Андрей тарковский и томас манн

Вид материалаЛитература

Содержание


«Хорошо бы поставить "Иосифа"…»
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15

«Хорошо бы поставить "Иосифа"…»



В заметке, датированной 7 сентября 1970 г., в списке замыслов на шестом месте режиссер назвал «Иосифа и его братьев»40. Дальше в дневнике прослеживается история попыток экранизировать тетралогию Манна.

Некоторые детали этой истории требуют прояснения.

18 сентября 1970 г. Тарковский записал: «Сегодня ко мне подошел один итальянец. Его зовут, кажется, Роберто Кома. <…> Спрашивал меня о возможности пригласить меня на постановку. Я посоветовал ему прочесть "Иосифа" Т. Манна»41.

Как следует из дневника, экранизацию предложил сам Тарковский, она уже назрела. 8 октября того же года Тарковский писал:

Опять звонил Роберто Кома (?) по поводу моего приглашения в Италию снимать "Иосиф и его братья" по Т. Манну. В принципе, они согласны. <…> Роберто сказал, что Манна хотел ставить Висконти, но что теперь почему-то это лопнуло. Хорошо бы было поставить "Иосифа". Только как отнесется к этому Комитет? Вряд ли у них что-нибудь выйдет. Наших не пробить. <…> Если удастся, важно добиться прав в контракте, обусловливающих свободу работы: актеры, оператор, художник и проч[ее]. Должен быть Юсов и Абдусаламов. Шавкат чувствует эту знойную библейскую фактуру.

Важно – и это самое главное – написать сценарий. Я думаю, мы с Сашей [Мишариным] сможем это сделать. Сейчас я ему позвонил... и он в диком восторге по поводу "Иосифа". Трудная будет работа. Даже адская42.

Для Тарковского эта постановка могла стать первым опытом сотрудничества с зарубежной киностудией. Он считал возможным снимать «Иосифа» только за границей: чтобы сделать фильм на ветхозаветный сюжет, ему была необходима творческая и идеологическая свобода. Подобно этому, позднее замысел фильма по Евангелию он планировал реализовать только за рубежом.

Теперь приведем свидетельство Александра Гордона, друга и родственника Тарковского. Он относит переговоры об «Иосифе» к октябрю 1970 г.:

Андрею звонил из Италии некий Роберто Камо . Мы с Фридрихом Горенштейном как раз были у Андрея в гостях, на квартире в Орлово-Давыдовском переулке. Окончив разговор, Андрей сказал, что итальянцы собираются пригласить его на постановку "Иосифа и его братьев". Задумался и сказал: "Положение странное – Висконти будто бы отказался от постановки. Все это нужно обсудить. Смущает одно: не хочется подбирать то, от чего другие отказались". Фридрих стал совестить Тарковского: принять картину после Висконти совсем не стыдно – наоборот, почетно. Тут уж Андрей спор прекратил: он много таких предложений слышал, только все они через некоторое время лопаются, как мыльные пузыри43.

Из записи в «Мартирологе» следует, что фильм по Манну предложил снимать сам Тарковский. Что закономерно, ведь «Иосиф» есть в его списке за сентябрь 1970 г. Но если верить воспоминаниям Гордона, над фильмом предложили работать итальянцы. Более того, для Тарковского это оказалось поводом, чтобы продемонстрировать особую разборчивость.

Налицо противоречие версий: с одной стороны, «в принципе, они согласны» (по дневнику Тарковского), с другой – «не хочется подбирать то, от чего другие отказались» (по свидетельству Гордона).

Как же было на самом деле? Декларативное «отбрасывание» замысла и тот вызов, который в этом чувствуется, возможно, становился психологической защитой от трудностей, которые предугадывал Тарковский, опасаясь, что изначальные условия продюсеров будут слишком жесткими. Одновременно думал, как распределить функции по написанию сценария и художественному решению фильма. Такой конфликт внутренних мотивов вообще был в духе его творческой стратегии. «Никому не раскрывайте своего замысла!», – этот принцип режиссер соблюдал даже в общении с друзьями, если не в общении с собой.

В любом случае, автор «Андрея Рублева» не думал экранизировать «Иосифа» близко к тексту, а хотел переосмыслить роман, воспринимал его как произведение, которое ещё нужно сделать «своим»44. В таких случаях ему было важно отстраниться от предшественников и конкурентов. В том числе, не снимать, как Лукино Висконти, будущий автор «германской тетралогии», который уже тогда славился блестящими костюмными фильмами (в 1971 г. на экраны выйдет его «Смерть в Венеции»).

Хотя замысел «Иосифа» в кино Тарковскому так и не удалось осуществить, позднее он пытался использовать «знойную библейскую фактуру», «подсмотренную» им у Манна. Подобный пейзаж нашел отражение в сценарии «Сардар» (написанном совместно с А. Мишариным). Кроме того, возможно, этот интерес сказался на выборе места для съемок первого «Сталкера» – в пустыне Исфара. По воспоминаниям Е. Цымбала: «Одним из возможных направлений нового поиска ему представлялась радикальная смена фактур, уже отработанных им в предыдущих фильмах. Возникла идея сухих, песчаных или пыльных пространств, выжженных солнцем гор, необычных полупрозрачных лесов»45. Одним из художников-постановщиков на этом этапе работы (сентябрь-октябрь 1977 г.) стал именно Шавкат Абдусаламов, которого Тарковский упоминает в дневнике как предполагаемого художника на «Иосифе».

Активные размышления над романом относятся к периоду между «Андреем Рублевым» и «Солярисом». Тарковский, завершивший киноэпос о Рублеве, обратился к эпическому полотну Манна по жанровой связи с недавней работой. Он восхищался шедевром Манна, но также выражал сомнение в том, что его вообще можно поставить в кино: «Читаю потрясающего Томаса Манна – "Иосиф и его братья". Какая-то потусторонняя по подходу книга. Потусторонняя кухонная сплетня. Становится понятным, почему машинистка, кончив переписывать "Иосифа", сказала: "Теперь-то я знаю, как это было на самом деле". Да..., а что касается экранизации, то просто не знаю, что сказать. Пока, по-моему, это непередаваемо»46 (15 ноября 1970 г.).

Здесь Тарковский учёл следующее воспоминание Манна: «Я до сих пор помню, как меня позабавили и каким лестным комплиментом мне показались слова моей мюнхенской машинистки, с которыми эта простая женщина вручила мне перепечатанную рукопись "Былого Иакова", первого романа из цикла об Иосифе. "Ну вот, теперь хоть знаешь, как все это было на самом деле!" — сказала она. Это была трогательная фраза, — ведь на самом деле ничего этого не было»47.

Другую реплику Тарковского о романе – «потусторонняя кухонная сплетня» – можно отнести к главе «Пролог в высших сферах» из последней части тетралогии, «Иосиф-кормилец». В ней события, происходящие с Иосифом на земле, обсуждаются на небе, причем в травестированной, бытовой манере, в виде слухов. Манн говорил, что так осуществлялась «гуманизация мифа»48.

В чем-то похожий путь «разысторивания истории» Тарковский прошел в «Андрее Рублеве», сознательно избегая идеализации русского средневековья. «Натурализм» многих сцен (голый зад Скомороха, сцены жестокости со стороны татар и русских, грязь и кровь), вызвавший столь резкое неприятие многих критиков фильма, был направлен на то, чтобы убрать любые «котурны», приблизить реальность средневековья, «гуманизировать миф», только иначе, чем у Манна.

Вот характерная реплика Тарковского из интервью:

Сейчас мы заканчиваем работу над картиной об Андрее Рублеве. Дело происходит в XV веке, и мучительно трудным оказалось представить себе, "как там все было". <…> Одна из целей нашей работы заключалась в том, чтобы восстановить реальный мир XV века для современного зрителя… чтобы зритель не ощущал "памятниковой" музейной экзотики…49 (курсив мой. – Ф.Е.)

Почти манновское намерение показать «как там все было» у Тарковского не отменяло высоты взятой темы, но придавало ей особую убедительность, конфликтность противоречий (высокое/низкое).

И всё же, несмотря на внешние черты общности «Иосифа» и предыдущей работы Тарковского, 1 января 1970 г. он вновь констатировал, что не может найти нужный принцип постановки: «Если будет разговор все-таки с итальянцами насчет "Иосифа", я буду себя чувствовать несколько неуверенно. Как ставить Манна? Это невозможно, очевидно»50.