Geum.ru

Страницы отечественной истории: 1917-1941 гг. Хрестоматия Ставрополь 2009

Вид материалаДокументы

Содержание


А.с. орлов
В.м. бережков
В.и. дашичев
В.м. бережков
В.и. дашичев
А.с. орлов
В.и. дашичев
А.с. орлов
A.с. орлов
B.м. бережков
Подобный материал:
1   ...   44   45   46   47   48   49   50   51   ...   59

^ А.С. ОРЛОВ: Мы говорили и говорим, что договор 23 августа был вынужденным. Почему? Потому что к концу 30-х годов мы оказались в политической изоляции. Помимо того, что империализм и так воспринимал СССР в штыки, мы сами отчасти способствовали этому. Еще на VI конференции Коминтерна в 1928 году было принято решение о том, что главный враг – это социал-фашизм (как называл Сталин социал-демократов), что коммунистическим партиям в капиталистических странах нужно бороться за власть. Кроме того, война в Испании, когда мы помогали республиканцам. Это истолковывалось как проявление нашего стремления к мировой революции, желание создать в центре Европы еще одно социалистическое государство. Третье — сталинские репрессии, которые обрушились на всю страну. Они сыграли двоякую роль. Во-первых, от нас отшатнулись наши друзья на Западе, во-вторых, насторожились правительства буржуазных государств. Обезглавлена армия, замедлились темпы промышленного развития, даёт сбои сельское хозяйство — каков же военный потенциал Советского Союза? Годится ли он в союзники, стоит ли с ним связываться? Вот какие возникли вопросы. Четвертый момент — это истребление или отстранение от дел опытных кадров нашего дипломатического корпуса. Это лишило нас инструмента проведения гибкой внешней политики. В 1938 году во время Мюнхена стало совершенно ясно, что мы оказались в политической изоляции. Всё это резко снизило союзоспособность СССР. Поэтому попытки Советского Союза заключить какое-либо военно-политическое соглашение с Англией и Францией терпели неудачу. Хотя общественность Запада требовала создания системы коллективной безопасности, правительства западных держав вели дело к тому, чтобы либо оставить СССР в изоляции, либо навязать ему неравноправное соглашение, взвалив на него всю тяжесть военных обязательств и получив для себя односторонние преимущества. Вот почему пакт о ненападении с Германией был вынужденным.

^ В.М. БЕРЕЖКОВ: По-моему, сыграло свою роль и то, что, хотя Сталин и Гитлер никогда не встречались, у них было особое отношение друг к другу. Когда в Германии была устроена «ночь длинных ножей», то на следующий день на первом заседании Политбюро Сталин спросил: «Вы слышали, что произошло в Германии? Вот, Гитлер, какой молодец! Вот как надо расправляться с политическими противниками!». Об этом мне рассказывал Анастас Иванович Микоян, который при сем присутствовал.

И вот еще что интересно. В последний день переговоров Молотова с Гитлером в ноябре 1940 года Риббентроп предложил, чтобы Советский Союз присоединился к «тройственному пакту» - Германия, Италия, Япония. Он вынул какую-то бумажку и зачитал некоторые условия (три секретных протокола, в которых обговаривались бы детали). Молотов сказал, что он подумает, а когда мы вернулись из Берлина в Москву, он пригласил к себе германского посла Шуленбурга и сказал: «Мы рассмотрели это предложение и готовы присоединиться к «тройственному пакту» на определённых условиях». Среди условий были названы пять секретных протоколов, в которых излагался бы целый ряд наших требований. А именно: создание советских военных баз в проливах Босфор и Дарданеллы, отказ Японии от её прав на эксплуатацию угля и нефти Северного Сахалина, наш договор о взаимопомощи с Болгарией, признание советской сферы интересов южнее Баку и Батуми в сторону Персидского залива, а также наши приоритеты в Финляндии, где мы обещали сохранить экономические интересы Германии... Это интересно, но я боюсь, что снова начнут говорить, что не было этой встречи, не было нашего заявления, не могут найти оригиналы протоколов. Ну что ж, оригиналы уничтожить очень просто. Людей уничтожали, а тут — бумажки...

^ В.И. ДАШИЧЕВ: Вот у меня — донесение за подписью Шуленбурга об этой встрече.

В.М. БЕРЕЖКОВ: Видите, как интересно. Ведь сколько обвинений мы уже предъявили Сталину, а есть вещи, где мы его оберегаем. Почему? В конце концов, наше теперешнее руководство не несет ответственности за это, так же, как и за миллионы жертв сталинских репрессий.

И еще одно соображение в пользу советско-германского пакта. Ещё в 1938 году подобное соглашение заключила с Германией и Франция. И если бы мы не захотели сделать это в 39-м, то получилось бы, что одни только большевики отказываются заключить с Германией пакт о ненападении — значит, они являются угрозой, значит, готовятся напасть.

С.З. СЛУЧ: Нельзя сопоставлять договор, заключенный Советским Союзом с Германией, с соглашениями, которые Англия и Франция заключили с Германией в 1938 году. Даже по форме он был шире, чем обычный пакт о ненападении, а о конкретном его наполнении можно судить по событиям, которые развернулись в сентябре 1939 года.

В чем это выразилось? В нарушении соответствующих статей советско-польского договора о ненападении 1932 года, запрещавших помощь и содействие государству, которое нападет — в данном случае — на Польшу. Советский Союз нарушил это положение уже 8 сентября, когда польский посол был приглашён к Молотову и ему было официально заявлено, что транзит военных материалов через территорию СССР в Польшу запрещен. Второе нарушение имело место в результате использования радиостанции города Минска в виде радиомаяка для наведения германских самолетов, осуществлявших операции над территорией Польши, за что со стороны Геринга была передана официальная благодарность К.Е. Ворошилову (кстати, после завершения польской кампании Геринг прислал Ворошилову в подарок самолет). Наконец, то, что произошло 17 сентября 1939 года, — введение советских войск на территорию Польши со стороны Западной Украины и Западной Белоруссии. Я уж не говорю о советско-германских военных переговорах в Москве 20 сентября по координации действий, связанных с борьбой против «польских банд» соответственно в советской и германской зонах. И венчал все это сотрудничество совместный парад советских и германских войск в Брест-Литовске 22 сентября 1939 года, который принимали генерал Гудериан и комбриг Кривошеин.

Но все это были мелочи. Главное, что получил Гитлер, — это свобода рук на Западе. К маю 1940 года на границе с Советским Союзом были оставлены всего 10 дивизий, из них — 4 пехотных и 6 кавалерийских, а против Франции было брошено 136 дивизий. И именно это обусловило разгром Франции и других западных держав в течение пяти недель. Помимо этого, со стороны СССР было политическое и идеологическое обеспечение нацистских действий, когда вся советская печать писала о действиях Англии и Франции, а также скандинавских стран, боровшихся против фашизма, как об агрессивных действиях, а о действиях Германии — как об оборонительных. В СССР была запрещена антифашистская газета «Дойче цайтунг» и арестовано её руководство. Но наиболее яркий образчик политической переориентации приводит в своей книге Рой Медведев. Он пишет, что после выступления Молотова в конце октября 1939 года, когда тот сказал, что «не только бессмысленно, но и преступно вести... войну... за «уничтожение гитлеризма», Берия отдал распоряжение администрации ГУЛАГа, запрещавшее называть заключенных «фашистами».

Советский Союз оказывал Германии чрезвычайно большую помощь. Было поставлено 1.700.000 тонн зерна, огромное количество дефицитного стратегического сырья. Если всё это суммировать, то можно себе представить, кто выиграл больше от соглашения. И с этой точки зрения можно оценить советско-германский договор 23 августа 1939 пода не только как просчет советской внешней политики, но и как преступное действие со стороны сталинского руководства.

^ В.М. БЕРЕЖКОВ: Говорят, что наша политика была во многом аморальна. В некоторой степени это верно, но надо иметь в виду, что мы имели дело с государствами и правительствами, которые тоже вели очень аморальную политику. Если мы возьмем Мюнхен, отношения с Чехословакией, невмешательство во время войны в Испании, отношение к аншлюсу Австрии — это разве моральная политика? Мы же тоже понимали, с кем имели дело! Поэтому строго придерживаться морали, мне кажется, в той ситуации было бы наивно.

Кроме того мы сейчас рассуждаем с позиций нашего нынешнего понимания и опыта, а ведь, отказавшись от пакта - я уже говорил об этом, — мы бы оказались единственной страной в Европе, которая отвергла такое, в общем-то, казалось бы, вполне миролюбивое предложение - заключить договор о ненападении. Другое дело — какой характер он носил бы. Ведь секретный протокол, те требования, которые мы выдвинули... Между прочим, проект пакта был представлен нами — первый вариант, с которым Гитлер тут же согласился. Но если бы мы отказались от пакта, как бы мы тогда выглядели?

Второе. Нельзя так — исходить чисто из юридических концепций соблюдения международного права. В тот драматический момент, когда каждый выгадывал, как ему поступить, чтобы было минимум потерь, чтобы хоть как-то обеспечить свою безопасность... Да, мы не использовали передышку, которую предоставил нам пакт 39-го года. Но мы получили возможность увидеть, с чем нам придется столкнуться в войне с Германией. Здесь говорили о том, что поставляли немцам мы. А что они нам поставляли? Образцы пикирующих бомбардировщиков, новую артиллерию, приборы управления огнем, современный крейсер — самый лучший крейсер в мире. Мы, правда, не успели его оснастить, и он потом погиб. Нас везде пустили, мы все увидели — на заводах Круппа, на базе подводных лодок в Киле...

Посмотрите на финскую войну. Там тоже были нарушения, и наверняка мы в какой-то мере спровоцировали этот конфликт. Но все-таки представьте себе, что было бы, если бы граница с Финляндией проходила там, где она проходила до весны 1940 года. Вопрос еще — устоял бы Ленинград? Значит, что-то в этом было, значит, нельзя сказать, что мы только все потеряли, дискредитировали себя.

^ В.И. ДАШИЧЕВ: В пакте 1939 года ярчайшее проявление нашел сталинизм во внешней политике. И наше отношение к этому пакту до сих пор служит Западу как лакмусовая бумажка для оценки характера нашей политики. […] На Западе все перипетии заключения этого пакта, его содержание, секретный протокол хорошо известны, а мы, сохраняя фигуру умолчания в отношении всего этого, тем самым подрываем доверие к нашей политике и к нашей науке, заставляя думать, что они зиждутся на неправде.

Потому что всё, что у нас писалось об этом пакте, не выдерживает никакой критики! Давайте посмотрим, какие тезисы, оправдывающие заключение советско-германского пакта, господствовали в нашей стране все эти годы.

Bo-первых, пакт якобы явился прямым следствием Мюнхена, а Мюнхен был чисто антисоветской акцией, предназначенной для того, чтобы направить гитлеровскую агрессию на Восток. Значит, в 1939 году мог сложиться единый империалистический фронт против СССР, а заключением пакта с Германией Сталин расстроил формирование этого фронта. Я могу сказать, что вся эта аргументация была продиктована Сталиным после войны, чтобы оправдать его крупные просчеты и преступления. Второй тезис. После разгрома Польши фашистская Германия могла напасть на Советский Союз, а пакт предотвратил такое развитие событий. К этому тезису примыкает третий — что одновременно на Дальнем Востоке мог образоваться второй фронт против СССР в лице Японии. Четвертый тезис: Англия и Франция не хотели заключать союз с СССР в августе 1939 года, и они сорвали переговоры в Москве. Пятый тезис: этот пакт дал нам передышку и позволил укрепить обороноспособность нашей страны. И, наконец, всё это венчает теория об империалистическом характере Второй мировой войны с её начала до нападения Германии на Советский Союз. Однако это не так — Сталин изобрел эту теорию. Ведь если признать, что война была освободительной со стороны народов Польши, Франции, Голландии, Бельгии, Норвегии и других жертв фашистской агрессии, то тогда бы возник вопрос: но позвольте, а как же мы могли дружить с агрессором? На самом деле всё было по-другому: и поляки боролись за свою национальную независимость, и бельгийцы, и французы... Мы же заключили пакт о невмешательстве в гитлеровскую агрессию. А затем последовала агрессия и против нас. Это был интернационализм по-сталински, интернационализм наизнанку.

Все эти аргументы не подтверждаются ни документами, ни фактами, ни конкретным ходом событий накануне Второй мировой войны. Это просто позор, что в нашей исторической науке так долго господствовали тезисы, призванные оправдать политику Сталина. Для того, чтобы правильно понять смысл и мотивы заключения пакта 1939 года, необходимо прежде всего понять общую довоенную внешнеполитическую концепцию Сталина.

Дело в том, что Сталин задолго до 1939 года задумал столкнуть Англию, Францию и Германию — и он, очевидно, полагал, что это столкновение станет генератором революционных событий в Западной Европе, а СССР сможет стоять в стороне в позе «третьего радующегося». Но это был колоссальный просчет, допущенный Сталиным по его невежеству. Не зная европейской политики, он не понял, что безопасность нашей страны была неразрывно связана с безопасностью Англии и Франции. Так было всегда: наши страны были исторически объединены борьбой против германской экспансии, они традиционно находились в одной лодке, из которой нельзя было вылезать. Подписав с Гитлером пакт о ненападении, Сталин подписал тем самым приговор Советскому Союзу, ибо он позволил осуществить общий стратегический план войны, который разрабатывался германским генералитетом еще со времен Первой мировой войны: нанесение первого стратегического удара на Западе, разгром Франции, освобождение тыла, укрепление тыла, а после этого - нападение на Россию. Сталин ликвидировал сдерживающий фактор России для Гитлера и позволил ему таким образом разбить Францию и укрепить свой тыл для главной цели — разгрома Советского Союза. С Германией категорически нельзя было заключать договор, ибо он открыл зеленую улицу Второй мировой войне.

Если бы война началась в сентябре без наличия пакта 1939 года, она бы не развивалась так неблагоприятно для нас, потому что Гитлер был бы зажат в тиски с двух сторон — с запада и с востока. Фактор Советского Союза действовал бы на Гитлера и не позволил бы ему добиться столь быстрой победы даже над Польшей. Анализируя все эти обстоятельства, невольно приходишь к выводу, что это было пагубное решение — в первую очередь для интересов Советского Союза. Потому что от пакта выиграл только один человек — Адольф Гитлер и фашистская Германия в целом. Для нас это была сплошная потеря.

^ А.С. ОРЛОВ: Британская стратегия всегда строилась на том, что у Британии, помимо морской мощи, обязательно должен был быть один, а лучше - два континентальных союзника. Так было в наполеоновских войнах, в Первую мировую войну, так же готовились и ко Второй мировой войне. Франция — это один союзник. Но нужен был второй — на Востоке. Советский Союз! Однако им нужен был не просто союзник, а союзник, которого можно было бы стравить с гитлеровской Германией, а самим остаться в стороне. Поэтому летом 1939 года, когда в Москве начались переговоры между Англией, Францией и СССР, выяснилось, что они стараются навязать нам неравноправный договор. В чем заключалось неравноправие? В том, что в случае нападения на Англию, Францию или те страны, которым они дали гарантии, мы должны были выступить, но они в случае нападения на нас могли не выступать, а должны были с нами только консультироваться: признать или не признать необходимым своё выступление.

И уже тогда стало ясным, что здесь хотят только односторонних соглашений, хотят столкнуть Советский Союз с Германией и тем самым решить свои противоречия. Когда же Англия и Франция поняли, что неравноправный договор с СССР им заключить не удастся, они снова активизировали тайные переговоры с гитлеровской Германией на предмет создания англо-германской Антанты и решения европейских вопросов в рамках англо-германского союза. Такие переговоры велись вплоть до начала войны.

Вот что получилось в августе. Значит, это все-таки был вынужденный акт.

Да, моральные стороны договора во многих аспектах не выдерживают критики. Но ведь стоял вопрос государственной безопасности! Он давал нам возможность не быть втянутыми в войну и использовать отсрочку для того, чтобы укрепить свою оборону. Эта возможность, к сожалению, не была использована, но это уже вопрос второй. В то же время договор имел много и отрицательных сторон. Он нанес урон международному престижу СССР, который воспринимался в мире, как флагман борьбы с фашизмом. Значительный ущерб был причинен мировому коммунистическому движению, утратившему ориентиры политической борьбы. Был дезориентирован и советский народ, видевший в фашизме своего заклятого врага. Но потому-то этот договор и был «вынужденным», что другого выхода в сложившейся обстановке не было.

ВЕДУЩИЙ: Мы говорим о том, что были какие-то данные, доказывающие намерения Англии и Франции толкнуть Гитлера против нас. Но ведь если взглянуть с точки зрения интересов правящих классов Англии и Франции, то завоевание Гитлером Советского Союза явилось бы для них величайшей катастрофой. В этом случае Гитлер приобретал бы такую мощь, которая означала бы конец для обеих этих стран.

^ В.И. ДАШИЧЕВ: Что касается англо-франко-советских переговоров, то их прервали мы, а не англичане и не французы. Причем политическая декларация уже была согласованы, весь вопрос упирался в проблему прохода советских войск через польскую территорию. Поляки отказались предоставить нам такую возможность и не без оснований. Ведь известно, что на XVIII съезде партии в марте 1939 года начальник Политуправления РККА Л. Мехлис сказал, что задача Красной Армии в возможной войне будет заключаться и в том, чтобы умножать число советских республик. Кстати, на этом съезде Сталин фактически поставил крест на концепции коллективной безопасности, которая проводилась советской дипломатией после захвата власти Гитлером. В докладе 10 марта он назвал главными поджигателями войны Англию и Францию, а не фашистскую Германию. Это говорило о том, что Сталин уже повернул советскую политику на сближение с гитлеровской Германией. Если вы рассмотрите переговоры СССР с Англией и Францией в августе 1939 года, то увидите, что для Сталина они были ширмой для прикрытия его истинных намерений – добиться сговора с Гитлером. Мы цеплялись за любую мелочь, чтобы только как-то расстроить соглашение. Не устраивали формулировки, не устраивало то, что англичане и французы предлагали провести конференцию в Бухаресте... Мелкие придирки в то время, как уже нависла война... Буквально на второй день после захвата фашистской Германией Чехословакии в марте 1939 года в советское посольство в Лондоне явился Чемберлен собственной персоной и дал понять, что он готов заключить союз с СССР против угрозы фашистской агрессии. В аналогичном духе стала действовать и Франция. И если они были непоследовательны, то потому, что боялись Сталина, презирали его, питали к нему глубокое недоверие после всего того, что он натворил в нашей стране. Трагедией для нашего государства было то, что во главе его стоял человек, с которым западным державам было трудно иметь дело. Я целиком согласен, что пакт 1939 года был неизбежен — при Сталине. При разумном государственном деятеле, я думаю, все было бы совершенно иначе, и была бы возможность обуздать гитлеровскую агрессию.

^ А.С. ОРЛОВ: Это сейчас легко говорить, когда все ответы известны. А тогда ведь не было еще такого понятия, как блицкриг — оно только через месяц появилось. Считалось, что Польша будет сражаться и позволит Англии и Франции выиграть время до весны 1940 года. Вот какой был расчет. А она рухнула за месяц. Кто думал, что Франция — величайшая держава с огромным военным авторитетом — развалится за 44 дня? Вот здесь говорили: «Разве выиграла бы Англия, если бы Германия напала на Советский Союз?». Об этом трудно судить, потому что история пошла другим путем. Но документы показывают, что тогда, в 39-м году, западным державам было важно толкнуть Германию на Восток, отвести угрозу от себя. А дальше, в случае войны Германии против СССР, события, вероятно, развивались бы по известной формуле Трумэна: помогать тому, кто проигрывает, и пусть они убивают друг друга как можно больше. Но это — из области предположений.

В фильме «Доживем до понедельника» учитель говорит примерно такую фразу: «Когда заявляют, что «Радищев не понимал», «Плеханов не учел», «Лев Толстой не осознавал», такой-то государственный деятель «ничего не знал»... Как будто в истории действовала компания двоечников!». То же самое сейчас выходит и у нас: когда мы начинаем смотреть на свою историю, получается, что все, что ни делалось, — это какой-то сумасшедший дом. Но ведь это же не так! Мы же все-таки великая держава.

^ A.С. ОРЛОВ: Кажется, Анатолий Рыбаков написал: ну нельзя, товарищи, всё на Сталина валить. Рвутся критиковать кому не лень. Причем в этой критике теряется доказательность. Правильно написал. […] Ошибок в нашей печати очень много. Естественно, после таких вещей начинаешь не верить фактам, может быть, имевшим место в действительности. Доказательства нужны, документы.

^ B.М. БЕРЕЖКОВ: Кстати, в […] публикации говорится, что, когда шли к Сталину, всех обыскивали — даже Молотова. Я ходил туда очень часто. Там действительно требовался другой пропуск — тот, что действовал во всём Кремле, был недействительным в коридоре, который вёл к кабинету Сталина, Но меня ни разу не обыскивали.

Кстати, о Сталине. Сейчас говорят, что он был параноик, больной и т.д. Конечно, может быть, эта болезнь — паранойя — своеобразная, потому что он, помимо всего прочего, все-таки умел быть обаятельнейшим человеком. Мне пришлось четыре года — каждый месяц, а иногда и каждую неделю — сидеть рядом с ним. Он умел представить себя обаятельным человеком. Посмотрите, как он повлиял на Ромена Роллана, Анри Барбюса, Лиона Фейхтвангера, Бернарда Шоу — все они уходили от него очарованными. Черчилль тоже все время просил Сталина простить его за то, что он участвовал в интервенции. Черчилль — такой человек и вдруг просит Сталина простить его! Так что, как бы он ни был жесток, коварен, страшен, при встречах с иностранными представителями не могло быть речи о страхе. Тут уж нельзя сказать: он добился этого потому, что его все боялись и его поддерживала структура страха. Другое дело — внутри страны, тут действительно существовала система страха. Как только страх убрали, так все сразу перестало работать. […] Так что нельзя так односторонне. Он, конечно, был преступник, но, с другой стороны, в той ужасной ситуации, в которой мы находились, его жестокость, может быть, иногда помогала.