Конституция сахарова
| Вид материала | Документы |
- А. Д. Сахарова «Уроки Сахарова. «Мир. Прогресс. Права человека» Цели конкурс, 51.38kb.
- Реферат по дисциплине: «История науки и техники ХХ века» на тему «Жизнь и творчество, 388.1kb.
- Конституция Республики Греции. М.,2003 Конституция Республики Македония. М.,1996 Конституция, 35.64kb.
- «Детство и юность Андрея Сахарова», 105.51kb.
- Учебно-методический комплекс уфа-2007 Составитель: Сахарова Л. Ю. Удк 339. 138 : 33., 398.87kb.
- Конституция конституция, 122.86kb.
- Гладышева О. Н, 401.82kb.
- Конституция Российской Федерации Конституция Республики Тыва закон, 94.84kb.
- Формы правления в зарубежных странах § Понятия формы государства и формы правления, 514.03kb.
- Конституция республики казахстан, 626.66kb.
Встреча десяти
Заседание «9+1» (эта математическая формула − девять республиканских лидеров плюс президент СССР − все еще сохранялась) началось в этот же день часа через два. По предложению Ельцина союзным министром обороны был назначен маршал авиации Евгений Шапошников, во время путча не подчинившийся Язову и не позволивший вовлечь в него подконтрольную ему военную авиацию. Председателем КГБ, опять-таки «с подачи» Ельцина, договорились сделать Вадима Бакатина. По словам Бориса Николаевича, перед новым главой Лубянки стояла задача «разрушить эту страшную систему подавления, которая сохранилась еще со сталинских времен».
Это был поистине исторический момент, ставилась поистине историческая задача, открывавшая перед страной совершенно новые горизонты, горизонты свободы. Увы, она так и не была реализована. КГБ остался в целости и сохранности, только сменил название. Более того, при Путине стал еще более могущественным и всевластным. У Ельцина не хватило воли, чтобы довести до конца самим же им и задуманное дело.
Настоял Ельцин и на том, чтобы Бессмертных был смещен с поста министра иностранных дел. Причина: «выполнял поручения ГКЧП, во все посольства ушли шифровки в поддержку ГКЧП, и всю внешнеполитическую службу он ориентировал на то, чтобы помогать путчистам». Вместо Бессмертных на пост министра договорились поставить посла в Швеции Бориса Панкина: «Он был одним из немногих послов, кто в первый же день переворота дал однозначную [отрицательную] оценку путчу».
Бальзамом на раны Горбачева было, что все участники заседания согласились: для нормализации обстановки в стране необходимо как можно скорее подписать Союзный договор. Опять договор… Видимо, еще не успели сориентироваться в совершенно изменившейся обстановке, продолжала действовать допутчевая инерция.
В прессе об этих событиях сообщалось довольно скупо. Мол, 23 августа утром Горбачев и Ельцин встретились в Кремле. Сначала говорили тет-а-тет, затем к ним присоединились руководители восьми республик, − тех, кто активно участвовал в новоогаревских переговорах. Перед встречей было сообщено, что на ней предполагается обсудить «широкий круг вопросов, в частности, касающихся дальнейшей доработки и процесса подписания Союзного договора, а также кадровую проблему». Однако журналисты ни на саму встречу, ни в кулуары допущены не были.
Переворот и «контрпереворот»
Эти первые странные горбачевские назначения, сделанные вроде бы скорее по небрежности, чем с каким-то умыслом, тем не менее насторожили Ельцина: «Руководить страной Горбачев назначал непосредственных помощников тех людей, которые собирались его свергать». Кроме того, сохранялся в неприкосновенности сам механизм, аппарат путча, а это, по словам российского президента, «и был аппарат союзных структур, на всех уровнях функционирования и подчинения, который готов был привести в действие режим чрезвычайного положения», то есть нового путча. Такой угрозой Ельцин как бы оправдывал свои последующие действия по свертыванию союзных чиновничьих структур и передачи их функций российским структурам.
Хотя на самом деле вряд ли Ельцин боялся, что повторение путча возможно. Дело было в другом. Его стратегический замысел, по-видимому, был все тот же − предельно ослабить Центр, в максимальной степени лишив его этих самых подчиненных ему бюрократических структур, управляющих всей страной. Хотя к полной ликвидации его он в тот момент, скорее всего, не стремился. В сущности, до какого-то момента все как бы двигалось самосплавом, плыло по течению…
Со своей стороны, Горбачев и его окружение заподозрили, что вслед за попыткой переворота, в качестве ответной реакции, Ельцин готовит своего рода контрпереворот. Вадим Медведев прямо пишет в своих воспоминаниях: в окружении Горбачева обдумывались и обсуждались «эффективные меры по приостановке деструктивных процессов начавшегося контрпереворота и разрушения союзных структур».
Точнее было бы сказать не «и», а «то есть прежде всего…»: разрушение союзных структур, начатое Ельциным, в кругу приближенных Горбачева и считали контрпереворотом, хотя открыто об этом никто, разумеется, не говорил. Говорили между собой. Тот же Медведев, по его словам, 30 сентября разговаривал на эту тему с бывшим коллегой по Политбюро Александром Николаевичем Яковлевым, − поделился опасениями, что «провал путча выливается в контрпереворот, сопровождающийся пренебрежением законами, распадом страны, подменой союзных структур российскими и т.д.» Правда, какова была реакция Яковлева на эти опасения, Медведев не упомянул.
Горбачев, как мог, пытался противостоять тут Ельцину, но возможности его были невелики.
Горбачев держит ответ перед российскими депутатами
23 августа Горбачев встретился с членами российского Верховного Совета. Он еще не оправился после пережитого и не освоился в новой обстановке, держался не очень уверенно. Да и вообще, по оценке помощников Горбачева, сама эта встреча была довольно неудачной затеей.
Вадим Медведев:
«Накануне президент не нашел возможности поехать на заседание Верховного Совета Российской Федерации для того, чтобы высказать ему и Президенту России свою признательность за твердую позицию во время путча. Теперь же это была встреча не с Верховным Советом, работа которого закончилась, а с группой депутатов, журналистов, и она приобрела совсем другой характер. Президент оказался в унизительной роли. Он вынужден был отвечать на многочисленные, порой дерзкие вопросы и реплики в свой адрес, в митинговой, крайне неблагоприятной для него обстановке.
Во время этой злополучной встречи была разыграна еще одна драматическая страница августовской эпопеи: работникам ЦК КПСС под угрозой задержания предписано немедленно покинуть служебное здание. По-видимому, не случайно, что именно тогда Ельцин на встрече Горбачева с депутатами демонстративно подписал Указ о приостановлении деятельности Компартии РСФСР и организаций КПСС на территории Российской Федерации».
Да, это действительно была запомнившаяся многим унизительная для Горбачева сцена: Ельцин достает ручку и несмотря на робкие протесты президента СССР на глазах у всех подписывает этот сокрушительный указ (такие жесты − с прилюдным подписанием различных документов − вообще были характерны для него).
Тем не менее, в своем выступлении, − видимо, заставив себя успокоиться, − Горбачев вполне адекватно оценил все случившееся в последние дни. Сказал, что у заговорщиков были далеко идущие замыслы, прежде всего − «нанести удар по авангардным демократическим силам, которые на себе несут ответственность за демократические преобразования в стране». Путчисты полагали, что в результате проводимых в стране преобразований Союз оказался «на грани гибели, развала», что его ждут «национальные катастрофы», а потому народ их поддержит. Но народ − не поддержал, выступил против. Говоря о том, «кто что делал в эти дни», Горбачев отдал должное позиции Российской Федерации и особо выделил «выдающуюся роль в этих событиях Президента России Бориса Николаевича Ельцина».
Отвечая на вопросы, президент коротко сказал о своем будущем политическом курсе. Правда, сказал довольно расплывчато и общо: «нужна мощная перегруппировка политических сил, нужны надежные властные структуры и расстановка сил, кадров, которая обеспечила бы продолжение реформ».
Конкретным был лишь один пункт, касающийся любимого детища Горбачева − Союзного договора:
− Мы должны идти, и быстрее, к Союзному договору. Ведь в общем-то именно подписание нового Союзного договора при всей его критике с разных сторон подстегнуло все реакционные силы предпринять этот путч, потому что они знают, что такое новый договор и его последствия.
По словам Горбачева, «все республики, все руководители республик высказывались за то, чтобы мы сейчас взаимодействовали вместе в рамках единого Союза».
Подобные слова он еще долго будет произносить, словно заклинание: все республики − за Союз. Будет говорить их даже и тогда, когда от Союза ничего уже не останется.
Горбачев, «глядя в глаза» собравшимся, признался, что он пережил тяжелейшую личную драму, близко столкнувшись с предательством и предателями: ведь в числе тех, кто привез ему ультиматум, были начальник его президентского аппарата Болдин, человек, которому он «полностью доверял», член Политбюро, секретарь ЦК Шенин, заместитель Горбачева по Совету обороны, бывший секретарь ЦК Бакланов…
Как говорилось в сообщении ТАСС, Горбачеву было задано немало «трудных» вопросов. На многие из них ему пришлось отвечать, «преодолевая смущение и самолюбие».
Горбачев больше не генсек
Во второй половине дня 24 августа Горбачев заявил, что слагает с себя полномочия генерального секретаря ЦК КПСС. Объяснил это тем, что руководство партии «не выступило против государственного переворота», «не сумело занять решительную позицию осуждения и противодействия, не подняло коммунистов на борьбу против попрания конституционной законности»; более того, «среди заговорщиков оказались члены партийного руководства», «ряд партийных комитетов, средств массовой информации (надо полагать, имелось в виду − партийных. − О.М.) поддержали действия государственных преступников».
Слагая с себя полномочия генсека, Горбачев призвал и ЦК КПСС принять «трудное, но честное» решение − самораспуститься.
Казалось бы странно: всего лишь двое суток назад Горбачев заявил, что «до конца» будет бороться за реформирование партии, за реализацию «обновленной» программы КПСС и вот… Конечно, сохранять это намерение, этот порыв можно было и расставшись с должностью генсека, оставаясь рядовым членом партии (из нее Горбачев не выходил), однако на практике… На практике, как мы понимаем, такие возможности у него резко сокращались, сокращались почти до нуля.
Не думаю, что Горбачев покидал свой пост с большим сожалением. Он собирался его оставить еще на апрельском пленуме того года. Но вообще-то, если задуматься, для сожаления, наверное, могли быть причины. В конце концов, именно благодаря этой своей партийной должности − генсека, − Горбачев получил возможность свершить главное дело своей жизни, великое дело − начать и достаточно далеко продвинуть гигантские демократические преобразования в стране, стать инициатором фантастических по своим масштабам изменений в мире.
Республики разбегаются
Сразу же после выступления ГКЧП республики начали энергично покидать пределы Союза.
(Тут, правда, надо напомнить, что первой, задолго до путча, 11 марта 1990 года, о своей независимости объявила Литва, второй, 9 апреля 1991 года, − Грузия).
20 августа независимость провозгласила Эстония, 21-го − Латвия, 24-го − Украина, 25-го − Белоруссия.
Катастрофа все ближе
«Министерство внешнеэкономических связей СССР 29 августа 1991 года информирует председателя Комитета по оперативному управлению народным хозяйством СССР, что Внешэкономбанк прекратил выдачу гарантий по кредитным обязательствам СССР на закупленное импортное зерно и что это может привести к остановке его отгрузки и прекращению снабжения зерном предприятий страны».
«Контроль союзного государства за товаропотоками стал малоэффективным уже в 1990-м − начале 1991 года. Санкции по отношению к тем, кто срывает выполнение государственных заказов, были все менее действенными. После августовских событий способность союзных и республиканских министерств навязывать предприятиям объем производства, структуру распределения продукции приближается к нулю. Когда уходит страх перед властями, административная система регулирования товаропотоков перестает действовать. Одно из первых тревожных последствий провала путча − резкое падение государственных закупок зерна в Российской Федерации в течение недели, последовавшей за этим событием».
Если бы не было других причин для окончательного развала Союза, уже одной этой, именуемой параличом «системы регулирования товаропотоков», было бы, наверное, вполне достаточно.
----------------------------
ЗАЯВЛЕНИЕ ВОЩАНОВА
Тот, кто уйдет, пусть отдаст наши земли
26 августа пресс-секретарь российского президента Павел Вощанов сделал заявление, всколыхнувшее российских соседей, особенно некоторых. По словам Вощанова, в случае, если республики прекратят союзнические отношения с Россией, она «оставляет за собой право поставить вопрос о пересмотре границ; сказанное относится ко всем сопредельным республикам, за исключением трех прибалтийских...» Вощанов пояснил, что это заявление касается главным образом Крыма, Донбасса и Северного Казахстана, в которых живет значительный слой россиян: «Если эти республики (то есть Украина и Казахстан. − О.М.) войдут в состав союза с Россией, то проблемы нет. Но если они выходят, мы должны побеспокоиться о населении, которое живет там, и не забывать, что эти земли были освоены россиянами. Россия вряд ли согласится отдать их так легко».
Предупреждение серьезное. Ультимативное. Взрывное. Прежде всего, как уже сказано, обращенное к Украине и Казахстану. Смотрите, если вздумаете выходить из Союза!
А что будет, если они все-таки вздумают? Война? Возможно, и война. Распад империй, разделение государств почти всегда сопровождается войнами. У всех есть какие-то территориальные претензии друг к другу. По-другому почти никогда не бывает.
На первый взгляд, непонятно, почему столь важное заявление было поручено сделать второстепенному лицу, пресс-секретарю. Почему его не сделал сам Ельцин или кто-то близкий ему по рангу? Но загадки тут особой нет. Начать с того, что к этому времени Ельцин уже не раз выступал с заявлениями противоположного свойства: дескать, никаких территориальных претензий у нас ни к кому нет. Так, всего лишь десять дней назад, 17 августа, в Алма-Ате он категорически осудил требования парламентской группы «Союз» пересмотреть российско-казахстанскую границу и отстранился от претензий «союзников» на Крым. Его тогдашние слова: «Если перекраивать границы, конца этому не будет, будет вражда и кровь». Что верно, то верно. Однако не все в российских коридорах власти были согласны с этим. Кое-кто уговаривал президента изменить свою вегетарианскую позицию − кое-кому претензии все-таки можно было бы предъявить, какие-то земли действительно искони принадлежали России и были от нее отторгнуты лишь благодаря злому умыслу или просто неряшливости большевиков, в свое время «нарисовавших» границы так, а не этак; ну, а кроме того, возможно, убеждали Ельцина, угрозу территориальных претензий можно использовать как рычаг давления на соседей: если выйдите из общего союзного государства, кое-что мы попросим вас вернуть, если же останетесь с нами в Союзе, можете спать спокойно.
Возможно, Ельцин пошел на компромисс с уговаривающими его − вот, мол, пусть пресс-секретарь заявит о возможных претензиях. Пустим такой пробный шар. Посмотрим на реакцию. В случае чего заявление можно будет дезавуировать.
Впрочем, уже на следующий день, 27-го, Ельцин и сам сделал аналогичное заявление, причем ДВАЖДЫ − на встрече с Горбачевым, Назарбаевым, Акаевым и на отдельной встрече с Назарбаевым. Позиция российского президента: вопрос о пересмотре границ будет ставиться лишь по отношению к тем республикам, которые выходят из Союза ССР; в отношениях же с союзными государствами Россия остается приверженной принципу неизменности существующих границ.
Эти противоречивые заявления Ельцина той поры вполне отражают колебания, которые он тогда испытывал − и по территориальным, и по многим другим вопросам. Он словно бы забыл, что всего лишь год назад подписал с Украиной и Казахстаном соответствующие договоры, где черным по белому было записано, что «стороны… заявляют об уважении территориальной целостности друг друга».
Реакция тех, кому были адресованы «пробные шары» − Вощанова и самого Ельцина − оказалась предельно резкой. Кравчук был возмущен заявлением кремлевского пресс-секретаря (в нем ведь прямо говорилось о претензиях России на Крым и Донбасс), в Киеве начались митинги протеста, а всегда дружески расположенный к Ельцину Назарбаев прислал ему телеграмму, где сообщал, что и в Казахстане «начал набирать силу общественный протест с непредсказуемыми последствиями».
Возникшую напряженность усиливали также речи других российских, достаточно высокопоставленных, деятелей. Например, московский мэр Гавриил Попов в своем телевыступлении 27 августа предложил отчленить от Украины в пользу России, кроме Крыма и части Левобережья, еще и Одесскую область с Приднестровьем. Эту же мысль он повторил на следующий день в разговоре с репортерами в Берлине.
Подобные речи также не прошли мимо внимания республиканских лидеров. Они не могли не связывать их с общими настроениями в российском руководстве.
Ситуация сложилась такая, что и дальше осложнять неожиданно обострившиеся отношения с двумя самыми крупными, после России, республиками Ельцин посчитал делом неполезным, да, наверное, для него и неподъемным. Решил дать задний ход. По поручению Ельцина вице-президент Александр Руцкой слетал в Киев и Алма-Ату и подписал там и там коммюнике, в которых подтверждались подписанные ранее договоры между Россией и каждой из двух «обиженных» республик. В этих договорах (с Украиной − от 19 ноября 1990 года, с Казахстаном − 21 ноября того же года), еще раз напомню, содержались слова о взаимном уважении территориальной целостности.
В сущности, почти вся история человечества − это кровавая борьба за территории. В большинстве случаев люди, которые не могут поделить между собой тот или иной кусок земли, берутся за оружие. Но здесь произошло исключение из правил: Ельцин не захотел крови, без боя уступил спорную землю. Благодаря этому его решению − к которому он пришел не сразу, не без колебаний, − война была предотвращена. Одни скажут ему спасибо, другие станут проклинать. И проклятиям этим – задарма отдал такие великолепные куски земли русской! – не будет конца. С ними Ельцин уйдет в могилу, они же будут преследовать его и после смерти. В глазах «державников» это навсегда останется одним из главных исторических преступлений «царя Бориса» перед Россией.
Сначала демократия и лишь потом − независимость?
Ряд российских деятелей, в том числе и демократов, вообще выказывал озабоченность стремлением «братских» республик к скорой независимости и, соответственно, к разрушению общего государства, независимо от пограничных проблем. Некоторые полагали: прежде чем разделяться и разбегаться, надо повсюду покончить с коммунистическими порядками, заложить хотя бы основы демократии. Так, Анатолий Собчак, выступая 26 августа на сессии Верховного Совета СССР, заявил, что, по его мнению, сначала надо «снять пудовые гири с ног страны», ликвидировать «пережитки коммунистических структур», и только после этого думать о независимости.
В общем-то, рациональное зерно в таком рассуждении имелось. Но оно носило главным образом теоретический смысл. Кто бы на практике, да еще в короткие сроки, сумел установить демократические порядки в таких республиках, как Азербайджан, Туркмения, Узбекистан, Таджикистан… да и Казахстан, и прочие республики? А времени ждать, пока все подтянутся к общему демократическому знаменателю, не было. Не говоря уж о том, что и в принципе − так сказать, для обозримого будущего − такая задача представлялась достаточно утопической. Еще и теперь, спустя двадцать лет, на бывшей территории СССР, за редкими исключениями, что-то нигде особо не видится четких демократических преобразований. Ох, как далеко почти повсюду до демократии! Ох, как долго пришлось бы ждать, пока она наступит на всей бывшей советской территории!
Из всех этих заявлений, не вдаваясь особенно в их глубинный смысл, республиканские лидеры опять-таки делали для себя только один вывод: вообще-то «в глубине души» Россия против их независимости, она желает сохранить за собой роль «старшего брата», добиться для себя статуса «нового Центр»», диктовать им, что они должны делать, какие порядки у себя установить. И это не могло их не настораживать, не определять общую линию их отношений с Россией.
Назарбаев не хочет быть «младшим братом» России
Совершенно твердую и ясную позицию относительно того, каким он видит будущее союзного государства, занял Нурсултан Назарбаев. Уже 25 августа на внеочередной сессии Верховного Совета СССР он заявил:
− Для меня очевидно, что обновленный Союз уже не может быть федерацией... Хватит бежать вдогонку за ушедшим временем… Новоогаревский договор фактически является почти конфедеративным. Так что давайте честно признаем и поставим, наконец, все на свои места… Я призываю немедленно решить вопрос предоставления полной свободы республикам Прибалтики, Молдовы, Грузии и всем, кто выразил свое стремление к независимости законным демократическим путем… В новом Союзе не должно быть никакого союзного кабинета министров, никакого союзного парламента, кроме договорных отношений, в которые вступают республики... Я не мыслю себе других оснований, на которых Казахстан войдет в Союз с другими республиками… Казахстан никогда не будет «подбрюшьем» ни одного региона, и никогда не будет ничьим «младшим братом»…
В этой своей последней фразе Назарбаев, по-видимому, обыгрывал и отвергал тезис той самой статьи Солженицына «Как нам обустроить Россию?», где, если быть точным, «подбрюшьем» России назывались, правда, среднеазиатские республики, но при желании можно было подверстать сюда и Казахстан.
В тот момент, пожалуй, никто так определенно и однозначно не сформулировал, к чему теперь, после путча, должны стремиться бывшие союзные республики.
Впрочем, не у всех и было такое четкое представление, «что же будет с родиной и с нами». Преобладали выжидательные настроения и туман в головах.
Республики разбегаются
Республики тем не менее продолжали разбегаться. 27 августа независимой стала Молдавия, 30-го − Азербайджан, 31-го − Узбекистан и Киргизия.
Катастрофа все ближе
«В разговоре с послом Великобритании в конце августа 1991 года М.Горбачев так описывает валютно-финансовое положение Советского Союза: платежи по долговым обязательствам на следующие четыре месяца 1991 года – 17 миллиардов долларов. Экспорт за этот период оценивается в 7,5 миллиарда, еще 2 миллиарда можно мобилизовать за счет согласованных кредитных линий. Разрыв между потребностями и возможностями составляет 7,5 миллиарда долларов. Он просит страны Запада о двух миллиардах новых кредитов, которые необходимо предоставить в течение нескольких недель, о реструктуризации советского долга, упоминает о том, что Советский Союз нуждается в немедленной помощи в поставках продовольствия и медикаментов. В ходе этой беседы он еще раз повторил цифру в 100 миллиардов долларов, которые Запад потратил на войну в Заливе. Посол Р. Брейтвейт пообещал доложить о произошедшем разговоре своему руководству, но, как он сам пишет, без большой надежды на успех».
-------------------------