Автор(ы): Шапиро М., Год
Вид материала | Решение |
Содержание100 Великих евре1 100 Великих евреев i Джордж гершвин Хаим вейцман 100 Великих еврее1 Франц боас 100 Великих еврее Шабтай цви |
- А. В. Брушлинского и научного сотрудника А. З. Шапиро, 1854.41kb.
- Методика проведения ктд задача: познакомить участников с методикой ктд. Основные понятия, 274.88kb.
- Календарно-тематическое планирование (очно-заочная форма обучения, экстернат) 2011, 71.02kb.
- В. А. Шаховой с. А. Шапиро мотивация трудовой деятельности учебно-методическое пособие, 109.53kb.
- К. В. Айгон М.: Институт Общегуманитарных Исследований. Серия. Современная психология:, 2103.15kb.
- Навчальні програми курсів за вибором та факультативів з біології, 40.79kb.
- Рабочая программа по курсу «История с древнейших времен до конца XIX века» для 10 класса, 454.98kb.
- Прайс-лист ООО „авторим” на сельскохозяйственную литературу, 402.36kb.
- Т. А. Петричко, И. А. Шапиро, 153.31kb.
- Давид Абрамович Шапиро программа, 50.11kb.
100 ВЕЛИКИХ ЕВРЕ1
ДЖОРДЖ ГЕРШВИН
217
Музыка Гершвина по большей части очень близка нам и звуч> чаще, чем произведения любого другого композитора. Его «Рапс дия», «Концерт в фа», «Американец в Париже», «Порги и Бесс»л мелодии к спектаклям и фильмам сегодня также популярны, как во время их написания. Гершвин утверждал, что песня должна иЫ подняться снова и снова, чтобы стать популярной, «раскрученной»! Его музыка пережила бесчисленные повторения, но она бее еще полняет концертные залы и театры восторженными толпами.
Музыка Гершвина привлекательна тем, что наполнена солнце» и надеждой и часто сдобрена обезоруживающей меланхолией. Ег нежные мелодии поднимаются на богатом гармоническом фундамен| те, ритмы джазового века пульсируют в его музыке к фильмам спектаклям, пропущенные такты и скоропалительные ноты как бв выталкивают написанные его братом Айрой либретто. Джордж при нес звуки городской жизни с улиц в «пентхаусы», в концертные заль бродвейские шоу и оперные театры. Сплав популярных песен с; американскими спиричуэлами, пением еврейского кантора, рэгга{ мом, свинговым джазом и симфонией провозгласил век, в которо» по выражению его коллеги Коула Портера, «все годится», но ко что-то экспрессивное, подвижное и избыточно музыкальное.
Сын иммигрантов из России Морриса (кожевника) и Розы Гер шовицов, Джордж вырос в Бруклине и в Нижнем Ист-Сайде Ма хэттена. В то время, как его старшего брата Аиру точнее всего мо> было бы назвать книжником, постоянно писавшим и писавшим кс роткие и забавные пьески о современных ему нравах, Джордж бь атлетом, человеком активным и полным энергии. Он не был ву деркиндом, но в подростковом возрасте проявил растущую сюк» ность и интерес к музыке. В пятнадцать лет Джордж пошел раС тать популяризатором песен в «Переулке жестяных кастрюль» — районе 20-х улиц на Манхэттене, где было сосредоточено большш ство известных музыкальных издательств и магазинов того времеь Популяризатор песен сидел за пианино в тесной комнатушке, полняя новинки издателя для заходящих покупателей. Продажа не являлась крупным бизнесом до того, как радио и телевидение легчили доступ к популярной музыке. Гершвин вскоре понял, кая музыка и каким образом оказывала быстрейшее и наилучше впечатление. Никогда не учась в консерватории, Гершвин учился 3 условиях жесткой конкуренции на нью-йоркском музыкальном ры» ке. Идолами Гершвина были Джером Керн и Ирвинг Берлин. В де I ствительности Джордж попытался работать на чуть более старше
и весьма удачливого Берлина, который отказал Гершвину, побуждая его гшсать собственные песни.
«Свани» оказался самым большим хитом в его карьере песенника. Удивительно теплое и энергичное исполнение ее Элом Джолсо-ном целиком захватывало слушателей и сделало Гершвина популярным автором. Когда Гершвин писал «Я построю лестницу в рай» и другие песни для альбома Джорджа Уайта «Скандалы 1922 г.», он познакомился с руководителем джаз-оркестра Полом Уайтменом. Их встреча оказала огромное воздействие на историю американской музыки.
Когда Гершвина попросили написать композицию для первого джазового концерта Уайтмена, он постарался показать серьезным слушателям музыки, что джаз «вполне приемлем». Во время поездки на поезде в Бостон на репетицию своего нового (и оказавшегося неудачным) шоу «Добрый дьяволенок», стук колес вдохновил его на сочинение «Рапсодии в стиле блюз». Он закончил работу за три недели. Ферде Грофе, позже получивший известность как автор сюиты «Гранд-Каньон», оркестровал «Рапсодию» для джаз-оркестра Уайтмена. Говорят, Аира дал название этому сочинению после посещения картинной галереи. Ныне знаменитое вступление с пронзительным глиссандо на кларнете и самим композитором за фортепьяно сделало из «эксперимента современной музыки» Уайтмена историческое событие.
Следующее шоу Гершвина с Адель и Фредом Астейрами в главных ролях получило название «Леди, будьте добры!». «Пленительный ритм», «Леди, будьте добры!», «Половина этого голубчика блюза» и «Мужчина моей любви» (последняя песня была изъята из шоу, поскольку получила прохладный отклик) были впервые исполнены в музыкальной комедии. Каждое последующее шоу соответствовало одной и той же формуле: юноша встречает девушку, юноша теряет девушку, юноша получает девушку плюс блестящие песни Гершвина в соавторстве с Айрой. Те шоу, включая «Встань на цыпочки», «О'кей!», «Смешное лицо» (в котором Астейр впервые использовал цилиндр и фрак), «Пусть гремит оркестр» и «Безумная», сегодня почти забыты, их либретто слишком привязаны к своему времени. Песни, обычно исполняемые вне их изначального драматического контекста, впервые прозвучали в тех бродвейских мюзиклах. Песни «Добрый и задушевный», «То безошибочное ощущение», «Делай, делай, делай», «Кто-то охраняет меня», «Это изумительно», «Цилиндр», «Лайза», «Пусть гремит оркестр», «Соблазнительная ты», «В ожидании благоприятного момента», «Но не для меня» и «Я по-
218
100 ВЕЛИКИХ ЕВРЕЕВ I
нял ритм» исполняются теперь отдельно, вне контекста тех фриволь-1 ных историй, частью которых они были. Музыка каждой из пере-] численных песен стала неотъемлемой частью американской культу- \ ры. Стоит произнести их названия, и вы наверняка запоете их.
Между выпусками шоу Гершвин продолжал изучать гармонию, | контрапункт и оркестровку. В более поздние годы Аира не'раз ут-| верждал, что его брат стал ученым музыковедом, который на тре-1 тьем десятке анализировал партитуры Арнольда Шёнберга и посто-] янно наигрывал фортепьянные пьесы Клода Дебюсси. Руководител* Нью-Йоркского симфонического оркестра Вальтер Дамрош поручил! в 1925 г. молодому, но уже популярному Гершвину написать Джа-| зовую симфонию. Гершвин откликнулся энергичным блюзовы» «Концертом в фа». Даже больше, чем «Рапсодия», «Концерт» под-1 твердил искусное владение Джорджем музыкальной формой и изоб-| ретательной композицией. Ритмы произведения настолько заразительно разгульны, что слушатель охотно подчиняется их очарованию.!
Схожим образом его оркестровая композиция «Американец в Па-| риже» принесла в 1928 г. в концертные залы какофонию клаксоно! французских такси. Музыкальная прогулка «Американца» по парижским улицам увенчалась небывалым успехом. Впервые ее исполш симфонический оркестр Дамроша, а со временем все крупные оркестры. В тридцать лет Гершвин стал самым знаменитым композитором в мире. Его музыка начала оказывать влияние на таких раз-* ных композиторов, как Равель, Стравинский и Берг.
Шоу «О тебе я пою» на либретто Джорджа С. Кауфмана и ри Рискина и на стихи Аиры впервые было показано в 1931 г. и был€ награждено Пулитцеровской премией за драматургию (а не за зыку!). Мишенью этой саркастической и язвительной сатиры стал? американское правительство, самые дорогие нашему сердцу инсти-| туты. Песни «Кому какое дело?», «Любовь охватывает всю страну*| «Потому, потому» и «О тебе я пою» («Бейби») были, по словам тика Брукса Аткинсона, «смешнее, чем правительство, но не опасны». Усложненная драматургия этого шоу подготовила Гершв* к работе над его величайшим произведением — народной опер «Порги и Бесс».
«Порги»' стала величайшей сценической работой из когда-л» написанных американскими композиторами. Жизнь чернокожих гетто Кэтфиш-роу описана с любовью, чистотой и уважением, кс торые и сегодня звучат правдиво. Музыка Гершвина уже не была мелодиями для бродвейских шоу, ни якобы большой оперой, а < ла музыкой народа, истинных чувств, страхов, вожделений, надел
ДЖОРДЖ ГЕРШВИН
219
чего-то возвышенного. Как и в большинстве своих крупных произведений, он соединил весь свой музыкальный опыт в трогательно прекрасной экспрессии.
Последние два года жизни Гершвин провел в Голливуде, где написал еще несколько бессмертных песен («У меня этого не отнимешь», «Давай все отменим», «Все они смеялись», «Туманный день (в городе Лондон)», «Пришла любовь» и «Любовь навеки»). Он назначал свидания красавицам актрисам (Симоне Саймон и затем миссис Чарли Чаплин — Полет Годдар), страдал от деспотических выходок продюсера Сэмюэла Голдвина, наслаждался общением со своими, привезенными из Нью-Йорка друзьями и старался заработать достаточно денег, чтобы посвятить остаток жизни серьезным сочинениям. Его смерть от опухоли мозга на тридцать девятом году жизни была такой же трагедией, как и преждевременные кончины Пёрселла, Моцарта, Мендельсона, Шопена и Визе.
Многие критики отмечали, что Гершвин смешивал народную и классическую музыку. Однако это было свойственно многим великим композиторам. Музыка простых людей находит свое место в симфонической музыке вместе с величественными сочинениями. Аарон Копленд и Эли Зигмейстер использовали в своем творчестве ковбойские песни, Бенджамин Бриттен — матросские запевки, Сергей Прокофьев — русские крестьянские напевы, Карлос Чавес и Сильвестре Ревуэльтас — мексиканские народные мелодии, и все они брали пример с Гершвина.
Гармонии и характерные ритмы свинга и джаза также испытали воздействие музыки Гершвина. Несмотря на красивые лирические мелодии остроумные ритмы, его музыка вырастает прежде всего из собственной гармонической структуры. Развитие джаза после Гершвина можно приписать в основном расширению и усложнению гармонии. Еще до историческог.о концерта Бенни Гудмена в Кар-неги—холле Гершвин вместе с Полом Уайтменом показал значение и художественную силу джаза. Ибо подобно Модесту Мусоргскому (чья музыка близка русскому чернозему) и своему великому современнику Дюку Эллингтону Гершвин навсегда стал символом музыки простых американцев, выражаемой с утонченностью, смехом, пикантностью и любовью. '
ХАИМ ВЕЙЦМАН
221
ХАИМ ВЕЙЦМАН
(1874-1952)
Первый президент Израиля, инициатор Декларации Бальфура человек, содействовавший признанию «еврейского очага» президеь том Трумэном, ведущий сионистский лидер после Герцля и выдаю! щийся ученый Хаим Вейцман был одним из самых влиятельных ей| реев в истории. Будучи третьим в весьма несхожей троице с Давй-| дом Бен-Гурионом и Менахемом Бегином, Вейцман использовал свое дипломатическое искусство для того, чтобы помочь рожденщ еврейского государства.
Он родился в скромной семье в условиях царского режима. Ег отец был торговцем лесоматериалами, интересовавшимся хороше! литературой. Из-за существовавших в России ограничений на по| лучение евреями высшего образования Хаим выехал сначала в Бе{ лин и затем в Швейцарию, чтобы изучать химию и получить ст пень доктора. Обучаясь в Берлинском политехническом инс он узнал об усилиях, предпринимавшихся Теодором Герцлем. Сие низм Герцля поразил его «как гром среди ясного неба». В 1898 г. 4| возрасте двадцати четырех лет Вейцман участвовал во втором сие нистском конгрессе.
В начале XX в. Вейцман переехал в Англию преподавать биохи| мию в Манчестерском университете. В те годы перед Первой мй| ровбй войной Британская империя достигла вершины своего мог щества. Вейцман полюбил английские нравы, аристократию и мократическую форму правления и в 1910 г. стал подданны* британской короны. .
После смерти Герцля в 1904 г. Вейцман постепенно преврат* ся в главного представителя мирового сионизма. В отличие от Ге| цля, умело общавшегося с мировыми лидерами, но не с простым людьми, Вейцман находил общий язык и с теми, и с другими. Пе ред войной он искал дружбы с энергичными английскими госуд ственными деятелями — консерваторами Дэвидом Ллойд Джордже* Артуром Бальфуром и Уинстоном Черчиллем, а также с либерал!
ным членом парламента Хербер-том Сэмюэлом. Вейцман также находил поддержку сионистскому движению со стороны простых людей бедных еврейских кварталов Лондона.
Вейцман завоевал доверие британских властей, организовав по заказу Адмиралтейства массовое производство воспламеняющегося элемента боеприпасов. Его жидкий ацетон сыграет во время войны важную роль в снабжении британской армии боеприпасами.
Когда Турция вступила в войну на стороне Германии и Австрии, Сэмюэл и Вейцман увидели в этом благоприятную возможность для поддержки Англией еврейского национального очага. Они призвали Францию и Англию разделить Ближний Восток, как только он будет освобожден после столетий османского ига.
В письме от 2 ноября 1917 г. председателю Британской сионистской федерации лорду Ротшильду министр иностранных дел Баль-фур сообщил, что правительство ее величества «благосклонно относится к созданию национального очага для еврейского народа», и обещал «приложить максимальные старания, дабы облегчить достижение этой цели».
В конце 1930-х гг. английские официальные лица, столкнувшиеся с возражениями арабов и французов и опасавшиеся, что ближневосточные правители поддержат нацистскую Германию в грядущей войне, постепенно отошли от Декларации Бальфура и в 1939 г. приняли печально известную «Белую книгу» об отказе Британии от поддержки сионистов. Тем не менее главная мысль Декларации была одобрена еще в 1922 г. Лигой наций в качестве основы британского мандата на Палестину и привела к разделу региона Организацией Объединенных Наций после Холокоста и Второй мировой войны. Между войнами и первое время после Второй мировой Вейцман представлял сионизм на международной арене. В Палестине же лидерами еврейского национального движения стали Бен-Гурион и позже Бегин. Однако именно Вейцман добился признания Соеди-
100 ВЕЛИКИХ ЕВРЕЕ1
ненными Штатами рождения Израиля во время секретной встреч» с Гарри Трумэном.
Трумэна приводили в ярость настойчивые и подчас грубые требования американских еврейских организаций в 1948 г., чтобь США поддержали создание еврейского государства. Старый друг бывший деловой партнер президента, еврей из Канзас-Сити Эдд! Джекобсон уговорил его поговорить с Вейцманом. Та беседа привел ла непосредственно к признанию Израиля Соединенными Штата ми — первой страной, сделавшей это (второй был Советский Союз)| Вейцман произвел глубокое впечатление на Трумэна, который тро преодолел сопротивление государственного секретаря Джорд Маршалла и государственного департамента, утверждавших, что при| знание Израиля вызовет ярость арабов и подорвет влияние США на богатом нефтью Ближнем Востоке. Во второй раз (через тридцат один год после Декларации Бальфура) старый профессор, которог Трумэн называл Хамом, добился поддержки Израиля от величайшей державы мира. '
Бен-Гурион попросил Вейцмана стать первым президентом Из-1 раиля. Вейцман согласился, не сообразив, что речь идет о формаль| ном посте. После его внезапной кончины в 1952 г. Хаима Вейцма на вспоминают как одного из самых влиятельных отцов современ ного Сиона.
ФРАНЦ БОАС
(1858-1942)
Начало развитию антропологии, или научному изучению человека, прежде всего в США, положил Франц Боас, родившийся в Германии. До него антропология руководствовалась теориями эволюции и дедуктивной аргументацией. Антропологи XIX в. думали, что отдельную культуру можно понять прежде путем первоначального наблюдения, затем принятием определенных предположений, основанных на ограниченных фактах, и значительным по объему псевдонаучным гаданием, выраженным в красочных мифах и сказках.
Боас, со своей стороны, призывал культурологов быть более критичными и наблюдательными. Они должны замечать изменения поведения, снимая слой за слоем внешние проявления и обнажая внутреннюю суть истины. Подход Боаса отражал позицию представителей естественных наук его дней, предполагавших, что реальные вещи скрывают структуру. Только внешняя форма меняется в связи с изменившимися условиями жизни. Боас сочетал эти методы «индукции» (скорее, чем дедукции) с уже развитыми эволюционными методами и тем самым определял антропологию как современную науку.
Родившись в Германии в буржуазной семье, Франц с юных лет проявлял интерес к изучению обычаев людей других стран. В школе, однако, он занимался прежде всего математикой и физикой, строя свое образование на абстрактных науках. Испытав позже влияние выдающихся географов и натуралистов, молодой ученый почувствовал влечение к изучению природы- в реальном мире и населяющих его людей.
В свою первую экспедицию он поехал в Арктику в двадцать шесть лет для изучения эскимосов и географии их расселения. Подвергая себя немалому риску, Боас нанес на карту несколько сот миль береговой линии. Из путешествия он вернулся антропологом, убежденным в том, что география отнюдь не является движущей силой эволюции народа, как считали тогда ученые. Скорее, утверждал он,
224
100 ВЕЛИКИХ ЕВРЕЕ
ФРАНЦ БОАС
225
сокровенные мысли и умствен! ное развитие народов, а не тео| рия Дарвина определяют их ПО| ведение.
Когда Боас вернулся- в Гер манию, ему предложили раб в известном музее и в Берлине-! ком университете. Но ског представилась возможность: нуться на север Тихого океана ] познакомиться поближе с куль турой прибрежных индейцев эскимосов, и он спешно I ляется в первую из трина поездок в регион.
После смены ряда мест низ| кооплачиваемой работы в С1 где он выступал с лекциями Университете Кларка и научные журналы, Боас получил посты хранителя Американског музея естествознания и профессора в Колумбийском универсь (оба в Нью-Йорке). В музее он проработал девять лет, а в Колум! бийском университете — сорок два года, подготовив выдающихся ан| тропологов XX в., в том числе Рут Бенедикт и Маргрет Мид.
Помимо преподавания в университете, Боас продолжал на щ тяжении всей своей карьеры настаивать в многочисленных I комментариях, монографиях и публичных лекциях на развитии ац| тропологии как точной и живой науки. Он жестко критиковал зинаучные гипотезы своего времени, утверждая, что исследован» должны проводиться и выводы делаться при строгом проведен» тщательного анализа и проверки. Его научный метод, направлена на изучение изменений обществ, а не их «эволюционирование» определенной точки, дал антропологам научную основу для осуще ствления исследований. Боас утверждал, что ученые призваны на блюдать действительно происходящее в разных культурах без на зывания предвзятых мнений и предрассудков. Не неси себя других а неси других к себе, не уставал повторять он.
Исследование требует переработки большого количества даннь Собирание массы фактов — единственный способ открыть, как < мируются и прогрессируют культуры. Жизнь народов и развитие
культур нельзя объяснить одной большой теорией эволюции или городской психологией, а только путем изучения точных фактов их истории.
Определение изменений в человеческом поведении, подчеркивал Боас, представляет собой надежный систематический метод правильного понимания культуры. Реконструируя историю и тщательно анализируя каждый аспект языка народа, его биологические особенности и общественное поведение, антропологический метод Боаса может дать научные ответы на вопросы жизни.
ШАБТАЙ ЦВИ
227
ШАБТАЙ ЦВИ
(1626-1676)
В середине XVII в. почти половина мирового еврейства на ко-роткое время поверила, что долгожданный Мессия наконец пришел. Л звали его Шабтай Цви.
"~ Этот турецкий еврей родился и вырос в семье преуспевавшего торговца в Смирне, учился на раввина в сефардской традиции. Не-! истово изучал еврейские мистические писания и с молодости был' известен как затворник, плававший в одиночестве в холодном море,
Занимавшийся самоистязанием и подверженный постоянной * смене настроений. Обладал он* определенной харизмой, при-; влекательным внешним видом, \ элегантной, почти царственной осанкой. Когда ему исполни-] лось двадцать восемь лет, раввины изгнали его из Смирны за то, что он произнес фонетичес- кое имя Бога (Библия запреща-' ла делать это) и объявил себя] Мессией. 1
Цви бродил по Греции и в| Салониках решил жениться — в-' местной синагоге он взял Тору | в невесты. Греческие раввины; прогнали его.
Прибыв в Константинополь, л он снова спровоцировал полемику. В странном ритуале он смешал | тексты нескольких еврейских праздников в диком богохульном пес-\ нопении, благословляя гнусные поступки, запрещенные иудейским! законом. И снова он был изгнан и вернулся домой в Смирну в со-| стоянии тяжелой депрессии.
В 1662 г. он отправился в Иерусалим. В меланхолическом ступоре, измученный воображаемыми дьяволами, он женился на беженке из Польши, молодой распутной женщине по имени Сара.
В 1665 г. Шабтай Цви узнал об одном молодом раввине из Газы, который изгонял нечистую силу и которому приписывали знание бес- / конечного и способность заглянуть непосредственно в душу человека. Этот раввин, получивший известность как Натан из Газы или Натан Пророк, был умелым пропагандистом и стал для Цви самым ловким организатором и подстрекателем. Союз психически больного и эгоцентричного Цви и мастера пропаганды Натана оказался эффективным.
Натан убеждал Цви в том, что он Мессия. Поначалу Шабтай не верил ему. Они посетили вместе святые места. По возвращений в Газу Цви — скорее всего, в состоянии помешательства — испытывал чувство безграничной радости. Под влиянием сроего пророка Натана 31 мая 1665 г. Цви объявил себя Мессией, царем иудеев.
В последующие недели он разъезжал на коне по Газе, собирая многочисленных приверженцев и назначая апостолов. Вскоре Натан направил в европейские города множество писем, в которых сообщал о появлении Мессии и призывал к покаянию. Распространялись слухи о чудесах и удивительных способностях Мессии и об армии древних израильтян, атаковавшей и захватывавшей арабские города. <
Казалось, пришел конец пятнадцати векам угнетения. Мессианский пыл осветил века тьмы и страха. Повсеместно евреи — и бедные, и богатые — отреагировали импульсивно, с искренней радостью и безумным неистовством. Подростков женили и заставляли рожать, с тем чтобы нерожденные души могли найти себе дом в детских телах. Нельзя было терять время, ибо наступал конец света.
Шабтай отправился в путешествие по Ближнему Востоку, находя поддержку ученых евреев, жаждавших увидеть исполнение мессианских предсказаний, и почти не сталкиваясь с оппозицией. Вернувшись в Смирну, во время праздника Ханука он молился в синагоге, распевая кастильскую любовную песню перед священным свитком.