Кафедра социальной философии философского факультета уральского государственного университета им. А. М

Вид материала

Документы

Содержание Пределы толерантности «культуры» Толерантность и современный национализм.

Подобный материал:

• Миф и эпос как феномены сознания и социокультурной деятельности, 1067.97kb.
• Софиологическое направление в русской религиозной философии, 619.63kb.
• Рождение и отношение между поколениями как предмет анализа в экзистенциально-феноменологической, 578.57kb.
• Миф и эпос как феномены сознания и социокультурной деятельности 24. 00. 01-теория, 1023.56kb.
• Темы рефератов Предмет социальной философии. Вчем специфика социальной философии, 45.72kb.
• Темы рефератов Предмет социальной философии. Вчем специфика социальной философии, 40.29kb.
• Телеологический принцип в науке (трансцендентальный подход), 471.46kb.
• Образ Древней Руси в историософии русской эмиграции, 394.57kb.
• Философия религии в русской метафизике XIX начала XX века, 609.12kb.
• Язык религии: философско-когнитивный анализ, 882.02kb.

^

ПРЕДЕЛЫ ТОЛЕРАНТНОСТИ «КУЛЬТУРЫ»

Либеральная культура нетерпима к «неудачникам», в ней господствует культ индивидуального успеха («ведь я или он смогли достичь, почему ты не можешь?») и модернизации, например, «догоняющей запад» по образу жизни и стандартам потребления.

Отсюда либерально понятая толерантность и культура противостоят друг другу: «антикультура» обнаруживается при нарушении норм, поэтому терпимость к «нарушителям» – очевидность пределов толерантности. Эти пределы тезисно можно обозначить так:

1. Культура тотализирует, навязывая неаутентичную (Хайдеггер) всеобщность определений, в отношении которых за-переделы, бес-пределы (трансгрессии и трансцензусы) выглядят – но только сперва, поначалу как некультурные, периферийные, провинциальные: гении рождаются в провинции, а умирают в Париже.
   
2. Будучи вербальной версией рациональности, культура дискурсивна, поэтому: а) она не есть «истина», а коммуникативная сборка элитарного восприятия и понимания мира по принципу «так есть, иначе не бывает»; б) дискурс культуры увязан с господством говорящей и пищущей элиты, символически утверждающей свои пределы терпимого и недопустимого; в) относительность этих пределов упирается в смерть индивидуального сознания как самую жесткую антиутопию (здесь меркнет идеал Человека Культуры или «приобщения» к ней).
   
3. Предел смерти тематизирует пределы и границы толерантности в очевидности «других» (Другой – не Я, то, кто мной не является), в необходимости их видеть и слышать: не объяснять, не оценивать, а понимать всех тех, кто живет за пределами «моей» культуры, топосов моего понимания (толерантность как извечная утопия философствования, попытка единой мыслью объять различное). Изнутри себя Я не умирает, изнутри смерть не понятна, тогда как смерть других очевидна и антиутопична (невоображаема).
   
4. Экстремально индивидуализированная Персона толерантна, т.к. допускает бытие других с их пределами (культурами), утопиями и границами, что парадоксально (такая бинарика бывает либо в конфликте с «чуждым», т.е. со Смертью, либо при десантировании в напрочь иную субкультуру). Пределы толерантности, изображаемые либерально, в традиционных бинариках, именуются как отношение наблюдателя (эксперта) к местам различий типа:
   

• Активность (означающие) – Пассивность (означаемые);
  
• Я (социализированная личность) – Группа (коллективности);
  
• Жизненный мир (развитие) – Системный мир (функцинарство);
  
• Уединенное сознания – Конвергентное сознание (идеал общения как поиска общего);
  
• Я (личность-для-себя) – Другие (я-для-других), и т.п.
  

5. Культуры, идентифицирующие себя не полисубъектно, а как «Свои» в отношении к «Чужим», либо музеифицируются, либо миссионерствуют, экспансируют, совершают экспорт своей идеологии: натиск освоения или отчуждения убивает Другого (вот и язык – ничей и чужой, а бывает другом и врагом). Не либерально, а демократически тематизируемая толерантность устанавливается в горизонте «транса», переходов, трансгрессий. Здесь не «формации», а их транс-формации образуют трагикомизм жизни в ее безудержном становлении, где гуссерлевские «пустые отсылки к открытым горизонтам» – синоним демотолерантности, пределизованной игрой Эроса и Танатоса.
   
6. Освоение своей культуры изнутри всегда дисциплинарно и насильственно. Дрессура и натаскивание аналогичны обращению «неверных» в подлинную веру (истину). Здесь интересен механизм персонального сопротивления дрессуре, поскольку: а) опираться можно только на то, что сопротивляется; б) в сопротивлении рождается игровая полисубъектность человека, «хохоча» принимающего навязываемые роли; в) ироническое играние чужой роли имеет пределом собственный проект Персоны.
   
7. Если «самое страшное для человека – это свобода» (Сартр), то сам этот страх проистекает от внутреннего Отца, нетерпимого к полисубъектности игры, масок, инкарнаций и перевоплощений. И тогда тематизируется толерантность, дистанция к которой тем больше, чем больше человек боится своего будущего. Разговоры о толерантности – симптом тотального соционевроза «мирян», в коммуникации которых политтехнологической элитой запускаются либерально-экспертные бинарики (см.п.4), подвешанные на эмоциях неуверенности, тревожности, нищеты и тщеты усилий «маленького человечка».
   
8. Сборка сказанного: экстремально индивидуализированная Персона есть носитель демократической культуры, когда либеральные и неолиберальные образцы поведения и переживания оказываются материалом игры. «Лет перелетных означающих» интерпретируется здесь как письмо: либеральная толерантность превращается в не знак, в материал, сработанный Отцом, более всего желающего уничтожить память живущих. Между тем последние ничего не забыли: им просто некогда копаться в истории и извлекать уроки. Предел Чуждого (Смерти) естественно открывает возможность ценить мимолетность и юношеское отношение к музейным реликвиям, не говоря уже об обременительной затратности искать врагов или судить виновных за выпавший жребий (судьбы). Изнутри себя Я принадлежу вечности, но не суду. Поэтому толерантен и посубъектен.
   

аспирант кафедры философии НГАСУ

В.А. Комаров

Г. Новосибирск

^

ТОЛЕРАНТНОСТЬ И СОВРЕМЕННЫЙ НАЦИОНАЛИЗМ.

Терпимость к иного рода взглядам, нравам и привычкам стало настроением современной эпохи и, кажется, проявлением хорошего тона. Сегодня много говорят о том, что идея толерантности заняла свое особое место и в идеологии современного национализма, понимаемого автором не как исключительно негативное и аморальное явление, а как сложный культурный феномен. Толерантность жизненно необходима особенно крупным многонациональным государствам, декларирующим принятие и уважение культурных особенностей составляющих их разных народов. Однако подлинная толерантность национализма заключается отнюдь не в любви к иному, но в уверенности в себе. Именно через проявление или не проявление данного качества раскрывается истинная сила или слабость национальной культуры и уровень правового сознания того или иного общества. Можем ли мы с уверенностью констатировать наличие этих качеств в полном объеме в каком либо из обществ современности?

В обществах, так называемого, Этнического (или Восточного) типа национализма, таких как Россия или Китай, правосознание далеко от Западных стандартов (если оно вообще действительно стремится к ним). В этих обществах национализм проявляет свою четкую культурную направленность и, как правило, окрашен цветами мессианства. “Народный дух”, опирается на общую культуру, и не удивительно, что еще в протонациональных проявлениях русского народа “святость” Руси не подвергалась сомнению. Кажется, что эти общества обладают значительным культурным фундаментом. Это проявляется в культурной уверенности, ее открытости, стремлении к диалогу и даже поучению.… Однако именно в этих обществах наступают времена смут (Германия, Россия, Китай в XX веке) являющиеся следствием той самой уверенности в своем и интереса к иному. На почве слабого правового сознания созревают ужасы террора “иных” идей.

В обществах Гражданского (или Западного) типа национализма, таких как Франция или США, нация определяется как свободное сообщество людей, основанное на политическом выборе, их же культурной и этнической однородности не предается определяющего значения. Однако все гражданские и правовые завоевания Западного национализма могут быть уничтожены культурной катастрофой, которая разрушит общество изнутри. Общество, построенное на принципах гражданского национализма, с зыбкой культурной основой, непременно обратится к мультикультурализму.

Сам по себе мультикультурализм является или следствием духовной бедности общества, в нем пребывающего, или ложным и опасным путем поиска национального компромисса. Методологически родственный постмодернизму, мультикультурализм много ближе современной массовой культуре, нежели христианство, и предлагает свой рецепт быстрого постижения истины. И если эта “истина” в механическом уравнивании разных культурных традиций и, тем самым, их дезориентации и саморастворении, каковы же перспективы?!

Мультикультурализм присущ и национализму восточного типа, но в другом качестве и на другом, скорее даже подсознательном, уровне. Его не воспринимают как панацею, некий спасительный экуменизм. Это способ мирного сосуществования, пусть даже в чем-то и опасный.

Можно твердо утверждать, что в настоящее время не существует такого общества, в котором бы толерантность, как качество национализма, проявлялось в способности переносить неблагоприятное влияние различных факторов. Толерантность национализма скорее желаемый миф, нежели реальность.


доктор социологических наук,

профессор,

М.М. Акулич-Охотникова

Г. Тюмень