Geum.ru

Новые подробности трагедии на шахте "Ульяновская"

Вид материалаДокументы

Содержание


И. мохначук: 411.
Подобный материал:

Новые подробности трагедии на шахте "Ульяновская"



С. БУНТМАН: Иван Мохначук, председатель Российского независимого профсоюза работников угольной промышленности. Здравствуйте, Иван Иванович.

И. МОХНАЧУК: Добрый день.

С. БУНТМАН: Еще раз позвольте нам выразить соболезнования всем, кто погиб и пострадал.

И. МОХНАЧУК: Спасибо.

С. БУНТМАН: В этой ужасной катастрофе на шахте Ульяновская. Я не знаю, начать ли с выводов, потому что рассуждения идут о том, человеческий фактор, не человеческий, взрыв, выброс. Ваши первые после того, что, конечно, это жуткая катастрофа, первые выводы как руководителя профсоюза, с чем это, первые ваши, ваши внутренние выводы.

И. МОХНАЧУК: Честно говоря, для меня это было шоком, потому что я всю жизнь в угольной отрасли, у меня отец под землей работал, а я сам 12 лет проработал.

С. БУНТМАН: Где, там же, в Кузбассе?

И. МОХНАЧУК: Нет, в Печорском угольном бассейне.

С. БУНТМАН: В Печорском?

И. МОХНАЧУК: В Инте, Воркуте, да, и конечно, это был шок, потому что я себе такого представить не мог, чтобы именно на шахте Ульяновская, скажем, такое могло произойти.

С. БУНТМАН: А почему?

И. МОХНАЧУК: Во-первых, это одна из, я бы сказал, самых современных шахт у нас, оборудована современным горно-шахтным оборудованием, шахта молодая.

С. БУНТМАН: Сколько лет она?

И. МОХНАЧУК: 5 лет.

С. БУНТМАН: 5 лет всего?

И. МОХНАЧУК: Да-да, среднесуточная добыча – порядка 7 тыс. тонн угля на шахте, порядка, в прошлом году они добыли 2 млн. 144 тыс. тонн угля. Каких-то причин к тому, что там может быть взрыв, в принципе, видно не было, хотя нужно сказать, что шахта опасная по газу метану третьей категории и опасна по горным ударам.

С. БУНТМАН: Объясните, что такое горный удар.

И. МОХНАЧУК: Чтобы объяснить и нашим, наверное, радиослушателям было понятно, что такое горный удар, это под землей в угольных пластах находятся некие напряженные участки, поскольку земная кора, она подвижна, она с разных сторон, в зависимости от крепости горных пород, давит в то или иное место. И получается, когда мы лавой двигаемся, как бы срезаем кромку, край угольного пласта, мы подвигаемся к определенному месту, и чем ближе мы подходим к тому месту, где есть сопряжение этих сил, ослабляем одну сторону угольного пласта, в эту сторону происходит горный удар и выброс либо газа метана, если там есть пустоты, скопления метана, либо сопряженных сил, которые выбрасывают уголь в сторону забоя. Что произошло в данном случае, мне сложно сказать, хотя шахта, еще раз подчеркну, опасная по горным ударам, и мы анализировали ситуацию, за последние, скажем, 13 лет самая страшная авария у нас была в этом же объединении на шахте Заряновская в 97 г., когда погибло 67 человек. В 2004 году у нас была в этом же объединении очень большая трагедия на шахте Тайжена, когда погибло 47 человек. Но мы анализировали ситуацию угледобычи, скажем, в Советском Союзе, пытались проанализировать. Мы, к сожалению, по той базе данных и информации, которая у нас есть, не смогли найти аварию, которая произошла бы, чтобы погибло одномоментно более ста человек. Почему много людей погибло, во-первых, нужно сказать, что авария, по сути, произошла на стыке смен, просто заканчивалась ремонтно-подготовительная смена, начиналась добычная смена, параллельно шел монтаж оборудования, были специалисты, наладчики, которые монтировали, налаживали новое горно-шахтное оборудование, в том числе, систему оповещения, слежения за газом, за теми процессами, которые происходят в шахте. Плюс дополнительная комиссия поехала в шахту, которая должна была это смотреть, к сожалению, попал туда и английский специалист, и как раз взрыв произошел в этот момент. Пласты угольные…

С. БУНТМАН: Но все было, скажите, такая…

И. МОХНАЧУК: Ничего не предвещало беды, скажем так.

Т. КАНДЕЛАКИ: Диагностика невозможна вообще?

С. БУНТМАН: Подожди, сейчас, да-да, но одну секунду, про диагностику мы запомнили вопрос. Нет, скажите, по организации именно работ, пересменок организации, там все было штатно, все было по правилам?

И. МОХНАЧУК: Да, была штатная обычная ситуация.

С. БУНТМАН: Все было по правилам?

И. МОХНАЧУК: Все было по правилам, скажем так, может быть, какие-то нарушения были, но это был штатный режим работы предприятия, скажем так, т.е. чего-то отклоняющегося не было.

Т. КАНДЕЛАКИ: Дальше возникает вопрос про диагностику почему, потому что вы говорите…

И. МОХНАЧУК: Объясняю, что такое газ метан, это у нас есть угольные пласты, скажем, мы добываем энергетический уголь, коксующийся уголь, в данном случае, в объединении на шахте добывались коксующиеся угли, коксующиеся угли, как правило, они более газоносны, у них метана гораздо больше, чем, скажем, в энергетических углях либо в антрацитах. И эта шахта по выделению газа метана относилась к третьей категории, т.е. опасная шахта по метану.

Т. КАНДЕЛАКИ: Самая опасная?

И. МОХНАЧУК: У нас есть сверх (НЕРАЗБОРЧИВО), но это опасная, третья категория. В шахте в определенных местах возвышенности, поскольку газ метан легче воздуха и поднимается вверх, скажем, если в нашей комнате, он бы был под потолком, устанавливаются датчики, которые отслеживают контроль уровня метана. Поскольку едет лава и постоянно газ выделяется, постоянно контролируется газовая обстановка. При этом, если газ превышает 2 и более процента, все работы на предприятии останавливаются, люди выводятся на безопасное расстояние.

С. БУНТМАН: А там этого не было?

И. МОХНАЧУК: И происходит дополнительное проветривание.

Т. КАНДЕЛАКИ: Т.е. это уже критическая масса?

И. МОХНАЧУК: Да, 2% - это критическая масса, проходит проветривание, и когда газ падает обратно до определенного уровня, люди приходят на место, начинают работать.

Т. КАНДЕЛАКИ: А сейчас расскажите нам, как было там.

И. МОХНАЧУК: При этом эта техника контролирует на дистанционном расстоянии, сигналы уходят к диспетчеру, который управляет горным производством. И если он видит, что идет превышение метана более 1%, 1.5, у него проходит сигнал, он дает команду, люди покидают. Аппаратура газовая работала в штатном режиме, диспетчер зафиксировал всплеск выделения газа метана. Что явилось причиной выделения метана, либо это горный удар и выброс метана, либо это обрушение, скажем, как один из вариантов, обрушение кровли выше отработанной лавы, и хлопок, который выдавил метан, дальше взрыв метана, сказать сложно, сейчас работает комиссия, которая установит эту причину.

С. БУНТМАН: Он зафиксировал когда такую ситуацию?

И. МОХНАЧУК: Время, это было по Москве в 10.26.

С. БУНТМАН: Нет, а по отношению, собственно, к катастрофе, к взрыву.

И. МОХНАЧУК: Это буквально было фиксация и взрыв.

Т. КАНДЕЛАКИ: Т.е. не успели, получается?

И. МОХНАЧУК: Да-да.

С. БУНТМАН: Там секунды.

И. МОХНАЧУК: Я вам скажу, что скорость взрыва, там тысячные доли секунды. И поэтому аппаратура зафиксировала, передала, был выброс, пока прошли.

С. БУНТМАН: Т.е. это не накапливалось единовременно.

И. МОХНАЧУК: Волна, он не накапливался.

Т. КАНДЕЛАКИ: Да, я хотела спросить, была ли какая-то линия, которая показывала.

И. МОХНАЧУК: Не накапливался, это был единовременный выброс, хлопок, взрыв.

С. БУНТМАН: Иван Мохначук. Скажите, когда вы говорите, что шахте 5 лет, Наталья из Москвы, я напоминаю, что у нас есть и СМС, вы можете присылать, + 7 985 970 45 45, и мы ваши телефонные звонки послушаем чуть позже, но говорят, этой шахте 5 лет, при проектировании были учтены те особые условия, о которых вы говорили?

И. МОХНАЧУК: Мне сложно сказать.

С. БУНТМАН: Или она стандартный?

И. МОХНАЧУК: Секундочку, скажу, мне сложно сказать, были учтены или нет, я думаю, что да, потому что в противном случае акт приемки и пуска в эксплуатацию не был бы подписан. Поскольку акт подписывается очень большой комиссией, в том числе, государственной, туда входят представители Госгортехнадзора, военизированных горноспасательных частей, научные институты, которые разрабатывают проект, строители, собственники и т.д., там это очень сложный процесс, сдать в эксплуатацию особо опасный объект, коим являлась, в данном случае, шахта. Я думаю, что там было все подписано. Другое дело, на мой взгляд, что может произойти. Как я уже сказал, что при очень быстром подвигании линии забоя, т.е. выемки угля, увеличивается газовыделение, ослабляется угольный пласт, в котором могут быть какие-то локальные скопления, сопряжения сил, либо газа метана, и при быстром подвигании кровля, она не обрушается либо зависает в шахте. Чтобы, может быть, понятно было радиослушателям, я вам скажу так, если три толстых книги положите на стол и начнете выдвигать оттуда среднюю книгу, как бы вынимая угольный пласт, потому что почва – это нижняя книга, кровля – это верхняя книга, угольный пласт – это средняя книга, если вы его будете потихоньку выдвигать до какого-то момента, верхняя книга, она наклонится, по мере выдвижения средней книги она будет опускаться в абсолютной линии горизонта. В какой-то момент, когда вы ее выдвинете, она плавно опустится вниз.

С. БУНТМАН: Да.

И. МОХНАЧУК: Если вы будете быстро выдвигать книгу либо выдернете, она сверху просто упадет.

С. БУНТМАН: Бухнется, да.

И. МОХНАЧУК: Хлопок.

С. БУНТМАН: Да.

И. МОХНАЧУК: Хлопок, потому что она выдавит воздух, который находится между книгами. Примерно, на мой взгляд, могла произойти такая ситуация, т.е. мы и, на мой взгляд, сегодня что имеем, что работаем в новых условиях, сегодня собственнику и хозяину предприятия нужен уголь, больше угля с меньшими затратами для того, чтобы его продать и получить прибыль. При этом техника сегодня позволяет нам увеличивать скорость подвигания очистного забоя, не зная, что может произойти. Т.е. у нас нет на сегодняшний день в РФ новых технологических схем и карт отработки угольных пластов с повышенным объемом добычи и возможными последствиями. Они не просчитаны. Наука горная…

С. БУНТМАН: Что значит «нет», наука-то может это?

И. МОХНАЧУК: Горная наука на сегодняшний день в РФ, я могу это констатировать, развалена, ее нет. Институт горного дела имени Скочинского, который был один из лучших в мире, он разрабатывал схемы отработки угольных пластов не только для Советского Союза, но и для стран СЭФ, и других стран, разработки использовались во всем мире, он сегодня, по сути, развален. Ученых сегодня, по сути, нет. Заинтересованности молодых ученых идти в науку разрабатывать нечто новое, сегодня, к сожалению, нет.

С. БУНТМАН: Это такая печальная констатация.

И. МОХНАЧУК: Собственникам, собственникам сегодня объединиться в кучу для того, чтобы финансировать институт, новые разработки, желания никакого нет, каждый думает – я как-нибудь выкручусь.

С. БУНТМАН: Профсоюз, надавить вы можете?

И. МОХНАЧУК: Да, мы давим, мы были в Минимуществе.

С. БУНТМАН: Это необходимо делать.

И. МОХНАЧУК: Были мы в Минпромэнерго, писали письма премьер-министру, писали письма президенту о том, что разваливается наука, институт, здания распродаются, не сохраняются, непонятно, кто им управляет, кому он подчиняется. Но, к сожалению, воз и ныне там, я должен констатировать, что горная наука сегодня, в частности, угольная, она разваливается.

Т. КАНДЕЛАКИ: Сережа, это очень важно, я просто хочу понять.

С. БУНТМАН: Да, Тина.

Т. КАНДЕЛАКИ: Если я вас правильно понимаю, если все, кто вас слушает, понимает, т.е. получается, что есть некое оборудование, и происходит, грубо говоря, его переэксплуатация, потому что так как наука не развивается, соответственно, нет новых технологий. Старые эти объемы не выдерживают. И поэтому, грубо говоря, получается, что эта катастрофа не последняя.

И. МОХНАЧУК: Я вам как скажу, оборудование выдерживает любые нагрузки, просто мы не можем просчитать, что может произойти в подземных горных условиях, когда мы не можем уйти за линию забоя и посмотреть, что там может произойти, мы не можем просчитать, потому что нет схем, нет технологических карт, не ведется каких-то наблюдений, расчеты и просчеты в этом плане, потому что науки нет, она отсутствует.

Т. КАНДЕЛАКИ: Т.е. заходя каждый раз в шахту, у шахтера нет гарантии, что он оттуда выйдет?

И. МОХНАЧУК: Если мы работаем по наработанным схемам, отработанным, согласованным позициям, то да. Если мы внедряем новое, более высокопроизводительное оборудование, у которого скорость подвигания гораздо выше, то спрогнозировать, что произойдет, мы сегодня не можем.

Т. КАНДЕЛАКИ: Тогда, Сережа, прости, я думаю, что если люди работают в такой зоне риска, высочайшей, т.е. не знают, выйдут они оттуда или нет, сейчас погибли люди, вы как профсоюз должны, наверное, знать, будет ли какая-то компенсация родственникам, потому что они же теряют кормильцев.

И. МОХНАЧУК: Нет, насчет компенсации давайте так договоримся, она будет, она будет приличная. Я вам скажу, что у нас подписано и действовало в прошлом году тарифное соглашение. Если говорить вообще об истории, то мы в 91 г., профсоюз угольщиков России, первый в истории России современной, подписали отраслевое соглашение на уровне профсоюза и правительства. И дальше у нас система, мы каждые три года переподписываем соглашение, скажем, сейчас мы завершаем процесс переподписания нового федерального соглашения на 2007-2009 гг., в который мы закладываем, в том числе, и риски, связанные с компенсацией в случае гибели людей. Очень сложно нам вести переговоры, допустим, с работодателями, не все одинаковые, и каждый надеется, что это его не коснется, но и есть такие отношения, что погиб человек, и бог с ним, подумаешь, государство выплатит, я же плачу, обязательное социальное страхование, страхование несчастного случая, плачу налоги, государство возьмет на себя все эти риски. И с ним очень тяжело договориться по поводу каких-то компенсаций выше тех, которые предусмотрены законом.

С. БУНТМАН: Но, Иван Иванович, это может зайти далеко. Это может зайти.

И. МОХНАЧУК: А мы и заходим далеко.

С. БУНТМАН: Нет, не вы можете зайти.

И. МОХНАЧУК: Я имею в виду государство, потому что сегодня государство устранилось от решения многих проблем, сказало так – по трудовому кодексу, по законодательству говорит – ребята, есть профсоюз и есть работодатель, договаривайтесь. Мы говорим – а вы где? А мы рядом. И сегодня, скажем, если мы возьмем положение о министерстве промышленности и энергетики, в старом дореформенном положении был целый большущий раздел в министерстве энергетики по социальным вопросам, участие, решение, разрешение и т.д. социальных вопросов, в том числе, и таких. Было когда сделано министерство промышленности, вернее, энергетики вместо Минтопэнерго, там было на полстраницы положение. А сегодня в положении о министерстве промышленности вообще ни слова не сказано о социальном…

С. БУНТМАН: Иван Иванович, еще одна вещь.

И. МОХНАЧУК: И что касается профсоюза, согласно нашему тарифному соглашению, если грубо говорить, по максимуму счету, каждая семья получит порядка миллиона рублей, в совокупности, по разным факторам, потому что у нас много факторов, плюс на базе соглашения с губернатором Кемеровской области, которое между губернатором и собственниками угольных компаний, которые добывают уголь в Кузбассе, не всеми, правда, получат порядка еще миллиона рублей, но и есть в рамках комиссии, которая создана правительством при подписании акта, как правило, с каждой семьей беседуют и решают еще и другие вопросы. Бывает, иногда и в части улучшения жилищных условий, либо еще каких-то, в зачет материально, морально, вернее, ущерба, либо еще чего-то, как правило, в акте подписываются документы, гарантирующие выплату определенного пособия, скажем, в районе, может быть, 7-10 тыс. руб. каждому ребенку до достижения 18 лет, либо завершения образования в высших учебных заведениях, и эти вещи все соблюдаются.

С. БУНТМАН: Это одна сторона, но перспективы, вы понимаете, что я огрубляю, но это само по себе дикость, если есть отношение к шахтерам, к тем, кто добывает уголь, что ладно, государство компенсирует или даже компания компенсирует, хорошо, что бабы новых шахтеров нарожают, что ли, получается так? Что у нас всегда будет, всегда будет рабочая сила…

И. МОХНАЧУК: К сожалению, демография такая, что бабы, как вы выражаетесь, рожать не хотят сегодня, это раз, тем более что…

С. БУНТМАН: Тогда на что рассчитывают работодатели, которые истощат просто, я говорю даже о дикости, истощат просто свою рабочую силу, если не будут модернизировать.

Т. КАНДЕЛАКИ: Рабочий ресурс, абсолютно прав.

И. МОХНАЧУК: Вы понимаете, я вам скажу, они ни на что не рассчитывают. Они рассчитывают на то, что, скажем, в депрессивных районах, скажем, той же Челябинской области либо Сахалин, либо других каких-то регионов, Ростовской области, когда нет рабочего места, типа куда шахтер денется, мужик, он придет и будет работать.

С. БУНТМАН: Я про это и говорю, нарожают фигурально.

И. МОХНАЧУК: Да-да.

С. БУНТМАН: Что мы себе найдем рабочую силу.

И. МОХНАЧУК: Но самое-то смешное другое, что работодатели покупают архидорогую технику, которая стоит десятки миллионов долларов, закапывают ее туда, при этом беря на работу неквалифицированную рабочую силу, потому что у нас техникумы ГПТУ развалены.

С. БУНТМАН: Я как раз хотел спросить.

И. МОХНАЧУК: Развалены, сегодня подготовки кадров, нового притока практически нет, и в итоге, эту технику просто гробят.

Т. КАНДЕЛАКИ: Это очень важно.

И. МОХНАЧУК: Закапывают сами свои…

Т. КАНДЕЛАКИ: Т.е. теряя людей, они теряют и свой бизнес. Мы с Сергеем…

И. МОХНАЧУК: Вы знаете, я вам что скажу еще, проблема у нас в чем, в том, что, скажем, есть закон об объединении работодателей, который наша родная дума приняла. Там нет факторов, побуждающих работодателей объединиться в некий союз, скажем, в угольной отрасли для того, чтобы решать общие проблемы, те, которые я назвал, наука, кадры, подготовка…

С. БУНТМАН: Корпоративные объединения.

И. МОХНАЧУК: Они не хотят объединяться, и сегодня мы, профсоюз, никаким образом не можем их заставить объединиться.

С. БУНТМАН: А в профсоюзы объединиться?

И. МОХНАЧУК: Не можем.

С. БУНТМАН: Для того, чтобы поддавливать.

И. МОХНАЧУК: Мы-то объединены, профсоюз, мы сегодня объединяем более 83% работающих в угольной отрасли. И сегодня многие вопросы мы решаем, но мы, к сожалению, решаем на уровне отдельных работодателей и пытаемся их, это федеральное соглашение свести к решению общих социальных вопросов. И что касается каких-то других, скажем, как подготовка кадров либо о науке, либо еще чего-то, сегодня, к сожалению, не получается.

Т. КАНДЕЛАКИ: Мы с Сергеем говорили, я не знаю, как происходит в вашей профессии, но в авиации это уже доподлинно известный факт, то, что раньше, чтобы стать пилотом, нужно было пройти один уровень подготовки, сейчас совсем другой, гораздо более низкий. Как в вашей происходит отрасли, чтобы стать шахтером, сколько лет надо учиться, какую подготовку надо пройти? Как сейчас?

И. МОХНАЧУК: Вообще не надо учиться.

С. БУНТМАН: Это как?

И. МОХНАЧУК: Молча, приходишь в шахту, устраиваешься учеником на поверхности, отработал год, устраиваешься под землю горнорабочим подземным третьего разряда, отработал год. Если хватает у тебя ума, фантазии и среднего соображения, идешь на курсы подготовки, получаешь квалификацию горнорабочего (НЕРАЗБОРЧИВО) забоя, работаешь по четвертому разряду год, пересдаешь экзамены и получаешь квалификацию, работаешь дальше.

С. БУНТМАН: Простите, это какой-то Диккенс, знаете, Англия середины прошлого века.

И. МОХНАЧУК: Я вам говорю то, что есть. У нас, к сожалению, есть случаи…

Т. КАНДЕЛАКИ: Так было всегда?

И. МОХНАЧУК: Когда горный инженер заканчивал Московский горный институт, приходит на шахту, получив диплом горного инженера, который до этого ни разу на шахте не был. В советское время была система, когда в каждом объединении обязательно должно быть профессионально-техническое училище, которое готовило рабочие кадры. Обязательно должен быть техникум, который готовил технарей, грубо говоря, горных мастеров, специалистов среднего звена. На группу объединений обязательно должен быть горный институт, который готовил специалистов высшего звена. И как правило, эти объединения были закреплены либо институту прикреплены, которые туда направляли людей, оттуда брали на практику, учили, готовили, т.е. была система. После развала Советского союза эта система начала утрачивать свое значение, сегодня, к сожалению, в угледобывающих регионах профессионально-технические училища практически везде рассыпались либо готовят кого угодно, только не шахтеров. Техникумы готовят бухгалтеров, юристов, бог знает кого, кроме шахтеров, как правило, за редким исключением.

С. БУНТМАН: Никто не заинтересован в этом?

И. МОХНАЧУК: Из работодателей никто не заинтересован, государство готовить эти кадры для работодателей не считает целесообразным, потому что говорит – вам нужны кадры, вы и готовьте, договориться как-то, в данном случае, очень сложно.

Т. КАНДЕЛАКИ: Т.е. это то самое платное обучение, это понятно.

И. МОХНАЧУК: Да, совершенно правильно. А, к сожалению, сегодня, если платить деньги и выучиться на горного техника либо инженера, да я лучше заплачу деньги, выучусь на юриста.

Т. КАНДЕЛАКИ: А у работодателя есть только один шанс, он должен оплачивать учебное заведение для специалистов, но он этого не делает, потому что он понимает, что, в любом случае кадры придут.

И. МОХНАЧУК: Он исходит из того, что я найду другого специалиста либо переманю, либо еще чего.

С. БУНТМАН: Иван Иванович, очень важно нам успеть, уж извините, слушатели, но просто здесь вырисовывается очень, подробности, на мой взгляд, очень важные, теперь перспектива, что же делать и профсоюзам, и что делать? Потому что, знаете, мы можем сколько угодно говорить о распаде Советского Союза, истощении.

И. МОХНАЧУК: Я понимаю.

С. БУНТМАН: Сейчас что делать?

И. МОХНАЧУК: Я понимаю, я когда…

С. БУНТМАН: Хватит людям погибать.

И. МОХНАЧУК: Я понимаю, я когда был студентом в свое время, у нас были правила безопасности, очень толстая книга, красная обложка.

С. БУНТМАН: Писаные кровью, как всегда это говорят.

И. МОХНАЧУК: У нас был главный инженер Диденко Виталий Васильевич, на шахте Пионер в г. Инта, когда я работал, мы сдавали экзамен, он всегда говорил, что эти правила написаны кровью.

С. БУНТМАН: Писаные кровью, да.

И. МОХНАЧУК: Советский Союз рухнул, началась новая Россия, эти правила безопасности при нашем настырном желании как-то повлиять на это были в два раза сужены, при нашем участии, мы там сопричаствовали к этому делу. И все было сделано в угоду ослаблению контроля за работодателем, с точки зрения развязать руки для процветания бизнеса. В последнее время при принятии закона о техническом регламенте и техническом регулировании работ, сегодня закон этот в угольной отрасли не работает. Ни один технический регламент не подготовлен. И все позиции ослаблены. Сегодня ослаблены позиции контроля со стороны военизированных горноспасательных частей, ослаблены позиции со стороны приостановки работы контроля горнотехнической инспекции, если сегодня даже горнотехнический инспектор захочет остановить шахту по каким-то мотивам, грозящим жизни, здоровью людей, он ее может остановить, но у нас были случаи, когда работодатель подавал в суд на техническую инспекцию за незаконную остановку работ, причинение ущерба, требуя с технического инспектора возместить ущерб. Они сегодня боятся даже в другом случае остановить предприятие. И сегодня, на мой взгляд, нужно кардинально менять и функции, полномочия контролирующих органов, в том числе, не побоюсь сказать, дать право контроля и профсоюзу в отдельных случаях, потому что у нас правила контроля сегодня обрезали, и мы сегодня не можем предъявить претензии, кроме как провести ППР с работодателем.

С. БУНТМАН: Вот две вещи, та самая, через инспекции, через уполномоченных людей, которые могут остановить это дело, вот вам она, пресловутая вертикаль и контроль профсоюзный должен быть просто.

И. МОХНАЧУК: Понимаете, я понимаю, что, может быть, я не хочу кого-то обидеть, в каком-то бизнесе, может быть, чрезмерный контроль, он и вреден где-то, но надо исходить из того, что у нас особо опасное производство.

С. БУНТМАН: Чрезмерно – это когда по мелочам.

И. МОХНАЧУК: Да, у нас есть два фактора…

С. БУНТМАН: В этих случаях нет.

И. МОХНАЧУК: Я хочу подчеркнуть, это угольная пыль и газ метан, которые имеют свойство взрываться и приводить к таким трагедиям.

Т. КАНДЕЛАКИ: Иван Иванович…

И. МОХНАЧУК: Я скажу, что за последние 13 лет от аварий, только взрывов газа метана в угольной отрасли России, современной России, погибло 411 человек.

Т. КАНДЕЛАКИ: Я это и хотела спросить.

С. БУНТМАН: 411 человек?

И. МОХНАЧУК: 411.

С. БУНТМАН: За какое время?

И. МОХНАЧУК: За 13 лет.

С. БУНТМАН: За 13 лет.

Т. КАНДЕЛАКИ: Наверняка слушают люди, которые, возможно, может быть, впоследствии станут шахтерами или думают об этом, стали ли катастрофы хуже в угольной промышленности?

И. МОХНАЧУК: Нет, не надо пугать, я вам скажу, что в угольной отрасли на сегодняшний день за последние три года ситуация резко улучшилась, потому что, если мы возьмем, скажем, смертельный травматизм, в целом, по угольной отрасли и конкретно по шахтам, с 93 года по сегодняшний день ситуация улучшилась в четыре раза. В прошлом году у нас погибло всего на предприятиях угольной 85 человек, в том числе, в шахтах – 58 человек, за год.

Т. КАНДЕЛАКИ: Т.е. хуже не становится?

И. МОХНАЧУК: В прошлом году 58 человек, а тут от одной аварии 104, это я говорю, это трагедия, это стечение обстоятельств.

С. БУНТМАН: Конечно.

И. МОХНАЧУК: Динамика улучшения вопросов безопасности, она очень положительная, скажем, мы за три года почти в два раза улучшили ситуацию, за последние три года.

С. БУНТМАН: Ваши конкретные действия сейчас, в ближайшие дни, недели после трагедии.

И. МОХНАЧУК: Мы участвуем в расследовании аварии, пытаемся всячески помочь людям разрешить те проблемы, которые есть, мы стараемся смотреть за тем, чтобы никто не остался в данной ситуации, и травмированные, и погибшие, и семьи, без внимания. Но, в целом, мы сделаем анализ этой ситуации и будем выходить в правительство с предложениями. Первое, это наладить все-таки, нормализовать работу науки, то, о чем я уже сказал, второе, наделить контролирующие органы более сильными полномочиями, эта позиция. Третье, пересмотреть технологические карты, схемы, правила безопасности и т.д., в сторону ужесточения. И безусловно, я думаю, что будет очень нам сложно решить проблему, но в сторону усиления профсоюзного контроля за безопасностью на рабочих местах, особенно в особо опасных производствах и т.д. Я вам должен сказать, что самый-то парадокс, мы вчера листаем трудовой кодекс, в старом трудовом кодексе было написано, что если погибает, происходит такая авария, погибает 15 и более человек, создается правительственная комиссия, возглавляет ее представитель правительства, как правило, это вице-премьер, раньше у нас было. Вчера листаем трудовой кодекс, а эта позиция вообще выпала из трудового кодекса. Сегодня, если брать…

С. БУНТМАН: Т.е. вообще нет комиссии?

И. МОХНАЧУК: Нет, сегодня по закону, если брать, то формируется комиссия, на уровне Кузбасского региона, горнотехнической инспекции, даже по закону федеральный центр сегодня может не участвовать в этом, все будет законно, это просто глупость какая-то, с точки зрения закона. Поэтому я сегодня звонил Исаеву Андрею Константиновичу.

С. БУНТМАН: Что говорит Исаев?

И. МОХНАЧУК: В ГД, я ему показал эту позицию, он ее зафиксировал и обещал в ближайшее время ее рассмотреть и внести какие-то поправки, чтобы можно было как-то эту ситуацию отрегулировать.

С. БУНТМАН: У меня вопрос, Тина, у меня вопрос вопросов сейчас, все это время, пока поднимут науку, пока будут расследовать, какие экстренные меры принимаются на этой шахте, на окрестных, во всем регионе?

И. МОХНАЧУК: Я сказал, что мы постоянно работаем в этом вопросе, динамика, в целом, тенденция весьма положительная, но эта катастрофа, которая показала ярко те моменты, о которых мы кричим, говорим, профсоюз…

С. БУНТМАН: Я к тому, что все это время люди будут спускаться в забои и будут добывать уголь.

И. МОХНАЧУК: Вы знаете, я вам скажу, будут спускаться, будут добывать уголь, будут работать, это, очевидно, судьба такая у шахтеров, мы от этого не убежим, это примерно, знаете, как говорят, они не боятся туда идти, но вы же на машине едете, попадаете в аварию, потом садитесь через какое-то время за руль, опять едете. Это примерно то же самое.

Т. КАНДЕЛАКИ: Но нам всегда есть, кого обвинить, помогли, не помогли, спасли, не спасли.

И. МОХНАЧУК: В данном случае, система спасения у нас работает великолепно в России.

Т. КАНДЕЛАКИ: Это важно.

И. МОХНАЧУК: Она отлажена.

Т. КАНДЕЛАКИ: Потому что многие нам писали про это.

И. МОХНАЧУК: Нет, она отлажена, и были попытки ликвидировать ВГСЧ, службу горноспасательную у нас, влить ее в МЧС, еще как-то преобразовать, мы, профсоюз, долго боролись за то, чтобы ее сохранить, практика показала, что там высочайшего класса специалисты. Слава богу, что мы ее сохранили, ее надо только укрепить и развить, но, не дай бог, развалить. Хотя такие попытки есть. Я скажу вам, пожарную службу реформировали, сначала в МЧС, потом из МЧС, сегодняшняя катастрофа, да, загорелся дом.

С. БУНТМАН: Да.

И. МОХНАЧУК: В Краснодарском крае, говорят, что была пожарная охрана там.

Т. КАНДЕЛАКИ: Ничего не смогла сделать.

И. МОХНАЧУК: Потом ее ликвидировали, передали на муниципалитет, он должен был организовать, извините, за какие шиши он должен был организовать пожарную безопасность в своем поселке? Если централизованное финансирование сняли, если с ВГСЧ все это снимут, скажут, шахтеры должны сами себя спасать, простите меня, а кто тогда будет уголь копать и как будет копать? Поэтому я думаю, что государство обязано и должно участвовать в этих вещах, причем не бездумно. Я скажу более того, если хотите, трагедия в России в том, что на сегодняшний день, я могу судить это чисто по угольной отрасли, в министерстве промышленности и энергетики, к сожалению, нет достойных специалистов, которые бы детально понимали, разбирались, что такое угольная промышленность РФ.

С. БУНТМАН: Тем не менее…

И. МОХНАЧУК: Потому что не зная предмет, невозможно управлять предметом. А у нас, к сожалению, сегодня во многом так в России, не знают предмет, управляют, потом говорят – а откуда, а почему, а как?

Т. КАНДЕЛАКИ: Спасибо вам огромное.

С. БУНТМАН: А промышленность есть, люди ходят работать. Еще раз, наши соболезнования.

И. МОХНАЧУК: Спасибо.

С. БУНТМАН: И очень хочется, чтобы были приняты меры, чтобы как можно меньше было такого и неоправданного риска, и чтобы не было трагедий. Иван Мохначук, председатель Российского независимого профсоюза работников угольной промышленности, был у нас в «Развороте».


Источник: ссылка скрыта