Geum.ru

«Мир наполнен нашими фантомами. И, если мы хотим изменить этот мир, нужно начинать с уничтожения этих фантомов»

Вид материалаДокументы

Содержание


Мысли лечащего врача-психиатра
ИЗ «чёрной тетради», КОТОРАЯ ЛЕЖИТ НА СТОЛЕ СЛЕДОВАТЕЛЯ. И ЧИТАЕТ ВСЁ ЭТО СЕЙЧАС СЛЕДОВАТЕЛЬ убойного отдела.
Подобный материал:
  1   2


ПИСТОЛЕТ


«Мир наполнен нашими фантомами. И, если мы хотим изменить этот мир, - нужно начинать с уничтожения этих фантомов».

Сюто Каму То Сами (вымышленный японский драматург)


ЗНАКОМСТВО С АВТОРОМ

текста


Все мы – генералы в собственных квартирах, когда все домашние дома отсутствуют. Внутри собственных душ – мы огромной силы волшебники. Всегда! Везде! Даже в метро и на работе! Все прочие ходят вокруг и даже не подозревают о величии находящегося рядом человека.

В доме генерала полно телекамер. Это значит, что его дом – готовая студия.

Идёт наш генерал по улице и замечает нищенку. А у нищенки такой волшебный голос! Нищенка стоит на коленях и поёт. Генерал (нам удобнее будет называть нашего героя именно так) около часа стоял без движения и слушал дивные народные песни. Давно уже нет того народа, который их сложил. Другие города стоят теперь на этой земле, другие лица встречаются на улицах. Это правда. На старых фотографиях совсем иные лица: мышцы лица у них по другому развиты, взгляды у них иные, - строгие взгляды. Не верю я в то, что на этой земле живёт всё тот же народ. Наверное, поэтому у такой чудесной певицы нет дома, и ночует она, бедная, где придётся. А чаще всего на вокзале.

«Как такое возможно, - Думал генерал. – наверное обладательница такого чудесного голоса родом из моей страны. Она же моя землячка! СССР уже давно нет. На каждом шагу меня ждёт одна только Украина. Да разве это та Украина, в которой я родился и рос? Непременно нужно познакомиться с этой удивительной певицей и снять с ней чудесное интервью».

Надо ещё сказать, что всё это происходило на Крещатике, в День Перемогы Помаранчевой Революции. Вдобавок, к сказанному: генерал этот, по совместительству, - я.

Нищенка посмотрела на меня, встала с колен, подошла и попросила сигарету. Представилась, как Валентина Ивановна. Когда подкурила, сказала мне, что я очень хороший человек. А я ей сказал, что не могу пригласить её к себе в студию, потому что студии у меня никакой нет, потому что Киев не мой родной город, - сам я из Николаева. Она в ответ рассмеялась и сказала, что по профессии она музыкант, что консерваторию закончила с красным дипломом. Родные дети выбросили её на улицу…

С собой у неё была бутылка с самогоном и несколько пластиковых стаканчиков. Мы выпили немного, и повели нехитрую беседу о счастье, о смысле жизни, об искусстве…

Так проговорили мы с ней целый час, а потом простились навсегда…


- Ничего у тебя с этим проектом не выйдет,– задумчиво сказал Саша. – Не получится.

- Плевать на проекты! – с улыбкой сорвалось с моих уст. – Спасибо тебе за материальную помощь. Для меня сто баксов – огромные деньги.

Потом мы попрощались. Саша укатил на такси, а я пешком, как улитка, поплыл в один блюзовый бар.

Хочу отметить, что всё рассказанное выше, не совпадает немножко с тем, что было в реальности. Дело в том, что свои деньги я странным образом потерял на работе… мне до зарплаты нужно было жить две недели, да ещё в чужом городе. Как хорошо, что не выродились на этой бедной земле старые, добрые друзья. Друзья, которым плевать на то, что я ненормален.

Всё, что я знаю о настоящей жизни Саши, это то, что он теперь режиссер. Странно раньше было бы предположить, что Саша меня ещё помнит. Но, нет! Саша прекрасный человек и настоящий друг!

О том, что Саша режиссер я уже рассказал, а о себе – ни словечка. А что, собственно, я могу о себе сказать? Что в этом году закончил университет? Кому нужны наши университеты, кроме нас самих?

Хочу отметить, что текст, изложенный выше, изображает языковую модель, являющуюся признаком серьёзной болезни. Я слушал об этой болезни целую лекцию. Лектор, время от времени, включал записи с пространными речами душевно больных, изолированных от общества, потому что, видите ли, те социально опасны. Лекция была на компьютере у Володьки, мрачных мыслей человека, но, тоже, настоящего друга. Володька выбросился из окна клиники, где ему пытались спасти жизнь. Думаю, что он умер не от СПИДа, а оттого, что ему просто страшно надоела жизнь. Я думаю, что самоубийство не самый страшный его грех, но, не смотря на это, я любил Володьку. Любовь, ведь не смотрит ни на пороки, ни на достоинства. Любовь видит на сердце человека, на самое лучшее, что у него есть.

Вот мы все с такой лёгкостью говорим о других, а себя-то мы видим не ясно. Редко смотрим на себя со стороны. Редко бываем один на один с собой. Заглядываем в собственные души только по необходимости, только когда нам приходится очень туго. Для нас жизнь чаще всего проходит в саморекламе, в рассказах о явных и мнимых достоинствах. А созерцать внутренние глубины нам не интересно, потому что времени на это нет, потому что в собственном сердце можно разглядеть такое, от чего станет настолько страшно...

Да… времени вообще никогда не существовало. Представь! Я сейчас пишу, а в это время, совсем рядом, французский бульдог чешет задней лапой ухо… сейчас я пишу, а ты, читатель, читаешь…и ты, в будущем, точнее, - сейчас, - читаешь, а я, когда-нибудь, - сейчас, - пишу. Ты сейчас читаешь, я пишу, и между нашими «сейчас» верстальщик закончил свою работу над этой книгой, печатники закончили её печатать, переплели переплётчики и отправили в магазин менеджеры…ты купил и читаешь…а я пишу…пишу…

Что я в данный момент могу рассказать о себе? С чего мне начать повествование об удивительном приключении? С того, где и как я родился? А, может, приключение это, этот детектив начинается только сейчас, когда я пишу эти строки? Какие слова нужны, чтобы заинтересовать читателя? Настоящий детектив это не то, что в книге описано, а то, как писатель пишет эту книгу.

Так с чего же всё началось? С того самого момента, как я решил совершить невиданных ныне масштабов революцию? Или с того, как я годами мечтал об объёмном и красивом, коричневой кожи, портфеле с двумя миллионами долларами?

А началось всё с написанной мною песни. Сохранилась до наших дней отличная запись. Так что, если хотите послушать, - приносите чистый диск, я тогда вам эту песню закатаю. Вот текст этой песни:


Я живу на окраине мира.

Я в бинокль смотрю на людей.

Вижу страшные, чёрные дыры, –

вместо карих и синих очей.


Алкоголь и наркотик – цветочки,

по сравнению с той пустотой,

что несёт к немифической точке,

год за годом, толпу за толпой…


И растут как грибы на кладбище

и холмы из венков, и кресты…

По-особому ветер свищет,

когда гладит из воска цветы.


Записал я, значит, эту песню на диск и отправился в «Карат». В моём родном городе есть такое странное заведение - «Карат». Публика там собирается непонятная. Там принимает всех жаждущих красивого общения, замечательный николаевский поэт и человек Аркадий Суров. К нему на приём я собственно и пошел. Но Сурова на месте не было. Суров в это время находился со своей невестой на Косе. Зато был кофе с коньяком. К тому же, в «Карате» всегда есть в наличии прекрасный набор вин. Там всегда звучит хорошая, старая музыка, о существовании которой завтра мало кто будет помнить. А постоянная публика, - конечно, - странная. Богема? Не богема? Бизнесмены? Нет? Фиг разберёшь, что за публика. Тусовщики.

Сказал «тусовщики», и самого, где-то в чёрной пустоте, окружённой яркими неоновыми нитями, - так скрутило, что если бы кто-то вдруг картину эту увидел, подумал бы, что я несчастный йог. Написал «тусовщики», ничего об этих людях не зная. Кто они? Часовщики? Прорабы? Разве профессия главное, что должен иметь человек? Можно ли представить, что все скрипачи города посещают одно единственное кафе, и в другие кафе не ходят, потому что там каменщики или сантехники сидят? Не знаю, как в этой ситуации поведут себя повара… так что я предыдущий абзац отменяю… забудьте, что он вообще был. Знайте просто, что бывают там люди, показавшиеся мне странными и непонятными. Все вместе – они странные.

Плюсом является то, что из этих людей никто даже и не подумает вас пришить. Нет! Ссоры пьяные, конечно, бывают, но серьёзным ничем не заканчиваются. Бывают там и странные, непонятные дамы. Сам не могу объяснить, почему они странные. Наверное, потому, что собой они, как правило, очень красивы. В наше время найти уродину трудно. Да и можно ли называть уродливым то, что родилось на белый свет? Нет на свете никакого уродства, - белому свету не хватает подлинных ценителей прекрасного.

Я не любитель делать комплименты. Наверное, это потому, что во мне с самого рождения хромает чувство такта. Я не маскирую своих чувств, в комфортной обстановке, а потому, если вижу красоту – говорю: «Вы красивы». Комплиментов не люблю, но, без всякого сомнения, отмечу, что дамы в «Карате» необычные…


Чёрт! Рекламная статья получается, а не детектив! Но как объяснить читателю что-либо, не излагая частных мнений? У героев есть мнение, а я и герой, и писатель одновременно. Как герой я люблю философствовать, а, как писатель, имею ряд существенных недостатков. Стану я писать на популярную тему, если тема мне не Интересна? Вот я, например, не люблю ни памятников, ни здания, а потому, не люблю описывать массу вещей. Для меня описание интерьера – невыносимая мука. Человек, его мысли, поступки меня манят к себе. Когда я открываю что-либо новое в конкретном человеке, или в человеке вообще, я чувствую себя таким счастливым!

Иногда мне кажется, что человека губит стремление к избыточно красивому. В произведении искусства, или в другом изделии, всегда должно присутствовать дикое пространство, некое поле для личного творчества ценителя или простого созерцателя. Где-то всегда должна остаться какая-нибудь трещинка, какой-то мало заметный, но уловимый изъян или недосказанность. Мы ведь люди и, как люди, – не совершенны. А это не плохо, потому что совершенному не обязательно обнаруживать своё присутствие. Совершенство неподвижно. И для совершенства неподвижны мы. В каждый из моментов мы совершенны, совершенны сами в себе, для этого конкретного момента. Если бы мы это понимали, исчезло бы столько неврозов! Совершенство неподвижно, но притягательно. Человек – существо, созданное для движения к идеалу, к тому покою, в котором находится совершенство. Вы заметили, что люди достигшие совершенства оставляют нас? Дело в том, что идеалов много! Слышали об идеальном преступнике? И я не слышал, но хотел бы услышать, потому что не знаю, что движет преступниками до того, как они попадут на электрический стул.


«Карат» находится в подвальчике, на улице Московской. В самом центре города.

В «Карате» я люблю слушать, о чём говорят посетители. Иногда можно услышать потрясающие вещи. О чём угодно! «Так это везде так»,- скажете вы. И я с вами не соглашусь. «Везде» - это что-то непонятное, туманное, воздушное. Любое конкретное место зависит не от вашего «везде», а от людей, которые в нём находятся. Со мной большей частью находятся те, кого я вижу в данный момент. Почему в данный момент я вижу именно этих людей, а не других?

Нет! Я, конечно, в данный момент могу видеть и Сократа, но Таких Данных Моментов в моей жизни мало. Сократ является ко мне, когда я нахожусь один. Я могу лежать на диване или чистить лук. Вдруг, Сократ рождается из какой-то маленькой точки и, как бы я себя не вел, парит надо мной как тень. И, если я иду на кухню, - он плывёт надо мной тёмным сгустком… Нет! Я вижу людей, современников, и с любовью ловлю каждое их слово. С любовью к словам и ловле слов. Я вижу людей потому, что от них в этом мире никуда не деться. Люблю слова, которые они говорят, потому что если их не любить, то тогда нужно не любить пение птиц и треск кузнечиков, кваканье лягушек.

- Да говорю же я тебе, Миша, - (посетитель за соседним столиком) – пистолет сейчас купить не проблема. Подойди к Вите бородатому, - он тебе за штуку зелени такую пушку принесёт. И патронов сколько хочешь.

«Да! – подумал я – без пистолета мне не свершить своей революции, а уж до значительной суммы денег не пробраться точно. Я же, в глубине души, страшный террорист. Я бы половину своих бывших начальников отправил на тот свет, будь на то моя воля.

А штука зелени… С ней мы что-то придумаем».

- А вот и Витя! Витя иди к нам! Танюша! Налей нам три по пятьдесят коньяку.

В помещение вошел здоровенный дядька с большой чёрной бородой, в холщёвой рубахе и джинсах.

«Вот, значит, как нынче выглядит рядовой торговец оружием. Я скорее принял бы его за основателя очередной секты. Молодой Ошо предлагает всем желающим приобрести пистолет Макарова. По отличной цене».


«Вот. Куплю себе пистолет. Продавца уже знаю в лицо. Куплю пистолет, а дальше посмотрим, что будет. Я со своим пистолетом такого натворю. Вся планета будет помнить моё имя тысячи лет».


В действительности я совсем не представлял себе, что с этим пистолетом делать. Так, просто, давняя детская мечта…К тому ж, ни одного фильма по телевизору не увидишь без пистолета. Пистолет – это современная разновидность волшебной палочки. Приставил пистолет к голове таксиста - и тот бесплатно отвезёт, куда захочешь. Так мне кажется сейчас, когда пистолет ещё не попал в мои руки.

Но дело не в пистолете совсем. В мой разум высадилась одна очень симпатичная теория.

Как, скажите мне, люди становятся богатыми? Живут, в поте лица трудятся, складывают копеечка к копеечке, и – бац! – разбогатели? Даже, судя по фильмам – это не правда. Для обеспеченной жизни нужно кого-нибудь обмануть, или ограбить банк, можно и через Интернет. Все состоятельные люди – в прошлом – преступники. А с чего начинается преступник? С пистолета! С идеи силы, идеи превосходства над другими и – с пистолета.

Нет, я не собираюсь превращаться в какого-нибудь мрачного и свирепого маньяка, господина Кольта Маузера, мне ближе образ Робина Гуда. Мне не симпатичен и Геббельс, однажды проронивший фразу: «Когда я слышу слово «культура», моя рука тянется к пистолету». Фраза звучит футуристически поэтично, но Геббельс мне не симпатичен. Этот несчастный был чрезмерно педантичен, а значит, - впадал в крайности. Впал в крайность и проговорился, выдал тайну товарищей по партии, захватившей власть над целой Европой. Вся магия фашизма, вся мистико-религиозная система может быть разгадана с помощью одной этой фразы.

Так вот, поскольку я являюсь существом пассивным и от жизни, в сущности, ничего особенного не хочу, предмет, ставший героем стольких обогащений, смен власти, поворотных моментов в истории, без моего прямого участия раздобудет деньжат. А поскольку ночевать этот предмет будет под моей подушкой, – все раздобытые им деньги попадут в мой дом.

Когда денег будет достаточно, я подарю его какому-нибудь хорошему человеку, чтоб тот тоже разбогател.

Вы подумали, что у меня не всё в порядке с головой? Я бы, на вашем месте, тоже так подумал. Но всё не так просто. Я с вами говорю образно, о многом умалчивая. Я полностью доверяю вашему воображению. Не стану мешать и людям без воображения понять мою теорию и всё разъясню подробнее. Как раз те, кто обладают воображением, смогут протестировать себя на правильность лёгких мыслительных процессов.

На этот раз начнём издалека. Чтобы потом ни у кого лишних вопросов не возникало.

А начнём мы вообще с того, что на нашем языке означает слово – «человек».

А человек, скажу я вам, далеко от природы не ушёл. На мегаполисы и спутники смотреть не надо. Разумом мы не далеко ушли от предков, от пещерных людей. Увеличилось только количество информации для размышлений. И это всё. Вы видели, как дикари осваивают европейское оружие? А спички? Они пользуются спичками не хуже нас с вами. Многие из нас не подозревают о том, что мы в большей части наших жизней живём не разумом, а инстинктом. Мы не знаем точно тех причин, по которым те или иные мысли овладевают нами. Заметьте, – мысли владеют людьми, а не люди мыслями. Человек, победивший и пленивший мысль, – большая редкость. Да и то, это уже не человек – шаман, супермен, гений.

Ну почему, скажите мне, мысль «повешусь!» настолько овладевает людьми, что те действительно вешаются? Вы только посмотрите, сколько в нашей жизни самоубийц! И в это время, никто не ответит на вопрос: а как это мысль убила человека? Да очень просто! Над мыслью есть начальник. Этот начальник – чувство, первобытный инстинкт, интуиция. Значит, математику нам учить, доказывать теоремы – хорошо, а овладевать чувствами – сложно. От того и плюют люди на такое великое искусство – владеть собственными чувствами. Да, по этой самой причине, лакей в самом крутом ресторане почувствует себя передо мной кроликом. Потому, что я – настоящий лев, с пистолетом в кармане. И он ещё мне сдачу принесёт, поблагодарит за то, что я зашёл на ужин. При всём, при этом, никаких денег в этот вечер я не давал никому. Кроме пистолета у меня ничего нет.

И если бы этот лакей был бы действительно развитой сущностью, он бы почувствовал, с помощью хорошо развитой интуиции, что никакой я не лев, - просто пистолет лежит в моём кармане. Позвонил бы в милицию. Дальше понятно?

Люди будут чувствовать, что я как-то связан с источником страха и неприятностей, но не почувствуют, что у меня пистолет в кармане. Чувствовать и не знать – влачить жалкое существование, нести за собой всю жизнь камень рабства. Таким образом, я хочу сказать, что хочу стать гипнотизёром. С помощь не до конца проявившихся в сознании чувств и страхов, я стану влиять на поведение людей так, как нужно мне. И пистолет, как невидимый, внешний раздражитель, как источник силы, мне в этом поможет.


Ну что же я сижу за книгой? Сколько можно писать?

Нужно идти покупать пистолет. Пойду покупать пистолет, хотя денег у меня нет.


А, вот, и наш «торговец Ошо», с добрым, как у ангела, но бородатым, лицом.

Хорошо! Надо вступить с ним в контакт. И, чтобы никаких подозрений не возникало!

Боже! Ну, как мне себя с ним вести? А, если он подумает, что я милиционер, начнёт обо мне наводить справки, а обо мне ничего внятного никто сказать не сможет? Меня же никто не знает толком. А что, интересно обо мне думают все эти Пети и Маши? Я же, для них, настолько серый и невнятный персонаж. Что они скажут: «Приходит, сидит. Особо ни с кем не общается. Курит и пьёт. Говорит только с Суровым, поэтом местным».

Поэты, между прочим, на белом свете живут. Говорите бородатому всякую ерунду! Мы, с Суровым, – поэты, мы не можем быть местными! Мы не можем быть только земными! Они, видите ли, не знают, что я поэт, и языками чешут: «сидит, курит, пьёт, особо не общается»… Так и выйдет, – портрет милиционера глупого. Сыщика, как это не противно.

Нужно сделать вид, что у меня нет с собой зажигалки. Так! Где мои сигареты? Ах, чёрт! А зажигалки-то действительно со мной нет! Добрый знак! Врать не придётся.

- У вас не найдётся огоньку?

- Пожалуйста. – достаёт из кармана зажигалку.

- Спасибо. Я слышал о том, что Вы мне можете помочь в очень непростом деле. Нам, очевидно, следует уединиться.

- Я от общества ничего не скрываю, всё делаю открыто. Так что не валяйте дурака и говорите прямо. Что нужно?

- Мне нужно купить пистолет.

- Это всё?

- Ещё патронов.

- Тогда Вам придется честно ответить на все мои вопросы.

- Задавайте, Ваши вопросы.

- Для какой цели он Вам нужен? У Вас-то и денег нет и не было никогда. Вы же, по жизни, - бродяга, поэт-неудачник?

- Мечта с детства о настоящем пистолете. Поэт – да! В жизни – счастлив. Я счастливый неудачник. А насчёт денег – Вы погорячились.

- Погорячился? Есть? Покажи!

- Ну, предположим, со мной сейчас нет. Но вообще – есть.

- Тогда показывай кошелёк. Сколько там вообще есть? Пять гривен? Десять?

Я ничего не ответил, потому что проигрыш - налицо. Кошелёк у меня есть, но я с ним не хожу… Нужно бежать прочь от этого человека. Пока позор не велик.

- Вы считаете, наш разговор окочен? – спросил бородатый.

- Я не успел ещё огорчиться.

- Тогда скажите мне, что собираетесь делать с оружием.

- Банк хочу ограбить, застрелить любовника жены.

- Чьей жены?

- Чьей-нибудь! У моей жены нет любовника – она идеал.

- Хорошо! Юмор – это хорошо! Но мы говорим о деле. Просто и прямо скажите: для чего! Создайте на глазах у меня стройную теорию! Говорите! Я люблю сказки психов… Наверное потому, что сам – псих.

От такого разговора я покрылся потом.

Выдумывать на ходу теорию не пришлось, она пришла ко мне час назад, когда я философствовал о человеке, мыслях и чувствах. Надеюсь, ты, читатель, ничего не пропустил?

Я так и выложил бородачу всю эту историю о человеке, развитии чувств, страхов, переживаний, о магнетизме оружия. Я рассказывал, а он внимательно слушал. Слушал. И другие слушали. И дивились тому, что слышали. На людях меня редко посещает такое красноречие. Не обошлось и без неведомых глубин космоса. Не знаю, сколько бы я ещё говорил, если бы не почувствовал, что мне нужно в туалет.

- Я не на долго Вас оставлю? – (пошёл в туалет).

Когда вышел из туалета, – обратил внимание на то, что все посетители испарились. Расплатился.

У входа меня ждал бородач.

- Пистолет, из которого выстрелили в человека, превращается в обычное орудие убийства. Тогда чистая, могучая его сила оставляет его. Тогда он превращается в бездушный кусок металла… В этом я с Вами соглашусь.

- А куда девались люди.

- Люди? Мы с Вами показались этим людям невыносимыми психами. Оставьте мысли о них. Я хочу показать Вам нечто необычное. Следуйте за мной.


Куда, - спросите, - нас понесло? Или … сейчас несёт, когда вы читаете. А я – пишу.

Как же это трудно – писать, когда знаешь наперёд, что дальше будет. Как тогда нехорошо я себя чувствую. Герои, образы, события хватают меня за горло толстыми невидимыми руками и душат. Как же они меня душат, - эти развилки сюжетные. Одна другой нахальнее и напористей. Я хочу, читатель, чтобы ты почувствовал то, что чувствую я, когда пишу. Это бывает неприятным, но ничего плохого в этом нет. Плохо – когда творческие замыслы навсегда остаются зародышами. Если ты, читатель, - женщина, прошедшая через аборт, ты меня поймёшь. Ведь это больно? Со всех сторон больно? И на сердце, в самой глубине души. К тому же многие обо всём, что я сейчас сказал, никогда не думали. И если кому-нибудь, из числа многих, становится известно, что я поэт, - думают: «Ах! Ко всему прочему, этот сумасшедший ещё и стишки пишет»…

На эту тему недавно у меня родилось стихотворение.

Вот оно:


Порой мне кажется, –

стихи писать легко,

как воду пить, дышать

и, дальше, – в том же духе, –

похожее на смертный приговор,

звучащий и торжественно и сухо.


Порой мне кажется, –

поэты – дурачки, –

чирьи и прыщики на теле у народа.

Порок и лень диктуют им стишки…

Когда иные пашут, учат, принимают роды,

поэты пьют безделия вино,

играют с девочками в пошленькие игры,

кичатся тем, что прочим смертным не дано,

ни сладко петь, ни будоражить лиры

так тонко сконструированных душ,

так непохоже вылепленных судеб…


Так и живу, расколотый на части,

стыдом и гордостью, с поэзией и без.

Я хищный зверь, но с обеззубленною пастью.

Я ангел светлый, сброшенный с небес.


Красиво получилось, или – нет – мне не интересно. У меня болело, - я мучился, - я родил! Что прикажете мне делать со своими детьми? Положить в ящик? Тогда лучше не в ящик, а в компьютер? Они все у меня в компьютере! Потому что пишу их на компьютере...

Нервный я стал. Никто меня не читает, за стишки не хвалит.

Продолжим далее прозой.


Мы зашли в банк.

- У тебя найдётся маленький клочок бумаги? Желательно – прямоугольный.

Я полез в карман за блокнотом, который всегда ношу с собой. Чистых листочков не оказалось.

- Дай мне любой листик, на котором ненужная информация.

Я вырвал листик со стихотворением, которое помнил наизусть.

- Годится! – бородач заглянул в окошко кассы обмена валют. – Поменяйте, пожалуйста, сто долларов на гривны.

Девушка-кассир молча отсчитала пятьсот гривен и просунула в окошко.

- Пересчитайте, пожалуйста! Квитанция нужна?

- Нет! Спасибо! Всё верно – пятьсот.

Мы с бородой переглянулись и направились к выходу.

Мы вышли из банка. Прошли метров сто. Дальше. Дальше тоже - ничего. Ни пальбы, ни погони.

- Ты уже отдышался? – в бороде застряла улыбка. Такая детская улыбка! – Когда придёшь в себя, - скажешь. Мне нужно будет тебе кое о чём рассказать… На прощание.

И что же я? Да – ничего! Адреналином умылся, внутри и снаружи, – и все дела.

- С чего ты взял, что мне нужно отдышаться?

- Все-таки в первый раз, не ограбил… н-н-н-о-о-о… в деле участвовал. Стишки-то твои - на листочке. И отпечатки пальцев.

- А твои отпечатки?

- Мои? Мои руки – в перчатках.

Ах, Витя, Витенька, Виктор! Хитрец какой!

- Теперь можешь считать, что задаток я получил. Пистолет получишь у третьего лица. Мой человек тебя сам найдёт. О деньгах можешь не беспокоиться. Мы сами найдём способ оплатить твою покупку.

Такой поворот событий оказался для меня еще более неожиданным, чем наше «ограбление». Говорить я был не в состоянии.

- Теперь нам нужно отметить твоё посвящение в Рыцари Пистолета. Нелегко прийти человеку самостоятельно к тем мыслям, которые я услышал от тебя в «Карате». Ты самостоятельно открыл тайну, которая была на виду у всех. Да, только не увидел её никто, кроме тебя. Ты первый, к кому эта тайна перешла не по наследству. – это Виктор говорит, а я, я – слушаю. – Здесь не далеко, Московская – угол Потёмкинской, есть грязный пивной бар, в народе называемый «Клетка». Бар грязный, но от него веет чем-то советским. Я в Стране Советов родился и рос, да и ты тоже. Так что - давай туда!


Мы взяли рыбы и пива. Заняли пустой столик. Выпили по паре больших глотков.

- Если ты думаешь, что тебя найдут, - брось. Тебя даже искать никто не станет. Когда-нибудь, когда ты будешь присутствовать при пересчете крупной суммы денег, ты увидишь, что пачки со стодолларовыми купюрами на одну треть состоят из бумажек, подобных той, которую мы с тобой обменяли. Даже счётная машина не отличит твой листочек от подлинной купюры. Все, кто не знает истинной природы пистолета, будут видеть то же, что видел кассир. Все, кроме посвященных. А посвящённых не так уж и мало. Они узнают друг друга в лицо… Только тебя они не признают. Друг с другом они знакомятся ещё в детстве. А ты? Ты – что-то непонятное. Может ты тот, кого мы ждём столько лет? Время покажет.

Бородатый Витя еще долго говорил о том, что, по его мнению, я должен обязательно услышать. Он говорил, что для меня нужно подыскать девственный пистолет, из которого никогда не убивали. Тогда у меня есть все шансы не опуститься до уровня простых грабителей банков, или киллеров.

Я глотал пиво, грыз сушеную рыбу и слушал.

В своей жизни мне не раз приходилось общаться с сумасшедшими. Сам себя я тоже не могу назвать здоровым, но то, что мне довелось услышать от Виктора, - бред особый. Бред гипнотический. Не важно даже о чём был он, важно, что я ему верил. Я верил безумным вещам и удивлялся тому, что им верил. Почему эти вещи безумные? Потому, что в них никто другой не поверит!

- Некоторые, из нас, и вовсе не пользуются бумагой. А кое-кто ходит и без оружия. Для этого не обязательно быть президентом или владельцем крупной кампании. Некоторые, как я, живут «отшельниками».

- А ты, вообще, хоть один пистолет продал?

- Продал! И не один. Только я продавал «мёртвые» пистолеты, их покупают люди, не освободившиеся от невнятных страхов. Как правило, - это люди мало с собой знакомые, люди, в которых больше от животного, чем от человека. Иногда такие покупатели – обыкновенные коллекционеры, иногда – инфантильные себялюбцы, а чаще - скоты. Что с того, что в половине американских домов, найдётся хоть и паршивенький, но – ствол? Америка, конечно, - страна богатая, но если бы всё своё оружие она использовала с толком, - дела бы у неё шли ещё лучше. Американцам просто повезло, потому что многие из наших, в своё время, туда подались, да и сейчас едут.

- А милиционеры? Что происходит с милиционерами? Почему они не используют…

- У милиционера, - форма. У него в кобуре может быть фига, но все прочие, кроме весомой части пьяных, - загипнотизированы. Уважение к оружию в сознании большинства связано с уважением к форме. Форма делает для своего обладателя не меньше, чем для рыцаря кольчуга. Потому что в сознании народа крепко сидит мировоззренческий гвоздь…


Ещё пива! И ещё!

Мне никогда не приходилось напиваться до беспамятства. Единственный раз, когда я не помнил, что со мной было, - после съеденного спичечного коробка зёрен дурмана. Тогда галлюцинации одолели меня. Я видел то, чего на самом деле нет, и мне это нравилось. А, может, видел я тогда вещи реальные, но не для всех? Ведь как я могу знать о том, что я забыл? Мне люди об этом говорят.

- Как? Ты не помнишь, как гонял чертей с груши? Давай я тебе всё расскажу!

…Мне совершенно не страшно узнать о том, что я гонял чертей. Память о пережитых галлюцинациях позволит мне поверить в подобные вещи. А что, если черти, которых я гонял, реально существуют? Что, если я видел реальных чертей, а люди, которые надо мной смеялись, - слепцы? Я, собственно, и ел эти зёрна для того, чтобы духов видеть. Только, с непривычки, испугался и бросал в них камни. Я камни бросал, а духи смеялись. Духи превращали кирпичи в ботинки, а битую облицовочную плитку – в печенье, в той части видений, которую я запомнил. Духи делали так, что ночью для меня одного светило солнце. И я знал, что, по всем правилам, сейчас ночь, но я всё вижу иначе. Я видел как заросли дерезы превращались в настоящие джунгли. Я в джунглях никогда не был, но джунгли видел. Настоящие джунгли.

А может и Виктор этот – настоящий чёрт? Может у меня белая горячка? Так ведь я ж не алкоголик. Все алкоголики утверждают, что они не алкоголики. Но я ведь и в правду не алкоголик!


Ух, как болит голова. Это что со мной вчера происходило? Что-то не припомню.

Мы пили пиво. Потом опять пиво. И ещё пиво.

А что кроме пива? И как я домой попал?

Домой? Стоп! Я не дома, а в каком-то незнакомом месте. Чердак какой-то. А что это за одежда на мне? И куда делась моя? А где люди? Здесь должен кто-то жить.

Никого! Это тоже хорошо. Хорошо, потому что не плохо, потому что нет в жизни ничего неполезного для нас. Кроме того, мы наиболее остро переживаем предельное чувство личной свободы только в уединении. Как в том моём стихотворении:


Я свободен?..

Свободен от пива (выпитого и не выпитого)?

Свободен от женщин (доступных и не доступных)?

Свободен от спроса и предложения?

И от всех тараканов в моей голове?

Я волен говорить, не рассчитывая на понимание?

Могу ли я завтра проснуться на Мадагаскаре?

Могу ли забыть об аде,

с которым просыпаюсь каждое утро,

с которым прощаюсь на время сна?


Я спрашиваю себя:

Могу ли я жить без вопросов,

которые приходят так тихо,

чтобы я мог почувствовать

как рождается в душе ветер мысли?


Слово «свобода», для меня,

синоним слова «могу».

Могу ли я желать себе чего-то,

что не способен принять или исполнить?

Я свободен…


И насколько же я отсутствовал в этом мире, когда писал эти строки? На земле оставалось лишь тело, – весь я, все чувства мои – парили за пределами пространства и времени. И я, где-то в сердечной глубине сожалел, о том, что моё тело существовало и существует. Могу ли я завтра проснуться на Мадагаскаре? Конечно! Во снах – конечно! И ничем дыра, в которой я оказался, не отличается от Мадагаскара! Экзотика та же! От сна не отличишь, потому, что, ко всему, я не знаю, сколько времени отсутствую в известном мне мире. Я мечтал о Мадагаскаре, а эта дыра для меня вообще не существовала. И вот я в эту дыру попал, и понимаю, что очнулся не известно в каком году. Может, уже и сто лет прошло, и – уже давно на кладбище, все близкие мне люди, жена, дети…

И что же со мной происходит? Я ощутил то, на сколько человек может не существовать для родных и близких. Меня не было сотни лет, но я всё равно существую и не умру никогда. Никогда не умру и никогда не увижу тех, кого так любил. Такое может случиться только во сне, когда границы миропонимания намного шире. Я ещё сплю. Я сплю и, во сне своём, проснулся. И не на Мадагаскаре проснулся, а во сне.

Вот, значит, в чём миссия поэта, – в том, чтобы научиться выходить из этого мира и, даже на себя, смотреть со стороны, а не изнутри. Ведь в обычной жизни мы на мир изнутри смотрим, а поэты, в час вдохновения, – снаружи. Поэтому, в определённые времена, к поэтам относились как к богам. Люди, в заботах, себя мало наблюдают, а в речах поэта, – как в зеркалах, находят свои лица, руки, чувства, открытия.

«Эх! – думал я – если бы я был в состоянии вдохновения, вышел бы из себя и узнал, где находится тело, в каком столетии. Мыслить можно сколько угодно… Что делать? Осмотреть помещение».

Первое впечатление – мастерская художника. Одного художника.

Не люблю описания помещений. О впечатлении сказал.


Так что же мне делать? Уснуть во сне, для того, кому это снится? Станет ли тот, кому приснилось, что он спит, смотреть такой нудный сон? Он или проснется, или переключится на что-то другое. А я – сделаю. Совершу поступок. Встану из-за компьютера и заварю крепкого чаю! Потом надо чай выпить. Ведь ты, читатель, от меня устал, а я не решаюсь, на какой сюжетный поворот податься. Я пишу эти строки только для того, чтобы ты узнал, в какой полиреальности живём я и главный герой этой книги. Ведь все остальные, в ней, появляются как призраки, и, как призраки, - исчезают. Всё, как во мне. Я с самого детства воспринимаю всё как огромный призрак. Реальность этого мира открывалась моим глазам только тогда, когда кто-то рядом разбивал коленку и текла кровь. Может, даже, это был я, - кровь моя текла. Ещё, - вид мёртвого человека являлся для меня дверью в общий для всех мир...

Я никогда не жил с вами, люди! Я, может быть, только и существую в мире холодных миражей, а то, что вам приходится наблюдать в том, что принято считать мной, – ветер, играющий с туманом. Частички воды, получившие вольную, потому что Матушка-река проявила великодушие. Нет вас со мной, а вы относитесь ко мне не как к туману, а как к человеку. Я старался. Я только старался жить с вами, но у меня не получалось. А вы этого не заметили? Ведь у меня никогда это не получалось.

Именно поэтому я всегда хотел войти в тебя, читатель, и изнутри, из тебя, увидеть то, о чём повествую. Я же ваш! Люди! Я – ваш!


В странное время мы живём.

Я говорю «мы», а сам кроме себя никого не вижу.

Все «мы» вращаются где-то внутри. Внутри меня – огромный стадион. На трибунах – все, о ком я хоть что-нибудь знаю. Все, кого я знаю, внутри меня становятся призраками, статичными и немыми. С ними можно беседовать сколько угодно, только ответов на свои вопросы никогда не услышишь. Потому что на все вопросы будешь отвечать сам.

На арене – я. И арена – моя жизнь.

Меня можно сравнить с подопытным кроликом, судьба которого уже известна всем зрителям.

Но зрители не покидают своих мест. Они знают всё о моей судьбе, но ждут возможных отклонений. А отклонения действительно возможны, как возможны белые пятна в наших знаниях о чём-либо. Всё неожиданное отнесут к случаю или к чуду. Те, кто тяготеет к смерти, чаще пользуются словом «случай». Те, для кого всё наполнено сознанием, - видят в неожиданных вещах чудо. Есть ещё третьи, рассматривающие всё как часть процесса, как звено в цепи закономерностей.


А я, – я, – подопытный, и к любым мнениям со стороны не имею никакого отношения. Когда кролика интересовало что-то кроме травки и самок? Кролики существа примитивные.


Ух, как болит голова. Это что со мной вчера происходило? Что-то не припомню.

Мы пили пиво. Потом опять пиво. И ещё пиво.

А что кроме пива? И как я домой попал? Ведь я ещё на Земле? Дома.

Мне снились странные сны, разгадать которые невозможно.

Да и реальность до самого дна разгадать невозможно, потому что дальше нас ничего нет. У нас есть тела, с чётко очерченными границами, есть чувства и эмоции, есть разум и знания о многих предметах и явлениях внешнего и внутреннего. Наше понимание обнимает пространство больших размеров, чем тело, но дальше нашего понимания – неизвестность… неизвестность космоса… неизвестность нашего «я»… неизвестность чужого «я»… Наша свобода очерчивает границы личности…

Я ведь не могу быть совершенно другим человеком, например, кочевником в Аравии. О чём он думает? Да о том, как и где, напоить верблюдов и о том, с какой женой играть ему в любовь ближайшей ночью! Ещё он думает о том, как увидеть сквозь паранджу лицо, вон той, наложницы шейха. Разве я смогу жить жизнью этого кочевника? Ко всему ещё, - я на арабском языке ни слова. Нет, - другим человеком мне не стоит становиться! Я хочу иметь одну и только мою звезду! И никаких комментариев! Звезда моя и одного меня она по жизни ведёт.

Ну, как мне вырваться из такого тяжёлого пространства мысли? Где же череда событий, встреч с внешним миром? Я нахожусь в коконе. Мне нужно разорвать его стены. Мне хочется выплыть из-под его бархатно-комфортной пелены в океан движенья, в котором одна машина обгоняет другую, в котором не ясно, кто кого больше спешит или медлит. Я ищу цели во внешнем мире, но они меня не привлекают. Там мне говорят о том, что я купил счастье, а на самом деле я купил всего лишь холодильник.

Покажите мне счастливых людей, только счастливых полностью! Позвольте мне поговорить с ними! Докажите мне, что можно жить там, в мире вещей, людей и денег, и при этом полностью доверять собственным глазам! О чём ещё может думать человек, которому завтра подарят настоящий пистолет? Да ещё и пистолет девственный! Меня, наверное, проверяют перед тем, как принять в свой клан. Мысли мои читают. А достойные ли у меня мысли? Достойные!

Ну не стесняют меня глаза и уши посторонних! Давайте! Валяйте! Читайте мои мысли!

Самому интересно, сколько мыслей можно назвать только моими, а не принесёнными каким-то ветром извне.

Я человек хороший. Только люблю пошалить. Меня интересуют пределы человеческих возможностей. Я – герой и на жизнь без подвигов и приключений не согласен! Мне для полного счастья нужны великие свершения. И, чтоб вся галактика о них шумела, и не когда-нибудь потом, - а уже на следующей неделе!

Я хочу вкушать такую пищу, о которой на Земле никто не знает. Хочу узнать, как это интересно космонавты, находясь в состоянии невесомости, опорожняются? А как, интересно, ведёт себя пища в их желудках? Только дайте мне, пожалуйста, в руки пистолет. Для управления судьбой мне нужен этот ценный прибор. Меня с ним хоть на Марс отправляй. А чего? Я не боюсь расставания с жизнью ради человечества и науки. Ну, возьмите же меня! Запустите куда-нибудь и смотрите, что дальше будет. Я вам тогда расскажу, что чувствую, находясь не здесь, а там, где ещё никто не ходил. Да, хоть на тот свет отправляйте, только сделайте так, чтобы мы друг друга слышать могли.

Отчего же мы, в глубине душ, так часто говорим с миром, с человечеством, будто спрашиваем разрешения на те или иные действия? А может, только один я так делаю? Мир, а мир, можно мне стать космонавтом?

Без согласия мира ничего не выйдет. Все должны дать своё молчаливое, неравнодушное согласие и на моё счастье и на мои неприятности. Вот хочу я, например, отправиться на сафари, убивать львов и жирафов, но никто на это не даёт согласия. Потому что львов мало осталось? Нет, не поэтому. Люди не хотят, чтобы львов было достаточно для всех желающих на них охотиться. И не важно, для чего мне нужно убить льва: для того, чтобы сделать чучело или съесть его мясо. Никого не интересует то, что я очень остро хочу почувствовать себя настоящим мужчиной, потому что в нашей современной жизни мужчинами называют по привычке, а не потому, что те доказали это на деле. Первый убитый олень превращал индейского мальчишку в воина. А я что? Я стал воином, когда получил на руки первую зарплату? Не значит ли это, что тот, кто ездит на дорогом автомобиле, на много сильнее и мужественнее меня,.. только потому, что я хожу пешком? Наверное, - значит! Но я с этим не согласен.

В какой-то очень важный момент человеческая история повернула не туда. И произошло это тогда, когда люди решили, что количество и качество принадлежащих человеку вещей и пищи, важнее его внутренних качеств. После этого, мир вещей победил человека. Для того, чтобы повелевать людьми, вещам не нужны ни убеждения, ни сила. Они есть в наличии. Они просто властвуют – и всё. Все ведь на это согласились однажды. Многие - задолго до своего рождения.

Среди вещей тоже нет равенства.

Камешки с крымского побережья, лежащие в моей шкатулке, для меня представляют большую ценность, чем для кого-то бриллианты. Но в обществе именно бриллианты весят больше моих камешков. Потому что бриллиант долго искали, потом долго обрабатывали? Так мои камешки само Чёрное Море шлифовало тысячи лет! Вот этот, серый, - похож на лошадиную голову. Представьте себе, что где-то на том же берегу осталось туловище этой лошадки. Чёрное Море тысячи лет работало над созданием скульптурки лошади, а всем на это плевать!

Хорошо, что еще в детстве я научился молчать и, что людей, читающих мысли - единицы. Если бы этого не было, - я бы давно находился в психушке. Официальный статус сумасшедшего гораздо ниже статуса бездельника, сочиняющего стишки. Хотя может это не совсем так. Сумасшедших как-то изучают, об их поведении пишут научные труды. Специалисты условно разделили их на группы. В одной палате лежат шизофреники, в другой – параноики… Существуют целые галереи, состоящие из нарисованных ими картин, из поделок.

Если бы на меня, хоть раз, обратили внимание знающие, компетентные люди, – лежал бы сейчас между параноиками и шизофрениками, за свои ложные ассоциации и представления. Лечили бы меня. Спасали бы от самого себя. Не потому, что представляю опасность, а потому что мне же хуже будет, из-за моих ложных ассоциаций. С ними я ни на что не гожусь. С ними носит меня по миру, как щепку по морю. С ними меня трудно предсказать, а это никуда не годится. Смысла нет в этом никакого. Посмотрите на утюг! С ним на много легче живётся, чем со мной. Включишь его – он греется, не включишь – лежит в положенном месте, сколько нужно, и не мешает никому.

Вещи для удобства создаются и для пользы.

Вещей больше, чем людей, потому что они намного удобнее. А если нет, - тогда можно дарить их кому-нибудь. От этого тоже польза какая-то бывает. Подарил человеку какую-нибудь ненужную тебе вещь и тот радуется как дикарь.

Среди камней и веществ, среди механизмов и продуктов питания, существует строгая иерархия. От того, какие вещи нам принадлежат, зависит наше положение в обществе. Мы же не можем сказать о человеке, сидящем на хлебе и воде, что он занимает значительное положение в обществе (не ясно, откуда пошла поговорка: «Хлеб – всему голова»). Вот. А если, скажем, кто-нибудь заказал чашечку кофе за пятьдесят гривен, да при этом на его руке часы за три тысячи долларов, - значит он, - уважаемый человек. Любит этот человек непростые вещи и, за это - вещи же - продвигают его в обществе на достойные должности и прочее.

А пистолет в обществе вещей - аристократ. Он значит больше, чем атомная бомба. Потому что если бомба выполнит своё прямое предназначение, – от неё ничего не останется. А это подозрительно, как подозрительным кажется всякий человек, который, что-нибудь заметное сделав, тут же пытается скрыться.


Ух, как болит голова. От пива болит. От того, что я пил пиво. Не важно, с кем пил, - важно сколько выпил.

С головной болью, или без неё, - нужно жить.

А что есть жизнь, для таких, как я? Не жизнь, а – существование. Я как атомная бомба, которую никогда не взорвут. Пролежу на складе, пока не изобретут что-нибудь посерьёзней, а потом – в утиль. А для бомбы это, может быть, самое главное – разлететься на части. Но не дают ей. Изолировали, спрятали, караул поставили и стерегут. Чтобы спокойно лежала. В целости и сохранности. Может когда и пригодится.

Но, только, я ведь порчусь. Волосы седеют. Зубы выпадают. Мысли путаются.

Говорят, в тюрьме, если кто возьмётся за нож во время ссоры и не ударит им, – человек не достойный. Что-то в этом есть. Какая-то изюминка. Взялся за перо? Пиши «Войну и Мир», а не подписи на квитанциях оставляй. Зачем нужны подписи? Чтобы одна квитанция от другой отличалась? Чтобы квитанция вещью была, значимой вещью? И ты пиши! Вещь пиши! А не хочешь вещь настоящую писать, - оставь перо и займись строительством, улицу подметай! И, чтобы никаких отговорок!

А с пистолетом что?

Что, если он сильнее меня окажется? Что, если не смогу с ним совладать? Что, если парочку дел проверну, а потом, как Раскольников, сожалеть начну, о содеянном? Пусть! Пусть, хоть так будет, - какая-то попытка, – движение, несовершенное, но – движение! Пусть, даже, я застрелюсь. В нашей стране на руках так мало оружия на руках, что такое самоубийство, не останется не замеченным. Потом историк, через лет сто, откроет статистику и увидит, что в таком-то году повесилось - столько-то, утопло – столько-то, а вот застрелилось – всего пять. Да ещё вызывает сомнение факт, что четверо, из этих пяти, сделали это самостоятельно.

Пистолета-то нет у меня. Может и не будет никогда, потому что бородач этот – псих, которого замкнут в комнате с резиновыми стенами на пол годика? А у кого ещё я могу узнать о том, где и как купить пистолет? У тех ребят, которые, у сумасшедшего же, его хотели приобрести? Да они, в таком случае, - тоже психи! С годами психика расшатывается. Нервы изнашиваются, и человек после этого никуда не годится.

Подумаешь, – сунул кассиру листочек со стихами и получил пять сотен гривен!


Я знаю: на Земле всегда идёт война,

в ней каждый воин бьётся в одиночку.

Куда не бросишь взгляд – высокая стена

из призраков, идей и рваных строчек.


Кто друг, кто брат, кто враг – решает каждый сам

и каждый выбирает командиров.

Давать отпор страстям иль ясным небесам

нетленному служить или кумирам?

…Как непонятен мир, открывшийся глазам!

А что сказать о том, что видит сердце:

голодный мрак души, или священный храм,

непониманья боль, иль ярость иноверца?


…Мне часто говорят, что незачем грустить,

что бесполезен страх за прежние ошибки.

Но грусть моя ведёт к умению любить,

а в страхе я учусь смотреть в себя с улыбкой.