казаться страстным поклонником музыки, вследствие чего рабы у него служат за столом под аккомпанемент музыкальных инструментов и в такт разрезают мясо. Впрочем, в минуты откровенности он сознается, что из всех артистов признает только канатных плясунов и всем музыкальным инструментам предпочитает рожок. Но больше всего ему хочется казаться щедрым. Чтобы иметь много народа у себя за столом, он приглашает в гости с улицы совершенно незнакомых людей. Тримальхион ослепляет и утомляет их своим великолепием; он не знает, что и придумать, чтобы удивить их. И в самом деле, каждое подаваемое блюдо представляет собой образцовое произведение искусства, на которое потрачено много воображения и творческой силы, каждое блюдо заключает в себе какой-нибудь сюрприз и требует обширных комментариев.
Впрочем, среди всего этого великолепия каждую минуту в нем проскальзывает бывший раб и выскочка. Щедро потчуя своих гостей, он в то же время оскорбляет их. «Пейте это столетнее фалернское, — говорил он им, — вчера я не велел подавать такого хорошего вина, а между тем у меня были гости почище вас». К концу пира у всех кружилась голова от выпитого вина, каждый переставал сдерживать себя и обнаруживал свою истинную природу. Один из друзей хозяина,
140
желая пошутить с Фортунатой, схватил ее за ногу, так что она растянулась во всю длину на своем ложе. Тримальхион, выведенный из себя упреками жены, запустил ей в голову стаканом; поднялся такой невообразимый шум, что стража округа, думая что в доме горит, выломала двери и явилась в залу с топорами и водой, чтобы тушить пожар.
(Буассье Г. Оппозиция при цезарях. СПб., 1993.).
^
15. Императорские вольноотпущенники
В течение первого века нашей эры центральное управление империи в значительной степени перешло в руки вольноотпущенников императора. На основании современных документов, мы можем составить себе представление о значении их деятельности.
Вот, например, что Стаций сообщает нам об Этруске. Уроженец Смирны, Этруск появился в Риме при Тиберии. Отпущенный на волю этим государем, он остался у него на службе. Он сохранил свое положение при Калигуле и получил скромное место в свите этого императора, когда тот путешествовал по Галлии. Его быстрое повышение началось при Клавдии. Нерон также выказывал ему свое расположение. Около 56 г. Этруску поручено было управление императорской казной. Доходы от золотых приисков в Иберии и в Далмации, с африканских и египетских полей, с жемчужных отмелей востока, с тарентских стад, с александрийских хрустальных заводов, с императорских лесов в Нумидии — все эти сборы попутными ветрами направлялись из всех четырех стран света в римскую гавань и здесь поступали в распоряжение Этруска. Он заведовал также и расходованием денег. Через его руки ежедневно проходили суммы, которые назначались на содержание войска, на раздачу хлеба в Риме, на устройство храмов, водопроводов и плотин, на украшение императорских дворцов, сооружение статуй, чеканку монеты. Его сон и отдых коротки; он отклоняет всякое приглашение на обед и все время думает о делах и работе, никогда — об удовольствиях. Неизвестно, когда оставил Этруск эту должность; по-видимому, он уже не занимал ее, когда подвергся опале при Домициане, который сослал его в Кампанию. Его сыну позволили сопровождать отца в ссылку, а секретаря выслали за море. Впрочем, старый Этруск недолго оставался в изгнании. Вскоре после прощения он умер более чем восьмидесяти лет от роду. Его гробница была великолепно украшена. Живописцы и скульпторы соперничали друг с другом, чтобы увековечить его черты на мраморе и других самых драгоценных материалах; лучшие поэты того времени, Стаций и Марциал, воспевали ему похвалы.
141
При Клавдии вольноотпущеннику Полибию было поручено заведовать приемом прошений и жалоб. До нас дошло одно послание Сенеки, в котором он довольно оригинальным образом утешает Полибия в смерти его младшего брата. «Ты не имеешь права предаваться беспредельному горю — и это не единственное право, которого ты лишен: ты не можешь также посвятить сну часть своего дня, убежать от деловой сутолоки и провести свой досуг среди мирных полей; не можешь приятным путешествием развлечься от усидчивых занятий, сопряженных с твоим трудным постом; ты не можешь рассеять свой ум разнообразными впечатлениями, распределить свой день как тебе вздумается. Тебе запрещены тысячи вещей, которые вполне доступны простому смертному, затерявшемуся в своем скромном убежище. Большое счастье — тяжелое рабство. Ты не принадлежишь самому себе. Столько тысяч аудиенций, которые ты должен дать, столько жалоб, которые ты должен привести в порядок, целые потоки дел, которые текут к тебе со всех концов земного шара и которые ты должен представлять на благоусмотрение владыки мира — все это требует напряжения всех сил ума. Нет, ты не имеешь права плакать, так как ты должен постоянно выслушивать толпу плачущих людей. Чтобы осушить слезы тех, чья скорбь стремится тронуть жалостью сердце императора, ты должен прежде отереть свои собственные слезы. Сказать тебе средство, которое ты сумеешь оценить? Когда ты захочешь забыть все, подумай об императоре, подумай, какой преданностью, каким рвением ты должен отблагодарить его за его благоволение...»
Абаскант при Домициане вел всю переписку императора с провинциями. Стаций посвящает ему одно из своих стихотворений, по поводу смерти жены Абасканта Присциллы. Поэт говорит, что сочинил его движимый постоянным стремлением оказывать преданность всем окружающим особу государя; так как тот, кто поклоняется божеству искренно и от чистого сердца, должен также любить и жрецов, стоящих у его алтаря. Разве император не возложил сам на плечи Абасканта, еще юного, бремя управления самой обильной делами частью? Присцилла выразила свою благодарность императору, бросившись перед ним на колени. Абаскант должен рассылать приказания своего господина по всему свету, распределять силы империи, получать новости от войск на Евфрате, Дунае, Рейне, в Британии; он посылает приказы о производстве в легионы; от него узнают о назначении на должность центуриона, военного трибуна, о назначении командовать когортой или отрядом конницы. Он должен осведомиться, было ли разлитие Нила достаточным для того, чтобы можно было надеяться на хороший урожай, были ли дожди в Африке, и о тысяче других вещей. Ни Меркурий, ни Изида не имеют столько дел. По словам Стация, Абаскант всегда сохранял ровное, спокойное настроение, всегда отличался честностью и скромностью. Своей уме-
142
ренностью в пище он похож был на апулийского или сабинского крестьянина. А между тем он был очень богат. Стаций говорит, что Присцилла завещала своему мужу воздвигнуть в честь императора литую статую из золота, ценой в 450 000 сестерций. Его похороны отличались царской пышностью, а гробница на Аппиевой дороге представляла собой настоящий дворец.
Сенаторы, которые в глубине души презирали императорских вольноотпущенников, в своих отношениях с ними не останавливались иногда перед само!) низкой лестью. Плиний Младший сохранил нам текст одного постановления, которое сенат сделал в честь Палланта [1]: «Сенат благодарит. императора за то, что он сказал торжественное похвальное слово в честь своего вольноотпущенника и соблаговолил дозволить сенату показать свое расположение к этому человеку... чтобы Паллант, которому каждый обязан благодарностью, мог получить достойное вознаграждение за свои труды и свою преданность. Сенат и римский народ не могут найти лучшего случая проявить свою щедрость, как оказать ее такому верному и бескорыстному стражу государевой казны, и поэтому постановили выдать ему из государевой казны 15 миллионов сестерций». При этом прибавлялось, что чем более душа Палланта чужда алчности и корыстолюбия, тем более нужно настаивать перед императором на том, чтобы тот уговорил его уступить желанию сената. Паллант отказался от подарка и принял лишь знаки преторского достоинства, которые были ему вместе с этим предложены; сенат не настаивал, но постановил следующее: «Так как обнародовать во всеобщее сведение милости, которыми принцепс вознаграждает достойных, весьма полезно, в особенности в местах, где это может возбудить желание подражать людям, которым поручено заведовать делами императора; и принимая во внимание, что выдающаяся преданность и честность Палланта могут служить лучшим образцом для возбуждения благородного соревнования, сенат решил, чтобы речь, произнесенная императором за 5 дней до февральских календ, а также сенатское постановление по этому поводу были вырезаны на бронзовой доске и выставлены около статуи Юлия Цезаря в броне».
(Friedlaender, Moeurs romaines d'Auguste aux Antonins, 1, II, ch. 2, passim, изд. Reinwald).
__________
[1] Паллант — вольноотпущенник Антонии, матери императора Клавдия. — Ред.