Михаил Гаспаров Занимательная Греция

Вид материала

Содержание

Афинские праздники
Театр диониса
Монолог прометея
Комедия судит трагедию

Подобный материал:

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 33

было описать Елену, взошедшую на троянскую стену, он не стал говорить, как она была

прекрасна, - он сказал: "Старцы троянские посмотрели на нее и молвили: "Да, за такую

красоту не жаль вести такую войну!" У художников такого выхода не было. Один живописец в

отчаянии попробовал написать Елену золотыми красками - ему сказали: "Ты не сумел сделать

Елену красивой и сделал ее нарядной".

Другой живописец должен был изобразить пир двенадцати богов. Картина осталась

недоконченной: художник начал писать лица младших богов, истратил на них все свои

способности, и на Зевса у него не хватило сил.

Третий живописец, встретившись с такой же трудностью, справился с ней умнее. Он

писал "Жертвоприношение Ифигении" - как перед походом на Трою царь Агамемнон по воле

богов отдает на смерть свою родную дочь. Девушку несут к алтарю герои Одиссей и Диомед, на

их лицах - скорбь; у алтаря стоит с ножом жрец Калхант, на его лице - еще более тяжкая

скорбь; Ифигения простирает к небу руки - скорбь на ее лице почти неописуема; а лицо отца,

самого Агамемнона, художник даже не пытался изобразить и окутал ему голову плащом. Эта

изобретательность его прославила.

Самыми знаменитыми в живописи были две пары соперников: в V веке Зевксис и

Паррасий, в IV веке Апеллес и Протоген.

Зевксис с Паррасием поспорили, кто лучше напишет картину. Собрался народ, вышли

двое соперников, у каждого в руках картина под покрывалом. Зевксис отдернул покрывало -

на картине была виноградная гроздь, такая похожая, что птицы слетелись ее клевать. Народ

рукоплескал. "Теперь ты отдерни покрывало!" - сказал Зевксис Паррасию. "Не могу, -

ответил Паррасий, - оно-то у меня и нарисовано". Зевксис склонил голову. "Ты победил! -

сказал он. - Я обманул глаз птиц, а ты обманул глаз живописца".

Зевксис недаром выбрал предметом для своей картины виноградную гроздь: это он умел

изображать как никто. Однажды он написал мальчика с гроздью в руках, и опять птицы

слетались и клевали ягоды, а народ рукоплескал. Недоволен был только сам Зевксис. Он

говорил: "Значит, я плохо написал мальчика: если бы мальчик был так же хорош, птицы

боялись бы подлетать к ягодам".

У Апеллеса с Протогеном состязание было необычное. Однажды Апеллес пришел к

Протогену и не застал его дома. Он взял кисть, набрал желтой краски и провел по его стене

тонкую-тонкую черту. Вернувшийся Протоген воскликнул: "Только Апеллес мог писать так

тонко!" - схватил кисть и провел поверх Апеллесоврй черты еще более тонкую свою,

красную. На другой день опять пришел Апеллес, увидел эту черту в черте и вписал в них еще

одну, черную, самую тонкую, и Протоген признал себя побежденным. Кусок стены, где

состязались два художника, потом вырезали и бережно хранили. В галерее римского

императора Августа среди многофигурных мифологических картин этот белый квадрат с тремя

цветными линиями казался совсем пустым - и оттого вызывал особенный восторг.

Когда Апеллеса спрашивали, кто пишет лучше, он или Протоген, Апеллес отвечал:

"Владеем кистью мы одинаково, но класть кисть вовремя лучше умею я". Это значило, что

слишком долгая работа над картиной бывает и вредна: картина становится как бы вымученной.

Но это не значило, что труд художника не нужен: он нужен, и повседневно. Правилом Апеллеса

было: "ни дня без черты!" Потом писатели перетолковали это и для себя: "ни дня без строчки!"

Как когда-то над По лик летом, так и над Апеллесом иногда стояло не очень понимающее

начальство. Однажды Александр Македонский посмотрел на свой конный портрет и стал

критиковать его вкривь и вкось. А конь Александра посмотрел на нарисованного коня,

потянулся к нему и заржал. "Видишь, царь, - сказал Апеллес, - конь твой разбирается в

живописи лучше, чем ты".

А другой случай того же рода перескажем лучше словами Пушкина:

Картину раз высматривал сапожник

И в обуви ошибку указал.

Взяв тотчас кисть, исправился художник.

Вот, подбочась, сапожник продолжал:

"Мне кажется, лицо немного криво...

А эта грудь не слишком ли нага?.."

Тут Апеллес прервал нетерпеливо:

"Суди, дружок, не свыше сапога!"

АФИНСКИЕ ПРАЗДНИКИ

Все эти мраморные храмы, украшенные скульптурами знаменитых ваятелей и картинами

знаменитых живописцев, были построены не затем, чтобы стоять понапрасну. К ним сходились

люди, чтобы чтить богов праздниками.

Помните: жители города Тарента хвастались, что у них праздников больше, чем дней в

году? Афиняне были скромнее: у них в году было около 50 праздников, и занимали они в

общей сложности около 100 дней. Вы скажете, что и это много? Но подумайте о трех вещах.

Во-первых, у греков не было еженедельных выходных, как у нас по воскресеньям, - так что

праздники были просто возможностью отдохнуть. Во-вторых, у греков бедняки почти не ели

мясного, а На праздниках приносились жертвы, и жертвенное мясо Шло на угощение, - так

что это было возможностью подкормиться за государственный счет. А в-третьих, и в-главных,

гражданам хотелось собраться вместе, и если город их процветал, то поблагодарить богов, а

если бедствовал, то попросить у них помощи. На праздниках они были не зрителями, а

участниками: все представления, даже театральные и хоровые, были, по-современному

выражаясь, самодеятельными. Зрителями считались боги. а Три праздника были главными в

афинском году: во-первых, Панафинеи в честь Афины; во-вторых, Анфестерии и Дионисии в

честь Диониса; в-третьих, Элевсинии в честь Деметры.

Панафинеи справлялись в июле, тотчас после жатвы. Это был праздник шествий и

состязаний. Шествие шло поблагодарить Афину за удачный год и окутать ее статую новым

покрывалом, которое целый год ткали избранные по жребию афинские девушки. Это то самое

шествие, которое изображено на фризе Парфенона. А состязания были такие же, как в Олимпии

и на других играх: бег, скачки, борьба, прыжки, метание копья и диска. Победители получали

большие амфоры с маслом из олив, собранных в священной роще Афины; на амфорах была

изображена Афина-Воительница с копьем и щитом. Начинались же состязания факельным

бегом: от алтаря Любви в пригородной роще бегуны эстафетой несли горящий факел к алтарю

Афины на Акрополе. Говорили, что этот бег учредил когда-то сам Прометей, добыватель огня.

Анфестерии справлялись в феврале, а Дионисии в марте: первый праздник был проводами

мертвого царства зимы, второй - встречей новой весенней жизни. Это тоже были праздники

шествий и состязаний, но особенных. Шествия изображали прибытие Диониса, бога

плодородия, из заморских стран в верные Афины: на Анфестериях он ехал на корабле,

поставленном на колеса, а изображал его архонт-жрец в маске, на Дионисиях он следовал

посуху с дорожной свитой, а изображала его статуя из городского храма. Состязания на

Анфестериях были в выпивке: вскрывали молодое вино, раздавали большие кружки, по

трубному сигналу начинали взапуски пить, и кто первым допивал, тот получал в награду мех с

вином. А состязания на Дионисиях были совсем другие - на круглой площадке вокруг

Дионисова алтаря пять дней подряд соревновались хоры. В первый день исполняли песнопения,

вроде тех, которые слагали Терпандр и Арион, во второй - комедии, в третий, четвертый и

пятый - трагедии. Каким образом хоры исполняли комедии и трагедии, об этом будет речь на

следующих страницах.

Наконец, Элевсинии справлялись в сентябре, на повороте года к зиме, и это был праздник

таинственный. Был миф: у богини земли Деметры была дочь Кора, ее похитил в жены

подземный бог Аид. Деметра удалилась в город Элевсин (в дне пути от Афин), замкнулась в

храме, и земля во всем свете перестала родить плоды. Боги пожалели ее и разрешили Коре

проводить треть года с матерью на земле, треть года с мужем под землей, а треть года - с кем

сама захочет; она выбрала мать, и поэтому в Греции зима короткая, а лето длинное. Это значит,

говорили греки, что вот так и зерно, умирая в земле, возрождается новым колосом; и человек,

умирая, хоть не может воскреснуть вновь, но может обрести за гробом новую блаженную

жизнь, если будет посвящен в тайное учение элевсинских жрецов Деметры и Коры.

Это посвящение и совершалось на Элевсиниях. Объявлялось священное перемирие, в

Элевсин стекались толпы народа, из Афин шла процессия и несла закрытый круглый короб, а в

нем неведомые священные предметы. Были жертвоприношения, ночные песни и пляски,

посвящаемые постились, а потом пили Деметрино питье "кикий" из вина с тертым сыром,

крупой и кореньями и входили в храм. Там перед ними раскрывался заветный короб,

показывались и объяснялись священные предметы, а потом каждый произносил слова: "Я

постился, я пил кикий, я брал из короба, я сделал то, что сделал, я положил обратно в короб" -

и считался посвященным. А на другую ночь для тех, кто был посвящен в прежние годы,

показывалось еще более таинственное зрелище - сперва мрак и плач со всех сторон, а потом

яркий факельный свет и ликование. Но что это были за священные предметы и что это было за

зрелище, нам неизвестно. Об этом всем разрешалось знать и никому не разрешалось говорить

- и, действительно, об этом никто не говорил и не писал. А знали все, потому что в

элевсинские таинства посвящались даже рабы: перед смертью все равны.

ТЕАТР ДИОНИСА

Сейчас для нас театр - дело будничное. В любой день мы можем посмотреть афишу,

выбрать театр и спектакль и вечером пойти туда, куда нам нравится, - лишь бы удалось

купить билет. В Афинах это было не так. Представления давались только два раза в году - на

больших и малых Дионисовых праздниках; только на одном месте - в театре Диониса под

открытым небом на южном склоне Акрополя; не вечером, а четыре дня напролет, пятнадцать

пьес подряд. Смотрели их, не зная заранее даже названий пьес, потому что все они ставились

впервые и больше обычно уже не повторялись; и, наконец, без опасения за билет, так как театр

вмещал 15 тысяч человек (всемеро больше, чем московский Большой театр), а государство

выплачивало зрителям (не актерам, а зрителям!) их дневной заработок, чтобы они могли эти

четыре дня спокойно сидеть в театре. Потому что театр был не развлечением, а священным

делом: это был местный афинский способ чтить бога Диониса.

Сперва театральные представления в Афинах были только хоровые: хор в 15 человек

мерно двигался то в одну, то в другую сторону перед алтарем и пел сначала воззвание к богу,

после этого какой-нибудь поучительный миф, а затем молитву о милости. Но потом, еще при

Солоне, кому-то пришло в голову поставить рядом с хором еще одного человека, который,

надев маску, сам бы говорил от лица какого-нибудь участника мифа - вот так же, как

архонт-жрец в маске изображал на празднике Анфестерий самого бога Диониса. Можно даже,

чтобы сперва он говорил от одного лица, а потом от другого - например, за спутника Одиссея,

а потом за самого Одиссея.

Понятно, что при такой постановке актеру нужно было место, где сменить одежду и

маску. Поэтому рядом с пляшущим хором стали ставить деревянную палатку, а заодно -

расписывать ее переднюю стену в напоминание о месте действия: как лагерный шатер, или как

фасад дворца, или как скалы и лес. Если актер выходил из передней двери палатки, это

означало, что герой выходит из шатра, если из правой - то из лагеря, если из левой - то с

поля боя. Палатка по-гречески называлась "скенэ", отсюда наше "сцена"; в Афинах актеры

играли еще не "на сцене", а "перед сценой". А "плясовое место" хора по-гречески называлось

"орхестра", отсюда наше "оркестр".

Появление актера сразу сделало хоровые представления гораздо интереснее: об одном и

том же событии актер говорил с одной точки зрения, как свидетель или участник, а хор - с

другой, как сочувствующий. Тогда сделали следующий шаг - ввели второго актера. Теперь он

мог вступать в разговор с первым, а хор на это время замолкал и пел песни лишь в промежутках

между диалогами. Ввел это новшество поэт Эсхил. И вот как это примерно выглядело.

Трагедия называется "Прометей прикованный". На стене скены изображены дикие скалы.

Двое актеров вносят деревянную куклу в рост человека. Из их разговора ясно: это Власть богов

и бог Гефест пришли приковать Прометея к скале на краю света - за то, что он дал людям

огонь. Один из актеров уходит, а другой меняет маску и начинает говорить за Прометея:

"...Смотрите: я - бог, и что терплю я от богов!.." Только теперь появляется хор. Он изображает

нимф Океанид: они поют сочувствующую песню. Вслед за ними возвращается второй актер:

теперь это их отец, титан Океан, он примирился с богами и зовет к тому же Прометея.

Прометей отказывается. Нимфы поют горюющую песню; Прометей отвечает им рассказом о

том, что он сделал для людей. Вновь появляется второй актер, в маске с рогами; это царевна Ио,

за любовь к Зевсу превращенная в корову и бегущая за тридевять земель. Прометей ободряет ее

я предсказывает, что из ее потомков выйдет тот герой, который в грядущем освободит его, -

Геракл; хор поет об участи Ио. Предыдущий эпизод открывал зрителю прошлое Прометея, этот

эпизод - будущее; теперь на очереди трагическое настоящее. Второй актер является в новой

маске и с жезлом в руке: это Гермес, вестник богов, требует, чтобы Прометей выдал тайну,

которая позволит Зевсу править вечно. Прометей гордо отказывается: "Я ненавижу всех

богов!.." Гермес грозит, что за это он будет низвержен в преисподнюю, и действительно,

Прометеи восклицает: "Вот и впрямь, на деле, а не на словах задрожала земля, и молнии

вьются, и громы гремят..." - вплоть до последних слов:

О мать святая Земля! О Эфир,

На землю с небес изливающий свет,

Посмотрите: страдаю безвинно!

"Прометей прикованный" - небольшая трагедия, часа на два игры. Но тотчас вслед за

ней шла другая, "Прометей освобожденный", а потом третья, "Прометей-огненосец" (о том,

как в честь примирения Прометея с богами учреждался праздник факельного бега), и наконец

- четвертая, тоже на мифологическую тему, но с веселым хором козлоногих сатиров,

спутников Диониса. Такой цикл из четырех трагедий одного поэта назывался "тетралогия" и

заполнял целый день. А в конце праздника судьи решали, какая из трех представленных

тетралогий лучше, и выдавали победившему поэту награду.

После второго актера в игру ввели третьего и дальше уже не пошли. Таким образом, на

сцене могло находиться не больше трех действующих лиц сразу. Сюжеты трагедий оставались

только мифологические - к этому обязывал праздник Диониса. Небольшой объем требовал,

чтобы действие было простым и ясным - как в "Прометее". Занавеса и антрактов не было,

поэтому действие должно было развертываться без перерывов - нельзя было показать, что

"между первой и второй сценой проходят сутки", и нельзя выло переменой декораций

перенести действие из дворца на поле боя или наоборот. Так сложилась в драме привычка к

трем классическим единствам - единству действия, времени и места.

В огромном театре под открытым небом актеров было издали плохо видно. Поэтому они

ходили в башмаках, высоких, как ходули (так что нужно было опираться на посох), надевали

маски с лицом больше головы и облачались в яркие одежды, по которым сразу можно было

отличить царя от воина. Женские роли играли, конечно, только мужчины. Двигаться в таком

облачении было трудно, ни убийства, ни самоубийства показать было невозможно, о них

рассказывали вестники. Зато жесты были величавы, голос звучен, монологи стройны, как

ораторские речи, а диалоги остры, как философские споры. Такой запомнилась Европе

греческая трагедия.

МОНОЛОГ ПРОМЕТЕЯ

Это Прометей перечисляет, что он сделал для рода людского.

... Людей я сделал, прежде неразумных,

Разумными и мыслить научил.

...Раньше люди

Смотрели и не видели, и, слыша,

Не слышали, в каких-то грезах сонных

Влачили жизнь; не знали древоделья,

Не строили домов из кирпича,

Ютились в глубине пещер подземных,

Бессолнечных, подобно муравьям.

Они еще тогда не различали

Примет зимы, весны - поры цветов -

И лета плодоносного: без мысли

Свершали все, - а я им показал

Восходы и закаты звезд небесных;

Я научил их первой из наук -

Науке числ и грамоте; я дал им

И творческую память, матерь Муз,

И первый я поработил ярму

Животных диких - облегчая людям

Тяжелый труд телесный, я запряг

В повозки лошадей, узде послушных, -

Излюбленную роскошь богачей.

Кто, как не я, бегущие по морю,

Льнокрылые измыслил корабли?

... Скажу еще и больше: до меня

Не знали люди ни целящих мазей,

Ни снедей, ни питья и погибали

За недостатком помощи врачебной.

Я научил их смешивать лекарства,

Чтоб ими все болезни отражать.

Я научил их способам гаданий,

Истолковал пророческие сны -

Что правда в них, что ложь. Определил

Смысл вещих голосов, примет дорожных.

Я объяснил и хищных птиц полет

И смысл их знаков - счастье иль беду, -

Их образ жизни, ссоры и любовь,

Гадания по внутренностям жертвы,

Цвета и виды печени и желчи,

Приятные при жертве для богов...

Все это так! А кто дерзнет сказать,

Что до меня извлек на пользу людям

Таившиеся под землей железо,

И серебро, и золото, и медь?

Никто, конечно, коль не хочет хвастать.

А кратко говоря, узнай, что все

Искусства у людей - от Прометея!

КОМЕДИЯ СУДИТ ТРАГЕДИЮ

Знаменитых сочинителей трагедий в Афинах было трое: старший - Эсхил, средний -

Софокл и младший - Еврипид. Эсхил был могуч и величав. Софокл ясен и гармоничен,

Еврипид тонок, нервен и парадоксален. У Еврипида на сцене царь-страдалец Телеф появлялся

одетый в рубище, Федра томилась от неразделенной любви, а Медея жаловалась на угнетение

женщин. Старики смотрели и ругались, а молодые восхищались.

Эсхил умер еще при Перикле; злые языки говорили, будто орел с неба принял его лысину

за камень и сбросил на него черепаху, чтобы расколоть ее панцирь. А Софокл и Еврипид

умерли полвека спустя почти одновременно. Сразу пошли споры между любителями: кто из

троих был лучше? И в ответ на такие споры драматург Аристофан поставил об этом комедию.

Комедии в Греции ставились тоже лишь по праздникам, с хором, с тремя актерами,

только, конечно, одеты они были не царями, а шутами, суетливыми и драчливыми. А главное, в

трагедиях все сюжеты были мифологические и заранее известные, в комедиях же, наоборот,

сплошь выдуманные, и чем необычнее, тем лучше. У того же Аристофана в других комедиях то

мужик летит на небо на навозном жуке, чтобы привезти на землю богиню мира и этим кончить

войну, то двое крестьян, столковавшись с птицами, устраивают между небом и землей

чудо-государство Тучекукуевск, то афинские женщины, сговорившись, захватывают власть в

городе и устанавливают для справедливости, чтобы у всех было общее имущество, а заодно и

общие мужья.

Вот так и эта комедия Аристофана начинается с того, что бог театра Дионис решает:

"Спущусь-ка я в загробное царство и выведу обратно на свет Еврипида, чтобы не совсем

опустела афинская сцена". Но как попасть на тот свет? Дионис расспрашивает об этом Геракла

- ведь Геракл туда спускался за адским псом Кербером. "Легче легкого, - говорит Геракл, -

удавись, отравись или бросься со стены". - "Слишком душно, слишком невкусно, слишком

круто; покажи лучше, как сам ты шел". - "Вот загробный лодочник Харон перевезет тебя

через орхестру, а там сам найдешь". Но Дионис не один, при нем раб с поклажей; нельзя ли

переслать ее с попутчиком? Вот как раз идет похоронная процессия: "Эй, покойничек, захвати с

Blog

Михаил Гаспаров Занимательная Греция

Содержание