Geum.ru

Иван Лесны. Онедугах сильных мира сего (Властелины мира глазами невролога) Иван лесны

Вид материалаСтатья
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   34

служить величию и мощи собственной страны.

Для средневекового традиционализма шокирующим было само начало его

правления. Он создал так называемый Королевский совет, совершенно выходящий

за рамки существовавших в то время представлений. Свои королевские советы

были и у его предшественников - однако они складывались, в основном, из

представителей дворянства и высшего клира, независимо от их способностей и

знаний. Филипп Красивый при выборе своих советников не руководствовался

благородством происхождения. Большинство их было родом из мелкого дворянства

и зарождающегося сословия горожан. Они получили название легисты, так как

были, как правило, хорошими знатоками права, зачастую обучавшимися в

нескольких университетах (в то время в Париже, например, преподавалось

только церковное право, зато в Орлеане и Монпелье -- общее право). Помимо

этого, Королевский совет Филиппа Красивого был постоянной институцией,

напоминающей современное правительство. Таким образом, был заложен фундамент

исполнительной государственной бюрократии и последующего монархического

абсолютизма.

Некоторые историки упрекают этот институт в том, что он состоял из

людей "неблагородных", "парвеню". Это было не совсем так: наряду с ними, в

совете было представлена и высшая знать. Членом совета был даже брат короля

Карл Валуа, а позднее и королевские сыновья.

Вместе с тем ни один историк не может отказать этим "парвеню" в

исключительных административных и организационных способностях и в успехе их

усилий сделать королевство Капетов сильным государством. Более того,

королевский совет, или попросту легисты, как чаще называли его членов,

предвосхищает и такие институции, как в частности, Генеральные штаты.

Например, в период обострения отношений между Филиппом Красивым и папой

римским Бонифацием VIII, в 1302 году, легисты собрали в парижском соборе

Нотр-Дам представителей светских и церковных феодалов вместе с

представителями королевских городов, добившись от них не только полной

поддержки действиям короля, но и пробудив в собравшихся "сословиях" должное

национальное самосознание.

Усиление центральной королевской власти и увеличение значения

королевского совета вызвало необходимость настоящей столицы -- главного

города, где работали бы центральные органы, хранились государственные бумаги

и проч. Хотя Капеты и раньше признавали Париж своей резиденцией, все же они

не задерживались в нем надолго, проживая преимущественно в замках -- своих и

своих вассалов. Только при Филиппе Красивом Париж становится столицей в

полном смысле этого слова.

Одновременно в центре Парижа, а западной части острова Ситэ на Сене

растет великолепный архитектурный комплекс, до сих пор вызывающий восхищение

туристов. В него входит королевский дворец, место заседаний его совета,

парижского парламента (так назывался тогда судебный двор), позднее --

органов сословного представительства. Строительство этого комплекса велось

многие годы и завершилось незадолго до смерти Филиппа Красивого.

В то время как до сих пор король был единственным -- да еще в

значительной мере символическим - связующим звеном французского государства,

раздробленного на самоуправляемые вассальные поместья, ныне формируется

продуманная система государственного управления. Возникает институт

королевских чиновников, возглавлявших судебно-административные округи: в

северной Франции -- бальи, в южной -- сенешалы.

При этом парижские -- уже по-настоящему центральные -- учреждения

руководят всей системой управления на территории Франции. В случае

несогласия с их действиями можно было апеллировать к королю. Судя по всему,

Филипп Красивый сознавал растущий вес своего могущества: его правление

достигло почти абсолютистской степени. "Он и король, и император, и папа

римский в своей стране", -- характеризовал Филиппа IV арагонский посол при

французском дворе. (Что опять-таки не согласуется с утверждением, что Филипп

был всего лишь "игрушкой в руках ловких советников").

Было, однако, необходимо решить целый ряд проблем, связанных как с

огромными расстояниями, препятствовавшими в то время единому управлению, так

и с различиями в традициях и способах местного управления. Например, в

северной части государственные чиновники -- бальи -- могли быть и

"неблагородного происхождения" и назначались на короткий срок, в то время

как их коллеги-южане выбирались прежде всего из рыцарства, причем сенешаль

мог занимать свой пост многие годы.

В южной Франции преобладало римское право (что было естественным, так

как эта часть бывшей Галлии была романизирована раньше всего), а в северной

действовало право обычное. В южной Франции, совсем недавно попавшей под

прямое королевское управление, говорили по-провансальски, который

значительно отличался от северофранцузского языка, ставшего позднее основой

литературного французского. Наряду с этими, существовал и ряд других

диалектов, с трудом понимаемых северными французами (в окрестностях Парижа,

Орлеана и т. д.). Например, в Нормандии, совсем недавно присоединенной к

Франции, местное население говорило на языке, так же отличавшемся от

среднефранцузского, как литературный чешский отличается сегодня от

литературного словацкого языка.

К тому времени относятся и некоторые законы, запрещавшие использование

провансальского наречия в официальных бумагах, в суде и проч.

Благодаря всем этим реформам -- трудно поверить, что они были делом рук

одних лишь легистов при полном бездействии короля -- Франция начинает

занимать

ВАЖНУЮ ПОЗИЦИЮ НА ШАХМАТНОЙ ДОСКЕ ЕВРОПЫ. Хотя в то время она и не

достигала еще своих сегодняшних границ (заканчиваясь на юге у реки Роны и

далеко не доходя на севере до Рейна), тем не менее владела практически самой

крупной территорией во всей Европе. Принадлежал ей европейский приоритет и

по численности населения -- во Франции проживало пятнадцать миллионов

человек. Причем франкоязычное население простиралось далеко на восток от

римской империи. Англия в то время имела едва четыре миллиона жителей,

Испания была раздробленной, римская империя являла собой конгломерат стран и

земель. (Россия находилась под монгольским игом). Единственным государством,

конкурировавшим в начале XIV века своей территорией Франции, был комплекс

чешского, польского и венгерского королевства под единым правлением

последних Пржемысловичей. Однако по численности населения, в виду его редкой

плотности в Польше и Венгрии, и он не мог равняться Франции.

Филипп Красивый рано проявил себя умелым дипломатом. Благодаря своему

браку он присоединил к Франции наваррское королевство и графство Шампань.

Все чаще его взгляд привлекала Фландрия. Это было богатое графство. Однако с

быстрым ростом промышленности (преимущественно текстильной) и развитием

городов в нем создались напряженные отношения между патрициатом и

ремесленными цехами. Будучи в меньшинстве, патрициат управлял городами с

позиций власти. Боясь утратить эту власть, он обратился за помощью к

французскому королю. Филипп Красивый готовно отозвался на эту просьбу.

Однако военное счастье было не на его стороне. Несмотря на начальные

успехи, ему так и не удалось добиться цели.

Неудачной была и параллельная война с английским королем Эдуардом I,

целью которой было завоевание остатков английских владений на материке.

К этому времени относится и первое столкновение Филиппа с папой

римским. Бонифаций VIII авторитарно обязывает обоих монархов безотлагательно

заключить перемирие. Ни Филипп IV, однако, ни Эдуард I не проявляют ни

малейшего желания последовать этому совету. С этого эпизода начинается

драматический поединок между Филиппом Красивым и Бонифацием VIII. Борьба в

нем ведется не из-за вопросов религии и церкви (кажется даже, что король был

куда более набожным католиком, чем папа римский), а из-за... власти и денег.

Но к этому мы еще вернемся.

ПАПА РИМСКИЙ БОНИФАЦИИ VIII вступает на папский престол в период,

который нельзя считать ни счастливым, ни славным для римской курии. Триумфа,

который обещали крестовые походы, длящиеся вот уже двести лет, так и не

произошло. Ислам наступал, и в руках христиан оставался только Кипр и

островная область, которой владела Венеция и Генуя. Этот неуспех в

значительной степени вел к ослаблению, и вместе с тем к обострению отношений

между папским престолом и римской империей. Споры возникали не только при

выборе императора, но и при выборе папы. В то время как западный клир мечтал

об успешном продолжении крестовых походов, кардиналы в Риме два года

ссорились, кто из них займет папский престол. Наконец в 1294 году было

найдено соломоново решение: папой был избран пустынник Петр -- "божий

человек", живший в уединении со своими учениками и отнюдь не мечтавший о

престоле. (Петр не знал даже латыни). Со стороны миноритов-спиритуалистов

(приверженцев движения, возникшего в ходе борьбы двух направлений в ордене

францисканцев, настаивавших на строгом идеале совершенной простоты и

нищеты), которые выдвинули на престол Петра, пустынник уже при жизни был

объявлен святым человеком. В конце концов он дал кардиналам уговорить себя и

вступил в сан папы римского под именем Целестина V. Однако ему не суждено

было долго занимать это место: через несколько месяцев амбициозный кардинал

Бенедетто Гаэтани, под влияние которого попал неопытный и не знающий света

Целестин, заставил его уйти в отставку, то есть совершить акт, неслыханный в

истории римской курии. В то же время он принудил кардиналов избрать

преемником Целестина его самого, Гаэтани. Так шестидесятилетний, жаждущий

власти и славы кардинал стал папой римским Бонифацием VIII. Своего

предшественника он на всякий случай упрятал в тюрьму, где бедный Петр,

вопреки своей воле лишенный покоя и уединения, вскоре умер.

Бонифаций VIII отличался необычайно ловкостью в делах, был знатоком

церковного права, зато теологией владел куда хуже. Впрочем, она его не очень

и занимала. Прежде всего Бонифация интересовала власть -- plenitudo

potestatis (теократическое требование полкой власти -- как духовной, так и

светской). Обуянный дьявольской гордыней, Бонифаций был более чем далек от

основной христианской заповеди: "возлюби ближнего своего". Что и доказывал

неоднократно, начиная с интриг вокруг своего предшественника. Когда,

например, в Палестре ему сдались мятежники Колонны (Бонифаций неустанно

враждовал с этим знатным римским родом), он приказал весь город сравнять с

землей. А посланника не признаваемого папой арагонского короля Бонифаций

попросту пнул ногой в лицо, когда тот склонился для традиционного поцелуя

его туфли, да так, что у того брызнула из носу кровь.

Бонифаций настойчиво и грубо требовал полного подчинения себе всего

христианского мира, вмешиваясь в дела каждого трона и каждого государства. В

частности, он метал громы и молнии в адрес чешского короля Вацлава III. или,

точнее, его отца Вацлава II, посадившего после смерти последнего Арпада на

венгерский трон своего младшего сына. Папа замышлял "выделить" этот престол

протежируемому им неапольскому роду Анжу. Чтобы сломить власть

Пржемысловичей, Бонифаций даже объединил свои усилия с Альбрехтом (сыном

Рудольфа Габсбургского), которого он не признавал до этого римским королем и

даже проклинал. Так на международной сцене уже во второй раз появились

всегда готовые сослужить службу Габсбурги, которые вскоре -- пока еще не

окончательно -- добьются своей заветной цели -- станут почти наследственными

императорами "Священной Римской империи германской нации".

Тогда еще папско-габсбургкому союзу не удалось сломить предпоследнего

Пржемысловича. В борьбе с Бонифацием VIII у последнего был союзник -- Филипп

Красивый. Но давайте вернемся к нему.

ДЕНЬГИ ИГРАЛИ ГЛАВНУЮ РОЛЬ в начальном споре между Филиппом Красивым и

Бонифацием VIII. Реформы, вводимые французским королем в государственном

аппарате (вполне вероятно, что при этом полнились и карманы легистов), как и

война практически на двух фронтах с Англией: в Гиени и во Фландрии, -- все

это стоило немалых денег. Поэтому Филипп Красивый (как, впрочем, и

английский король Эдуард I) обложил налогом церковное имущество.

Разумеется, папа резко выступил против этого, даже запретив специальной

буллой в 1296 году духовным лицам в Англии и Франции платить эти "светские"

налоги. Французский и английский короли отреагировали на это тем, что

попросту стали забирать поместья у всех, кто слушался папу, Филипп Красивый

пошел еще дальше. В ответ на буллу он издал запрет вообще выделять средства

из королевства на папский двор. А когда спустя два года французский и

английский короли заключили мир и даже скрепили свой союз родственными узами

-- дочь Филиппа Изабелла стала супругой сына и преемника Эдуарда -- Эдуарда

II (что, как оказалось впоследствии, было неудачным ходом со стороны Филиппа

Красивого и вскоре послужило предлогом для Столетней войны), папа римский,

формально приглашенный на французско-английские мирные переговоры, был

вынужден временно отступить. Как раз в это время у него хватало забот с

сильной оппозицией кардиналов, возглавляемых Колоннами. Эта оппозиция

упрекала его в недопустимой протекции своего рода Гаэтани. который

увеличивал благодаря папе свое имущество и власть. Вместе с францисканцами

Колонны даже выдвинули против Бонифация обвинение, что он является убийцей

своего святого предшественника, безбожным еретиком и не имеет ни малейшего

права на папский престол.

Бонифацию VIII удалось подавить оппозицию кардиналов. Этот успех, как и

прилив паломников в Рим по случаю юбилейного 1300 года, еще больше укрепил

его непоколебимую самоуверенность. Он предстал перед десятками тысяч

собравшихся во всеоружии всех своих регалий, и герольд (церемониймейстер)

прокричал возвеличивающее: Ecсе duo gladii! Вот два меча!

Бонифаций вмешивается в споры между патрицианскими фракциями во

Флоренции и через своего легата прилагает усилия к изгнанию крупнейшего

итальянского поэта Данте Алигьери. Это изгнание длилось двадцать лет, до

самой смерти поэта, и именно в нем он создал свою бессмертную "Божественную

комедию". Сам Бонифаций изображен в ней злодеем с болезненной жаждой власти.

Эта жажда с годами все росла (некритическое славолюбие, переоценка

собственного значения и мания величия, впрочем, довольно часто бывают

сопровождающими явлениями старости), пока совершенно не затуманила его

мысль. К концу жизни Бонифаций чувствовал себя чуть ли не всемогущим.

МЕЧ ИЛИ КРЕСТ? Между тем спор Бонифация с Филиппом Красивым перешел все

границы. Французский король (или легисты от его имени?) решил, что он не

позволит вмешиваться папе даже в церковные дела своей страны. На юге Франции

королевский двор решительно выступил против епископов, отказавшихся платить

дань с церковного имущества. Поэтому в 1301 году папа издает сразу несколько

булл, в которых он резко осуждает поведение французского королевского двора

и заявляет о созыве в Риме общего церковного собора, где он вместе с

французскими прелатами и епископами намерен осудить и наказать Филиппа

Красивого и обеспечить Франции лучшее правительство.

Но здесь, как говорится, нашла коса на камень. Королевские легисты

быстро и импровизированно организовали практически первый французский

сословный парламент, который не только отверг папские буллы, но и обвинил

Бонифация VIII (по примеру римской оппозиции кардиналов) в сомнительной

легитимности и в подозрении в ереси.

В то же время, однако, произошло событие, сыгравшее, как казалось, на

руку римской курии. Во Фландрии, которой Филиппу Красивому удалось овладеть

с помощью местной патрицианской олигархии, вспыхнуло восстание. Широкое

народное антифранцузское движение было вызвано тяжелым бременем налогов, то

и дело собиравшихся на военные расходы. Деньги играли при Филиппе Красивом

чрезмерно большую роль: растущие дани, налоги и десятины обеспечили королю

нелестное прозвище "король-фальшивомонетчик" (при чеканке монет он стал

снижать содержание в них металла).

В 1301 году ремесленники из Брюгге взялись за оружие, чтобы оградить

себя от непосильных налогов. И хотя французскому войску и местному

патрициату удалось на этот раз подавить восстание, на следующий год оно

вспыхнуло на том же месте с еще большей силой. Во время так называемой

"брюггской утренней молитвы" -- ночного побоища французского гарнизона и

местного патрициата -- лишились жизней тысячи французов. Это послужило

сигналом к восстанию всей Фландрии, которое положило конец французскому

господству.

Филипп Красивый немедленно организовал и послал во Фландрию сильное

войско. Но. как обычно, военная фортуна была не на его стороне. Хорошо

вооруженное рыцарское войско встретилось с пешими фландрскими ремесленниками

и крестьянами в битве у Кортрейка и... потерпело сокрушительное поражение...

(Эта славная битва предвосхитила гуситскую боевую тактику, которая спустя

столетие удивила мир...).

В битве погибло много рыцарей -- в плен их не брали. И хотя последнее

слово еще не было сказано -- Филиппу Красивому удалось позднее удержать за

собой территории вокруг Лилля, Дуэ, Бетюна, -- Бонифаций VIII ликовал после

битвы у Кортрейка.

Sicut garcionem -- Я накажу его как мальчишку, -- похвалялся перед

коллегией кардиналов папа римский. На торжественном синоде (на который,

впрочем, прибыло немного французских епископов и опатов, так как Филипп

Красивый запретил участие в нем французскому клиру) Бонифаций VIII объявил

высокопарную буллу Unam Sanctam, в которой он обосновывает право церкви

властвовать "обоими мечами" и приказывает своему легату во Франции наложить

проклятие на Филиппа Красивого. А всем французам адресует упрек: "Вы никого

не любите -- поэтому и вас никто не любит!" Король в ответ бросает легата в

тюрьму, а буллу сжигает.

С этого момента события принимают драматический оборот. Ловкие легисты,

пользуясь ситуацией, на новых "сословных собраниях" выступают против папы,

выдвигая против него правдивые и вымышленные обвинения, содеянные и

предполагаемые преступления против королевства. Эта агитация склоняет на их

сторону университеты, монастыри и города: раздаются голоса, требующие созыва

церковного собора и смещения недостойного папы. На этот раз сбор должен

происходить не в Риме, а во Франции.

Один из видных (и наиболее хитроумных) членов королевского совета,

легист Гийом Ногаре даже направлен к папе с вызовом на церковный собор.

Бонифаций в то время, однако, пребывает не в Риме, а в своем родном городе

Ананьи (куда, по некоторым источникам, он удалился, скрываясь от римской

знати во главе с Колоннами), где готовится объявить новую буллу, выносящую

окончательное проклятие Филиппу Красивому. Между тем Колонны и другие

влиятельные недруги папы из Рима (подкупленные, по некоторым утверждениям,

агентами Филиппа) посылают в Ананьи вооруженных послов с грамотой,

содержание которой в точности сегодня неизвестно. В городе и папском дворце

вспыхивают волнения, а потом и столкновения между вооруженными отрядом

римлян и жителями города -- защитниками папы.

И посреди всей этой суматохи (беспорядки продолжались два дня) вдруг

появляется Ногаре с вызовом. Случайность? Или умысел? Бонифаций VIII

принимает непрошеного гостя в своей спальне, до которой уже докатились

дворцовые схватки, возлежа на ложе с крестом в руках. Папа римский был

болен: во всеобщем гаме, по Фавье, кто-то угостил его оплеухой. Кто -- так и

не было установлено, хотя утверждают, что Ногаре.

Бонифаций VIII ненадолго пережил это унижение -- не исключено, что его