Geum.ru

Михаил Гаспаров Занимательная Греция

Вид материалаДокументы

Содержание


Мир тоже становится профессией
Филипп, отец александра
Демосфен против македонии
Фокион за македонию
Подобный материал:
1   ...   20   21   22   23   24   25   26   27   ...   33
похоронили, и на могилу родные поставили корзиночку с ее детскими игрушками, придавив

черепицей. А там рос греческий кустарник аканф: гибкие стебли, резные листья и завитые

усики. Он оплел и обвил корзинку. Мимо проходил скульптор, посмотрел, восхитился и сделал

по ее образцу капитель колонны: восемь коротких листиков, над ними восемь длинных; восемь

длинных усиков, меж ними восемь коротких.


Мавзолей Галикарнасский был высотой с десятиэтажный дом - 140 футов, а в обход -

километр с четвертью: 410 футов. На основание приходилось 60 футов высоты, на колоннаду 40

футов, на пирамидальную крышу 25 футов и на колесницу над крышей еще 15 футов. Таких

больших построек Греция еще не знала. Фриз, изображавший битвы греков с амазонками,

опоясывал здание, по-видимому, над основанием, под коллонадою

Она очень красива - но только пока не думаешь, что это колонна, подпирающая крышу:

для опоры листики и усики не годятся. Глядя на дорическую колонну, мы видим, что она несет

тяжесть; глядя на ионическую - помним об этом; глядя на коринфскую - забываем. Вместо

опоры перед нами украшение.

Поражать глаз можно не только узором, но и размером, В греческом городе Галикарнасе

правил малоазиатский царь Мавзол. Вдова его заказала греческим зодчим исполинскую

гробницу для мужа - чтобы она была похожа и на греческий храм, и на восточную пирамиду.

Греки сделали, как она хотела. Они мысленно взяли ступенчатую пирамиду, рассекли ее по

поясу и между низом и верхом вставили колоннаду греческого храма. Сооружение было

высотой с десятиэтажный дом; наверху, над усыпальницей стояла гигантская статуя Мавзола с

его негреческим, безбородым и усатым лицом. Сто лет назад греки ужаснулись бы такой

постройке для варварского князя, в которой Греция смешана с Востоком. Теперь ею

восторгались; галикарнасская гробница была причислена к семи чудесам света, а слово

"мавзолей" разошлось по всем языкам.

Так менялось искусство, а с ним менялось и отношение к художнику. Оно раздваивалось:

он был ремесленником, то есть меньше чем человеком, и он был чудотворцем, то есть больше

чем человеком. О художнике Паррасии с восхищенным ужасом рассказывали, будто ему

настолько дороже искусство, чем действительность, что, рисуя муки Прометея, он велел

распять перед собой живого человека; народ хотел его казнить, но, увидев, какая дивная

получилась картина, простил и восславил. Это, конечно, была клевета. Девятнадцать веков

спустя такую же клевету повторяли о другом великом мастере - о Микельанджело

Буонарроти; это на нее намекает Пушкин в последней строчке своей драмы "Моцарт и

Сальери".

МИР ТОЖЕ СТАНОВИТСЯ ПРОФЕССИЕЙ

На войне всего сильнее меч, в мире - речь.

(Приписывается Сократу)

Сто лет назад об Афинах говорили: "Кто был в Афинах и добровольно покинул их, тот

верблюд". Теперь стали говорить: "Афины - это заезжий двор: каждому охота там побывать,

но никому неохота там жить".

Тогда Афины были богаты и прекрасны, потому что собирали дань с союзников. Теперь

дань кончилась, нужно было решать, как жить дальше. Или переходить на положение мирного

второразрядного города, получающего медленный, но верный доход с морской торговли, или

пускаться в отчаянные войны в надежде на случайную, но большую добычу. Первый путь

предпочитали богачи: торговый доход оседал в их сундуках. Второй путь предпочитали

бедняки: военная добыча шла в казну и праздничными раздачами делилась между всеми

гражданами.

Не надо забывать, что войска теперь были обычно наемнические, и война, стало быть,

велась деньгами. Это значит, что деньги на снаряжение войск и флота беднота собирала с

богачей, а сама часто даже не выходила ни в поле, ни в море. Понятно, что за такие войны часто

голосовали не думая, а потом приходила расплата. Оратор Демад говорил: "Чтобы

проголосовать за мир, афинянам сперва надо одеться в траур".

Решались споры и сводились счеты в народном собрании и в суде. Суда не удавалось

миновать ни одному политику, даже удачливому: полководца всегда можно было привлечь за

то, что он-де неполностью использовал победу, а мирного оратора - за то, что он подал народу

не лучший возможный совет. Появились настоящие шантажисты, которые являлись ко всякому

заметному человеку и грозили привлечь его к суду. От них откупались, лишь бы они оставили в

покое. Называли их "сикофанты", а сами о себе они говорили: "Мы - сторожевые псы

закона". Оратора Ликурга упрекали, что он слишком уж много тратит денег, откупаясь от

сикофантов. Ликург отвечал: "Лучше уж давать, чем брать!"

Свода законов в Афинах не было, судебные заседатели выносили приговоры больше по

гражданской совести: если хороший человек, то и вину простить можно. Главным становилось

не доказать, была ли вина, а убедить, что обвиняемый - хороший (или, наоборот, плохой)

человек. А для этого нужно было ораторское дарование. И ораторы становятся главными

людьми в Афинах.

При Перикле ораторы полагались только на талант и вдохновение - теперь ораторы

изучают свое дело, пользуются правилами, заранее сочиняют и сами записывают свои речи.

Правила ораторского искусства начали вырабатывать еще софисты. При подготовке речи

нужно было заботиться о пяти вещах: что сказать, в каком порядке сказать, как сказать, как

запомнить, как произнести; о четырех разделах - вступлении, изложении, доказательствах,

заключении; о трех достоинствах стиля: ясности, красоте и уместности. Впрочем, теория

теорией, а когда великого Демосфена спросили, какая из пяти частей красноречия главная, он

ответил: "Произнесение". А во-вторых? - "Произнесение". А в-третьих? - "Тоже

произнесение".

Старейшиной афинских ораторов был Исократ. Сам он не выступал с речами - был слаб

голосом и застенчив характером. Но все молодые мастера красноречия были его учениками. Он

говорил: "Я - как точильный брусок, сам не режу, а других вострю" - и добавлял: "С

учеников я беру по десять мин, но кто меня самого научил бы говорить с народом, тому бы я и

тысячи не пожалел". Молодой Демосфен, придя к нему, сказал: "У меня нет десяти мин; вот

две - за пятую часть твоей науки". Исократ ответил: "Хорошая наука, как хорошая рыба, не

разрезается на куски: бери всю!" Афинян он учил бесплатно.

Ораторское мастерство мерится успехом. Оратор Лисий сочинил защитную речь для

одного ответчика, тот прочел ее несколько раз и сказал: "С первого раза она прекрасна, но чем

больше ее перечитываешь, тем больше видишь натяжек". - "Отлично, - сказал Лисий, -

судьи-то и услышат ее только один раз". Сам Демосфен сочинил однажды речи и для истца и

для ответчика сразу: они боролись перед судом словно двумя мечами от одного оружейника.

Чтобы разжалобить суд заслугами подзащитного, иной защитник обнажал ему грудь, показывал

на шрамы: "Вот что он претерпел за вас!" Оратору Гипериду пришлось защищать красавицу

Фрину - он разорвал на ней одежду: "Посмотрите: может ли такая прекрасная женщина быть

виновной?" Фрину оправдали, но издали закон, чтобы судьи выносили приговор, не глядя на

обвиняемых.

Видя такие ораторские приемы, народ и здесь привыкал чувствовать себя зрителем, а не

участником - пользоваться правом на праздность. Однажды Демад говорил в народном

собрании. Дело было важное, но скучное, и его не слушали. Тогда он остановился и начал

рассказывать басню: "Деметра, лягушка и ласточка шли по дороге. Очутились они на берегу

реки. Ласточка через нее перелетела, а лягушка в нее нырнула..." И замолк. "А Деметра?" -

закричал народ. "А Деметра стоит и сердится на вас, - отвечал Демад, - за то, что пустяки вы

слушаете, а государственных дел не слушаете".

ФИЛИПП, ОТЕЦ АЛЕКСАНДРА

Будь благодетелем для греков, царем для македонян, повелителем

для варваров.

Исократ

В сказочные времена из греческого Аргоса бежали три брата-подростка и нанялись в

пастухи к царю северной земли. Старший пас лошадей, средний - быков, а младший - овец.

Времена были простые, и царская жена сама пекла им хлеб. Вдруг она стала замечать, что

кусок, который она отрезает младшему, сам собой увеличивается вдвое. Царь встревожился и

решил пастухов прогнать. Юноши потребовали заработанной платы. Царь рассердился, показал

на солнце и крикнул: "Вот вам плата!" Времена были бедные, царское жилье было простой

избой без окон, лишь через дымовую трубу солнечные лучи светлым пятном падали на

земляной пол. Вдруг младший брат наклонился, очертил ножом солнечный свет на земле,

трижды зачерпнул ладонью солнца себе за пазуху, сказал: "Спасибо, царь" - и вышел. За ним

то же сделали и братья. Когда царь опомнился, он послал за ними погоню, но не догнал. Братья

нашли приют у соседних племен, выросли, вернулись и отбили у царя царство. Их потомками

называли себя все македонские цари.

Македония мало переменилась с тех пор. Конечно, цари жили уже не в избах, а во

дворцах, и добра у них было побольше. Но городов в стране по-прежнему не было, а была

старозаветная селыцина, где знатные землевладельцы составляли конницу, гарцевавшую вокруг

царя, а крестьяне - кое-как собранную пехоту. Конница была хорошая, а пехота - плохая, и

македонского войска никто не боялся.

Все пошло иначе, когда царем стал Филипп Македонский. В детстве он был заложником в

Фивах, в доме Эпаминонда, и насмотрелся на лучшее греческое войско. Став царем, он сделал

из неопытных македонских ополченцев несокрушимую фалангу самым простым способом. Он

удлинил воинам копья: у первого ряда бойцов копья были в два метра, у второго в три и так

далее, до шести. Задние бойцы просовывали копья между передними, и фаланга щетинилась

остриями впятеро гуще обычного. Пока враг пробовал к ней подступиться, на него ударяла с

флангов македонская конница и дорубалась до победы.

Рядом с Македонией была Фракия, во Фракии были единственные близ Греции золотые

рудники. Филипп первый сумел отбить их у свирепых фракийцев и удержать за собой. До сих

пор в Греции монета была серебряная, золотую чеканил только персидский царь; теперь ее стал

чеканить и македонский царь. Вдоль Эгейского берега стояли греческие города - Филипп

подчинял их один за другим. Некоторые считались неприступными - он говорил: "Нет такого

неприступного города, куда не вошел бы осел с мешком золота".

Греция сама впустила к себе опасного соседа. Фиванцы стали теснить своих западных

соседей - фокидян. Фокида была бедная страна, но среди Фокиды стояли Дельфы. Греческое

благочестие охраняло их до поры до времени - теперь время это кончилось. Фокидяне

захватили Дельфы, захватили богатства, копившиеся там, наняли такое наемное войско, какого

здесь еще не видывали, и десять лет держали в страхе всю среднюю Грецию. Дельфы считались

под защитой окрестных государств, но те не могли справиться с отважными святотатцами сами

и пригласили на подмогу Филиппа. Македонская фаланга вошла в Грецию. Перед решающим

боем Филипп велел бойцам надеть на шлемы венки из Аполлонова священного лавра; увидев

строй этих мстителей за дельфийского бога, фокидяне дрогнули и были разбиты. Филиппа

прославляли как спасителя Греции; Македония была признана греческим государством, и

притом (хотя об этом не говорили) самым сильным государством.

Филипп старался побеждать не только силой, но и ласкою. Он говорил: "Что взято силою,

то я делю с союзниками; что взято ласкою - то только мое". Ему предлагали занять войсками

греческие города - он отвечал: "Мне выгодней долго слыть добрым, чем недолго - злым".

Ему говорили: "Накажи афинян: они бранят тебя". Он удивлялся: "А после этого разве будут

хвалить?" - и добавлял: "От афинской брани я делаюсь только лучше, потому что стараюсь

показать всему свету, что это ложь".

Таков он был и среди своих ближних. Ему говорили: "Такой-то ругает тебя - прогони

его". Он отвечал: "Зачем? Чтобы он ругался не перед теми, кто меня знает, а перед теми, кто не

знает?" Ему говорили: "Такой-то ругает тебя - казни его". Он отвечал: "Зачем? Лучше

позовите его ко мне на угощение". Угощал, награждал, потом осведомлялся: "Ругает?" -

"Хвалит!" - "Вот видите, я лучше знаю людей, чем вы".

Однажды после победы он сидел на возвышении и смотрел, как пленников угоняют в

рабство. Один из них крикнул: "Эй, царь, отпусти меня, я твой друг!" - "С какой это стати?"

- "Дай подойти поближе - скажу". И, наклонясь к уху царя, пленник сказал: "Одерни, царь,

хитон, а то неприглядно ты сидишь". - "Отпустите его, - сказал Филипп, - он и вправду мне

друг".

Главным врагом Филиппа в Греции были Афины. Там в народном собрании боролись

сторонники и противники Филиппа; одних кормило македонское золото, других - персидское.

Противники пересилили: началась война. Македонская фаланга сошлась с афинской и

фиванской при Херонее. На одном крыле Филипп дрогнул перед афинянами, на другом - сын

его, юный Александр, опрокинул фиванцев; увидев это, Филипп рванулся вперед, и победа

была одержана. "Священный отряд" фиванцев полег на месте до единого человека, все раны

были в грудь. Греция была в руках Филиппа. Он объявил всеобщий мир, запретил

междоусобные войны и стал готовить войну против Персии. Ему советовали: "Разори Афины".

Он отвечал: "Кто же тогда будет смотреть на мои дела?"

Упражняясь в гимнасии, он упал, посмотрел на отпечаток своего тела на песке и вздохнул:

"Как мало земли нам нужно и как много мы хотим!" Он сумел научиться у греков чувству

меры, его тревожило собственное счастье: "Пусть бы боги нам послали за все доброе немного и

недоброго!" Тревога его была не напрасной: через два года после Херонеи его убили.

ДЕМОСФЕН ПРОТИВ МАКЕДОНИИ

Вождем всех врагов Филиппа Македонского в Афинах был оратор Демосфен. Он

понимал, что македонская власть над Грецией будет началом мирной и спокойной жизни, но

зато концом свободы и независимости. И он звал афинян броситься в последнюю борьбу:

лучше погибнуть, но с честью.

Смолоду Демосфен был слаб голосом и косноязычен. Нечеловеческими усилиями он

заставил себя говорить громко и внятно. Он набивал рот камешками и так учился шевелить

языком сильно и точно. Чтобы не пасть духом в своей решимости, он выбрил себе пол головы и

спрятался жить в пещеру на берегу моря, пока у него вновь не отрастут волосы. Здесь, на берегу

моря, он упражнялся в речах, стараясь пересилить голосом шум морского прибоя.

Речи его были суровы. Народ в собрании привык, что ораторы говорят с ним льстиво, и

роптал. Демосфен сказал: "Афиняне, вы будете иметь во мне советника, даже если не захотите,

но не будете иметь льстеца, даже если захотите". Филипп Македонский, сравнивая его с его

учителем Исократом, говорил: "Речи Исократа - атлеты, речи Демосфена - бойцы".

Подкупить Демосфена, чтобы он выступал за неправое дело, было невозможно. Ему платили

только за то, чтобы он молчал. Один актер похвастался: "За один день выступления мне

заплатили талант серебра!" Демосфен сказал ему: "А мне за один час молчания заплатили пять

талантов серебра". Чтобы уклониться от речи, он говорил, что у него лихорадка. Афиняне

смеялись: "Серебряная лихорадка!"

Главной схваткой Демосфена перед народом было состязание в речах с Эсхином: Эсхин

говорил за македонян, Демосфен - против. Эсхин был прекрасный оратор, но Демосфен его

одолел. Эсхину пришлось уехать в изгнание на остров Родос. Родосцы любили красноречие и

попросили Эсхина повторить перед ними свою речь. Эсхин повторил. Изумленные родосцы

спросили: "Как же после такой великолепной речи ты оказался в изгнании?" Эсхин ответил:

"Если бы вы слышали Демосфена, вы бы об этом не спрашивали".

Демосфен сделал чудо: убедил афинский народ отдать государственную казну не на

праздничные раздачи, а на военные расходы. Демосфен сделал второе чудо: объехал греческие

города и собрал их в отчаянный союз против Филиппа Македонского. На этом чудеса

кончились: была война, битва при Херонее и жестокое поражение. Филипп хорошо помнил, кто

был его главным врагом и над кем он одержал победу. В ночь после Херонеи он не выдержал,

напился пьян на победном пиру и пустился в пляс между трупами в поле, приговаривая:

"Демосфен, сын Демосфена, предложил афинянам..." А утром, протрезвев, он содрогнулся при

мысли, что есть человек, который одной речью может сделать то, что он, Филипп, может

сделать лишь многими годами войн. Он кликнул раба, приказал каждое утро будить его

словами: "Ты только человек!" - и без этого не выходил к людям.

Прошло два года, Филипп был убит; Демосфен вышел к народу в праздничном венке, хотя

у него всего лишь семь дней как умерла дочь. Но радость была недолгой. Прошел еще год, и

над Грецией уже стоял сын Филиппа Александр и требовал от афинян выдать ему десятерых

врагов его отца с Демосфеном во главе. Народ колебался. Демосфен напомнил ему басню:

"Волки сказали овцам: "Зачем нам враждовать? Это все собаки нас ссорят: выдайте нам собак,

и все будет хорошо..." Оратор Демад, умевший ладить с македонянами, выговорил десятерым

вождям прощение.

Время было недоброе. Александр воевал в далекой Азии, но власть македонян над

Грецией была по-прежнему крепка. Демосфену пришлось уйти из Афин в изгнание: за него

никто не заступился. Выходя из городских ворот, он поднял голову к статуе Афины, видной с

Акрополя, и воскликнул: "Владычица Афина, почему ты так любишь трех самых злых на свете

животных: сову, змею и народ?"

По дороге он увидел нескольких афинян из злейших своих врагов. Он решил, что его

задумали убить, и хотел скрыться. Его остановили. Демосфен был такой человек, что его

уважали даже враги. Они дали ему денег на дорогу и посоветовали, куда направиться в

изгнании. Демосфен сказал: "Каково мне покидать этот город, где враги таковы, каковы не

всюду бывают и друзья!"

Наконец из Азии долетела весть, что Александр умер. Афины закипели; Демад кричал:

"Не может быть: будь это так, весь мир почуял бы запах тления!" Вновь затеялось восстание

против Македонии, вновь Демосфен поехал по греческим городам, склоняя их к союзу с

Афинами. Ему говорили: "Если в дом несут ослиное молоко, значит, там есть больной; если в

город едет афинское посольство, значит, в городе неладно!" Он отвечал: "Ослиное молоко

приносит больным здоровье; так и прибытие афинян приносит городу надежду на спасение".

Как первая борьба Афин с Филиппом кончилась Херонеей, как вторая борьба Афин с

Александром кончилась разорением Фив, так и эта третья борьба Афин с македонским

наместником Александра кончилась разгромом и расправой. Ораторов, говоривших против

Македонии, хватали и казнили; Гипериду перед казнью вырезали язык. Солдаты пришли к

храму, в котором скрывался Демосфен. Демосфен попросил лишь дать ему написать завещание

и обещал потом выйти. Ему позволили. Он взял писчие дощечки и грифель, с задумчивым

видом поднес грифель к губам, замер ненадолго, а потом его голова упала на грудь, и он

свалился мертвым. Яд для самоубийства он носил в головке своего грифеля.

Потом, когда афиняне поставили у себя на площади статую Демосфена, то на подножии

этой статуи они написали:

Если бы мощь, Демосфен, ты имел такую, как разум,-

Власть бы в Элладе не смог взять македонский Арес.


ФОКИОН ЗА МАКЕДОНИЮ

Главным врагом македонян в Афинах был Демосфен, а главным сторонником македонян

был старый Фокион. Демосфен боролся словом, Фокион - делом. Он был хорошим

полководцем, ходил.в походы с Ификратом и Тимофеем, а теперь он твердо говорил: воевать

Афины больше не могут, им нужен мир.

За твердость характера его называли новым Аристидом. Его никто не видел ни

смеющимся, ни плачущим. Гиперид с товарищами подсмеивался при всех над его всегда