Телеологический принцип в науке (трансцендентальный подход)

Вид материала

Автореферат

Содержание Общая характеристика диссертации Степень разработанности проблемы Цель и задачи исследования Методологические основания исследования Результаты исследования и их научная новизна Теоретическая и практическая значимость полученных результатов Апробация работы Основное содержание диссертации Первая глава Вторая глава Третья глава

Подобный материал:

• Принципы разработки асу, 96.54kb.
• Ременной педагогической науке закрепляется точка зрения, что именно компетентностный, 94.66kb.
• Высшего Профессионального Образования Современная Гуманитарная Академия утверждаю ректор, 235.15kb.
• Билеты контроля итоговых знаний по дисциплине, 35.21kb.
• -, 229.06kb.
• Архитектура пк. Магистрально-модульный принцип построения, 244.23kb.
• Компетентностный подход в современной психолого-педагогической науке при подготовке, 650.42kb.
• Понятие внутрифирменного планирования. Планирование как экономическая категория, 35.27kb.
• 1. Магистрально-модульный принцип построения компьютера, 95.88kb.
• Магистрально-модульный принцип построения компьютера, 132.33kb.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ


На правах рукописи


Разеев Данил Николаевич


ТЕЛЕОЛОГИЧЕСКИЙ ПРИНЦИП В НАУКЕ

(трансцендентальный подход)


Специальности:

09.00.08 — философия науки и техники

09.00.03 — история философии


Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора философских наук


Санкт-Петербург

2009

Работа выполнена на кафедре философии науки и техники Философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета


Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор Мотрошилова Нелли Васильевна


доктор философских наук, профессор Чернов Сергей Александрович


доктор философских наук, профессор Иванов Борис Ильич


Ведущая организация: Московский государственный

университет им. М. В. Ломоносова


Защита состоится «____»___________ 200__ года в ______ часов на заседании диссертационного совета Д.212.232.03 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, В. О., Менделеевская линия, д. 5, Философский факультет, ауд. ______


С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета.


Автореферат разослан «_____»_________________200__ г.


Ученый секретарь

Диссертационного совета,

кандидат философских наук, доцент Г. П. Любимов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ДИССЕРТАЦИИ


Актуальность исследования. Проблема телеологии — одна из самых неоднозначных и спорных проблем в истории западноевропейской философской и научной мысли. Телеологическое объяснение устройства всего сущего, будучи одним из остовов античной научно-философской мысли, стало предметом обстоятельной критики в эпоху Нового времени. Мощное развитие науки поставило под вопрос религиозно-телеологические концепции целесообразно устроенного космоса, которые в своем развернутом виде были предложены как в философских сочинениях Платона и Аристотеля, так и в трактатах средневековой схоластической традиции, в особенности в сочинениях Августина Блаженного и Фомы Аквинского.

Ключевую роль в процессе постепенного отхода науки Нового времени от телеологической постановки проблем сыграли сами ученые, усмотревшие возможность научно обосновать строение Вселенной, не используя в своей аргументации понятий, относящихся к целевой причинности. Имеются в виду не только космологические открытия Н. Коперника, сокрушившего геоцентрическую систему Птолемея, Г. Галилея, заложившего основы новой механики, И. Ньютона, открывшего закон всемирного тяготения, но и обнаружение в природе определенной изменяемости видов растений и животных, нашедшее свое отражение в учениях таких выдающихся биологов, как Ж. Л. Бюффон, Ж. Б. Ламарк, Э. Ж. Сент-Илер. Их биологические теории подчеркнуто демонстрировали недостаточность и бесплодность обращения к целевой каузальности при объяснении целесообразного строения организма. Особое значение в этой связи приобрело эволюционное учение Ламарка, полагавшего, что строение существующих организмов можно объяснить процессом их длительного исторического развития под влиянием внешних факторов. И если у самого Ламарка еще можно обнаружить элементы телеологической аргументации, в частности, в понятии «стремление к совершенствованию», которое он приписывал организмам, то эволюционное учение Ч. Дарвина о естественном приспособлении организма к окружающей среде представляет собой образец научной теории, свободной от какого бы то ни было телеологизма. Обосновав факт изменчивости организмов живой природы в процессе естественного отбора, Дарвин тем самым подтвердил, что научное объяснение строения органической природы не нуждается в предположении о разумных целях (в качестве примера достаточно упомянуть о проведенном им исследовании существующих пород голубей, в результате которого ему удалось установить, что все они происходят от одного дикого предка — скалистого голубя, а это, в свою очередь, доказывало, что нам не нужно искать научных оснований для предположения о разумной целесообразности, заранее заложенной и объясняющей существование всех этих пород).

Таким образом, характерной особенностью науки ХVII–XVIII вв. оказывается, по справедливому замечанию крупного отечественного философа и науковеда П. П. Гайденко, «исключение из числа категорий естественнонаучного мышления понятия цели».¹ И действительно, после критики рационалистической метафизики, предпринятой в ХVIII в. философией Просвещения, и требования таких естествоиспытателей, как Ж. О. де Ламетри, Л. Эйлер, Ж. Л. Д'Аламбер, устранить спекулятивную метафизику и создать подлинное учение об общих принципах естествознания и математики, что положило начало переводу человеческого познания на язык естественнонаучных понятий, понятие цели не только заменяется понятием механической причины в самом естествознании, но и вытесняется из философского учения о природе, т. е. из теоретической философии. Соответственно, указанная тенденция детелеологизации научного объяснения присутствует не только в самой науке, но и в философии науки Нового времени. В спекулятивных построениях Р. Декарта, Б. Спинозы и Ф. Бэкона, при всем радикальном различии в их подходах к обоснованию научного знания, обнаруживает себя четкая и единая методологическая установка — деятельность природы не должна объясняться целевыми причинами. В этом контексте совершенно закономерным выглядит тот факт, что И. Кант в своей знаменитой таблице рассудочных категорий в «Критике чистого разума» вполне обходится без такого понятия, как «цель».

Разумеется, элиминация категории «цель» из научного дискурса не была одномоментным событием, а представляла собой длительный процесс, подтверждение чему можно найти как в научной, так и в философской мысли. В этом отношении заслуживает внимания позиция некоторых историков науки, согласно которой распространенная точка зрения на полное устранение категории цели из науки Нового времени, представленная, в частности, в работах А. Майера, К. Шмитта, К. Глой, на которые опирается ряд отечественных науковедов, в последнее время все чаще уступает место менее категоричному взгляду историков науки на использование принципа целесообразности в науке Нового времени, которого придерживаются в своих историко-научных трудах, к примеру, Н. Эмертон, М. Ослер, Д. Брук. Так, отечественный историк науки И. С. Дмитриев, анализируя воззрения Р. Бойля и И. Ньютона, демонстрирует, что «конечные причины не были элиминированы из натурфилософии эпохи интеллектуальной революции XVI–XVII вв., хотя статус их несколько изменился».² Но даже если принять такую сдержанную, не страдающую безапелляционностью точку зрения, очевидно, что понятие целевой причины перестает играть в науке Нового времени ведущую роль, не говоря уже о том, что оно больше не выступает самостоятельным принципом научного объяснения. Оно выполняет — и в этом с Дмитриевым нужно согласиться — не столько научную, сколько мировоззренческую функцию. Вне всякого сомнения, попытки сохранить за телеологическим принципом значимость не прекращаются совсем в эпоху Нового времени. Они имеют место в науке как нового, так и новейшего времени, что особенно отчетливо видно на примере биологических исследований. Достаточно указать на получившую резонанс в науке конца XIX — начала XX в. концепцию неовитализма Х. Дриша, согласно которой явления жизни нельзя просто свести к механистическому принципу: они с необходимостью предполагают существование «энтелехии», которая организует отдельные части живого организма в единое целое и представляет собой не что иное, как принцип внутренней целесообразности организма, его предельную и неразложимую основу. Идеи Дриша в дальнейшем развил в несколько ином ключе психолог А. Венцль, который ввел в научный оборот понятие «жизненного фактора» — бессознательной духовной основы живого организма. Разновидностью телеологизма в биологической науке, по мнению отечественного философа И. Т. Фролова, можно считать и так называемый «органический индетерминизм», наиболее видными представителями которого были Ф. Уэллс, Р. Лилли, П. Иордан.³ Но не только в науке можно обнаружить развернутые системы, отстаивающие значимость телеологического принципа в научном познании. Философия Нового времени тоже многое сделала в этом направлении. Самыми яркими примерами телеологически ориентированных философских систем можно считать учение Г. В. Лейбница о предустановленной гармонии, учение о мировой душе Ф. В. Й. Шеллинга, систему объективного идеализма Г. В. Ф. Гегеля. Даже само слово «телеология» впервые было введено в научный лексикон в 1728 г. последователем Лейбница Х. Вольфом и закрепилось как обозначение той части натурфилософии, которая занимается разъяснением вещей природы как целей.

Однако развитие науки Нового времени, подогреваемое явными успехами экспериментального метода и механистического подхода в познании природы, заставляет философов переосмыслить ту роль, которую прежде играла категория «цель» в теоретических построениях, и либо окончательно вывести ее из научного обращения, либо же найти новые аргументы для подтверждения научного статуса этой старой философской категории.

О том, что понятие цели постепенно вытесняется из науки Нового времени, можно судить и по тенденции его последовательного отвержения со стороны так называемой научной философии, которая, руководствуясь идеалом научности математического естествознания, ставила во главу угла создание позитивного (основанного на фактах) учения о человеческой психике (имеется в виду первый позитивизм О. Конта и Г. Спенсера). Даже идейно близкий позитивизму эмпириокритицизм Э. Маха и Р. Авенариуса, подвергший обстоятельной критике претензии механицизма на универсальность и руководствующийся в качестве путеводной нити биолого-психологическими закономерностями в объяснении научно-исследовательского процесса, не смог вернуть понятие цели в науку. Мало-помалу оно перемещается в единственное свое прибежище — в область практического разума, метафизику нравов, мир наших поступков.

Дальнейшее развитие науки исходя из принципов механистического естествознания, в том числе и их применение к области изучения психической жизни самого человека, казалось бы, окончательно убеждает ученых и философов, что понятие цели как эпистемологический (т. е. значимый для научного познания) концепт — не более, чем пережиток прошлого, возврата к которому нет и уже никогда не будет.

Философия и методология науки, возникшая в своем классическом виде как продолжение заложенной в традиции позитивизма рефлексии над господствующим в науке XVIII–XIX вв. типом научности (а именно математическим естествознанием с его принципами), не могла сделать предметом своего пристального внимания понятие цели, хотя бы потому, что фактически оно было исключено из самой практики научного исследования. В известном манифесте неопозитивизма, провозглашенном в 1929 г. Р. Карнапом, Г. Ганом и О. Нейратом,⁴ в котором формулируется задача преодоления разрозненности научного знания и создания «единой науки», само достижение подобного единства мыслится не через категорию целесообразности, а через метод логического анализа как единственно верный метод научной работы философа.

Вместе с тем дальнейшее развитие философии и методологии науки как философской дисциплины во второй половине ХХ в. свидетельствует о произошедшем в ней коренном переломе. Если на первом этапе развития философии науки в 30-40 гг. ХХ в. теоретики и методологи науки, продолжая традицию первого позитивизма, оставались, по сути дела, пропагандистами той модели научной рациональности, которая получила доминирующее положение в науке, то уже к началу 60-х гг. мы видим радикальные изменения в подходе к разъяснению научной рациональности, связанные с имена Т. Куна, И. Лакатоса, М. Полани, С. Тулмина, П. Фейерабенда и др. В отличие от неопозитивизма, пытавшегося объяснить проблему научной рациональности исключительно логико-лингвистическими средствами, приходящий ему на смену постпозитивизм вводит в обиход философии и методологии науки историческое измерение и разрабатывает программу историко-методологического подхода к объяснению и описанию действительности научного процесса. По сути дела, происходит не просто переориентация философско-методологических исследований в сторону анализа социо-гуманитарных факторов в бытии науки, но предпринимается углубленное изучение структуры и сущности самого социо-гуманитарного знания. Возникает ряд не только теоретико-методологических, но и философско-методологических концепций, описывающих специфику того идеала научности, который заложен в гуманитарных науках, а потому не сводим к идеалу точных и математизированных наук; среди таких новых подходов, в частности, герменевтика, трансцендентальная прагматика и др.

Исследования отечественных философов и методологов науки не являются здесь исключением. Достаточно перечислить такие работы отечественных ученых, как «Научная рациональность и философский разум» П. П. Гайденко (2003), «Эпистемология классическая и неклассическая» В. А. Лекторского (2001), «Теоретическое знание» В. С. Степина (2000), «Парадоксальная рациональность» В. Н. Поруса (2000), «Искусство и философия» В. П. Бранского (1999), «Образы науки в современной культуре и философии» В. В. Миронова (1997), «Герменевтика и гуманитарное познание» В. Г. Кузнецова (1991), «Ценностные предпосылки в структуре научного познания» Л. А. Микешиной (1990), «Рациональность и историческое единство научного знания» Б. И. Пружинина (1989), «Рациональность в познании и практике» И. Т. Касавина и З. А. Сокулер (1989), «Наука как предмет философского анализа» Ю. Н. Солонина (1988), «Рассудок, разум, рациональность» Н. С. Автономовой (1988). В этих работах проявляется критический подход к проблеме научной рациональности, выходящей за рамки научности единственного образца — математического естествознания. В центре внимания оказываются такие темы, как историчность науки, ценностные установки ученого, соотношение научного и вненаучного знания, проблема единства научного знания, экологический и техногенный кризисы и т. д., иными словами, заметен интерес к так называемым неклассическим и постнеклассическим темам, чуждый философии науки еще несколько десятилетий назад.

Таким образом, движение историзации и гуманитаризации философии и методологии науки приводит к постановке принципиально новых вопросов, о чем свидетельствует проникновение в научный лексикон эпистемологов и философов науки таких понятий, которые еще совсем недавно считались пережитком метафизических спекуляций. Одним из таких вновь привлекаемых в философию и методологию науки понятий оказывается старое понятие цели (или концепт целесообразности).

Однако дело не в том, что философия науки постепенно начинает отдаляться от того реального исследовательского процесса, который происходит в науке, и делает, соответственно, шаг назад, возвращаясь к старым метафизическим спорам; этот факт свидетельствует скорее об изменении самого научно-исследовательского процесса и переосмыслении той формы научности, которая предопределяет состояние современной науки. Это обстоятельство четко отражено в предложенной и обоснованной отечественным философом науки, академиком В. С. Степиным классификации типов научной рациональности: «Можно выделить три их основных исторических типа: классическую, неклассическую и постнеклассическую науку. Классическая наука полагает, что условием получения истинных знаний об объекте является элиминация при теоретическом объяснении и описании всего, что относится к субъекту, его целям и ценностям, средствам и операциям его деятельности. Неклассическая наука… учитывает связь между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности, в которой обнаруживается и познается объект. Но связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями по-прежнему не являются предметом научной рефлексии, хотя имплицитно они определяют характер знаний... Постнеклассический тип научной рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью. Он учитывает соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, но и с ценностно-целевыми структурами».⁵ Как видим, понятия ценности и цели оказываются существенными и структурообразующими для современного типа научной рациональности, а значит, их присутствие в философии и методологии науки должно стать полноправным: их следует вернуть из той вынужденной эмиграции, в которой они оказались еще в эпоху Нового времени. Однако это ни в коей мере не означает, что понятие цели и основанные на нем телеологические концепции необходимо восстановить в их первозданном виде. Дело в том, что понятие цели должно вернуться в философию науки строго в границах научной рациональности, т. е. не просто как гносеологический, но как эпистемологический концепт.

В этом отношении чрезвычайно актуальным представляется обращение к традиции трансцендентализма в понимании телеологии, основателем которого было предложено не имеющее аналогов в истории научной мысли решение телеологической проблемы. Кант проторил радикально новый путь в телеологии, раскрыв эпистемологический потенциал телеологического принципа в науке и предложив такое решение, которое сумело преодолеть как имманентный, так и трансцендентный объективизм в телеологии, присущий и предшествующей традиции телеологизма, и последующему его использованию в науке в виде телеономизма. Его размышления о целесообразности природы — это продукт систематических исследований сущности человеческого разума. Не случайно основополагающие идеи о целесообразности изложены им в последней из трех его фундаментальных работ — «Критике способности суждения». В этой поздней работе впервые в истории философии и науки предложен совершенно новый — трансцендентальный — подход к телеологии, заслуживающий не только обстоятельного разбора, но и легитимации в современной философии и методологии науки, категориальный аппарат которой оказался не жизнеспособен в условиях постнеклассической рациональности. Именно в телеологии основатель трансцендентализма усмотрел действительный переход от природы к свободе: эти два царства — природы и свободы — ранее казались ему отделенными друг от друга непреодолимой пропастью, вынуждающей строго разграничить сферы теоретического и практического применения человеческого разума. Тщательная реконструкция трансцендентального подхода к телеологическому рассмотрению природы (так называемого «трансцендентального аргумента» применительно к телеологии) позволит существенно расширить понимание научной рациональности, дискуссии о которой вот уже более двух десятилетий ведутся в отечественной философии науки. То, что Кант не включил понятие цели в систему рассудочных категорий, не означает, что цель вообще не должна иметь места в научном познании. Дело в том, что цель — это понятие разума, а не рассудка. Представленное трансцендентализмом доказательство того эпистемологического потенциала, который содержится в понятии «цель», особо значимо для современной постнеклассической рациональности, осознавшей, что без такой «категории» наш рассудок лишен какого бы то ни было ориентира и именно по этой причине человеческое познание, несмотря на свой видимый прогресс, по сути дела, оказывается незавершенным, ненужным, можно сказать, бессмысленным предприятием. В этой связи нельзя не согласиться с мнением авторитетного философа науки П. П. Гайденко, которая справедливо подчеркнула всю актуальность подобных исследований для понимания как истории становления современной научной рациональности, так и путей ее дальнейшего развития в качестве осмысленного предприятия человеческого разума: «Элиминирование принципа целесообразности из естествознания нового времени… превращало природу в такой вот незавершенный, не имеющий в себе конца, а значит, и смыслового измерения ряд. Проекция механического воззрения на мир из области естествознания на человеческую жизнь и деятельность, на сферу нравственности грозила устранению понятий цели и смысла и из этой сферы. Все это вело к устранению также и понятия разума, который к концу XIX века — по крайней мере в науках о природе — был сужен до так называемой научной рациональности, означавшей объяснение всех явлений с помощью установления между ними причинно-следственной связи — в смысле действующей, механической, а не целевой, конечной причины. Сегодня мы видим, что как наше механистическое понимание природы, так и наше зауженное толкование рациональности имеют общий корень. Только в том случае, если мы вернем рациональности ее изначальное значение, если поймем ее как разум, как смысл, мы сможем положить в основу как наук о природе, так и наук о культуре единое начало, единый принцип целесообразности, преодолев, наконец, их застарелый дуализм… От научной рациональности, понятой как техника овладения природой, необходимо вновь обратиться к разуму — как к той высшей человеческой способности, которая позволяет понимать — понимать смысловую связь не только человеческих действий и душевных движений, но и явлений природы, взятых в их целостности, в их единстве: в их живой связи…».⁶

Действительно, проблему соотношения природы и разума можно назвать краеугольным камнем в понимании научной рациональности. Трансцендентальный подход к телеологии представляет собой в этом смысле не имеющее аналогов в истории науки удивительное философское построение, которое стало возможным благодаря тому отчасти неожиданному для самого основателя трансцендентализма решению, которое он предложил в «Критике способности суждения», применив трансцендентальный аргумент к телеологии. Усмотреть связь нашей способности суждения с телеологией, а также понять, почему шестидесятипятилетний Кант после написания двух основополагающих трудов решился на создание третьего, который по его замыслу перекинул бы мостик между предметами двух первых его сочинений — природой и свободой, — представляется важной задачей не только в философско-научном, но и в историко-философском смыслах.

Актуальность предлагаемой работы, выходящей за рамки узко специализированного историко-научного исследования телеологических идей Канта, которые, к примеру, могли оказать существенное влияние на его космогоническую теорию образования планетной системы из газопылевых облаков, заключается в рациональной реконструкции трансцендентального подхода к телеологии, истоки которого содержатся в поздней философии Канта. В подобной реконструкции основной акцент делается на философско-научной значимости тех идей Канта, которые он изложил в последнем из своих фундаментальных сочинений — в третьей Критике. Таким образом, работа, посвященная анализу трансцендентальной телеологии, имея очевидный историко-философский срез, получает важнейшее философско-методологического значение.

В условиях постнеклассической рациональности применимость телеологических принципов в науке приобретает особую остроту, поскольку от решения телеологической проблемы зависит ясное понимание внутренней структуры современной науки, обусловленной как никогда прежде системой не только внутринаучных структурных элементов, но и целым комплексом аксиологических, этических, социально-культурных детерминант (предустановленность результатов науки, экономическая целесообразность научных исследований, этические и правовые аспекты отдельных научных разработок и др.). Трансцендентальный подход к решению телеологической проблемы, принципы которого были разработаны Кантом, имеет эвристический потенциал для современной постнеклассической науки, поскольку этот подход позволил осознать, что телеология имеет не сакральный, а рациональный характер. Больше того, в трансцендентализме была раскрыта особая эпистемологическая ценность телеологического принципа для науки, не утратившая своей значимости и по сей день. Заложенные Кантом трансцендентальные основы телеологии преодолели тот натурализм, который был свойственен предшествующим телеологическим концепциям. Даже сегодня без обращения к теоретическому наследию Канта мы оказываемся не в состоянии концептуализировать проблему применимости телеологических принципов в науке. Вместе с тем без рассмотрения этой проблемы (существенным и самостоятельным полем проблематизации которой выступает трансцендентальный подход) концептуальный аппарат современной философии науки оказывается не отвечающим требованиям современной постнеклассической рациональности. Таким образом, обращение к традиции трансцендентализма в телеологии открывает новые возможности для концептуализации и разработки телеологической проблематики в науке, а следовательно, для обогащения понятийного аппарата современной философии и методологии науки.