Geum.ru

Статья состоит из четырех частей. Впервой части изложены основные вехи жизненного пути Бастиа. Вторая часть содержит краткий перечень работ Бастиа в том порядке,

Вид материалаСтатья

Содержание


3.3. Концепция денег
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

3.3. Концепция денег


Бастиа не создал какой-то отдельной и оригинальной концепции денег. Вместе с тем, его понимание природы денег заслуживает отдельного анализа, поскольку именно на примере денежной теории можно выявить то глубокое непонимание теоретического наследия Бастиа, которое характерно не только для таких авторов, как Кэрнс или Шумпетер, априорно отказывающих признавать Бастиа теоретиком, но и для Хайека, видного представителя австрийской школы, многие положения которой Бастиа предвосхитил в своих работах.

Хайек, в своем предисловии к «Избранным работам по политической экономии» Бастиа, пишет, что Бастиа не заслуживает того, чтобы его осуждали за ошибочный подход к денежной теории, поскольку Бастиа жил во времена золотого стандарта, когда степень вмешательства государства в денежную систему была минимальной. Бастиа не сталкивался с инфляцией и ее разрушительными последствиями, анализ которых стимулировал поиски многих экономистов XX в. Но на протяжении большей части XIX в. правительства большинства развитых стран решали проблему дефицита государственного бюджета не посредством печатного станка, а путем увеличения налогов и пошлин. По выражению Хайека, перед Бастиа как теоретиком стояло слишком много других задач, и он не мог себе позволить размышлять над проблемами, которых в то время не существовало.

Однако Бастиа посвятил денежной проблематике одно из своих самых объемных сочинений. Статья «Проклятые деньги», опубликованная в апрельском номере Journal des Économistes за 1849 г., написана им по материалам заседаний финансового комитета палаты депутатов, членом которого он был, и соответствующих слушаний на пленарных заседаниях палаты. «Экономист», побывавший на этих мероприятиях, где слушались предложения по реформе денежного обращения, становится одним из участников диалога, в форме которого написана эта работа. Вторым участником диалога является «обычный человек», не обремененный познаниями в теории, но желающий разобраться, что к чему.

В самом начале диалога Бастиа разделяет понятие денег и понятие богатства, показывая последствия их смешения. Здесь он следует традиции Тюрго и физиократов, однако идет несколько дальше. Анализируя последствия смешения этих понятий, он приводит аргумент, который современные экономисты-теоретики назвали бы тезисом о несравнимости ценностных суждений различных индивидов, или тезисом о субъективно-ординалистском характере шкалы предпочтений. Бастиа показывает, что если государственные деятели, путающие деньги и богатство, начинают последовательно проводить соответствующую экономическую политику, то они начнут с помощью законодательно-административных запретов удерживать деньги в национальных границах. В условиях металлического обращения этого можно добиться, только прибегнув к внеэкономическому запрету покупок заграничных товаров, с одной стороны, и стимулированию экспорта для получения валютной выручки — с другой. Такая политика, увеличивая количество денег в национальных границах, ведет к реальному обнищанию населения страны. Еще более разрушительные последствия сулит вариант, при котором государственные деятели всех других стран начнут действовать исходя из той же теории. В международных отношениях воцарятся нравы эпохи меркантилизма, и наиболее вероятным итогом станет гонка вооружений и всеобщая война.

Еще одним следствием неверной доктрины богатства будет эмиссия бумажных денег. Если деньги — это богатство, то нужно стремиться к увеличению их количества на руках у держателей. Поскольку увеличить количество драгоценного металла можно только ценой значительных издержек, появляется соблазн увеличить количество не металлических, а бумажных денег. Бастиа отмечает, что политики окажутся перед сильнейшим давлением («Общество страдает от того, что в экономике мало денег!» Необходимо срочно предпринять хоть что-нибудь!»). Увеличение эмиссии становится самым простым шагом, который общество ждет от политиков. «Нет ничего легче, и у каждого гражданина будет полон кошелек бумаги. Все станут богатыми». («Проклятые деньги», стр. __). Бастиа иллюстрирует суть бумажных денег, прибегая к аналогии между деньгами и фишками, заменяющими деньги при карточной игре. Наивный расчет — увеличить состояние, умножив количество фишек на руках, — оборачивается «единственным результатом (вполне химерическим!) оказалось, что хотя каждый имел вдвое больше жетонов, но каждый жетон соответствовал не десяти, а пяти франкам». («Проклятые деньги», стр. ___).

Далее, в соответствии с положением, установленном еще Кантильоном, и вполне ясным для Тюрго (но совершенно непостижимым для адептов «модели вертолета» количественной теории денег, согласно которой все значимые эффекты увеличения денег в обращении сводятся к росту общего индекса цен), увеличение денег в реальной экономике имеет свою логику. А именно, дополнительные деньги попадают в систему через совершенно конкретных агентов, появляющихся на рынке, цены которого в этот момент находятся на уровнях (и в соотношениях!), фактически сложившихся до этого увеличения количества денег. Такие привнесенные нарушения не проходят бесследно. Во-первых, они обеспечивают быстрое и деструктивное перераспределение благ от всех агентов экономики к тем, что получил «из ничего» первые дополнительные деньги. Во-вторых, этот процесс сопровождается искажениями всей системы относительных цен, на которой держатся экономические расчеты предпринимателей и личные потребительские планы получателей личных доходов. Бастиа отмечает также очевидно несправедливый характер такого перераспределения, связанный с тем, что от непосредственных участников локальных обменов причины ухудшения их положения не даны непосредственно, а требуют осмысления достаточно организованного ума («Под влиянием неведения и привычки, поденный работник в наших сельских местностях долго будет получать один франк, хотя все окружающие его предметы потребления поднимутся в цене. Он впадет в ужасную нищету, но так и не будет знать причин своего обнищания» [«Проклятые деньги» стр. __ ]).

Такой подход Бастиа к феномену денег является весьма ценным в теоретическом плане. Во-первых, Бастиа сумел удержать то понимание денег, которое было добыто Кантильоном и передано XIX в. через Тюрго. Именно этот подход отличал французскую традицию экономической мысли — ведь и у Юма, и у Смита, и у Рикардо значение не просто количественных изменений количества денег, а логики и хода этих изменений, оказалось практически выхолощенным (а у последнего, к тому же, искажено применением ложной трудовой теории ценности к денежной проблематике). Во-вторых, многие положения, очевидные для Бастиа и предварительно сформулированные им в «Проклятых деньгах», получили свою завершенную формулировку много позже — в работах У. Ст. Джевонса, К. Менгера, Ойгена Бём-Баверка и Людвига фон Мизеса.

Понимание Бастиа функции денег также является весьма глубоким, хотя его непоследовательность здесь проявляется с большей очевидностью, чем в других фрагментах его наследия. С одной стороны, он продолжает считать обмен — обменом эквивалентов, что с неизбежностью предполагает измеримость ценности благ. С другой стороны, поясняя роль денег как средства обмена, он в емкой и выразительной форме с поразительной ясностью критикует функцию служить мерой ценности, которую приписывают деньгам многие авторы, имеющие гораздо более высокий академический рейтинг, чем Бастиа. Рассматривая общепринятую фигуру речи («такая-то вещь стоит столько-то франков») Бастиа отмечает ее семантическую схожесть с утверждением типа «такой-то предмет весит столько-то, или такой-то объект имеет такую-то длину». Однако, указывает Бастиа, эта схожесть иллюзорна. Использование концепции меры ценности в экономической теории означает использование логически ущербной конструкции.

«Мера длины, емкости, поверхности есть условное и неизменное количество. Однако с ценностью золота и серебра дело обстоит иначе. Она меняется так же, как ценность зерна, вина, сукна, труда, причем меняется по тем же причинам, так как имеет тот же источник и подчинена тем же законам». («Проклятые деньги», стр. __).

Это означает, что деньги, будучи средством обмена, не измеряют благ. Продолжение этой линии рассуждения ведет к признанию факта, установленного только в современной австрийской теории ценности — акт обмена есть непосредственное осуществление воли лица, реализующего свой порядок предпочтений, этому акту вовсе не предшествует никакое особое измерение. Более того, такое — как и любое другое — измерение предполагает наличие неизменной единицы измерения, существующей для объективных природных характеристик вещей, но не существующей и не могущей существовать для экономических благ, являющихся предметом субъективного выбора.

Подчеркнув еще раз, что роль денег в рыночной экономике сводится к обслуживанию актов обмена реальными благами, т.е. такими благами, ценность которых связана с их потреблением или с возможностью с их помощью производить другие блага, Бастиа возвращается к феномену эмиссии бумажных денег. Очевидно, что простое увеличение средств обмена само по себе не обеспечивает роста количества обмениваемых благ. Таким образом, прибегая к бумажным деньгам, правительство запускает в оборот платежные средства, которым не предшествовал никакой акт производства и сбережения реальных благ. Таким образом, эмиссия бумажных денег по своим экономическим последствиям эквивалентна появлению в обращении фальшивых денег.

«Все рассуждения в пользу ассигнаций фактически были и остаются рассуждениями в пользу узаконенной фальшивой монеты. Встать на вашу точку зрения, на которой вы все еще пребываете, а именно придерживаться веры, что умножать инструмент обменов означает умножать сами обмены, да еще умножать количество обмениваемых вещей, это же чистосердечно полагать, будто простейший способ — это переполовинить все экю и законодательным путем поименовать эти половинки целехонькими экю» («Проклятые деньги» стр. __»).

Заканчивая эту статью, Бастиа не может не упомянуть о недавних политических потрясениях революции 1848 г. Отвечая на вопрос собеседника о причинах восстания Пролетариев против Капиталистов, он с глубокой проницательностью говорит о том, что у такого рода восстаний бывает множество причин, о том, что некоторые капиталисты пользовались льготами и привилегиями, став монополистами, и о том, как демагоги решили придать чувству «видимость здравого суждения», прибегнув все к той же «ложной политической экономии». Однако здесь Бастиа покидает пределы денежной теории, что и признает, отсылая собеседника к другой своей работе, а именно, к брошюре «Капитал и рента».