От редакторов русского издания

Вид материала

Документы

Содержание 314 Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма E p cit Vl 1 S 90), Бисмарк, поразмыслив, ответил своим почитателям, что «сильная Австрия жизненно необходима Германии» (Neuscha Глава восьмая. Континентальный империализм пандвижения 315 Rzanv V Fallen leaves 1929 P 163164 [Розанов ß В 316 Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта Соч. 2е изд. Т. 8. С. 213. См • Dels J. T. 318 Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма

Подобный материал:

• Предисловие редакторов русского издания, 732.37kb.
• Философия русского религиозного искусства XVI-XX вв. Антология, 6335.43kb.
• Автор, название, изд-во, год издания, 464.93kb.
• Концепция и специфические характеристики первого номера корпоративного издания для, 905.48kb.
• В. Н. Дёмин Гиперборея. Исторические корни русского народа, 1249.63kb.
• В. В. Зеленский От редактора русского издания 1929, 10660.27kb.
• Информационно-библиографические издания, 485.77kb.
• Национальное достояние русского народа, 99.7kb.
• Федеральный компонент, 401.39kb.
• Информационно-библиографический отдел Золотое кольцо России, 148.24kb.

20 т.

время Крымской войны (18531856) Михаил Погодин, русский фольклорист и фи^л°г, написал царю письмо, в котором он назвал славянские народы единственно наЯежными могучими союзниками России (Staehlin К. p. cit. S. 35). Вскоре после этого геРал Николай МуравьевАмурский, «один из великих русских строителей империи», Разил надежду на «освобождение славян изпод власти Австрии и Турции» (Khn H. . ^C1h и еще в 1870 г. появился военный памфлет, который требовал «уничтожения ^стрии как необходимого условия для образования панславянской федерации» (см. lin К. p. cit. S. 282).

Bnhard О. p. cit. S. 58 ff Grell H. Der alldeutsche Verband, seine Geschichte, Bestrebungen, seine Erflge. 1898 Alldeutsche Flugschriften. № 8.

Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма

ми прожектами немецких пангерманистов, немедленно превратился (когда австрийские пангерманисты ухватились за него) в план некой структуры, которая стала бы «центром немецкой жизни во всем мире и соединилась бы со всеми прочими германскими государствами»²².

Самоочевидно, что экспансионистские тенденции панславизма так же смущали царя, как Бисмарка беспокоили непрошеные признания австрийских пангерманистов в верности Рейху и в неверности Австрии²³. Ибо, как бы высоко ни подымалась иногда волна националистических чувств или какими бы возмутительными ни становились националистические претензии во времена чрезвычайных обстоятельств, до тех пор, пока они привязаны к определенной национальной территории и сдерживаются чувством гордости за данное ограниченное национальное государство, они остаются в пределах, которые трайбализм пандвижений переступил сразу.

Новизну пандвижений лучше всего можно оценить по их совершенно небывалому отношению к антисемитизму. Подавляемые меньшинства, вроде славян в Австрии и поляков в царской России, из-за их конфликта с правительством имели больше возможностей открыть невидимые связи между еврейскими общинами и европейскими национальными государствами, и это открытие легко могло повести к более основательной вражде. Всюду, где противодействие государству не отождествлялось с отсутствием патриотизма (как в Польше, в которой знаком польской лояльности была нелояльность к царю, или в Австрии, где немцы смотрели на Бисмарка как на свою великую национальную фигуру), этот антисемитизм принимал более свирепые формы, потому что евреи в таком случае казались агентами не только государственной машины подавления, но и иностранного угнетателя. Однако фундаментальная роль антисемитизма в пандвижениях мало объяснима как позицией меньшинств, так и специфическим опытом, пережитым Шенерером, ведущим деятелем австрийского пангерманизма, когда он, еще член Либеральной партии, осознал связь между Габсбургской монархией и господством Ротшильдов в Австрийской железнодо

²² Согласно программе 1913 г австрийских пангерманистов, цит по Pichl E (al Herwig) Gerg Schenerer 1938 6 vls Vl 6 S 375

²³ Когда Шенерер, обожатель Бисмарка, заявил в 1876 г, что «Австрия как великая держава должна исчезнуть» (РгсШ ^ E p cit Vl 1 S 90), Бисмарк, поразмыслив, ответил своим почитателям, что «сильная Австрия жизненно необходима Германии» (^сМ Neuschaefer F A Gerg Ritter vn Schenerer (Dissertatin) Hamburg, 1935) Отношение царей к панславизму было гораздо более двусмысленным, потому что панславистска концепция государства включала сильную народную поддержку деспотическому прав лению Но даже при таких искусительных условиях царский трон отказался поддер жать экспансионистские требования славянофилов и их последователей (см Staehhn p cit S 30 ff)

^ Глава восьмая. Континентальный империализм пандвижения 315

рожной системе²⁴. Едва ли это само по себе заставило бы его заявить, что «мы, пангерманцы, считаем антисемитизм главной опорой нашей национальной идеологии»²⁵, как не могло нечто подобное побудить панславистского русского писателя Розанова делать вид, будто «нет вопроса русской жизни, где «запятой» не стоял бы вопрос как справиться с евреем»²⁶.

Ключ к внезапному появлению антисемитизма в качестве центра всего мировоззрения и жизнепонимания (в отличие от его простой политической роли во Франции времен дела Дрейфуса или его роли как инструмента пропаганды в Немецком Штеккеровском движении) лежит в самой природе трайбализма, а не в политических фактах и обстоятельствах. Истинная сущность антисемитизма пандвижений в том, что ненависть к евреям впервые была оторвана от всякого фактического опыта политических, социальных или экономических контактов с еврейским народом и следовала только особой логике идеологии.

Племенной национализм — движущая сила континентального империализма — имел очень мало общего с национализмом высокоразвитого западного национального государства. Национальное государство с его претензией на народное представительство и национальный суверенитет в том виде, как оно развивалось со времени Французской революции на протяжении XIX в., было результатом сочетания двух факторов, разделенных еще в XVIII в. и остававшихся разделенными в России и АвстроВенгрии национальности и государства Нации вышли на сцену истории и освободились, когда народы осознали себя как исторические и культурные единства, а свои территории — как постоянные дома, где история оставила видимый след, благоустройство которых было плодом повседневного труда их предков и будущее которых зависит от общего хода цивилизации. Где бы ни возникали национальные государства, там миграции сходили на нет, хотя, с другой стороны, в восточно и южноевропейском регионах утверждение национальных государств не состоялось, потому что им не удалось опереться на прочно укорененные крестьянские классы²⁷. Социологически национальное государство было политическим продуктом освобожденных от крепостного права крестьянских классов Европы, и в этом причина, по

См главу вторую

Pichl E p cit Vl 1 S 26 Английский перевод взят из отличной статьи Karbach О The funder f mdern plitical antisemitism Gerg vn Schenerer Jewish Scial Studies 1945 Vl 7 № 1 January

²⁶ ^ Rzanv V Fallen leaves 1929 P 163164 [Розанов ß В Опавшие листья (1й короб) Розанов В В Сумерки просвещения M Педагогика, 1990 С 523 Или Он же Уединенное M Политиздат, 1990 С 2]

²⁷ См Macartney С A Natinal states and minrities L, 1934 P 432 ff


^ 316

Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма

Глава восьмая. Континентальный империализм пандвижения 317


чему национальные армии смогли удерживать прочные позиции внутри этих государств только до конца прошлого века, т.е. лишь до тех пор, пока армии оставались подлинными представителями крестьянского класса. «Армия, — указывал Маркс, — была pint dhnneur парцелльных крестьян она из них делала героев, которые защищали от внешних врагов новую собственность... Военный мундир был их собственным парадным костюмом, война — их поэзией, увеличенная и округленная в воображении парцелла — отечеством, а патриотизм — идеальной формой чувства собственности»²⁸. Западный национализм, высшим выражением которого стала воинская обязанность, был созданием твердо стоявших на земле и освобожденных крестьянских классов.

Хотя сознание национальности относительно недавнее явление, структура государства была детищем эпохи монархии и просвещенного абсолютизма. Будь то в форме новой республики или реформированной конституционной монархии, государство унаследовало в качестве своей высшей функции защиту всех проживающих на его территории независимо от их национальности и предположительно должно было действовать как верховный правовой институт. Трагедией национального государства оказалось то, что подъем национального сознания народа помешал исполнению этих функций. Во имя воли народа государство вынуждено было признать гражданами только «националов», гарантировать полные гражданские и политические права только тем, кто принадлежал к национальному сообществу по праву происхождения и факту рождения. Это означало, что государство частично превратилось из инструмента права в орудие нации.

Завоевание государства нацией²⁹ было во многом облегчено падением абсолютной монархии и последующим новым развитием классов. Предполагалось, что абсолютная монархия служит интересам нации как целого, само ее бытие явно выражает и доказывает существование такого общего интереса. Просвещенный абсолютизм опирался на изречение герцога де Рогана «Короли правят людьми, а общий интерес правит королем»³⁰. С устранением короля и победой суверенитета народа этот общий интерес находился под постоянной угрозой замещения устойчивым конфликтом между классовыми интересами и борьбой за контроль над государственной машиной, т.е. под угрозой замены на вечную гражданскую войну. Без монархии единственной скрепляющей силой между гражданами национального государства, символизирующей их глубинную общность, по-видимому, осталась национальная

²⁸ Маркс ^ К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта Соч. 2е изд. Т. 8. С. 213.

²⁹ См • Dels J. T. La natin. Mntreal, 1944 — выдающееся исследование по этой теме.

³⁰ См Rhan D. de. De lintérêt des princes et états de la Chrétienté. 1638 — труд, посвященный кардиналу Ришелье.

принадлежность, т.е. общее происхождение. Поэтому в век, когда любой класс и группа населения были одержимы классовым или групповым интересом, полагали, что интересы нации как целого гарантировало общее происхождение, которое сентиментально выражало себя в национализме.

Тайный конфликт между государством и нацией стал явным с самого рождения современного национального государства, когда Французская революция соединила Декларацию прав человека с требованием национального суверенитета. Одни и те же основные права были одновременно провозглашены и как неотчуждаемое достояние всех людей и как особенное наследие определенных наций одну и ту же нацию разом объявляли и подчиненной законам, кои предположительно вытекали из этой Декларации, и суверенной, т.е. не связанной никаким всеобщим законом и не признающей ничего высшего над собой³¹. Практическим результатом этого противоречия стало то, что отныне права человека были защищены и упрочены только как национальные права и что сам институт государства (чьим высшим назначением было оберегать и гарантировать человеку его права как человеческой личности, как гражданину и как представителю национальности) потерял свой юридический, рациональный облик и мог быть истолкован романтиками как туманное воплощение «национальной души», которую сам факт ее существования ставил вне или над законом. Соответственно «национальный суверенитет» терял первоначальный дополнительный оттенок своего значения как «свободы народа» и окутывался псевдомистической атмосферой беззакония и произвола.

Национализм, в сущности, выражал порочное толкование государства как института нации и отождествлял идею гражданина с национальной принадлежностью. Отношение между государством и обществом определялось фактом классовой борьбы, которая вытесняла прежний феодальный порядок. Общество пропиталось духом либерального индивидуализма, ошибочно полагавшего, что государство правило простыми атомарными индивидами, тогда как в действительности оно правило классами, и видевшего в государстве род верховного индивида, перед которым должны преклоняться все другие. По видимости то была воля самой нации, чтобы государство охраняло ее от последствий социальной атомизации и в то же время гарантировало ей возможность оставаться в состоянии атомизации. Дабы соответствовать этой задаче, государство было вынуждено усиливать все прежние стремления к Централизации только сильная централизованная администрация, которая монополизировала все инструменты принуждения и властные

Одним из самых ярких исследований принципа суверенитета все еще остается работа Bdin J. Six livres de la république. 1576. Хорошее изложение и разбор главных идей Бодена см. Sabine G. H. A histry f plitical thery. 1937.


^ 318

Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма

Глава восьмая. Континентальный империализм пандвижения 319


возможности, могла бы составить противовес центробежным силам, постоянно порождаемым в классово разделенном обществе. Национализм в таком случае становился ценнейшим средством для скрепления друг с другом централизованного государства и атомизированного общества и фактически оказывался единственной работающей, живой связью между индивидами в национальном государстве

Национализм всегда хранил эту первоначальную внутреннюю верность централизованному правительству и никогда полностью не утрачивал своей функции сохранения ненадежного равновесия между нацией и государством, с одной стороны, между националами атомизированного общества — с другой. Коренные граждане национального государства часто смотрели сверху вниз на натурализованных граждан, получивших свои права по закону, а не по рождению, от государства, а не от нации. Но они никогда не заходили так далеко, чтобы настаивать на пангерманистском различении между «Staatsfremde», государственно чуждыми, и «Vlksfremde», национально чуждыми, которое позднее вошло в нацистское законодательство. Поскольку государство, даже в своей искаженной форме, оставалось правовым институтом, национализм контролировался какимто законом, и в той мере как национализм проистекал из самоотождествления националов со своей территорией, он держался в определенных границах.

Совсем другими были первые национальные проявления у народов, чья национальность еще не выкристаллизовалась из бесформенности этнического сознания, чей язык еще не перерос диалектную стадию, через которую прошли все европейские языки прежде, чем стать литературными, чьи крестьянские классы не пустили глубоких корней на собственной национальной земле и не исчерпали всех возможностей освобождения и кому, вследствие этого, их национальная особенность гораздо больше казалась интимным частным качеством, внутренне присущим самой их индивидуальности, чем делом общественного значения и развития цивилизации³². Если эти народы хотели сравняться в национальной гордости с западными нациями, то за невозможностью предъявить ни своей территории, ни государства, ни исторических достижений они могли указывать лишь на самих себя, и это значило в лучшем случае — на свой язык (словно бы язык сам по себе уже был

³² В этом контексте интересны предложения социалистов Карла Реннера и Отто Бауэра в Австрии полностью отделить национальность от ее территориальной базы и сделать ее чемто вроде личного статуса. Этот ход мысли соответствовал положению, при котором этнические группы были рассеяны по всей империи, ни в чем не теряя своего национального характера (см Bauer . Die Natinalitätenfrage und die österreichische Szialdemkratie. Wien, 1907 о личном (в противоположность территориальному) принципе см. S. 332 ff., 353 ff. «Личный принцип стремится организовать нации не как территориальные единицы, а как простые ассоциации лиц»).

достижением), а в худшем — на свою славянскую, или германскую, или Бог знает какую душу. Однако в век, наивно полагавший, что все народы практически являются нациями, едва ли оставался иной путь притесняемым народам АвстроВенгрии, царской России или балканских стран, где не существовало условий для реализации западного национального триединства народ — территория — государство, где многие века постоянно менялись границы и разные группы населения пребывали в состоянии более или менее непрерывной миграции. Там накопились массы людей, не имевших ни малейшего понятия о patria и патриотизме, об ответственности за обычную ограниченную местную общину. Отсюда и шла обеспокоенность «поясом смешанного населения» (Макартни), простиравшимся от Балтики до Адриатики и наиболее отчетливо выраженным в АвстроВенгерской монархии.

Из этой обстановки беспочвенности вырос племенной национализм. Он широко распространился не только среди народов АвстроВенгрии, но и, пусть на более высоком уровне, среди злосчастной интеллигенции царской России. Беспочвенность, неукорененность были истинным источником того «повышенного племенного сознания», которое фактически означало, что представители этих народов не имели своего определенного дома, но чувствовали себя дома всюду, где случилось жить другим представителям их «племени». «Это наша особенность.., — говорил Шёнерер, — что мы тяготеем не к Вене, а к любому месту, где могут жить немцы»³³. Отличительным признаком пандвижений было то, что они никогда даже и не пытались достичь национального освобождения, но в своих экспансионистских мечтаниях сразу переступали узкие рамки национального сообщества и провозглашали народную общность, которая должна оставаться политическим фактором, даже если ее сочлены были бы рассеяны по всей земле. Подобным образом, в противоположность истинным национальноосвободительным движениям малых народов, всегда начинавшим с углубления в национальное прошлое, пандвижения не задерживались на изучении истории, но переносили основу своей народной общности в будущее, по направлению к которому предлагалось маршировать движению.

Племенной национализм, распространившийся среди всех притесняемых национальностей Восточной и Южной Европы, развился в новую форму организации — пандвижения — у тех народов, которые сочетали наличие определенного национального дома, своей территории, как Германия и Россия, с большим числом рассеянных за границей сторонников воссоединения, — у немцев и славян³⁴. В отличие от за

³³ Pic W E. p. cit. Bd. 1. S. 152.

Никакое полнокровное пандвижение никогда не развивалось, кроме как при этих условиях Панлатинизм был неправильным названием для нескольких мертворожденных


320


321

Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма

Глава восьмая. Континентальный империализм пандвижения


морского империализма, который довольствовался относительным превосходством, национальной миссией или бременем белого человека, пандвижения начинали с абсолютных притязаний на избранность. Национализм часто описывали как эмоциональный суррогат религии, но только трайбализм пандвижений предложил новую религиозную теорию и новое понятие святости. Вовсе не религиозное предназначение и положение царя в православной церкви привело русских панславистов к утверждению христианской сущности русского народа, этого, по мысли Достоевского, народабогоносца, «святого Христофора среди народов», вносящего Бога прямо в дела мира сего³⁵. Именно из-за претензий быть «истинно божественным народом новых времен»³⁶ панслависты забросили свои ранние либеральные устремления и, несмотря на сопротивление правительства и иногда даже преследования, стали стойкими борцами за Святую Русь.

Австрийские пангерманисты предъявляли сходные притязания на божественное избранничество, даже если они, тоже имея похожее либеральное прошлое, оставались антиклерикалами и становились антихристианами. Когда Гитлер, сознававший себя учеником Шёнерера, заявлял во время последней мировой войны «Всемогущий Бог создал нашу нацию. Мы защищаем Его дело, защищая самое ее существование»³⁷, то ответ с другой стороны, от последователя панславизма, был равно верен общему типу «Немецкие изверги не только наши враги, но и враги Божий»³⁸. Эти недавние формулировки не были порождены сиюминутными пропагандистскими потребностями, и фанатизм этого рода — не просто

попыток латинских наций создать какой-то союз против германской опасности, и даже польский мессианизм никогда не претендовал ни на что большее, чем на то, что когдато, возможно, было польской территорией. Декерт (Deckert E. p. cit. S. 7) в 1914 г. заявил, что «панлатинизм все больше и больше приходит в упадок, а национализм и государственное сознание стали сильнее и сохранили в латинских странах больший потенциал, чем гделибо еще в Европе».

³⁵ Berdyaev N. The rigin f russian cmmunism. 1937. P. 102. [Бердяев H. A. Истоки и смысл русского коммунизма. М. Наука, 1990. С. 73.] К. С. Аксаков в 1855 г. назвал ру^с ский народ «единственным христианским народом на земле» (см. Ehrenberg H., Bubnff N. V. estliches Christentum. Bd. 1. S. 92 ff.), а поэт Тютчев утверждал в то же время, что «русский народ — христианин не только по православной вере, но и по чемуто более задушевному. Он христианин по той способности самоотречения и жертвы, которая лежит в основании его нравственной природы» (цит. по Khn H. p. cit.).

³⁶ Согласно Чаадаеву, чьи «Философические письма» (18291831) были первой систематической попыткой взглянуть на мировую историю с русским народом в центре. См Ehrenberg H. p. cit. Bd. 1. S. 5 ff. [Ср. Чаадаев П. Я. Соч. М. Правда. 1989. С. 236. Здесь Арендт, видимо, приняла за чистую монету ироническое пародирование Чаадаевым славянофильской лексики. (Прим. пер.)]

³⁷ New Yrk Times. 1945. January 31.

³⁸ Слова Луки, архиепископа Тамбовского (цит. по Журнал Московской Патриархии 1944. № 2).

злоупотребление религиозным языком. За ними стоит настоящая теология, которая дала толчок ранним пандвижениям и сохранила значительное влияние на развитие современных тоталитарных движений.

Наперекор иудеохристианской вере в божественное происхождение Человека, пандвижения проповедовали божественное происхождение собственного народа. Согласно им, человек, неизбежно входя в какой-то народ, обретал свое божественное происхождение только косвенно, через членство в народе. Индивид тем самым имеет божественную ценность только постольку, поскольку принадлежит к народу выделенному, отмеченному своим божественным происхождением. Индивид теряет эту ценность всякий раз, когда решает переменить свою национальность, ибо в таком случае он рвет все связи, через которые был наделен дарами божественного происхождения, и падает, так сказать, в метафизическую бездомность. Политическая выгода такого построения двойная. Оно делало национальность постоянным качеством, которое больше не могла поколебать история, что бы ни происходило с данным народом эмиграция, завоевание, рассеяние. Но ближайшая выгода состояла в том, что при абсолютном противопоставлении божественного происхождения одного своего народа всем другим небожественным народам исчезали всякие различия (будь то социальные, экономические или психологические) между отдельными членами этого народа. Божественное происхождение превращало народ в однородную «избранную» массу высокомерных роботов³⁹.

Ложность этой теории очевидна так же, как и ее политическая полезность. Бог не создавал ни людей, происхождение которых ясно из факта размножения, ни народов, которые появились как результат человеческой организации. Люди неравны по природному происхождению, по разной организации и судьбе в истории. Их равенство есть лишь равенство прав, т.е. равенство человеческого назначения однако за этим равенством человеческого назначения стоит, согласно иудеохристианской традиции, другое равенство, воплощенное в идее единого общего происхождения вне человеческой истории, вне человеческой ^пРироды и назначения — общего происхождения в мифическом неопределенном человеке, который один сотворен Богом. Это божественное Происхождение есть та метафизическая идея, на которой может быть основано политическое равенство в человеческом предназначении —

39

то признавал уже русский иезуит князь И. С. Гагарин в своем памфлете «La Russie гаtelle cathlique?» (1856), где он нападал на славянофилов, потому что «они хотят

^становить самое полное религиозное, политическое и национальное единообразие. В °ей внешней политике они хотят слить в великой Славянской Православной Империи ^ех православных христиан независимо от национальности и всех славян независимо

^т Религии» (цит. по Khn H. p. cit.).