Geum.ru

Вертится колесо времени, раскручивается клубок событий, тысячелетия человеческой истории полны грандиозными деяниями, могучими движениями армий и народов

Вид материалаДокументы

Содержание


100 Великих узников
Алжирский пленник сервантес
100 Великих узников
Алжирский пленник сервантес
100 Великих узников
В монастырских тюрьмах
100 Великих узников
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   68

красавца-рыцаря дерзким вызовом судьбе должны стать личные мужество и храбрость.

Нужно только поле битвы, и оно нашлось...

На Средиземном море тогда шла неутомимая борьба с турками. Турция была

могущественной державой, ее султан грозил всему христианскому миру, и жители

средиземноморских городов дня не могли прожить спокойно. Борьба была

беспощадная, отчаянная и вместе с тем героическая. Обе стороны - христиане и

мусульмане - совершали чудеса храбрости; это был грозный поединок лицом к лицу,

и не было юноши, который бы не мечтал о славе именно в этих сражениях.

Битва при Лепанто длилась все утро 15 сентября 1571 года. Каждое судно

превратилось в арену отчаянной схватки. Сервантес, попавший в самое горячее

место сражения, получил четыре раны, пуля раздробила ему левую руку. Турки в

этом сражении потерпели поражение, и 15 000 невольников-христиан были

освобождены с турецких кораблей.

Но 26 сентября корабль "Эль Соль" ("Солнце"), на котором Сервантес с братом

возвращались домой, был окружен алжирскими пиратами. Испанцы несколько часов

яростно сопротивлялись, и многие из них погибли, а оставшихся в живых пираты

связали и отвели на свои галеры. Так начался алжирский плен Сервантеса и его

брата Родриго.

Прибыв в порт Алжир, корсары начали делить добычу. Пленников разделили на две

группы: одних сохраняли для выкупа, другие предназначались для работы. Ожидающие

выкупа не работали, однако порой их держали строже остальных. Сервантес достался

свирепому албанцу, носившему арабское имя Дали-Мами, но большинству он был

известен под кличкой "Хромой". На его корабле были гребцы-рабы, которые не имели

цены и потому были обречены сидеть здесь до самой смерти. Некоторые из них были

без ушей,

Мигель Сервантес

140

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

другие без глаза - следы минутного раздражения Дали-Мами. Рассказывали, что

однажды он приказал отрубить одному из нерасторопных гребцов руку и этой рукой

избить всю команду...

При Сервантесе были хвалебные письма от своих начальников, в том числе и от

принца Хуана, в которых говорилось о храбрости и мужестве изувеченного рыцаря и

призывалась на него особая милость короля. Пираты тотчас вообразили, что им

попался очень важный пленник, за которого можно получить большой выкуп. А

значит, его следует держать покрепче и построже.

Сойдя на африканский берег, Сервантес увидел совершенно новую для себя картину.

В Алжире, который был гнездом пиратов и корсаров, в то время царило настоящее

вавилонское столпотворение. Здесь можно было встретить представителей всех

европейских и азиатских народов, и все они говорили на удивительном наречии,

составленном из смеси разных языков. Это пестрое смешение рас и национальностей

поразило и оглушило Сервантеса. В невообразимой сутолоке толпились арабы, греки,

турки, евреи; среди иноверцев суетились христиане-рабы, служившие садовниками,

ремесленниками, гребцами... Привезенные с разных концов света товары или тут же

продавались, или обменивались на местные. Между купцами сновали покупатели, на

пристани в невообразимом шуме и хаосе толпились алькады, свирепые военачальники

и янычары. У самого моря строились, оснащались и снаряжались галиоты - и все это

делалось руками рабов-христиан.

Легко и весело жилось в разбойничьем городе Алжире, где всегда можно было

увидеть массу интересного: шествие дея и его телохранителей, парад янычар под

рев труб и дудок, ежедневные бичевания перед замком, едва над Большой мечетью

взовьется белый флаг, возвещающий полдень. Для жителей Алжира праздником было и

прибытие кораблей с добычей. Никогда не пустовал Бадистан - рынок рабов,

находившийся у самого моря возле Большой мечети. Это была красивая площадка,

огороженная кольями и уставленная столиками для расчетов. Здесь пленников

раздевали, и вся толпа принимала участие в оценке их физических качеств. Вместо

собственной одежды пленникам выдавали грубую рубаху, штаны, подобие короткого

кафтана, туфли и красную шапку, в придачу бросали небольшое шерстяное одеяло.

Потом начиналась торговля. Турки, иудеи и мавры осматривали "живой товар",

ощупывали плечи, ноги, руки... Так жил жестокий и сумасбродный город, в который

был занесен испанский идальго Мигель Сервантес де Сааведра - верующий человек,

полный отваги, фантазии и сострадания. Тяжелые мысли овладели Сервантесом, когда

он оглядел этот берег, где еще не так давно - в царствование короля Фердинанда

Католического - развевалось

АЛЖИРСКИЙ ПЛЕННИК СЕРВАНТЕС

141

кастильское знамя. Ему вспомнилась экспедиция короля Карла V, который мечтал

основать на африканском берегу свой военный пост.

Сервантес был непродажным, поэтому его отвели в сторону, а потом вместе с тремя

другими пленниками - в тюрьму. Он вступил в большое сводчатое и полутемное

помещение, в котором пахло сыростью и гнилью. Так как за него надеялись получить

большой выкуп, его содержали строго - в цепях и с большим кольцом на шее, чтобы

усилить в нем стремление к свободе и сделать его более сговорчивым при

обсуждении размера выкупа. Повествуя о жестокости Гасан-паши, турецкого

наместника в Алжире, Сервантес вспоминал в "Дон Кихоте":

Каждый день он кого-нибудь вешал, других сажал на кол, третьим отрезал уши, и

все по самому ничтожному поводу, а то и вовсе без повода... Единственно, с кем

он хорошо обходился, это с одним испанским солдатом, неким Сааведра, - тот

проделывал такие вещи, что турки долго его не забудут, и все для того, чтобы

вырваться на свободу... Однако ж хозяин мой ни разу сам его не ударил, не

приказал избивать его и не сказал ему худого слова, а между тем мы боялись, что

нашего товарища за самую невинную проделку посадят на кол.

Сервантесу даже разрешили развлекаться в Алжире, и он мог целыми днями бродить

по городу, позванивая цепью на ноге и разглядывая окружающее. Через неделю он

уже освоился со всеми закоулками города, а потом нашелся для него и заработок.

Стольким невольникам нужно было отправить на родину письма с просьбой о выкупе,

а писать умели немногие. Существовали, правда, специальные писцы, но они плохо

владели даром слова, письма у них получались холодные и сухие, к тому же за свои

услуги они брали дорого. Сервантес же требовал от просителей, чтобы они

рассказали ему о тех родственниках и далеких друзьях, кому отправлялись письма.

Его обступали судьбы многих людей, и потому под быстрым пером каждое их слово,

каждая жалоба оживали. Он писал к андалузским крестьянам, рыбакам с Майорки,

итальянским горожанам, богатым покровителям в канцелярии и монастыри...

Сервантес был суров к себе, но мучительно чувствовал чужие страдания. А кругом

творились ужасные вещи, людей ежедневно сжигали на кострах, колесовали, вешали,

четвертовали, раздирали на части, привязывая к лошадям. За несколько украденных

грошей голодным и нищим людям отрубали руку. Казни, увечья, пытки были для

алжирского дея повседневной забавой, вопли замученных - привычными звуками вроде

ослиных криков или позвякивания колокольчиков водоносов. Стоило лишь пройти в

полдень мимо Дженины, где обитал турецкий наместник, и можно

142

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

было увидеть нагих, распростертых "преступников". Двое стражников держали

наказываемого за ноги и за шею, двое других размеренно били его тяжелыми

палками, выкрикивая число ударов... Сам Сервантес ничего не делал для своего

выкупа, да и кто бы мог его выкупить? Брат Родриго, попавший в дом к врачу-

еврею, с каждым отплывавшим за море кораблем отправлял письма о несчастьях

Мигеля. Родители и сестры Сервантеса продали все, что только можно было продать,

и старательно копили деньги. Одна из сестер, монахиня, не щадя сил, обслуживала

настоятельницу монастыря; другая отказалась от покупки новых платьев и украшений

и старательно копила реалы, которые ей дарили кавалеры. Родственники Сервантеса

подавали петиции, целыми днями просиживали в королевской канцелярии; они

питались практически только луком и хлебом, но суммы, набиравшиеся с таким

трудом, были очень ничтожными, а требовалось 2000 дукатов.

И тогда Сервантес решил бежать, что уже само по себе было величайшим

преступлением. "Товар хочет быть свободным"? В этих случаях жадность и

жестокость объединялись, и зверски каралась даже сама попытка побега. Стенные

крючья за воротами тюрем были постоянно "украшены" головами христиан, и у

алжирских коршунов всегда была сытая трапеза.

Первая попытка побега закончилась для Сервантеса и его товарищей неудачно, так

как нанятый проводник покинул беглецов уже через несколько дней. Им пришлось

возвратиться в Алжир, где они поплатились за свою дерзостную попытку новыми

цепями и карцером. Не увенчалась успехом и вторая попытка побега, и Сервантеса

по приказу Гасана-паши доставили к нему во дворец. Ожидая мучительной казни,

Сервантес взял всю вину за организацию побега на себя, но жестокий Гасан-паша

распорядился посадить пленника в дворцовую тюрьму, заковать в цепи и держать в

полном одиночестве. Но и после второй неудачи Сервантес не пал духом.

Из тюрьмы он вышел через семь месяцев, и жизнь его в последующие годы была

весьма своеобразной. Достойный смерти в глазах алжирских правителей, Сервантес

тем не менее оставался жить, и даже ни один волосок не упал с его головы. Он по-

прежнему жил в тюрьме, но мог подолгу пропадать и ночевать где угодно, хоть под

звездами, так что при возвращении стража встречала его как докучливого знакомца.

Его знали в городе все, и о нем говорили многое: например, что ужасный Гасан-

паша питал к нему мрачную привязанность и потому щадил его. И это было до того

удивительно, что многие шептали о колдовстве.

В марте 1578 года Сервантес попытался отправить письмо Мартину де Кордова,

коменданту Орана, с просьбой прислать людей и средства для организации нового

побега группы невольников.

АЛЖИРСКИЙ ПЛЕННИК СЕРВАНТЕС

143

Мавра, отправившегося с этим письмом, задержала алжирская пограничная стража, а

письмо передали Гасану-паше. Тот приказал забить гонца до смерти, а Сервантесу

дать 2000 ударов палками. Однако наказание это не было приведено в исполнение,

благодаря заступничеству "третьих лиц".

В сентябре 1579 года у него был готов новый план: в осуществлении его должны

были принять участие два валенсийских купца, проживавших в Алжире. Они

согласились приобрести фелюгу, на которой в Испанию собирались отплыть 69

пленников во главе с Сервантесом и неким лиценциатом Хироном. Но от

доминиканского монаха Хуана Бланко де Паса о плане узнал Гасан-паша, и Сервантес

скрылся в доме испанца Диего Кастельяно. Через уличных глашатаев было объявлено

о его розыске. Не желая, чтобы пострадали другие участники заговора, Сервантес

сам явился во дворец наместника. Допрошенный с веревкой на шее и со связанными

руками, он отказался назвать имена своих товарищей, кроме четырех, которые были

уже в безопасности. Сервантеса снова заключили в дворцовую тюрьму, заковав в

цепи. Он был прикован у самого входа в большой двор, но длинная тонкая цепь

давала ему возможность прохаживаться: эта цепь была специально изготовлена для

Сервантеса, и была она серебряной.

Многие исследователи жизни и творчества Сервантеса пытались разгадать причину

хорошего отношения Гасана-паши к своему узнику. Что скрывалось за ним? Может

быть, правитель Алжира видел в Сервантесе своего рода талисман? Слуга передавал

слова, которые однажды вырвались у паши за столом: "Не погибнет город Алжир,

корабли его, рабы и добро, пока будет во дворце однорукий". Гасан-паша держал

при себе Сервантеса как держат благородного неукротимого зверя. "Мой знаменитый

леопард", - говорил он гостям, подводя их к нише, где сидел и писал Сервантес,

потому что паша разрешил ему заниматься всем, чем тот захочет. Кроме того, его

два раза в день спускали с цепи и позволяли вдоволь плескаться в одном из

колодцев. Через каждые две недели приходил цирюльник и подстригал "леопарду"

бороду.

А Сервантес сидел в своей нише, и перед глазами его проходила вся жизнь Дженины.

Он изучал пестрые церемониалы разбойничьего двора, затейливое смешение западного

с восточным, видел суд и расправу, видел, как людей обезглавливали, вешали,

сажали на кол, а потом отмывали кровь с каменных плит, по которым в вечерней

прохладе прогуливался паша. Узник знал о таких делах государства, о которых,

пожалуй, не знал никто.

Но наступил день, когда Сервантеса выкупили за 500 эскудо. И вот он свободен!

Однако, прежде чем отплыть на родину, ему пришлось "оправдываться", ведь

выкупленный доминиканский монах Хуан Бланко де Пас, опасаясь разоблачения своего

предатель-

144

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

В МОНАСТЫРСКИХ ТЮРЬМАХ

145

ства, стал писать на Сервантеса ядовитые доносы. Он приписывал ему осмеяние

христианской веры, приверженность к исламу, продажность, развращенность и всякие

беспутства... И вместо того, чтобы радостно устремиться на родину, Сервантесу

пришлось еще много недель топтать знакомые мостовые, вымаливать свидетельские

показания, обстоятельно доказывать свое смирение: что он - не еретик, не тайный

мусульманин, не лжец, не развратник, а верный и добронравный сын католической

церкви.

Он покинул Алжир 24 октября 1580 года. Впоследствии в "Великодушном поклоннике"

Сервантес писал:

На следующий день они увидели перед собой желанную и горячо любимую родину.

Веселье снова заиграло в их сердцах; новое, неиспытанное блаженство потрясло их

души, ибо выйти после долгого плена живым и здоровым на берег своего отечества -

одна из самых больших радостей нашей жизни.

Этому вторит в "Дон Кихоте" и пленный капитан: "Нет на свете большей радости,

нежели радость вновь обретенной свободы!".

В МОНАСТЫРСКИХ ТЮРЬМАХ

Стоустая молва распространяла о монастырских тюрьмах самые невероятные рассказы,

будто целые десятилетия люди в них сидели без суда и следствия, а заточали их

сюда "по высочайшему повелению" навечно. И имен их назвать никто не может, разве

что изредка в каком-нибудь раскольничьем скиту, молясь за своего исчезнувшего

собрата, называли посвященным место его заточения. При этом часто называли

подземные тюрьмы и "каюты" Соловецкого монастыря или "арестантские чуланы"

Суздаля.

Монастырские тюрьмы находились вне всякого контроля со стороны судебных и

правительственных органов. Общеизвестен факт, что в Средние века вообще все

монастырские тюрьмы относились исключительно к церковной юрисдикции, и если

подсудимый не

признавал свою вину, то отцы инквизиции видели в этом только его упорство в

ереси. Если инквизиторы считали, что все средства словесного убеждения

исчерпаны, а подсудимый все не сознается, его подвергали страшным пыткам,

выдержать которые могли немногие. Например, жертву клали на стол или на скамью,

утыканную острыми гвоздями, нос и рот ему затыкали тряпкой и мед-

ленно лили на нее воду. Несчастный задыхался, испытывая в то же время ужасные

мучения от острых гвоздей. В другой раз ноги жертвы заковывали, смазывали жиром

и начинали пытать огнем: кожа лопалась, обнаженные кости обугливались, причиняя

человеку страшную боль... Оправдываться подсудимый вообще не мог, все его

уверения заведомо считались ложными, к показаниям приглашенных им свидетелей

относились с предубеждением, к тому же родственники и прислуга давать показаний

в его пользу не могли, а вот их показания против подсудимого имели огромное

значение. И несчастному оставалось только раскаиваться или упорствовать

дальше... Но даже и раскаяние под пыткой для еретика - в лучшем случае! -

оборачивалось длительным заключением, а чаще всего пожизненным.

В средневековых тюрьмах существовала строгая градация. Например, "теснейшие

тюрьмы" (одиночные) обычно располагались в самых подземных темницах, и узники

содержались здесь на "хлебе печали" и "воде скорби". Свое происхождение такая

тюрьма ведет от бенедиктинского монаха Мобильона, но впервые такую тюрьму

построил римский папа Климент IX, разместив ее в доме Святого Михаила в Риме.

Предназначалась она для несовершеннолетних преступников, труд которых нещадно

эксплуатировался. Взрослые же арестанты должны были работать в общих камерах,

молча, а за нарушение их подвергали строгому наказанию. На ночь и взрослых

преступников разъединяли...

По сообщению русского криминалиста И.Я. Фойницкого, некто Дефорж был брошен в

камеру площадью в 8 квадратных аршин, куда дневной свет проникал лишь через

темное отверстие в церковном полу. В камере под церковью узник пробыл три года,

а когда его освобождали, то были приняты все меры, чтобы от быстрого перехода к

свету он не потерял зрение.

В России всякий узник, направлявшийся в "тесное заточение" монастыря,

сопровождался инструкцией, в которой указывалось, как его содержать, как

охранять и т.д. Почти каждый из доставляемых в монастырскую тюрьму арестантов

предварительно подвергался жесточайшему наказанию, о чем тоже говорилось в

церковных актах. Например, "бить кнутом нещадно и, вырезав ноздри... скована в

ручных и ножных кандалах содержать в особом уединенном месте под крепким

караулом". Самых опасных преступников, которых предписывалось держать "до смерти

неисходно" в особо уединенном месте, сажали в "каменные мешки". Их устраивали в

стенах верхних этажей крепостных башен, и представляли они собой каменное

помещение длиной около полутора метров, шириной чуть более метра и высотой три

метра. У одной из стен выкладывалась каменная лавочка шириной около одного

метра; маленькое окошечко "каменного мешка" было такой шири-

,-ж ¦

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

НЫ, чтобы в него можно было только просунуть руку с едой. В та-ком месте

невозможно было лечь, и несчастный узник годами сИдел в полусогнутом положении.

В одном из казематов Николо- Корельского монастыря был за-Урован новгородский

епископ Феодосии Яновский - соперник и враг Феофана Прокоповича. Он был брошен

на хлеб и воду в тю-Ргмную "келью", находившуюся под церковью, "за дерзость"

про-Т|1в императрицы Екатерины I и "за бранные слова на дворцовый кйраул".

"Келья" его была запечатана губернаторской печатью с предписанием "содержать

Яновского накрепко, а придет смерть - похоронить в том же монастыре". В тюрьме

Ф. Яновский провел чуть °Олее семи месяцев, а потом было приказано перевести

узника из печатанного каземата в другую келью. Но заключенный был уже тк плох,

что не мог ходить, и его несли на руках.

Но самыми ужасными были "земляные тюрьмы", которые °бычно устраивались под

башнями. Они представляли собой вы-РЬпую в земле яму глубиной около 2,5 метра.

Края ее облицовы-%шсь кирпичом или просто плитняком; иногда в нее вставлялся

с{)уб, а для спанья узнику постилали солому. Крыша "земляной Г1орьмы" состояла

из досок, покрытых тонким слоем земли или дрна; в крыше имелось отверстие, в

которое можно было подать и опустить узника и подать ему еду. Отверстие это

запиралось на замок, ключ от которого хранился у монахов. В таких "погре-°йх"

разводилось множество крыс и паразитов, и часто заклю-чнных вынимали оттуда с

отъеденными пятками, носом или У'иами, о чем тоже свидетельствуют монастырские

акты. Давать е узнику что-либо для своей защиты строго запрещалось под уг-Рйзой

самому оказаться в "земляной тюрьме". В монастырях, кроме колокольного звона,

часто раздавалось бряцание оружия и лязг кйндалов; кроме божественного пения,

слышались свист кнута, соны и проклятия заключенных... За годы долгого

заключения в Земляной тюрьме" люди теряли рассудок, а чтобы они не кричала и не