Валентина Павловна Панова родилась 19 августа 1936 года в селе Блгославенка Оренбургской области. В 1938 году её семья переехала в Медногорск. Родители купили домик в поселке Ракитянка, где она в 1954 году закон

Вид материала

Содержание

Заблудшая овечка
Мой милый, если б не было войны

Подобный материал:

1 2 3 4 5

II. Саша

Эта девушка появилась в поселке в то время, когда фашисты подступали к Сталинграду. Над поселком часто пролетали военные самолеты, т.к. рядом был аэродром. Особенно жутко было ночью слышать, как они тяжело и протяжно гудят над домом. В поселке проводилась учебная воздушная тревога. По поселку проходили люди, составлявшие списки на порядок эвакуации жителей. Пришли и к нам, двое: мужчина и женщина. Мужчина обратился к маме:

- Так, гражданка Мурзина, что ты намерена делать: эвакуироваться или останешься на месте?

- И куда мне с этой оравой эвакуироваться? Ведь их у меня четверо. Какая-никакая, а крыша над головой и потом скотина: корова, овцы, козы, куры. Куда я это все дену? Я остаюсь, и чтобы ни было, все будем переживать на месте.

Он отметил, что-то у себя в блокноте и спросил:

- Бомбоубежище знаешь где?

-Знаю.

- Так вот по сигналу воздушной тревоги вместе с детьми спешите в бомбоубежище.

- Сщас, сказала никуда из дома не пойду, там говорят, скорее засыпет, чем спасет.

- Ну это уж вы зря, мы его укрепили лучшим крепежным лесом. А впрочем, дело ваше, мое – предупредить, распишитесь вот здесь.

Он дал ей карандаш и блокнот, она расписалась.

Когда он ушел мать долго бурдела, пока не пришла соседка- золовка матери и тоже начала агитировать мать эвакуироваться и звала ее поехать в Ташкент – там ведь тепло. За это мать отчитала ее:

- Привыкла ты, Груня, как цыганка мотаться. Нет и нет и больше не заговаривай об этом. Хочешь ехать, езжай, а меня не мани. Тетя Груня ушла.

В этот момент в дверь постучали, и вошла молодая, очень красивая девушка, которая попросилась пожить у нас некоторое время.

- Ну, куда же я тебя помещу? Если согласна на нарах, за печкой, оставайся.

«Как такой красивой и предлагать место на нарах, за печкой»- с ужасом подумала я. Но девушка согласилась. Она сразу же дала маме сколько-то денег. Мать довольная тут же сходила, набила матрац свежим душистым сеном, нашла подушку. Достала из сундука для нее новое байковое одеяло. Девушка достала из чемоданчика свежую белую наволочку и простыню. В комнате приятно запахло духами. Я не могла оторвать от нее глаз: стройная, длинноногая, в теплых сапогах. Узкая, темная, чуть пониже колен юбка аккуратно облегала ее бедра, а из-под голубой теплой, ручной вязки, кофты, выглядывал черный свитер. Новую телогрейку или фуфайку и шапку-ушанку повесила на гвоздик.

Расчесывая густые русые волосы, она обратилась ко мне:

- Слушай, девочка, как тебя зовут?

- Валя.

-Так вот, Валя, ты, может быть, уйдешь на свою половину? Я хочу переодеться.

Мне стало очень неловко, но я все-таки спросила:

-А вас как зовут?

- Меня - Саша.

Я пошла, заниматься своими делами, удивляясь, что ее зовут как нашего знакомого дядю Сашу.

Когда стемнело, к ней пришли двое парней, разговаривали негромко, и, когда я подошла поближе, чтобы послушать, о чем говорят, один из них тихо, но строго спросил:

- А тебя кто сюда звал?

- Никто.

- Ну, так вот иди и гуляй отсюда.

Потом этот же попросил маму:

- Хозяюшка, может, угостишь чайком.

На горячей плите стоял чайник, мама поставила его на стол и подала кружки. Видно было, что парни очень уважительно относятся к Саше. Один наливал чай в кружки, другой резал хлеб и колбасу, запах которой разнесся по дому. Попив чай, они все трое поднялись уходить, один из них сказал маме, показав на стол:

- Мать, угости ребятишек.

Как-то на неделе прибежала очень любопытная и языкатая соседка тетя Поля и зашептала матери:

- Слушай, эта твоя постоялица какая-то непростая птица! С Нюркой моей разговаривала, спрашивала комсомолка она или нет. Тут что-то не так…. Я Нюрке сказала, чтобы подальше от нее держалась.

Она заглянула за печь, заметив за подушкой чемоданчик, обратилась к матери:

- Давай посмотрим, что у нее в нем, -и не смотря на возражения мамы, попыталась открыть, но он был закрыт на ключик.

- Вот видишь – это не спроста. Ты будь осторожна с ней. Вдруг она как Космодемьянская….

- Если как Космодемьянская, то буду беречь ее и помогать ей, а ты язык прикуси и никому ничего не рассказывай. Видела с ней какие парни? В случае чего тебе голову живо отвернут.

Тетя Поля широко раскрыла испуганные глаза:

-Да, да упаси Бог, чтоб я кому-то чего ляпнула.

Саша уходила рано утром и приходила поздно вечером. Всегда такая целеустремленная, иногда она нам приносила гостинцы: по кусочку сахара или конфеты-подушечки.

Как-то я как всегда взяла хлебные карточки и пошла в рабочую столовую, которая находилась от нашего дома через дорогу, и нас прикрепили к ней отовариваться. В это время на заводе был обеденный перерыв, и рабочих военного завода №314 привезли на трудовом поезде обедать. Народу полный зал, столы все заняты. Стояла полная тишина, все слушали радио. Стало, кажется еще тише, потому что люди перестали жевать, когда донеслось: «От Советского информбюро … как только прозвучало в конце сообщение: 2 февраля 1943 года историческое сражение под Сталинградом закончилось полной победой наших войск!» - поднялся невообразимый шум, крики «Ура!» и аплодисменты и удары ложками по железным кружкам и тарелкам.

А буфетчица мне говорит:

- Беги, матери скажи, что Сталинград освобожден, а то она все переживала, что отец воюет под Сталинградом.

Я быстро схватила карточки, хлеб и домой.

У нас в то время не было репродуктора, и мать наскоро одевшись, несмотря на сильный мороз, побежала в столовую.

А на следующий день мы распрощались с Сашей, которая в отличие от Лизы не разрешила маме провожать ее иконой.

19 октября 2009 г.

III. Ах, Таня, Таня….

Война безжалостно калечила судьбы людей везде по всей стране, проникая в самые тихие, спокойные, находящиеся далеко от линии фронта места.

В 1941 году в поселке Ракитянка был открыт госпиталь, в который уже в июле-августе стали привозить раненых. Женщины и дети поселка бегали встречать и смотрели, как разгружают и ведут или везут на подводах, запряженных лошадьми или быками, раненых бойцов Красной Армии, все старались заглянуть им в лицо (а вдруг это мой муж, или мой отец). Татьяна Костенёва работала санитаркой в этом госпитале и все делала для того, чтобы раненым было комфортно. Невысокого роста, ладно сложенная, пухленькие ручки ее проворно разбинтовывали и забинтовывали раны, а также ловко мыли полы и стирали бинты.

В первый же день она увидела этого израненного бойца, которого заносили в палату на носилках; высокий и широкоплечий, из-под бинтов выбивалась прядка густых черных волос. Она обмерла, так он был похож на ее Василия, ушедшего на фронт в первый же день войны. С замиранием сердца подошла к кровати, куда его положили, пристальней всмотрелась в лицо, и вздох облегчения вырвался из ее груди. В это время он, едва раскрывая рот, произнес: «Пить!» Таня быстро принесла стакан с водой. Но его нужно было приподнять, чтобы он попил. Просунув руку между спиной и подушкой, с трудом приподняла его; пока он пил, она почувствовала прилив такой большой нежности, что даже было, жаль, что он так быстро напился. Осторожно положив его на место, женщина с трудом отошла от него. За все время дежурства ловила себя на том, что ей хотелось подольше сохранить проснувшуюся в ней нежность, и она с готовностью ухаживала за этим больным, кормила, перебинтовывала.

Даже, когда приходила домой не могла его окончательно выбросить из головы. Дети – их у нее было трое – как-то отвлекали на короткое время. Особенно младшенький Алеша, ему было всего девять месяцев. Она кормила его грудью, малыш радостно жадно сосал, насосавшись, откидывался у нее на руках, весело агукал. Старшая девятилетняя дочь Томочка прижималась с одного бока, шестилетний сын Коля – с другого.

Старенькая мать Пелагея Гордеевна в такие минуты любовалась на них:

- Вот они, цыплята, соскучились по своей маме! Ах, эта чертова война, будь она проклята, сейчас бы папка работал, а мать целыми днями была бы с вами. Ну ладно, потерпите. И вдруг с тревогой добавила: «Что-то ты, Таня, не такая, как всегда? Уж не заболела ли?»

- Да, нет, мама, не беспокойся. Я здорова, но вот насмотришься на этих искалеченных людей, и становится не по себе: у кого рук нет, у кого ног. Ой, мама, да каких только увечий нет. Какие муки они переносят: только и слышишь всю смену стоны, вскрики, а то и маты».

Это как-то успокоило старушку:

- Господи, дочка, спаси, сохрани тебя господь! Помогай им, чем можешь, облегчай страдания их.

У Татьяны появилось большое желание следить за своей внешностью. Купила пудры, губную помаду, духи. Стала на ночь закручивать волосы на самодельные бумажные бигуди. От матери это не ускользнуло:

- Что это ты завлекашки -то накручиваешь? Для чего?

Но тут вступила дочка:

-Бабушка, пусть она так делает. Мама такая красивая, когда из под косынки выглядывают кудряшки!

- Вот видишь, мама, Томочка понимает.

-Понимаю и я, что красивее, но только мне это не нравится, как бы чего плохого не вышло из этой красоты. Ведь красноармейкам вроде и не положено красоту наводить…

Как на крыльях летела красноармейка на работу. Всегда начинала мыть полы с той палаты, где лежал Василий Корнеев, чтобы поздороваться, пожелать всем доброго утра.

Надо же такому случиться, что и звали-то его так же как мужа. Ни от кого не ускользали взгляды, которые она бросала на этого раненого. А он как будто от этих взглядов выздоравливал быстрее, чем ожидали врачи. Вот уже сняли бинты с головы и хотя волосы были сбриты, он смотрелся очень привлекательно. А взгляд его сине-серых жгучих глаз на целый день наполнял ее пьянящей радостью.

Когда сняли гипс с руки и ног, в первое же ночное дежурство они встретились с ним в кладовой, где лежали запасные матрацы и постельное белье. И так было каждое ночное дежурство, пока его не выписали и не отправили на фронт. Перед отправкой она проплакала у него на груди всю ночь.

Вскоре Татьяна поняла, что носит его ребенка, а с фронта чаще стали приходить письма от мужа, он как будто чувствовал, что с женой неладное творится, беспокоился о ее здоровье и умолял: «Береги себя Танечка!»

В те годы аборты строго запрещались. К тому же она была очень стыдливая, боялась осуждающих взглядов своих товарок. А поселок небольшой, все друг про друга все знали. Моя мамка была ее приятельницей. Сплетни были главной духовной пищей людей этого круга.

Как-то на восьмое марта у нас дома собралась компания женщин человек пять-шесть, с ними и Татьяна.

Накрыли скромно праздничный стол, шутили, смеялись, пели и плясали под свое тра-ля-ля. И одна залихватски пропела частушку:

Ну, кому какое дело,

Родила и куда дела.

В поле дальше отнесла

И соломкой затрясла.

Татьяна покраснела до кончиков ушей, глаза наполнились слезами.

- Ты что, Татьяна?

- Ой, что-то у меня голова разболелась. Я пойду домой….

Оделась и ушла, испытывая на себе их сочувствующие и осуждающие взгляды.

А через несколько дней поселок потрясла весть – Татьяна повесилась у себя в погребе ночью.

Я видела, как ее хоронили. Подошла к их домику грузовая машина, на которую поставили необтесанный гроб. Говорили, что ее даже не поминали.

Так как Пелагея Гордеевна была абсолютно безграмотная, муж Татьяны узнал обо всем только тогда, когда вернулся с фронта. С моим отцом они встречались, и часто я слышала его плачущий голос:

- Ну что она наделала?! Ну, разве я бы не простил? Ах, Таня, Таня!

29 сентября 2009 г.

Заблудшая овечка

Этой женщине не было необходимости работать, так как её семья была хорошо обеспечена : муж работал начальником смены на шахте, имея хорошую зарплату; от фронта он был освобожден, как и все шахтеры. Как тогда говорили: «им была выдана бронь».

Но её ,как и всех в те годы ,подхватил благородный патриотический порыв ,что-то обязательно делать для того, чтобы приблизить победу над ненавистным врагом. Её подруга, которая пошла работать в госпиталь санитаркой, сказала Любе, что санитарок и вообще младшего медицинского персонала не хватает .

-Люба, пойдем работать к нам, у нас объявление повесили, что организуются месячные курсы медсестер, можно днем работать, а вечером учиться прямо при госпитале.

В этот же день, когда муж пришёл с работы ,Люба заявила:

-Фёдор, я пойду работать в госпиталь сначала санитаркой, а через месяц медсестрой.

-Ну, а детей ты на кого оставишь?

- Как на кого? У меня же мама есть, еще не очень старая. Она с удовольствием посмотрит за ними: Юлю и Лену в садик будет водить, а с Надей дома управляться.Да я и сама буду, уходя на работу, заводить в детский сад. Здесь ведь рядом и садик и госпиталь.

-Люба, все это так неожиданно. Дай обмозговать, а потом уж принимать решение

-Ты что хочешь,чтобы я добровольцем на фронт ушла? Наш Ленинград бомбят, а мы тут болтаем.

Ничего ей не ответил, взял газету и уткнулся и уткнулся в нее, будто читает.

Женщина быстро оделась и ушла. Через полчаса пришла со своей матерью. Быстро накрыла на стол, пригласила всех ужинать. За ужином заговорила первая:

-Мама, я прошу тебя, поживи у нас, присматривай за детьми, готовь еду

А я пойду на работу санитаркой в госпиталь. Наденькину кроватку мы поставим в нашу комнату, а ты будешь спать на диване в комнате с Юлей и Леной, я тебе перину постелю. Будет удобно.

Девочки обрадовано защебетали:

-Бабушка, оставайся с нами…

Бабушка помолчала, потом, глядя на зятя, спросила:

Ну, а как на это смотришь ты, Федор Николаевич?

По его виду она поняла, что он не одобряет решение жены и в то же время как будто чего-то опасается.

-Дочка, разве это простая работа? Учти, что санитарка не только полы моет в палатах. Она же и туалеты после этих мужиков убирает. А надо, так будешь и утку им подавать. Я не одобряю твоего решения.

-Ну хорошо, что не одобряешь, я от тебя другого и не ожидала. Но помочь мне сможешь? За детьми присмотреть, обеды готовить? Это же будет твой вклад в победу. Мама ну почему ты только о себе думаешь, только о нас? Я молодая здоровая женщина - я должна пойти работать в госпиталь и учиться на медсестру.

-Дочка, милая, ведь медсестры все военнообязанные, а вдруг тебя на фронт пошлют?

-Она только этого и ждет,- с горечью произнес Федор Николаевич и дальше добавил:

- Я все обдумал, Мария Сергеевна, и, если вы согласны принять на себя

Эту ношу, то пусть она идет работать, кем хочет.

- Федечка, большое тебе спасибо! – и она, отложив ложку, обняла его за шею и поцеловала в щечку.

Они познакомились, когда он учился на последнем курсе Ленинградского горного института, а она из пригорода возила на базар овощи, молоко, сметану по воскресным дням. Заканчивала среднюю школу.

Однажды Федор Столяренко с друзьями решили пройтись по молочному ряду, и ему бросилась в глаза молодая молочница: она ловко наливала покупателям молоко в горшочки, в бидончики; платок сбился и открыл её каштановую косу, коронкой уложенную вокруг головы. Большие карие глаза приветливо улыбались людям. Ах, какие красивые руки!»-отметил он и промурлыкал:» Она ростом невеличка, тай годамы молода.»

-А ну-ка, хозяюшка, угости нас молочком!

-Сколько вам?

- Да по кружке всем!

- Кружка у меня пол-литровая, значит, за два литра платите, потом налью.

- Ишь ты какая строгая…

Пока все пили, Федор спросил, как её зовут и когда она будет ещё ,чтобы попить у неё молоко.

-Я здесь каждое воскресенье торгую, приходите ещё. Буду рада.

Он отстал от друзей и вернулся к ней, проводил её на автобус и в последний момент впрыгнул сам и проводил до дома

С этого дня они и подружились.

После окончания института его направили на Урал. И так он оказался в Ракитянке, прихватив с собой и жену, и тёщу, которая побоялась отпустить единственную дочь с незнакомым человеком.

А сам Фёдор был воспитанником детского дома, и, когда Мария Сергеевна, встретив его, назвала сынок, он как-то сразу прикипел сердцем к тёще, стал называть её мамой.

.Как молодому специалисту с семьёй ему сразу дали квартиру в новом двухэтажном доме, на втором этаже с балконом .Потом для тёщи выхлопотал комнату в соседнем коммунальном доме. Все были довольны. Пошли дети – погодки: все девочки. И Любе, и маме было достаточно хлопот, чтобы не скучать в посёлке, где не было ни клуба, ни школы.

В 1938 году была построена красивая двухэтажная десятилетка, началось строительство Дома Культуры. Вскоре открыли в небольшом здании клуб, потом библиотеку, в которой были интересные книги.

Мария Сергеевна даже как-то посоветовала дочери пойти на работу в библиотеку, но Фёдор отсоветовал: « Пусть девочки подрастут до школьного возраста, тогда мы найдём ей работу, если будет надо».

И вот девочки ещё не доросли до школьного возраста, началась война.

Любе очень хотелось что-то сделать очень хорошее полезное не только не только для своей семьи.

И вот она как всегда встала утром, накормила завтраком мужа, проводила на работу и засобиралась сама. Мама тоже встала.

- Дочка, а, может, передумаешь?

-Нет, мама, не передумаю. Спасибо тебе, оставайся, хозяйничай, а я побежала. До вечера.- Она поцеловала и обняла мать на прощанье.

В кабинете начальника госпиталя написала заявление с просьбой принять на работу. Он вызвал старшую медсестру и передал Любовь Михайловну Столяренко в её распоряжение. Та показала новенькой санитарке её участок работы, выдала ведро, швабру, перчатки и, пожелав успеха, заторопилась по своим делам.

Когда Любовь Михайловна домыла широкую мраморную лестницу с третьего до первого этажа, подошло время завтрака раненых: кто из них мог ходить, группками направлялись в столовую.

-Коль, посмотри у нас новенькая,- голос ей показался знакомым, и она, оторвавшись от мытья, взглянула на проходивших мимо неё двух раненых, да так и ахнула:

-Серёжа, ты?-

Серёжа замер от неожиданности, потом быстро подошёл к ней, обнял и прижался губами к головке.

-Люба! Какая неожиданность! Я знал приблизительно, что ты здесь, в этом городе, вспоминал тебя, но чтобы искать встречи… и не подумал. Как живёшь? Ну ладно, вот позавтракаем и тогда поговорим минуту – другую. Я как понял, ты здесь работаешь… увидимся, - и поспешил вслед за товарищем.

Вечером Люба рассказала маме, что встретила своего одноклассника Сергея Кузнецова, в которого была влюблена, а он дружил с её подругой. Сейчас он один - жена и дочь погибли в Ленинграде, ранен в обе руки и грудь. Долго был без сознания, сейчас идёт на поправку.

Мать очень внимательно слушала, потом с опаской глядя на дочь, сказала:

- Не нравится мне всё это. Не говори с Федором о Сергее ни слова. Так будет лучше.

Прошло полтора месяца со дня устройства Любы на работу.

Марии Сергеевне этот день вспоминается, как страшный сон.

Утром дочь была особенно сосредоточенная, серьёзная, не шутила, как обычно. Мать решила, что это потому, что Фёдора Михайловича вызвали ночью на смену. Обратила внимание на то, что сумка, с которой она ходит на работу, набита плотней обычного.

Примерно через час прибежала Любина подруга и сообщила, что Любовь Михайловна поехала на фронт с Сергеем Павловичем Кузнецовым. В это же время возвратился с ночной смены Фёдор Михайлович. Это сообщение как рукой сняло усталость: позвонил директору рудника, тот вошёл в его положение.

Через тридцать минут к дому подошла трехтонка. Шофёр доложил:

- Директор велел сразу ехать в Чкалов, в облвоенкомат, потому что на поезд опоздали.

- Вот тулуп, в нём будет теплее.

В здание облвоенкомата Столяренко вошёл уже после обеда, народу поубавилось, в основном стояли все военные. Все внимательно слушали репродуктор. Узнал голос Левитана, замедлил шаг и остановился, когда до него донеслось: «…Таким образом, после семидневных боёв войска Волховского и Ленинградского фронтов 18 января 1943 года соединились и тем самым прорвали блокаду Ленинграда ».

Лица людей сияли радостью, некоторые пожимали друг другу руки. Его Люба стояла в конце очереди рядом с майором, который крепко сжал её в своих объятиях, поцеловал и что-то с жаром говорил.

Фёдор Михайлович стиснул зубы, сжал кулаки, подошёл к ним и обратился к Любе:

- Может, хватит играть: играть своей жизнью, жизнью детей, его, - он кивнул в сторону майора, который с готовностью поддержал его:

-Я тоже убеждаю её вернуться, пока ещё не зашли в кабинет и не оформили документы, - и вновь обратился к плачущей женщине:

- Люба, вернись, я за тебя буду спокоен, если ты останешься с ним. Я тебе буду писать. Я тебя всегда буду помнить и любить.

Люба плакала в растерянности, не зная уже, что предпринять. Фёдор Михайлович оторвал её от военного, прижал к себе со словами: « Заблудшая ты овечка моя» и повёл на выход. Перед тем, как захлопнуть за собой дверь, повернулся к стоящему у окна майору:

- Будь здоров, браток!

18 декабря 20009 года

Мой милый, если б не было войны

Живёт в посёлке Ракитянка ветеран педагогического труда Мезина Вера Петровна. Она и сейчас очень милая старушечка: всегда ухоженная головка, всегда в меру макияж. А в молодости она была красавица. В посёлок Вера Петровна приехала приглашению родственников в начале пятидесятых годов прошлого века. Сначала работала учителем начальных классов, потом вела уроки домоводства. Жила она всегда очень скромно, вела здоровый образ жизни.

Родилась Вера Петровна 5 сентября 1922 года в селе Казанка Хайбуллинского района, республика Башкортостан. В 1940 году закончила 7 классов средней школы села Фёдоровка и поступила в Орское педучилище, где ей очень нравилось учиться: дали место в общежитии, появились верные, хорошие подруги, друзья. Студенческие вечера, прогулки по городу, поклонники, которых у миловидной девушки немало. Но Вера переписывалась и была верна Ване Нестеренко, который служил в Иркутске в ВВС советской армии.

Успешно закончила первый курс и с большой радостью приехала на каникулы домой. Но радость была недолгой: началась война. В августе собрались все в училище вновь, но учиться не пришлось. Так как до войны в школах работали учителями в основном мужчины, которых мобилизовали на фронт, студентов, начиная со второго курса, распределили по школам. Веру направили в свой Хайбуллинский район, в село Воздвиженка учителем начальных классов. Неоперившихся птенцов заставили летать. Очень трудно было Вере Петровне на первых порах работать в школе. У неё тихий спокойный голос, миниатюрная ,стройная красивая девушка с большими карими глазами. В конце концов дети поняли, что надо учиться и получать знания от того, кто пришёл их дать.

Но однажды произошёл такой случай, о котором она рассказывает со смехом. Это теперь, а тогда ей было не до смеха…

На большой перемене ей понадобилось сходить домой. Её озорники остались без присмотра. Во дворе школы бегала коза, а в классе за последними партами стоял кухонный стол, на котором размещались цветы.

- Захожу со звонком в класс,- рассказывает Вера Петровна ,- в классе какая-то подозрительная тишина. Начинаем работать. Урок идёт чётко: все участвуют в опросе активно.

В середине урока мне послышалось несколько раз вроде какой-то лёгкий топот, и я замечаю у некоторых детей вроде как испуг, у других – чёртики в глазах прыгают. А к концу урока раздаётся крик козы из этого стола. Почти все дети покатились со смеху и только очень совестливые сердито начали кричать на смеющихся. Такой поднялся гвалт. В класс заглянула завуч, и я расплакалась.

В этот день вечером к нам приехал дядя, который работал на конезаводе в районе. Я ему пожаловалась и сказала, что не хочу больше в школе работать.

- Поехали к нам на конезавод: нашему директору срочно нужен секретарь. Его секретаря забрали на фронт. И трудовую не бери, мы тебе новую заведём. Какой там у тебя стаж…

Я согласилась и на другой же день поехала с ним в районный центр.

- Работа секретарши мне понравилась: я быстро научилась печатать на машинке, отвечать на телефонные звонки, звонить – тогда ещё надо было крутить ручку у телефона прежде, чем звонить. Директор дяде сказал: « Молодец! Сообразительную грамотную нашел».

Но проработала я около двух месяцев, и за мной приехали заведующий районо и милиционер и заявили: « Или возвращайся в школу, или посадим в тюрьму».

Только возвратилась в школу, получаю письмо от Вани, в котором фотография с надписью: « Любимой Верочке! Помни своего лучшего друга, помни нашу первую встречу, ласки и любовь. Еду в лётную школу, а потом бить фашистов. Твой Иван».

А через некоторое время Нестеренко и сам заявился в село по пути в Актюбинск, где была лётная школа. Его отпустили на побывку на несколько дней. Он уже был в лётной форме, приходил в класс ,беседовал с моими учениками. Он так умело нашёл с ними общий язык, договорился, что они не будут обижать меня и т. д. И вы знаете, у меня наладились с детьми отношения.

Он часто писал, присылал фотографии. Потом не писал полгода. И вдруг письмо: лежит в госпитале и надеется после госпиталя приехать повидаться.

Приехал, подали заявление в загс, но срочно отозвали и мы не зарегистрировались. А у меня родился сын Алик. В письмах Ваня всегда выражал радость по поводу рождения сына. Но вскоре на имя его матери пришла похоронка. А через несколько месяцев в возрасте полтора года умер Алик – младенческая накрыла. Так война забрала у меня моё счастье.

Это и про меня поётся в известной песне: « Какой бы мы счастливой были парой, мой милый, если б не было войны».

26 декабря 2009 года

Blog

Содержание