П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода. Шестой семестр, лекция
| Вид материала | Лекция |
- П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода., 590.28kb.
- П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода., 1167.79kb.
- П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода., 477.42kb.
- П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику схем смд-подхода (Введение в синтаксис, 437.13kb.
- П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода., 522.74kb.
- П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода., 663.38kb.
- П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода., 1612.4kb.
- П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода., 742.81kb.
- Лекции пг щедровицкого «Введение в синтаксис и семантику графического языка смд подхода», 539.29kb.
- П. Г. Щедровицкого «Введение в синтаксис и семантику графического языка смд подхода», 465.15kb.
«Мышление и деятельность – специфические человеческие особенности. Они свойственны всем человеческим существам. Они характеризуют человека как человека (помимо принадлежности к зоологическому виду «человек разумный»). Исследование отношений между мышлением и деятельностью не входит в предмет праксиологии. Для праксиологии достаточно установления факта единственности логики, понятной человеческому разуму, и единственности способа деятельности, являющегося человеческим и понятного человеческому разуму. Существуют ли или могут существовать другие существа, которые мыслят и действуют иначе, все это вне досягаемости человеческого разума. Мы должны ограничиться изучением человеческой деятельности.
Человеческая деятельность, неразрывно связанная с человеческим мышлением, обусловлена логической необходимостью. Человеческий разум будет не в состоянии постигнуть логические отношения, не соответствующие логической структуре нашего мышления. Человеческий разум будет не в состоянии постигнуть способ деятельности, категории которого будут отличаться от категорий, определяющих наши собственные действия.
Человеку доступны только два принципа мысленного понимания реальности, а именно, принципы телеологии и причинности».
Ну вот, наверное, на этом мы эту часть завершим. И теперь сделаем еще один шажочек назад, потому что собственно Мизес всегда утверждал, что его учителем был Карл Менгер, поэтому мы немножко остановимся на работе, которая называется «Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности».
Вся работа начинается как критика исторической школы и доказательство того что экономическая теория может и должна быть теорией. И, собственно говоря, через несколько шагов Менгер пишет:
«Сущность этого точного направления теоретического исследования в области этических явлений состоит в том, что мы приводим человеческие явления к их первейшим и простейшим конститутивным факторам, прилагаем к этим последним соответствующую их природе меру, и, наконец, стремимся раскрыть законы, по которым образуются из этих простейших элементов более сложные человеческие явления.
Реальны ли отдельные конститутивные факторы человеческих явлений, рассматриваемые в их изолированности? Поддаются ли они на самом деле точному измерению, появляются ли действительно те компликации, при которых (соответственно природе точного исследования) должно отвлечься от влияния различных факторов реальной человеческой жизни? Все это для точного направления теоретического исследования в области социальных явлений столь же несущественно, как и в области явлений природы, и лишь полным отсутствием понимания точного направления теоретического исследования вообще можно объяснить применение к результатам этого направления масштаба постулатов эмпирико-реалистического исследования.
Следуя за этим направлением исследования, мы приходим к ряду социальных теорий, из которых каждая в отдельности открывает нам понимание лишь одной частной стороны явлений человеческой деятельности (в отвлечении от полной эмпирической деятельности). Но вся совокупность этих теорий – если вообще будут когда-нибудь познаны теории, соответствующие указанному направлению исследования – дадут нам точно такое же понимание человеческих явлений, какое дают те теоретические науки, которые, являясь результатом аналогичного рассмотрения явлений естественных, открыли нам понимание этих последних. Не единая теория человеческих явлений, а лишь совокупность их, если они когда-нибудь будут исследованы, дадут нам, в соединении с результатами реалистического направления теоретического исследования, самое глубокое, какое только доступно уму человеческому, теоретическое понимание социальных явлений в их полной эмпирической действительности.
Что касается, в частности, точного направления теоретического исследования в области хозяйственных явлений, то его общая природа определяется постулатами точного исследования, особенная же природа его определяется особенностью области явлений подлежащей его изучению. Под хозяйством мы понимаем предусмотрительную (заботливую) деятельность людей, направленную на удовлетворение их вещественных потребностей. Под народным хозяйством – общественную форму его. Задача упомянутого направления исследования не может, поэтому, состоять ни в чем ином, как только в исследовании первейших, элементарнейших факторов человеческого хозяйства, определении меры соответственных феноменов и исследовании законов, по которым из этих простейших элементов развиваются более сложные формы явлений человеческого хозяйства.
Первейшие факторы человеческого хозяйства суть — потребности, полезности (Guter), предоставленные людям непосредственно природою (а ровно и соответствующие средства потребления и производства), и стремление к возможно полному удовлетворению потребностей (к возможно полному удовлетворению вещественной нужды). Все эти факторы в своем существе не зависят от человеческой воли. Они вытекают из существующего положения вещей; исходный пункт и конечная цель всякого хозяйства (потребность и определенное количество полезностей — с одной стороны, и возможно полное удовлетворение вещественных потребностей — с другой стороны) предоставлены хозяйствующему человеку, в своем существе и мере строго определены».
Глава седьмая называется «догма «Своекорыстия» в теоретической национальной экономии и ее положение среди научно-теоретических проблем последней»:
«Под «догмою о неизменном своекорыстии» некоторые экономисты понимают то основное положение, что преследование отдельными хозяйствующими индивидуумами своих частных интересов, не стесняемое никакими политико-экономическими мероприятиями правительства, приводит вместе с тем и к высшему общественному благу, какое только возможно для общества при данных местных и временных условиях. Об этом ошибочном воззрении мы, однако, не будем здесь говорить, так как оно не находится в непосредственной связи с теми методологическими вопросами, которыми нам предстоит заняться в этой главе.
Для нас здесь важно то распространенное положение, будто бы люди в своей хозяйственной деятельности в действительности руководствуются исключительно соображениями личного интереса, положение, которое, как, по крайней мере, полагают представители исторической школы немецких экономистов, последователями «неисторических» школ нашей науки поставляется в качестве основной аксиомы, во главе их систем политической экономии. Значение этого положения для научно-теоретических проблем, о которых здесь идет речь, явствует уже из того обстоятельства, что с его правильностью историческая школа связывает вопрос о самой возможности строгих законов явлений народного хозяйства, а следовательно и науки о них. Указанием на ошибочность этой «догмы» прямо отвергается возможность науки о «законах» народного хозяйства, и выставляется требование особенного, исторического метода разработки нашей науки.
Среди людских стремлений таковые, направленные на заботливое обеспечение вещественных потребностей своих (хозяйственных), — наиболее всеобщи и важны, точно также как среди людских побуждений наиболее общее и могущественное — побуждение, заставляющее каждого индивидуума домогаться своего благополучия. Теория, которая учила бы нас, к каким образам человеческой деятельности, к каким формам человеческих явлений приводит деятельность, направленная на удовлетворение вещественных потребностей, при свободном, вне влияния других стремлений и других условий (в особенности ошибок и неведения) действии этого могущественного фактора людского хозяйства. И в особенности, такая теория, которая объяснила бы нам, какова мера действий, производимых определенною мерою рассматриваемых здесь влияний. Такая теория дала бы уразумение не всех человеческих явлений в их целостности и даже не какой-либо определенной части их, но лишь одной из важнейших сторон человеческой жизни».
Ну и дальше пока трудно понять, так сказать, пафос этого, но есть большая глава, которая называется «Упрек в «атомизме» теоретической национальной экономии». Значит, суть этого раздела состоит в том, что австрийской школе приписывается принцип, так называемого методологического индивидуализма. Когда представления об индивидуальном действии кладется в основу всех остальных теоретических выводов. Собственно критикуется дальше сам этот принцип на основе тех наших пониманий, которые указывают, что очень многие человеческие действия и поступки они, естественно, вытекают из каких-то других рамок. Вот что пишет Карл Менгер:
Остановимся еще на одном воззрении, особенно распространенном среди немецких экономистов и коренящемся, как и выше охарактеризованное, в механическом перенесении известных точек зрения исторического исследования в теоретическом учете о народном хозяйстве и в одностороннем понимании задач последнего. Мы говорим об упреке в атомизме, который в новейшей экономической литературе Германии крайне легкомысленно выставляется против каждого, кто занимается собственными задачами теоретической национальной экономии. Основывают этот упрек на том, что явления народного хозяйства, в конце концов, приводятся в теории к индивидуальным хозяйственным стремлениям, к их простейшим конститутивным элементам и таким способом разъясняются.
И это воззрение своим происхождением точно также обязано, прежде всего, исторической школе юристов Savigny. Историческая школа юристов пользуется этой мыслью, чтобы прийти к тому положению, что право есть нечто, стоящее вне произвола отдельных лиц, даже вне произвола того или другого поколения, что оно есть явление «органическое», которое не может и не должно быть произвольно изменяемо, ни отдельными индивидуумами, ни даже отдельными поколениями; оно противостоит произволу отдельных лиц и целых поколений и даже вообще мудрости человеческой, как нечто высшее.
Если рассматривать народное хозяйство, как отдельное целое, отличное от сингулярных явлений человеческого хозяйства, то отсюда прямо напрашивается вывод: явления этого целого признать единственным объектом научной разработки в теоретическом учении о народном хозяйстве, сингулярные же явления человеческого хозяйства, напротив, исключить из этой области. Не общая сущность явлений человеческого хозяйства, не общая связь их вообще должны бы впредь служить предметом исследования в области теоретического учения о народном хозяйстве; лишь исследование народно-хозяйственных явлений. Ошибочность этого учения, ближайшую причину которого следует искать в смешении точек зрения исторического и теоретического исследований, а более глубокие причины — в непонимании исторической сущности «народного хозяйства» в его отношении к сингулярным хозяйствам, из коих слагается первое, — вполне очевидна».
Теперь, чтобы посмотреть на все это из сегодняшней точки зрения я прочитаю развернутый кусок из работы Уэрта де Сото, которая называется «Австрийская экономическая школа». Итак, это рефлексивная интерпретация сегодняшнего времени. То есть если Мизес это 27-29 год, цитируемая работа, Менгер 1862-1870, то эта работа новая, недавно переведенная, изданная собственно самим Сото, здесь не написано, но, в общем, я думаю, это где-то 90-е годы:
«Представители австрийской школы рассматривают экономическую науку как теорию деятельности, а не как теорию принятия решений, и это одна из черт, которыми они сильнее всего отличаются от своих коллег – неоклассиков. Концепция человеческой деятельности намного шире концепции индивидуального решения и включает ее. Принципиально важная для австрийской школы концепция деятельности включает не только гипотетический процесс принятия решений в контексте «данных» знаний о целях и средствах. Она включает также, и в особенности, «само представление о системе координат, связывающей средства и цели, в рамках которой происходит размещение ресурсов и экономически рациональная деятельность [являющиеся предметом исключительного внимания неоклассиков]3».
Более того, австрийцев интересует не сам факт принятия решения, а то, что оно воплощено в человеческой деятельности, которая представляет собой процесс (завершенный или незавершенный), включающий ряд взаимодействий и актов координации (согласования).
С точки зрения представителей австрийской школы, именно это является предметом экономических исследований. Таким образом, для австрийцев экономическая наука — это не набор теорий выбора или принятия решений, но интегрированный теоретический корпус, описывающий процессы социального взаимодействия, процессы, отличающиеся степенью координации, которая зависит от бдительности, проявляемой действующими субъектами в своей предпринимательской деятельности.
Представители австрийской школы придерживаются мнения, согласно которому человек не столько распределяет имеющиеся средства между наличными целями, сколько находится в неустанном поиске новых целей и средств — усваивая опыт прошлого и напрягая воображение для открытия и созидания будущего (посредством деятельности). Поэтому для австрийцев экономическая теория составляет часть намного более широкой и общей науки, общей теории человеческой деятельности (а не человеческих решений или выбора). Согласно Хайеку, если для этой общей науки о человеческой деятельности «название необходимо, то самым подходящим представляется термин “праксиологические” науки, ...широко применяемый четко его определившим Л. фон Мизесом»4.
Другим ключевым вопросом для австрийцев является субъективизм. Поскольку для австрийской школы субъективистский подход имеет первостепенное значение, все ее экономические построения основаны на действиях реальных людей, из плоти и крови, которые рассматриваются как творцы и главные действующие лица всех общественных процессов.
Мизес утверждает: «Экономическая теория — это не наука о предметах и осязаемых материальных объектах, это наука о людях, их намерениях и действиях. Блага, товары, богатство и все остальные понятия не являются элементами природы; они — элементы человеческих намерений и поведения. Тому, кто хочет заняться их изучением, не нужно смотреть на внешний мир; он должен искать их в намерениях действующих людей5». Таким образом, очевидно, что, в отличие от большинства неоклассиков, австрийцы полагают: «за экономическими ограничениями стоят не объективные явления или материальные факторы внешнего мира, а знания предпринимателей. Вот почему австрийцы рассматривают производство не как нечто внешнее, природное и материальное, а, напротив, как явление интеллектуальное и духовное6».
В рамках австрийской экономической теории движущей силой является предпринимательство (которому посвящена большая часть следующей главы), — концепция, демонстративно отсутствующая в неоклассической теории. Предпринимательство — это характерная особенность реального мира, вечно пребывающего в состоянии неравновесия, а потому не может играть какой-либо роли в моделях равновесия, занимающих внимание неоклассических авторов. Более того, неоклассические теоретики рассматривают предпринимательство как рядовой фактор производства, размещение которого определяется ожидаемыми выгодами и издержками. Они не осознают того, что при таком подходе к анализу предпринимательства возникает неразрешимое логическое противоречие: спрос на предпринимательские ресурсы, основанный на ожидаемых издержках и выгодах, предполагает веру в то, что можно сегодня получить некую информацию еще до того, как эта информация будет создана предпринимательскими усилиями. Иными словами, главная, как мы увидим, задача предпринимателя заключается в создании и открытии новой информации, прежде не существовавшей. И пока процесс создания не будет завершен, этой информации не существует и она не может быть никому известна, а потому не в силах человеческих заранее принимать неоклассические решения о размещении ресурсов в соответствии с ожидаемыми издержками и выгодами.
Предприниматели постоянно порождают новую информацию, которая по природе своей субъективна, рассеяна, имеет практический характер и с трудом поддается артикулированию7. Поэтому субъективное восприятие информации является существенным элементом методологии австрийской школы, отсутствующим в неоклассической теории, где информация трактуется как исключительно объективная. Большинство экономистов не осознают, что, говоря об информации, австрийцы и неоклассики имеют в виду принципиально разные вещи. С точки зрения неоклассиков, информация — это нечто объективное, своего рода товар, который продают и покупают на рынке в соответствии с решениями о максимизации. Эта «информация», которую можно хранить на различных носителях, не имеет ничего общего с субъективной информацией, о которой пишут австрийцы: с практической и жизненно необходимой информацией, которую действующее лицо субъективно истолковывает, знает и использует в контексте конкретного действия.
В своих моделях равновесия неоклассические экономисты обычно игнорируют силы координации, которые австрийцы связывают с предпринимательством. На деле предпринимательство не только подталкивает к созданию и передаче информации, но, что еще важнее, способствует координации несогласованного поведения, встречающегося в обществе. Более того, именно координирующая природа предпринимательства и делает возможной экономическую теорию как науку, понимаемую как теоретический корпус законов координации, проливающих свет на общественные процессы.
Этот подход объясняет интерес экономистов австрийской школы к исследованию концепции динамической конкуренции (процесса соперничества), тогда как неоклассических экономистов занимают исключительно модели равновесия.
С точки зрения австрийцев, абсурдно строить экономическую науку на модели равновесия, изначально предполагающей, что вся информация, необходимая для получения соответствующих функций спроса и предложения, «дана». Предпринимательская деятельность представляет собой, прежде всего, создание и передачу новой информации, которая необходимо меняет общее восприятие возможных целей и средств каждым из действующих субъектов в обществе».
Дальше де Сото проделывает очень интересную работу. Дальше он пишет, что согласно австрийцам предпринимательство в самом общем смысле совпадает с понятием человеческой деятельности, расшифровывает это следующим образом:
«В действиях любого человека, направленных на то, чтобы изменить настоящее и достичь своих целей в будущем, содержится элемент предпринимательства. Хотя на первый взгляд это определение может показаться слишком широким и не соответствующим обычному словоупотреблению, давайте вспомним, что оно отлично согласуется с исходным этимологическим значением термина «предприятие» (исп. empresa). Как испанское слово empresa, так и его французский и английский аналоги entrepreneur этимологически происходят от латинского глагола in prehendo-endi-ensum, который означает обнаруживать, видеть, воспринимать, осознавать, схватывать; а латинский глагол in prehensa переводится как: взять, захватить.
Короче говоря, empresa — синоним действия. Во Франции термин entrepreneur издавна выражал эту идею, фактически со времен Высокого Средневековья, когда так именовали людей, отвечающих за реализацию важных проектов, как правило, связанных с войной, или за возведение огромных кафедральных соборов. Словарь Королевской академии испанского языка предлагает такое значение слова empresa: «отважно взятое на себя тяжелое и трудное дело». Слово empresa тоже вошло в обиход в Средние века; так называлась эмблема некоторых рыцарских орденов, означавшая, что они дали обет осуществить некое значимое деяние. Концепция предприятия как действия необходимо и нераздельно связана с предприимчивостью, которая представляет собой постоянную готовность искать, открывать, создавать или выявлять новые цели и средства (и все эти значения соответствуют вышеупомянутому этимологическому значению глагола in prehendo).
Предпринимательство, в строгом смысле слова, по существу состоит в открытии и восприятии (prehendo) возможностей достижения цели или получения выгоды или прибыли и в осуществлении действий для использования этих возможностей, возникающих в нашем окружении.
Кирцнер полагает, что проявление предпринимательства связано с особой настороженностью, т.е. постоянной бдительностью, позволяющей человеку открывать и схватывать то, что происходит вокруг8.
Возможно, Кирцнер использует английский термин alertness (бдительность, настороженность), потому что слово entrepreneurship, позаимствованное из французского языка, не говорит английскому уху об идее prehendo, в отличие от романских стран Европейского континента (на французском entreprenante означает «предприимчивый, смелый». — Перев.). В любом случае испанское прилагательное perspicaz (проницательный, прозорливый) вполне соответствует предпринимательству, поскольку, как сообщает «Словарь Королевской академии испанского языка», обозначает «проницательность и предусмотрительность». Кроме того, термин speculator (спекулянт, мыслитель) этимологически восходит к латинскому слову specula — так называли смотровые башни, позволявшие издали видеть все, что приближается.
Эти значения полностью соответствуют тому, что делает предприниматель, когда решает, какие действия нужно предпринять, оценивает их будущий эффект и осуществляет их. Хотя, выражение el estar alerta (исп. «быть настороженным, бдительным». — Перев.) также может служить приемлемым обозначением предпринимательства.
Чтобы полностью постичь природу предпринимательства в интерпретации австрийской школы, сначала нужно понять, каким образом предпринимательство модифицирует или изменяет информацию или знания действующего субъекта. Сознание, восприятие или осознание новых целей и средств предполагает модификацию знаний действующего субъекта в том смысле, что он обнаруживает информацию, которой прежде не обладал. Более того, это открытие модифицирует всю карту или контекст информации или знаний, которым обладает действующий субъект.
Зададимся следующим фундаментальным вопросом: какие характерные черты информации или знания имеют значение для проявления предпринимательства? Ниже будут подробно рассмотрены шесть основных, с точки зрения австрийцев, характеристик предпринимательского знания:
1) это знание не научное, а субъективное и практическое;
2) это знание эксклюзивное;
3) оно рассеяно среди всех людей;
4) это знание, преимущественно неявное, а потому не артикулируемое;
5) это знание, создаваемое ex nihilo, из ничего, именно благодаря проявлению предпринимательства;
6) это знание, которое может передаваться, по большей части неосознанно, посредством чрезвычайно сложных социальных процессов, которые представители австрийской школы считают настоящим предметом экономических исследований...
Дальше, каждый из этих пунктов раскрывается в отдельной главе, читать не буду, потому что очень долго, но интересно.
Теперь Сото проделывает очень интересную работу, о которой начал говорить в главе «Карл Менгер и предшественники австрийской школы». А собственно Менгер он жил с 1840 по 1921 год. Он сначала цитирует всяких Котонов и прочее, а потом пишет – глава называется «Схоласты испанского золотого века как предшественники австрийской школы»:
«Пожалуй, нам следует начать с фигуры Диего де Коваррубиаса-и-Лейвы9. Сын знаменитого архитектора, он стал епископом города Сеговия (в кафедральном соборе которого и похоронен) и в течение нескольких лет был министром короля Филиппа II. В 1555 г. Коваррубиас лучше, чем кто-либо до него, сформулировал существо субъективной теории ценности, ключевой пункт всей системы австрийского экономического анализа, заявив: «Ценность вещи зависит не от ее объективной природы, а от субъективных оценок людей, даже когда эта оценка нелепа». Чтобы проиллюстрировать свою мысль, он добавил: «В Индиях пшеница дороже, чем в Испании, потому что там люди ценят ее больше, хотя объективная природа пшеницы везде одинакова10». Коваррубиас исследовал историческое падение покупательной способности мараведи11 и предвосхитил многие из теоретических выводов в области количественной теории денег, к которым впоследствии пришли Мартин де Аспилькуэта и Хуан де Мариана. Исследование Коваррубиаса, известное как Veterum collatio numismatum, содержит большой статистический материал о движении цен за предшествующее столетие. Работа знаменательна не только тем, что спустя столетие ею восхищались итальянцы Даванцати и Галиани, но и потому, что это одна из книг, на которую ссылается Карл Менгер в своих «Принципах политической экономии12».
Основанная Коваррубиасом субъективистская традиция была продолжена другим замечательным схоластом, Луисом Саравиа-де-ла-Калье, который первым пролил свет на истинное соотношение между рыночными ценами и издержками. Саравиа-де-ла-Калье утверждал, что во всех случаях издержки обычно следуют за ценами, но никак не наоборот. Таким образом, он опередил свое время, указав на ошибочность объективной теории ценности, впоследствии разработанной представителями английской классической школы, заложившими фундамент для теории эксплуатации Карла Маркса и его социалистических последователей».
Ну, дальше, наверное, опять читать не будем. Вот как Сото пишет про Менгера:
«Предложенные им принципы предусматривали, что развитие экономической науки будет опираться на человека как творческое начало и главное действующее лицо всех социальных процессов и событий (субъективизм). Также, впервые в истории экономической мысли, с позиций субъективизма была сформулирована целостная теория стихийного возникновения и эволюции всех общественных (экономических, правовых и языковых) институтов, понимаемых как утвердившиеся модели поведения. Он утверждает, что ученые-экономисты всегда должны исходить из субъективной перспективы действующего человека, так чтобы эта перспектива оказывала решающее влияние на формулирование всех экономических теорий.
Хайек даже пишет: «Наверное, не будет преувеличением, если мы скажем, что на протяжении последних ста лет каждое серьезное открытие в экономической теории было шагом вперед в последовательном приложении субъективизма». Хайек добавляет, что «наиболее последовательным в этом был Людвиг фон Мизес, и я считаю, что наиболее примечательные из его воззрений, поначалу поражающие читателя своей странностью и кажущиеся неприемлемыми, могут быть объяснены тем, что в последовательной приверженности к субъективистскому подходу он намного опередил своих современников13».
Впервые в истории экономической мысли, теория встала на точку зрения действующего субъекта и стала вращаться вокруг процесса деятельности, состоящего из ряда промежуточных этапов, которые действующий субъект начинает, разрабатывает и пытается завершить, процесса, ведущего к достижению избранной им цели, или конечного потребительского блага (экономического блага первого порядка).
Фактически, проходя через последовательность этапов, действующий субъект оценивает средства в связи с целями, для достижения которых, по его мнению, они будут полезны, причем эта оценка по природе своей не абсолютна, но различна для разных взаимозаменяемых единиц средств, важных в контексте конкретного действия. Поэтому действующий субъект оценивает каждую из взаимозаменяемых единиц средств с точки зрения места, которое последняя из таких единиц занимает на его шкале ценностей. Таким образом, если действующий субъект утратит или приобретет единицу средств, соответствующая потеря или прибавка полезности будет определяться положением, занимаемым на его личной шкале ценностей той целью, которая может быть достигнута или утрачена с помощью этой последней единицы.
Таким образом, с точки зрения австрийской школы, закон предельной полезности не имеет никакого отношения ни к физиологическому удовлетворению потребностей, ни к психологии, а является строго праксиологическим законом (по терминологии Мизеса), т.е. принадлежит к логике любой человеческой, предпринимательской и творческой деятельности.
Таким образом, важно проводить различие между теорией предельной полезности, разработанной Менгером, и законами предельной полезности, которые были параллельно сформулированы Джевонсом и Вальрасом».
Для тех, кто знает, о чем речь – все понятно. Спор о методах читать не буду. Раздел «Человеческая деятельность как последовательность субъективных этапов», где излагается схема акта деятельности – может, буду читать, а может, не буду. Ладно, давайте кусочек прочтем:
«Цели и средства не «даны», но, напротив, возникают из предпринимательской деятельности людей, которая, как мы видели в главе 2, представляет собой именно создание, открытие или просто осознание того, какие цели и средства жизненно важны для действующего лица в каждой совокупности обстоятельств, встречающейся на его пути. Когда у человека возникает уверенность, что он открыл цели, которых стоит добиваться, он вырабатывает представление о доступных средствах, могущих ему помочь в этом. Затем он включает их, почти всегда неявным образом, в план действий, к реализации которого он приступает по собственному решению (act of will).
Таким образом, план — это создаваемая воображением действующего лица мысленная картина всевозможных будущих этапов, элементов и обстоятельств действий. Ведь вся человеческая деятельность разворачивается во времени, причем здесь мы имеем в виду не детерминистский или ньютоновский смысл этого слова, а его субъективный смысл, т.е. субъективное восприятие времени действующим лицом в контексте его действий14. Поэтому время — это экономическая категория, неотделимая от концепции человеческой деятельности. Невозможно представить действие, происходящее вне времени или не требующее времени для его совершения. Более того, человек воспринимает ход времени именно по мере действия и завершения разных этапов процесса деятельности. Человеческая деятельность, всегда направленная на достижение цели, т.е. на устранение некоего беспокойства, неизменно занимает время, в том смысле, что оно требует осуществления и завершения ряда последовательных этапов. Таким образом, от достижения выбранной цели человека отделяет некий период времени, необходимый для осуществления ряда последовательных этапов, из которых состоит процесс его деятельности. В отношении субъективного представления о будущем всегда действует следующая тенденция: чем больше времени требует действие (т.е. с ростом числа и сложности последовательных этапов, в совокупности образующих действие), тем большую ценность имеет результат для действующего лица.
В экономическом принципе, согласно которому чем больше времени требует деятельность, тем ценнее достигаемая ею цель, нет ничего таинственного. В самом деле, будь это не так, т.е. если бы человек не считал более ценным результат более длительной деятельности, он бы никогда за нее не брался, а всегда выбирал менее продолжительную деятельность. Человека отделяет от цели именно определенный промежуток времени (т.е. время, необходимое для завершения всех этапов процесса деятельности). Таким образом, при прочих равных, ясно, что люди всегда будут стремиться достичь своих целей как можно быстрее, и они будут готовы отложить достижение целей только при наличии субъективной уверенности, что тем самым достигнут чего-то более ценного».
Ну, собственно, из этого он дальше выводит представление о процентах, деньгах, сбережениях. Вообще, все кто читал австрийцев, все это знают.
И наконец, в качестве смешного момента, как Кейнс пишет в 30-ом году об австрийцах:
«Я больше использовал бы работы этих авторов [Мизеса и Хайека], если бы их книги, попавшие мне в руки только тогда, когда страницы моей работы уже были в типографии, появились раньше, когда мои идеи только формировались, и если бы мое знание немецкого не было настолько скверным. На немецком языке я в состоянии понять только то, что уже знаю, так что из-за трудностей перевода новые идеи мне недоступны15».
Дальше идет более сложная вещь. Один только маленький кусочек я прочту. Вы потом поймете, почему я этот кусочек читаю, потому что в следующий раз я буду вам читать Георгия Петровича, который почти полностью повторяет вот этот сюжет:
«Основная идея Хайека, отраженная в заглавии последней написанной им книги, «Пагубная самонадеянность», состоит в том, что социализм представляет собой пагубное заблуждение интеллектуальной гордыни или научного высокомерия.
Хайек использует термин «социализм» в очень широком смысле. Он охватывает не только так называемый реальный социализм (т.е. систему, основанную на государственной собственности на средства производства), но и вообще любую систематическую попытку с помощью принудительных методов социальной инженерии, частично или целиком спроектировать или организовать какую-либо область сети человеческих взаимодействий, образующих рынок и общество. Хайек полагает, что социализм, в этом широком смысле слова, представляет собой интеллектуальную ошибку, потому что для того, кто желает организовать общество или регулировать его, логически невозможно создать или получить информацию или знание, которые позволили бы ему исполнить волюнтаристское намерение «усовершенствовать» общество. Собственно говоря, общество, согласно Хайеку, не является системой, «рационально организованной» чьим-то умом, потому что оно представляет собой стихийный порядок, т.е. динамический процесс, постоянно развивающийся и возникающий в ходе непрерывного взаимодействия миллионов людей, который не был и даже не мог быть сознательно или обдуманно создан каким-либо одним человеком.
Сущность социального процесса, по Хайеку, заключается в сугубо личной, субъективной, практической и рассеянной информации, или знании, которую каждый человек — в своих конкретных обстоятельствах места и времени — постепенно открывает и порождает в каждом из действий. Эти действия он предпринимает для достижения своих конкретных целей, действий, материализующихся в этапах того увлекательного путешествия, каким является жизнь каждого человека».
И наконец, пару кусочков из еще одной рефлексивной работы, которая называется «Политическая философия австрийской школы». Некоторые из пунктов написаны еще более жестко и резко:
Теория субъективной ценности это, прежде всего, теория познания, которая относится ко всей области теоретических социальных наук. В ее основании лежит теория человеческой деятельности, которая в свою очередь опирается на теорию человеческого знания. Эти темы были впервые подняты Менгером и получили окончательное развитие в эпистемологических проблемах экономической науки и человеческой деятельности Мизеса, а так же в статьях Хайека, написанных между 1935-м и 1945-м годами. Теорию познания Австрийской школы можно рассматривать как развитие изложенных Менгером в основаниях взглядов на роль неопределенности в экономике. «Большая или меньшая степень уверенности в предвидении количества и качества продукта зависит от более или менее полного познания элементов каузального процесса, стоящих в причинной связи с производством благ, и от более или менее полного подчинения их распоряжению людей. Степень неуверенности в количестве и качестве продукта обусловлено противоположными обстоятельствами.
Чем большее количество элементов, которых мы не знаем, или которыми мы, хотя они нам и известны, не в состоянии располагать, принимают участие в причинном процессе образования благ…
Напомню, 1870 год.
… чем большая часть этих элементов не носят в себе характера благ, тем больше неуверенность субъекта относительно качества и количества результатов этого процесса, т.е. соответственно в благах низшего порядка. Эта неуверенность, один из самых существенных моментов экономической неуверенности людей, и как мы увидим впоследствии, имеет весьма большое, практическое значение для хозяйства.
Если степень предсказуемости, при производстве благ зависит от знания множества элементов и овладения ими, то предвидение результатов социальных процессов, вероятно, представляет собой еще более сложную задачу. Эту головоломку усложняет то, что хотя наши потребности вытекают из влечений, а последние коренятся в нашей природе, блага, которые нужны нам для удовлетворения наших потребностей, имеют для нас различную ценность. Иначе говоря, их ценность «есть значение, которое для нас имеют конкретные блага или количество благ вследствие того, что при удовлетворении своих потребностей мы осознаем зависимость от наличия их в нашем распоряжении16». Соответственно, «ценность не есть нечто присущее благам, не свойство их, но наоборот, лишь то значение, которое мы, прежде всего, придаем удовлетворению наших потребностей, т.е. нашей жизни и нашему благосостоянию в целом, а затем переносим на отдельные экономические блага, как на исключительные причины этого удовлетворения17». Это означает, что ценность, мало того, что не является чем-то внутренне присущим самим благам, их неотъемлемым свойством или самостоятельной самой по себе существующей вещью, «она лишь суждение, которое хозяйствующие люди имеют о значении находящихся в их распоряжении благ для поддержания жизни и благосостояния. И потому, вне их сознания они не существуют». Если поставить в таком контексте вопрос: как все это отражается на понятии общего блага, на его отношения с понятием наилучшего политического порядка, на поиски такого порядка, то становится понятно, почему эта идея произвела, хотя и очень медленно, в области политической философии, эффект разорвавшейся бомбы...
…Открытие субъективистской теории ценности, которая возводит обменное соотношение рынка к субъективным оценкам экономических благ потребителями, было коперниканской революцией в социальных науках. Ведь действует на рынке не человечество, не государство, не корпорация, а отдельные люди и группы людей. И определяющую роль играют их оценки и их действия, а не оценки и действия абстрактных коллективных сущностей.
Так стало возникать понимание того, что соотношение между оценкой и потребительской ценностью устанавливает не обмен между классами благ, а обмен между конкретными единицами благ. Исходя из этих посылок, Мизес разработал не только теорию человеческой деятельности и собственную философию социальных наук, но и свою собственную политическую философию.
Отношение познания и деятельности относится к компетенции праксиологии, которая понимается как общая теория человеческой деятельности…
Дальше будет повтор, как вы понимаете.
…Праксиологию следует рассматривать не как инструмент политической борьбы, а как общую теорию человеческой деятельности, которая стремится воздерживаться от ценностных суждений. Она не определяет конкретных целей, а исходит из подтвержденного факта, что человеческая деятельность есть целеустремленное поведение, выбранное из нескольких вариантов, на основе наличного знания.
Как и экономическая наука, праксиология не занимается намерениями или действиями, которые могли или должны были произойти при условии, что действующие субъекты всеведущие и руководствуются общезначимыми принципами. Она сосредоточена на том, что на самом деле делают действующие субъекты, а значит на тех ошибках, которые они совершают, сталкиваясь с известными им возможностями. В этом смысле предпочтение формируется в соответствии со шкалой ценностей и желаний и на основе тех ценностей и потребностей, которые, по мнению субъекта, будут удовлетворены в результате данного конкретного выбора.
Эти шкалы ценностей, которые очевидным образом столь же субъективны, как и конечные цели, различны у разных людей, меняются со временем и не являются предметом суждения. Индивидуальное действие представляет собой результат рационального расчета, который основан на том, каким образом все релевантные факторы воспринимаются в момент выбора.
С точки зрения Мизеса, задачей теоретической науки является понимание субъективной связи между целями и средствами. Хайека особенно занимала связь между субъективными данными известными разным индивидам и объективными фактами. Он писал по этому поводу: «Я все же считаю, что экономическая теория, благодаря тому, что неявно содержится в ее положениях, подошла ближе любой другой социальной дисциплины к ответу на центральный вопрос всех общественных наук: как возможно соединение фрагментов знания существующего в разных головах, как это может приводить к результатам, которые при сознательном стремлении к ним потребовали бы от управляющего разума таких знаний, которыми не может обладать никакой отдельный человек. В результате этого, социальные науки перешли к обсуждению вопроса: как найти наилучший способ использования знаний, изначально рассеянного среди множества людей».
Ну, а дальше, собственно, из этого выводятся цели политической философии. Очень похожие на Хабермасовскую теорию коммуникации, которая в свою очередь очень похожа на схему мыследеятельности.
И вот, конечно, плохо получилось у меня – методологический индивидуализм – давайте попробуем еще раз.
Как и все эпохальные идеи, концепция методологического индивидуализма в наши дни живет более или менее самостоятельной жизнью, иногда приобретая значения далекие от исходных. Это подтверждает правильность идеи Поппера о происхождении и автономности объекта мира-3. Однако, из этого не следует, что анализ соответствующих теорий должен ограничиваться просто описанием разных смыслов. Прежде всего, примером такой путаницы является тенденция смешивать принцип методологического индивидуализма с политическим индивидуализмом. Из Менгеровской критики атомизма и прагматизма…
Помните, я там не очень удачно читал кусочек.
… присущих одностороннему либерализму, из Хайековской критики конструктивного рационализма, проникнутого ложным индивидуализмом, ясно, что под методологическим индивидуализмом оба эти мыслителя понимали отнюдь не рационалистическую версию политического индивидуализма, а совершенно иной подход к социальным явлениям и миру политики в целом. Методологический индивидуализм исходит из представлений об отдельных людях, как о завершенных социальных единицах, и рассматривает институты, как непреднамеренный результат действий людей, стремящихся решать свои проблемы в условиях ограниченности знаний.
С точки зрения австрийцев методологический индивидуализм это процедура, посредством которой можно попытаться дать ответ на вопрос Менгера: как же могут возникать институты, служащие для общего блага и чрезвычайно важные для его развития, без общей воли, направленной к их установлению? Именно потому, что такие институты соответствуют совокупности явлений, которые образуют предмет изучения теоретических социальных наук, методологический индивидуализм нельзя рассматривать, как инструмент, посредством которого можно установить господство экономической науки над остальными социальными науками.
Ладно, поставим три точки. Вопросы.