Литература второго тысячелетия. 1000-2000
| Вид материала | Литература |
- Инструкция по топографической съемке в масштабах 1: 5000, 1: 2000, 1: 1000 и 1: 500, 2369.02kb.
- Китай страна древней истории, культуры, философии. Уже в середине второго тысячелетия, 136.57kb.
- Инструкция по топографической съемке в масштабах 1: 5000, 1: 2000, 1: 1000 и 1: 500., 345.61kb.
- Декларация тысячелетия Организации Объединенных Наций, 150.18kb.
- Дидактическая система деятельностного метода обучения «Школа 2000…» как механизм реализации, 96.82kb.
- Литература, 265.09kb.
- Утверждена резолюцией 55/2 Генеральной Ассамблеи от 8 сентября 2000 года, 152.25kb.
- Про затвердження Інструкції з топографічного знімання у масштабах 1: 5000, 1: 2000,, 2329.91kb.
- Г. Красноярск 28-29 июня 2000, 75.48kb.
- Владислав Трофимович Козлов, 151.94kb.
Андреев Л. Г., Косиков Г. К., Пахсарьян Н. Т. и др. Зарубежная литература второго тысячелетия. 1000-2000 / Под ред. Л. Г. Андреева. - М.: Высшая школа, 2001. - 335 с.
Аннотация: В пособии, предназначенном в первую очередь для магистратуры и аспирантуры, воссоздается панорама развития зарубежной литературы как важнейшей части культуры завершившегося тысячелетия. Самые важные для изучения курса теоретические проблемы освещаются в рамках утвердившейся в науке периодизации - Средние века, Возрождение, XVII в., XVIII в., XIX в., XX в. Опираясь на бесспорное, на факты и сформулированные наукой характеристики литературного процесса, пособие ставит перед студентами вопросы спорные, дискуссионные, что приобщает к активному и осознанному освоению материала. Обсуждение дискуссионных вопросов дает возможность знакомства с современным состоянием отечественной и зарубежной науки. Для студентов, аспирантов и преподавателей вузов, преподавателей школ и колледжей, интересующихся историей литературы.
С О Д Е Р Ж А Н И Е
Л. Г. Андреев. В бесспорном – спорное
^ Г. К. Косиков. Средние века и Ренессанс. Теоретические проблемы
Н. Т. Пахсарьян. XVII век как «эпоха противоречия»: парадоксы литературной целостности
^ Н. Т. Пахсарьян. «Ирония судьбы» века Просвещения: обновленная литература или литература, демонстрирующая «исчерпанность старого»?
В. М. Толмачёв. Где искать XIX век?
^ Т. Д. Бенедиктова. Секрет срединного мира. Культурная функция реализма XIX века
Ю. О. Сурова. Человек в модернистской культуре
Л. Г. Андреев. Чем же закончилась история второго тысячелетия? (Художественный синтез и постмодернизм)
Л. Г. Андреев. В бесспорном – спорное
Предлагаемое вниманию читателей учебное пособие предназначено прежде всего для аспирантов и студентов, обучающихся в магистратуре. Эти высшие образовательные циклы не обеспечены соответствующей их задачам учебной литературой. На этой стадии обучения необходимо подведение итогов освоения той или иной специальностью, творческое осмысление проблемных результатов — а приходится иметь дело с необозримым пространством тысячелетней истории, на поле которого произрастало бесчисленное множество плодов художественного творчества, зафиксированных во множестве учебных пособий, многотомных историй различных литератур, монографий и статей, справочников и энциклопедий!
Подготовленное авторским коллективом МГУ пособие отличается, во-первых, предельной концентрацией этого фактического материала, что достигается его осмыслением и раскрытием через освещение ключевых вопросов, важнейших идейно-эстетических комплексов — от средневековья до модернизма. Таким образом выполняемая в данном исследовании задача неизбежно приобретает смысл подведения итогов, что совпадает с объективной потребностью, диктуемой переживаемой ныне датой — началом третьего тысячелетия, началом Новой Эры.
Какие, однако, итоги можно подводить, когда речь идет о художественной деятельности, которая отличается от всякой другой тем, что плоды этой деятельности неповторимы, возникают как «разовое» произведение творческой фантазии?! К истории искусства, как известно, не может быть применено понятие прогресса. Изменяется все — само искусство, условия его бытования, общественная его роль, подлинная революция происходит в технике письма и печатания — от гусиного пера до компьютера!
Но набранное компьютером не «лучше» написанного пером — оно просто-напросто совсем иное. Более того, в сфере искусства действует особый оптический эффект, определяемый накоплением жизненного опыта, обогащением и усложнением мировидения, которое проецируется на создания искусства — так, например, Дон Кихот или Гамлет сегодня несоизмеримо более крупные и содержательные фигуры, нежели те, которые предстали в сознании их современников.
Вопрос об итогах усложняется тем, что «разовые» продукты творческой индивидуальности суть воплощенная загадка, которую не дано разгадать, — эта загадка в иррациональности творческого импульса и эстетического результата. Л.Н. Толстой повторял, что искусство начинается с «чуть-чуть», т.е. с чего-то едва уловимого, ускользающего от однозначных определений. Анна Ахматова и вовсе предупреждала — «когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда...». Шедевры прекрасного — из «сора»!
В этой неразгаданности эстетического заключена исключительная привлекательность искусствоведения, предоставляющего счастливую возможность приобщения к тайне, возможность сотворчества, соучастия в процессе сознания (Толстой: критик — это несостоявшийся писатель).
Однако существует наука, и она не гадает на кофейной гуще, а пользуется понятиями, строгой терминологией, обобщениями, т.е. оперирует не субъективным, а объективным. Как же от субъективного выйти к объективному, к социальному?
Выдающийся психолог Л.С. Выготский доказывал, что «искусство есть социальное в нас... Очень наивно понимать социальное только как коллективное, как наличие множества людей. Социальное и там, где есть только один человек и его личные переживания. И поэтому действие искусства... есть действие социальное». Убедительно критикуя фрейдизм с его пансексуальностью и культом бессознательного, Выготский писал: «Искусство как бессознательное есть только проблема; искусство как социальное есть разрешение бессознательного — вот ее наиболее вероятный ответ».
Для Л.С. Выготского не было сомнений в том, что «социологическое рассмотрение искусства не отменяет эстетического, а, напротив, настежь открывает перед ним двери...».
М.М. Бахтин мысль о «социальном действии» искусства сделал одной из основополагающих идей своей эстетики в соответствии со своим пониманием внутреннего мира человека. Он писал: «Важнейшие акты, конституирующие самосознание, определяются отношением к другому сознанию (к ты). Отрыв, отъединение, замыкание в себе как основная причина потери себя самого. Не то, что происходит внутри, а то, что происходит на границе своего и чужого сознания, на пороге. И все внутреннее не довлеет себе, повернуто вовне, диалогизировано, каждое внутреннее переживание оказывается на границе, встречается с другим, и в этой напряженной встрече — вся его сущность. Это высшая степень социальности (не внешней, не вещной, а внутренней)».
Идея внутреннего диалога как высшей ступени социальности чрезвычайно перспективна. Отсюда для М.М. Бахтина выход к важнейшему пониманию произведения искусства как части «всей культуры эпохи» («литературу нельзя изучать вне целостного контекста культуры»), отсюда понятие «большого времени»: «пытаясь понять и объяснить произведение только из условий его эпохи, — писал Бахтин, — только из условий ближайшего времени, мы никогда не проникнем в его смысловые глубины. Замыкание в эпохе не позволяет понять и будущей жизни произведения в последующих веках, эта жизнь представляется каким-то парадоксом. Произведения разбивают грани своего времени, живут в веках, т.е. в большом времени...».
«Большое время», по Бахтину, — единство «процесса становления культуры человечества», взаимосвязь составляющих элементов в динамике, в непрерывном обогащении созданных духовных ценностей, в обнаружении все новых и новых смыслов. От «внутреннего диалога» — к большой Истории.
Естественная, органическая социологичность искусства — еще одна сторона привлекательности для исследователя. Всякое знание специализировано и ограничено рамками предмета. Лишь искусство являет собой некий универсум, сосредоточивающий в себе бытие человеческое как целостность, во всех проявлениях — по этой причине понимание искусства требует не только специфического вкуса, помогающего приобщению к тайне творчества, но и профессиональной ориентации в пределах истории, социологии, философии, психологии. «Филология — это высшая форма гуманитарного образования, форма, соединительная для всех гуманитарных наук».
Но особое место в этом соединении занимает история: «Только историзм способен избавить нас от «мещанства в науке», к которому я отношу вкусовщину, краснобайство, поиски эффектных концепций и в конечном счете — крайний субъективизм. История не только мать истины, но исходная точка для художественных оценок произведения искусства».
Исторический критерий эстетических оценок — качество прежде всего русской литературоведческой традиции. Закономерно, что на базе влиятельного в России второй половины XIX в. культурно-исторического направления (формировавшегося, правда, под сильным влиянием западноевропейских его создателей, И. Тэна, Г. Брандеса), возникла школа исторической поэтики, закономерно и сохранение его прочных позиций до нашего времени. «Историзм является фундаментальным принципом в подходе к гуманитарным наукам, а историческая поэтика остается «привилегированной областью применения исторического принципа», хотя историческая поэтика изучает прежде всего поэтические формы и категории».
К богатейшей традиции русской историко-литературной науки примыкают и авторы данной коллективной работы. Само собой разумеется, за сто лет, прошедших со времени деятельности создателя исторической поэтики, крупнейшего литературоведа XIX столетия Александра Николаевича Веселовского (1839-1906), существенно изменился и исторический подход к литературе, понимание Истории и — во многом — сама История. Современный историко-типологический метод обогащен разработанными в XX в. способами интерпретации текста и его взаимоотношений с контекстом. Но при всем том субъективно созидаемая (и пересозидаемая) История — объективная реальность, а не постмодернистское марево гаснущих на глазах истин. Мы исходим из понятия бесспорного — к бесспорному принадлежит история как совокупность документально подтверждаемых фактов и объективного смысла этих фактов, устанавливаемого наукой в ходе длительной дискуссии. К бесспорным «фактам» относится и реальное содержание этапов литературного процесса, в рамках которых произведение искусства, этот «разовый», неповторимый продукт воображения художника, систематизируется и типологизируется объективной логикой движения Истории. Так, тысячелетие своей заключительной границей имеет не только календарную дату, 2000-й год, но уже сложившийся переломный момент конца XX в., период «Конца Истории». Начальный момент тоже установлен исследователями, традиционным и устоявшимся в науке является понятие «эпох» — средневековья и Возрождения, XVII в.; XVIII в.; XIX и XX вв., — в соответствии с которым строится и настоящая работа.
«В рамках» — это, конечно, определение относительное. «Рамки», как все границы, относительны настолько, что можно понять желание спросить — «где же искать XIX век?». Пафосом таких поисков насыщена «Литература второго тысячелетия». Авторы этой книги недавно принимали участие в коллективном научном труде, в котором на обширном и разнообразном материале было показано, что в истории культуры действует фактор «длинных волн» (сопоставимый с понятием «большого времени» Бахтина), что границы не только разделяют, но и соединяют «на переходах», в процессе формирования нового качества, что само понятие «границы» выступает в роли метафоры индивидуального художественного поиска.
В бесспорном — спорное. Бесспорное — не египетская пирамида, раз и навсегда возвышающаяся такой, какой она есть, некой данностью. Бесспорное — это момент в процессе познания, а познание — это сомнение, это вопрошание. Мыслить — значит сомневаться, значит вести нескончаемый диалог. Научить мыслить — задача преподавания и задача предлагаемого учебного пособия, «брехтовская» задача. Проблемы в нем не декларируются, но обсуждаются, и к этому процессу критического осмысления приглашаются читатели, приглашаются учащиеся.
Понятие итога поэтому имеет здесь особый смысл — не столько подытоживания того, что сделала литература за тысячелетнюю свою историю, сколько воспитания готовности и способности пройти путем познания этой истории, обогащающей бесценным опытом, позволяющим ответить на вызовы Новой Эры.
^ Г. К. Косиков. Средние века и Ренессанс. Теоретические проблемы
Эпоха Ренессанса — это переломный этап, когда в Западной Европе совершился переход от средних веков к Новому времени, а само возникновение ренессансной культуры связано с разложением культуры средневековой — такова широко распространенная точка зрения на проблему, обозначенную в заглавии настоящей работы. При этом представляют себе дело так, будто Возрождение пришло на смену средневековью, будто оно было не столько одной из причин, сколько следствием разложения последнего. Сторонники такого подхода полагают, что уже XV век (а в Италии даже XIV) был для средневековой культуры периодом «осени», «заката», «упадка», когда эта культура, внутренне выдохшись и исчерпав свои силы, словно бы умерла естественной смертью (или по крайней мере оказалась при последнем издыхании) и почти без сопротивления уступила место молодой, энергичной культуре Возрождения, вполне восторжествовавшей уже в следующем, XVI столетии.
Тем самым феномен ренессансной культуры полностью или почти полностью отождествляется с содержанием эпохи в целом и превращается в ее синоним. Исследователь, стоящий на такой точке зрения, неизбежно провоцируется на то, чтобы подтянуть под категорию «ренессансных» едва ли не все социальные, политические и культурные факты, имевшие место в названный период, — не только деятельность ученых и писателей-гуманистов, но и технические изобретения, научные открытия, колонизацию Нового Света, борьбу между Карлом V и Франциском I за европейское господство, деятельность Савонаролы, мистицизм Якова Беме, натуральную магию, шванки Ганса Сакса, фацетии Генриха Бебеля и т.п. Явления же, которые при всем желании невозможно подвести под понятие Ренессанса (например, «охота на ведьм», получившая особый размах именно в XVI в.), объявляются «пережитками» средневековья — пережитками, чье мрачное уродство выглядит особенно отталкивающим на фоне «светлой» и «чистой» культуры Возрождения. Итак, победоносное Возрождение, возникшее на развалинах средних веков, с одной стороны, и «пережитки» (вроде Тридентского собора и «католической реакции» в целом), с другой — вот образ XVI в., имеющий хождение не только среди широкой публики, но и среди некоторых гуманитариев.
Между тем ни Ренессанс, ни Реформация не исчерпывают содержания той эпохи, которая их породила. Реальная картина была существенно иной, нежели та, что нарисована выше.
Прежде всего проведем границу между понятиями культуры и цивилизации. Под культурой будем понимать систему социальных ценностей, идеалов и норм, вырабатываемых в рамках того или иного общества. Под цивилизацией же — формы организации этих норм и ценностей, формы упорядочения культуры и всей общественной жизни посредством специальных механизмов и институтов. Цивилизация — это общественный строй, взятый со стороны его способности к самосохранению, наследованию и воспроизводству своих социальных структур.
Вступая в жизнь, каждый индивид застает и усваивает определенный запас знаний, верований, навыков, образцов мышления и поведения, которые не просто выработаны культурой, но санкционированы, закреплены и тиражированы цивилизацией. Иными словами, цивилизация играет по отношению к культуре институционализирующую роль.
Западноевропейская средневековая цивилизация, будучи формой господства феодальных отношений и культурных ценностей, простирается, по мнению отечественных историков, вовсе не до конца XV в., а как минимум до середины XVII и имеет следующее внутреннее членение: 1. Конец V — середина XI в. — эпоха складывания феодализма; 2. Середина XI — конец XV в. — эпоха расцвета феодального строя; 3. XVI — первая половина XVII в. — эпоха зарождения и укрепления капиталистических отношений в недрах феодального строя и, как следствие, начало расшатывания последнего. Сюда можно было бы добавить и четвертый период, поскольку известно, что решающим ударом по феодализму, бесповоротно изменившим лицо западноевропейского мира, явилась лишь Великая французская революция, а это дозволяет считать верхней границей исторического существования средневековой цивилизации в Западной Европе конец XVIII столетия.
Отсюда можно сделать по крайней мере три вывода.
1. Ни хронологически, ни стадиально Возрождение не следует на смену феодальному средневековью. Напротив, правильнее говорить о большом, трехсотлетнем периоде, принадлежащем одновременно и истории средних веков, и истории Нового времени. В этот период, с одной стороны, продолжают существовать и в целом регулировать механизм общественной жизни феодальные структуры и ценности, а с другой, по мнению Б.Ф. Поршнева, ренессансно-гуманистическая культура, различные формы «свободомыслия» XVII в. и, наконец, Просвещение «образуют три последовательных этапа восхождения от мировоззрения средних веков к Великой буржуазной революции конца XVIII в.».
Сразу же заметим, однако, что, несмотря на очевидную преемственность, между ренессансной культурой и культурой XVII-XVIII столетий существует качественная разница. Культура XVII-XVIII веков выработала такие феномены (экспериментально-математическое естествознание, принцип историзма при подходе к природе и обществу, идею внесословного равенства индивидов и их политической свободы и др.), которые легли краеугольными камнями в основу цивилизации Нового времени и обеспечили для Западной Европы необратимый характер исторического процесса. Не так обстоит дело с ренессансной культурой. Несмотря на то, что ее непосредственное влияние продолжало сказываться в ряде случаев вплоть до начала XX в. (яркий пример — «классическая» система образования с ее упором на изучение античной древности и мертвых языков, доставшаяся в наследство именно от эпохи Возрождения; эта система продолжала господствовать в школьном деле даже тогда, когда общественная необходимость в так называемом «реальном» политехническом обучении стала вполне очевидной), эта культура не выработала — в силу причин, о которых речь пойдет ниже, — таких идей и ценностей, которые сами по себе могли бы лечь в основу новой, несредневековой цивилизации. Ренессансная культура во многом подготовила (во всяком случае, расчистила) почву для культуры и цивилизации Нового времени, но, как таковая, она родилась и умерла в пределах средневековой цивилизации.
2. Качественная разница существует также между культурой Ренессанса и традиционной культурой средневековья: последняя — в силу многовекового успешного функционирования — была институционализирована, а первая — лишь в незначительной степени и лишь в некоторых (гуманитарных) областях. Ренессансная культура не превратилась в механизм, который регулировал бы основы общественной жизни, в эпоху, когда существовало ренессансное движение. Этим и определяется неустойчивое и потому не лишенное драматизма историческое положение культуры Ренессанса: возникнув в рамках средневековья и в принципе отнюдь не порывая с его ценностями, эта культура тем не менее существенно переместила акценты в средневековой картине мира, создав определенные условия для ее последующего разрушения; однако вместе с тем — скажем об этом сразу — сама по себе ренессансная культура, прежде всего по причине своей принципиальной элитарности, обнаружила явную нежизнеспособность уже во второй половине XVI в., она «сама изжила себя в новой социальной обстановке. Культ античности выродился в ограниченное педантство, гордый индивидуализм — в себялюбивую беспринципность, учение о достоинстве человека — в инструкцию образцовому придворному». «Католическая реакция — не причина, а результат кризиса Возрождения. Гуманизм не стал идеологией масс» .
3. Из вышеизложенного ясно, что если средневековая цивилизация в конечном счете и погибла, то погибла она отнюдь не «сама по себе», от якобы внезапно наступившей дряхлости; внутренние резервы ее, очевидно, были таковы, что она могла бы просуществовать еще не одну сотню лет; она, собственно, и не умерла, а скорее была насильственно умерщвлена под действием чужеродной — капиталистической — силы, внедрившейся в ее организм, силы, с которой, как известно, и связан переход Западной Европы от средних веков к Новому времени. Вот почему, даже если делать акцент на моментах стагнации и саморазложения феодальной системы в XVII-XVIII веках, такое саморазложение, объясняя кризис средневековой цивилизации, не способно объяснить возникновение на ее месте цивилизации новоевропейской.
Что же касается эпохи Возрождения, то в эту пору капитализму еще только предстояло доказать свою социальную эффективность и историческое превосходство, ибо феодальный строй — с его развитой структурой и налаженными механизмами — продолжал успешно выполнять свою главную функцию — воспроизводство общественного богатства; в этом отношении ранний капитализм, еще слабый, спорадический, соперничать с феодализмом никак не мог и не оказал сколько-нибудь существенного влияния на саму структуру средневекового общества. Капиталистические отношения проникли лишь в отдельные отрасли производства, сосредоточенные к тому же, как правило, в крупных городах; но даже и здесь они не приобрели доминирующей роли. В сельском же хозяйстве их значение и вовсе было ничтожно. При этом капитализирующееся бюргерство в XVI в. отнюдь не ощущало себя сплоченной антифеодальной силой, но, напротив, охотно интегрировалось в социальную структуру феодального общества, образуя слой так называемого «нового дворянства». Причина именно в том, что жизнеспособность феодальных производственных отношений была настолько велика, что, как известно, во Франции вообще не произошло никаких радикальных изменений экономической структуры, в Италии осуществился процесс рефеодализации, а Испания и вовсе не породила капиталистического уклада.
То же касается гражданских и политических учреждений в Западной Европе. «Даже в классических странах культуры Возрождения судебно-административные учреждения, сложившиеся в предшествующие века, продолжали свою деятельность, на сущности которой новые (раннебуржуазные. — Г.К.) веяния сказывались еще очень слабо» : культура Ренессанса не привела к «ренессансному» типу государственности, он оставался феодальным.