Geum.ru

Давид юм сочинения в двух томах: том 1

Вид материалаРеферат

Содержание


В. И. Ленин
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   46




Она переплетается с различными значениями понятия «случайность», что приводит к неясностям и противоречиям. Как и Гольбах, Юм в не вполне осознанной форме оперировал тремя значениями «случайности», а именно: 1) беспричинность, категорически отрицаемая Гольбахом и вызывающая у Юма не меньше сомнений, чем всеобщий детерминизм; 2) обусловленность неизвестными или практически необозримыми (у Юма непознаваемыми) причинами; 3) обусловленность малозначительными или мелкими факторами. Первый вид вероятности (от «несовершенства опыта») и второй ее вид (от «скрытого противодействия причин») сводятся к случайности в смысле обусловленности причинами, которых мы не знаем. Третий вид вероятности (перенесение причинных зависимостей по аналогии) подразумевает одновременно и случайность в смысле 'незнания того, действуют ли здесь причины вообще, и психологическую детерминацию «верой».

Юмовская критика причинности обратила внимание философов и ученых на серьезные проблемы, связанные с обоснованием последней. Ф. Энгельс отмечает, что действительно нельзя от post boc (после этого) заключать автоматически к propter hoc (по причине этого). Такой некритический переход свойствен именно феноменализму. Сам Юм предупреждал об опасности такого перехода. Уже в этом была заслуга его как исследователя. И тем не менее его критика причинности несостоятельна как с логической, так и с теоретикопознавательной точек зрения. В логическом отношении аргументация Юма страдает ошибкой круга. Приступая к обсуждению причинности, он уже исходит из того, что она участвует в построении его учения об опыте: впечатления суть причины идей, прежние впечатления и идеи суть причины ассоциативного воспроизведения других идей, которое в свою очередь оказывается в конце концов причиной образования привычки, а затем веры. Закон действия привычки выступает в роли частного случая закона причинности. Но это критическое соображение по адресу Юма далеко не самое важное, тем более что, как будет показано ниже, его отношение к проблеме причинности внутри области психи-

 

К оглавлению

==30





ческих явлений вообще в принципе иное, чем в остальных случаях.

Юм утверждает, что опыт не свидетельствует нам о фактах порождения следствий причинами. Это неверно. Опыт свидетельствует уже о таком существенном признаке всякого порождающего воздействия, как избирательность следования: на самом деле, если после А появляется именно В, а не С, Д, Е.., то уже это говорит о том, что появление В после А есть нечто большее, чем просто следование. Если событие В упорно следуе'р,при определенных условиях за событием А, то мы получим полное право считать А причиной, а В следствием в том случае, если в результате научного исследования объясним, какие существенные процессы в А и как именно ведут к появлению тех процессов, которые придают В характер, отличающий В οι С, Д а т. д. Юм считает, что такое объяснение не под силу человеческому познанию. Этот его тезис опровергается общественной практикой человечества: «...доказательство необходимости заключается в человеческой деятельности, в эксперименте, в труде: если я могу сделать некоторое post hoc, то оно становится тождественным с propter hoc. ...Благодаря деятельности человека и обосновывается представление о причинности, представление о том, что одно движение есть причина другого» *. Всякий же случай, когда наше ожидание того, что должно было появиться post hoc, оказывается неоправдавшимся,   направляет  наше  внимание  на исследование дополнительных условий, которые вызвали отклонение от правила и не были по незнанию учтены нами раньше. (Характерно, что, будучи далек от научного понимания роли практики в процессе познания, сам же Юм пишет, что ее уроки опровергают все хитросплетения скептиков и вынуждают признать существование причинности.)

Если рассмотреть хотя бы только те признаки понятия причинности, которые Юм включил в свою схему, то обнаружится, что непонимание им роли практики в процессе познания и его догматический агностицизм

• У. Маркс в Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 544—545.

 

==31


исказили характер тех элементов, которые действительно входят в указанное понятие в гораздо большей степени, чем в этом была повинна историческая ограниченность естествознания того времени.

Постулируя пространственную смежность причины и следствия, Юм уходит в сторону от современных ему споров вокруг возможности actio ad distans, простонапросто задержавшись на уровне старой картезианской «наглядности» непосредственных касаний тел. Между тем верное в общем соображение, что близкодействие «наглядно», «понятно», а дальнодействие загадочно и мистично, далеко еще не приводит к конкретному завершению спора, ибо вовсе не обязательно отождествлять близкодействие с действием через касание поверхностей тел согласно моделям причинного воздействия только как толчка, придерживаясь механической наглядности. В отношении каузальных связей в психике сам Юм избегает говорить о признаке касания, поскольку непонятно, как он мог бы быть здесь применим. В этой связи правильнее будет считать, что в общей форме причинно-следственной связи присущ признак взаимопроникающей смежности: следствия, как правило, как бы зарождаются «в недрах» своих причин именно потому, что причиняются, производятся ими. В этом смысле взаимодействуют физические поля, излучения порождаются атомами нагретого до определенной температуры тела, а хронические заболевания людей — длительным нарушением нормального функционирования их организма и т. д.

Что касается временной последовательности, то в соответствии с узкомеханическими представлениями Юм понимал ее как непосредственное следование начала появления следствия после начала появления причины. Он пишет: «Причина прекращается, должно прекратиться и действие» (710).

Это приводит, однако, к выводу, противоположному тезису Юма, а именно к выводу, что причина и следствие во времени совпадают. Анализ этого — неверного, впрочем,— вывода потребовал бы решительного выхода за рамки картезианских воззрений на движение и размышлений над явлениями инерции и тяготения,

==32


указанными Ньютоном *. Юм признает авторитет механики Ньютона, но этим дело и ограничивается: он не смог сделать эффективных теоретико-познавательных обобщений, которые имели бы Ньютонову механику своим исходным пунктом. С точки зрения современных нам физических представлений, поскольку процесс «переноса» энергии от причины к следствию происходит во времени и начинается только тогда, когда действие причины достигает определенных количественных размеров, несравненно более адекватной, чем данная Юмом, характеристикой каузальной связи будет указание на совместный признак временной непрерывности, частичного совпадения причины и следствия во времени и продолжения формирования следствия после прекращения действия причины.

Теперь о регулярности повторения тех же следствий после тех же причин. Юм заранее и глубоко ошибочно исходит из мнения, что каузальное отношение без регулярности повторения превращается в пустой звук, а регулярность в будущем ничем не гарантирована, так как принцип единообразия природы есть не более как один из продуктов веры, но не знания. В действительности регулярность повторения вовсе не есть обязательный признак каузальной связи ни в объективном смысле (процессы образования Луны или развития событий английской революции XVII в. были, например, в своей совокупности неповторимы), ни в смысле познания (еще Т. Рид отмечал, что ночь постоянно следует после дня, но едва ли кто-либо на этом основании считает день причиной ночи). Диалектика единичного и всеобщего, случайного и необходимого такова, что, строго говоря, абсолютно повторяющихся событий, процессов и вещей не бывает никогда, а с другой стороны, не существует и явлений, абсолютно неповторимых ни в' одном из своих аспектов.

 Согласно физическому учению Ньютона факт взаимодействия некоторой пары тяготеющих объектов (например, кометы и Солнца) и факт изменения движения одного из объектов (параболическое движение кометы переходит в эллиптическое) одновременны,

==33


Характерно, что позитивистская традиция вполне усвоила юмовское сведение каузальной связи к регулярной повторяемости, а значит, к вероятной предсказуемости событий. Не только Д. С. Милль, но и Шлик и Поппер, Рейхенбах и Брейтвейт рассуждают аналогичным образом. Однако на деле предсказуемость есть лишь следствие каузальных связей, да и то не всяких, подобно тому как факт постоянного следования двух событий друг за другом есть лишь следствие некоторой внутренней необходимости. Знание о предсказуемости данного явления еще не означает знания каузальных связей, так как предсказания в определенных границах возможны и тогда, когда нам известны лишь функциональные зависимости между явлениями, но познание таковых есть лишь одна из ступеней на пути к познанию причинности. Не регулярность повторения, на основании которой люди, согласно Юму, воображают, будто эта регулярность будет неукоснительной (и в этом смысле необходимой) и впредь, но внутренняя, существенная необходимость (во втором из вышеуказанных двух значений термина «необходимость») процессов —вот важнейший признак каузальных связей.

Итак, те три элемента (смежность, последовательность и регулярность повторения), которые Юм включил в схему причинно-следственной связи, не выражают ее существа. Зато то обстоятельство, что Юм настаивал на них, хорошо выражает существо его феноменалистского, а в конечном счете субъективно-идеа диетического стремления свести сущности к их внешним явлениям, отблескам, попутным признакам. В лучшем случае он смешивает причины с чувственно наблюдаемыми условиями обнаружения следствий, а в худшем придает «причине» чисто словесное значение, обозначая ею вообще те события, которые предшествуют следствиям в потоке явлений. '

Юм не принял ньвдтоноборческой позиции Беркли, и в его «Истории Англии» мы найдем похвалы по адресу Ньютона, соединенные, впрочем, с упреками относительно слишком будто бы далеко идущих претензий последнего в познании природы. Он утверждает. что Ньютон разочаровался в своих претензиях и «воя-

 

==34


вратил изначальные тайны [природы] в тот мрак, в котором они всегда пребывали и будут пребывать». Главное же то, что Юм не сумел дать верную оценку действительным научным завоеваниям Ньютона. Позиция верховного судьи, которую он попытался занять в отношении великого физика, фальшива также и потому, что он сам был обязан ему как некоторыми положительными для своего времени идеями, так и слабыми в силу своей однобокости тезисами. Непосредственно к Ньютону восходят тезис о единообразии действия механических причин, слияние понятий «причина» и «сила», столь характерное для теории познания Юма, а также описательность при исследовании ряда физических процессов. Экспериментальными средствами XVIII в. проникнуть в сущность тяготения, например, Ньютон был бессилен при всем своем желании; Юм же немедленно возвел в абсолют историческую ограниченность этих средств и сформулировал предел физического познания; его образуют «упругость, тяжесть, сцепление частиц, передача движения путем толчка...» («Исследование о человеческом познании», гл. IV). Философ-агностик не обратил внимания на то, что учение Ньютона о тяготении уже преодолевало те узко-механистические рамки, в которые он попытался втиснуть все дальнейшее развитие естествознания. Тем более за горизонтом мышления Юма остался такой значительный диалектический момент в творчестве Ньютона, как третий закон его механики относительно взаимодействия тел. Взгляды Юма на причинность в природе были консервативны: он представлял себе каузальную связь как нечто однолинейное и всегда необратимое.

Между тем третий закон механики Ньютона открывал путь для исследований диалектических закономерностей движения физической реальности. Причинность вообще есть всего лишь частный случай детерминации (обусловленности) как вида взаимосвязей. «Причина и следствие, ergo, лишь моменты всемирной взаимозависимости, связи (универсальной), взаимосцепления событий, лишь звенья в цепи развития материи» *.

 ^ В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 29, стр. 143.

 

==35


Возвращаясь к собственно каузальному аспекту взаимодействий, можно сказать, что прежде всего взаимодействия противоречий являются причинами событий в объективном мире.

Скепсис Юма в отношении объективной причинности, а по сути дела ее отрицание приводили его к конфликту с практикой людей, а равно и с его собственными надеждами на то, чтобы превратить этику и историю в строгие науки. Он понимал, что если полностью отказаться от каузальности, то нельзя будет признать подлинно реальными с точки зрения знания ни структурную связь явлений в опыте, ни сами чувственные и эмоциональные частицы опыта— все переживаемое нами окажется абсурдным хаосом, чем-то химеричным. Желая избежать такого конца, Юм попытался преодолеть все трудности сразу. Он апеллирует к житейскому «здравому смыслу», внетеоретической «вере»: люди должны верить в то, что причинность существует, если не хотят оказаться в состоянии меланхолии и «полной летаргии». Но этого мало. Взамен объективной причинности науки получают от Юма не только понятие причинности вообще, лишенное всякого теоретического обоснования, каковым, конечно, не является «вера», но и понятие причинности как психологической мотивации, т. е. как очевидной для сознания связи одних психических феноменов с другими. С этой целью Юму достаточно было гипертрофировать способность к ассоциациям и привычку, наделив их чертами некоего самостоятельного каузального механизма. Он рассуждает так: «...остается лишь следующая дилемма: или утверждать, что ничто не может быть причиной другого, за исключением тех случаев, когда наш ум может в своей идее объектов усмотреть связь [последних], или же защищать мнение, что все те объекты, которые мы видим постоянно соединенными, в силу этого должны рассматриваться как причины и действия» (362). В этой дилемме Юм принял обе альтернативы, отнеся вторую к области естествознания, а первую — к психологии и всем тем наукам, которые он рассматривает через призму своего психологизма, т. е. к этике, гражданской истории и

 

==36


политике, политической экономии, учению о происхождении и развитии религии и т. д.

Таким образом, неверно полагать, будто Юм, оперируя во второй и третьей книгах «Трактата» категорией причинности, которую он столь усердно ставил под сомнение в первой книге, отошел тем самым от агностицизма и приблизился к материализму. Наоборот, он еще более ограничил себя узкопсихологическим, феноменалистским планом проблематики, создав лишь иллюзию объективации указанной категории.

В психологии эмоций и страстей Юм признает существование каузальных связей прежде всего в смысле обусловленности поступков ранее принятыми решениями, решений — страстями, вырастающими из желаний, а желаний — ощущениями потребностей. «Все волевые акты имеют частные причины» (553). Юм отрицает свободу воли человека, используя этот вывод для критики всех существующих религий. В «Истории Англии» прослеживаемые Юмом цепочки каузальных зависимостей переходят из собственно духовной сферы в предметную сферу поступков и действий значительных масс людей, но это не делает их материальными: Юм верен своему узкопсихологическому способу рассмотрения явлений и растворяет физическую причинность в психической связи осознаваемых феноменов — обе, по его мнению, «обладают одной и той же природой и проистекают из одних и тех же принципов» (546). Не удивительно, что в письме к Г. Эллиоту от 10 марта 1751 г. Юм определяет причинность как «связь в воображении», т. е. как чисто психологическое явление.

И все же Юм впадает в противоречие с собой, ибо оказывается, что каузальная связь принимается им не как просто последовательность явлений сознания, но как содержательная мотивация одних явлений другими. Он впадает в противоречие с собой и тогда, когда при анализе этических проблем невольно вынужден рассматривать то окружение, в котором живут и действуют люди, в качестве объективной, не зависящей от их произвола и желаний среды. Противоречие налицо и в том факте, что Юм не нриемлет солипсизма, хотя для

 

==37


феноменализма солипсистские выводы естественны. Он не только признает множественность субъектов, но и приписывает животным некое подобие человеческого сознания, рассуждая даже о «гордости» у животных.

Но в совершенно противоречивом положении оказывается Юм, когда заходит речь о критике религии посредством отрицания чудес, т. е. нарушений каузальных зависимостей в природе. Здесь он вновь возвращается к проблематике причинности в природе вещей и как бы забывает то, что писалось им по этому поводу в первой книге «Трактата». В письме Джону Стюарту в феврале 1754 г. он заявляет, что «никогда не утверждал столь нелепого положения, а именно, что какая-либо вещь может возникнуть без причины». Столь рьяно опровергаемая им причинность оказывается теперь для него якорем спасения от религиозного иррационализма. Он утверждает, что единообразие опыта равносильно прямому и полному доказательству того, что чудес не существует. Юм полагал, что, принимая причинность в области явлений, он одновременно подрывает убеждение в существовании причинности в мире вещей вне нас, но оказалось, что без объективной причинности нельзя ступить ни шагу ни в той ни в другой области. И он остановился там, где столкнулся с непосильными для себя трудностями: в физике он утверждает, что знает механизм причинности, но не знает, есть ли она в действительности, а в этике исходит из того, что причинность есть, но подоплека ее действия загадочна и необъяснима. В конечном счете он принимает причинность как реальный факт сознания, и здесь движение его мысли прекращается. С этого исходного и одновременно завершающего пункта феноменализма вновь попытался двинуться вперед, но по несколько иному пути И. Кант.

Критика понятия каузальности была для Юма средством, позволявшим заняться разрушением всякого рода онтологических сущностей. Прежде всего он обрушился на понятие «сила» и «субстанция».

В критике силы Юм воспроизводит в основном свою критику причинности. При этом он умело использует неясности и противоречия, вытекающие из понимания

 

==38


Ньютоном силы как причины движения тела, а одновременно как вспомогательной математической категории, позволяющей описывать взаимодействия тел («сила вообще» превратилась у Ньютона даже в активность божественной воли). Юм осуждает антропоморфизм в понимании силы, но использует критику такого понимания в интересах агностицизма; к тому же он тем самым по-своему антропоморфизирует силу. В естествознании XX в. речь идет о силовых воздействиях во всех случаях, когда происходит перенос движения от одного объекта к другому, связанный с его количественным и качественным превращением. Это понимание таилось уже в механике Ньютона, но агностическая интерпретация последней Юмом закрывала путь к его выявлению.

Подвергая критике понятие материальной субстанции, Юм заносил руку не только на остатки схоластического хлама, но вслед за Беркли и на материализм Гоббса и Локка. Как и Беркли, он считал Локково понятие субстанции совершенно нереальным и фиктивным. В рамках агностицизма Юма проблемы субстанции и причинности находятся в своеобразной связи. С одной стороны, в понимании той и другой есть сходство: причинность понимается как средство связи следующих друг за другом явлений, субстанция же — как средство связи сосуществующих явлений, а также явлений всякого рода с объектом юмовской «веры» в то, что внешний мир существует. С другой стороны, есть и различие: критикуя причинность как категорию объективного мира, Юм сохраняет ее для области психических ассоциаций, с субстанцией же он поступает совершенно иначе, а именно в отличие от Беркли упраздняет ее также и там, где клойнский епископ сохранил ее в интересах религии, т. е. в области духа.

Беркли искал критерий для отличения реальных идей от иллюзорных с повышенной яркости первых. Юм объясняет механизм появления у людей представлений о существовании субстанции посредством ссылки на возвращение в сознание тех же самых впечатлений после перерыва в их восприятии. Воображение как бы объединяет похожие друг на друга перцепции в еди-

 

==39


ную семью, а затем приписывает им непрерывное существование и отождествляет их в предполагаемом субстанциональном единстве. Поскольку понятие невоспринимаемых, но тем не менее существующих перцепций нелепо (заметим, что спустя столетие вопрос о них вновь поднял Э. Max, a затем Б. Рассел), то рассудок «передает» непрерывность существования от перцепций вещам вне сознания, а затем объявляет последние причинами перцепций. В письме Генри Гоуму (Ноте) от 24 июля 1746 г. Юм характеризовал субстанцию как «воображаемый пункт соединения (centre of union) » перцепций. Юм иронизирует над материалистами, будто бы удваивающими мир, расчленяющими его на царство прерывистых восприятий и непрерывно существующих внешних объектов. Между тем в «удвоении» был повинен только сам Юм: оно состоит у него в расчленении действительности на две обособленные области — мир перцепций и мир «веры». Это расчленение углубил затем И. Кант.

Критика Юмом понятия материальной субстанции имела некоторые основания в трудностях физического учения XVIII в. о материи и массе. Поскольку вещественность может быть познана лишь по ее действиям, или проявлениям, Ньютон понимал массу как меру инерции тела. Но в таком случае возникает соблазн вообще нацело свести вещественность, субстанциональность к совокупности наблюдаемых свойств. По этому пути вслед за Юмом пошли отец и сын Милли и другие позитивисты