Авторские права на роман "Крик в ночи" принадлежат Владимиру Ридигеру
| Вид материала | Документы |
- Авторские права на Конкурс принадлежат коллективу его Авторов. Авторские права на все, 283.54kb.
- Авторские права и их защита в Интернете, 102.39kb.
- Компьютерная программа «администратор гостиницы» версия 30 beta + фр руководство пользователя., 307.19kb.
- Где заканчиваются авторские права?, 27.49kb.
- Собой изложение основных положений методики коммерческой оценки инвестиционных проектов,, 1325.63kb.
- Книга составлена в форме дневника. Два года жизни. Год секса, обычной жизни, и то,, 5564.25kb.
- В. Ф. Одоевский "Русские ночи", М., "Наука", 1975, 510.64kb.
- Положение о проведении Всероссийского игрового конкурса «Кит компьютеры, информатика,, 59.05kb.
- 11 дней/10 ночей даты заездов : 01. 10. 11, 15. 10. 11, 29. 10. 11, 05. 11. 11, 19., 81.81kb.
- Программа тура: День 1 Встреча в аэропорту Лос Анджелеса русскоговорящим гидом, трансфер, 179.68kb.
Как бы между прочим она спросила:
- Что будет с Филдсом?
И здесь Коллинз допустил ошибку любовника, слишком уверенного в собственном статусе:
- Его или отодвинут, или уберут.
- Уберут? Каким образом?
- Тебе хочется знать, каким образом убирают отработанный материал?
- Вообще, любопытно...
Словно что-то внезапно проснулось в Линде, чувство опасности стало почти реальным. Странно, ведь Филдс ее никогда по-настоящему не любил. Теперь он слишком далеко и, скорее всего, стал ей абсолютно чужим. Его судьба принадлежит только ему одному. Сейчас, правда, она принадлежит еще и Шельмягину.
- Что может быть любопытного в банальном убийстве? - риторически изрек Коллинз. - Конечно, мне по человечески жаль этого парня. Однако у него нет никого, кто воспринял бы его смерть как личную трагедию.
- У него есть сын.
- Которого папаша в глаза не видел. Если говорить откровенно, у меня от первого брака имеется двадцатилетний отпрыск, он живет с матерью в Канаде. Ни он, ни я не имеем друг о друге никакого представления лично, хотя знаем о существовании друг друга. Естественно, я оплачиваю его учебу, но, пожалуй, это единственное, чем ограничивается мое участие в судьбе ребенка.
Он помолчал, затем, словно что-то вспомнив, продолжил:
- Закончив столь громкую операцию, мы покажем всему миру никчемность русской демократии.
- Ответь мне, Эдвард, почему же тогда лавры низвергателя российской коррупции ты запросто отдаешь другим? Где же здоровая амбициозность одного из высших чиновников страны, где, наконец, твое мужское самолюбие?
И Коллинз допустил еще одну ошибку, доверив любовнице то, что не должен был доверять никому:
- Боюсь, ты можешь понять меня превратно, но свои интересы в игре я должен учитывать.
- Денежные интересы?
- Положим, что так.
- И каковы же они?
Он загадочно улыбнулся:
- Тебе понравилось то бриллиантовое кольцо - мой подарок к годовщине нашей нежной дружбы?
- Понравилось. Я полагала, что даже шефу ФБР такой презент не по карману.
- Вот и зря, - засмеялся он. - оказывается, по карману! Что может быть лучше дорогого подарка любимой женщине?
Линда пожала плечами:
- Видимо, честность, Эдвард...
...После информации Коллинза Линда уже не колебалась относительно собственного участия в судьбе Филдса. Она срочно позвонила Питеру в Канны, где тот присутствовал в числе гостей кинофестиваля, и договорилась о встрече. Действовать нужно грамотно, тихо и безошибочно. Сколько времени ей отпущено на спасение старого друга? Одному Богу известно. Значит, необходимо очень поторопиться. А промедление - подобно смерти.
* * *
Этот разговор Сомов ждал давно. Компромат на Новикова был собран огромный, денежные дела между депутатом и начальником контрразведки для полковника перестали являться тайной за семью печатями, - в сверхсекретных документах Савелия проходили банковские счета и накладные более чем конкретного характера. Получалось, что Сомов слишком много знает, следовательно, становится неприемлемым ни для того, ни для другого.( Мнение полковника о Дмитрии Филдине претерпело существенную корректировку: если раньше он судил о летчике скептически, то со временем понял, что ошибся. Причем, ошибся в главном, - в умении американца определять единственно правильный вектор собственных действий. Успехи "банкира" Румберга не оставляли в этом сомнения.) Что же будет дальше, размышлял полковник. Какой поворот примут дела, связывающие его шефа с депутатом Годумы? Вездесущинского убрали быстро. Кто следующий? Ответ напрашивался один - Сомов. Здесь контрразведчик себя не обманывал. Слишком далеко все зашло, слишком крепко завязан гордиев узел, разрубить который жаждут многие. Разрубить, чтобы продолжать жить спокойно и размеренно...
У Шельмягина, когда Сомов вошел в его кабинет, находился Воробьев.
- Теперь все в сборе, - сказал шеф, указав Сомову на стул. - Значит, так, товарищи...
Если Шельмягин употреблял "товарищи" - старое обращение коммунистической эпохи, - это означало, что вопрос серьезный и безотлагательный.
- Приступим к делу! Докладывайте, товарищ Воробьев.
- Положение таково: есть сведения, что наши партнеры хотят придать мировой огласке истинную деятельность "Бизнес-трейда". Это до предела осложняет ситуацию.
- Что предлагаете?
Воробьев положил на стол перед Шельмягиным тонкую папку:
- Здесь я изложил план действий. Жду корректив, товарищ генерал-лейтенант.
Шельмягин полистал бумаги:
- Мне ясно одно: ФСК скандал упредить не сможет. Я правильно понял?
- Так точно, товарищ гене...
- Ладно, хватит чинов! Говори по существу.
Для Сомова такое обращение шефа к подчиненному в присутствии младшего по чину явилось полной неожиданностью.
- Понятно, Василий Васильевич, - ответил Воробьев. - Замять скандал не сможет ни администрация президента, ни правительство. Это и не в нашей компетенции. Мы только обязаны подчистить некоторые шероховатости и подготовить для прессы контрматериал разоблачительного свойства в отношении Штатов. Можно, к примеру, раскрыть одного-двух агентов ЦРУ.
- Какие шероховатости собираешься подчистить?
- Всех прямых и косвенных свидетелей надо убирать. В том, что касается "Бизнес-трейда" - проблем не будет. А в отношении известного депутата - следует крепко подумать.
Начальники, наконец, повернулись к полковнику.
- Что скажешь, Сомов? - спросил Шельмягин. - Есть соображения?
- Убрать Новикова нелегко.
- Понятно, что трудно, - вставил Воробьев. - А Филдина с женой, по-твоему, убрать легко?
Шельмягин сказал:
- Новикова сподручнее устранить за границей. Значит, его необходимо вытянуть куда-нибудь из России. Это сделают другие, а тебе, Сомов, следует завершить карьеру Савелия.
- Последнее время, - заметил полковник, - Новиков перестал мне доверять.
- Это твое предположение?
- Это факт, товарищ генерал-лейтенант.
Шельмягин протянул:
- Вот какие у нас трудности. Не пойму: или ты отказываешься, или...
- Он может не взять меня за границу.
- Не волнуйся, Сомов, - сказал Воробьев. - Возьмет как миленький. Это не твоя забота.
- Есть еще вопросы? - спросил Шельмягин. - Если нет, можете идти... Воробьев, задержись!
Оставшись вдвоем, Шельмягин произнес:
- Как только Сомов уберет Новикова... Впрочем, может получиться и наоборот. Что думаешь по этому поводу?
- Что тут думать... Картина Репина "Приплыли". Главное - себя не раскрыть. Пускай наверху сами пекутся о собственных головах. Мы свое дело сделаем, а дальше - их черед. Сомова подстрахуем. Если удастся.
Шельмягин прошелся по кабинету и сказал в пустоту:
- Чувствую, грядет новая перетасовка президентской колоды. Куды крестьянину податься?
- Уж тебе-то, Вася, чего бояться? Калашин друзей не оставит.
- Кто его знает. Сегодня друзья, а завтра... Ты давай закругляй с Филдиным, чтобы чисто было. А Сомов, считай, уже подбросил монетку: что упадет, орел или решка - один боженька видит. Знаю только, что чекист он хитрый, в обиду себя не даст.
В который раз Воробьев невольно подметил удивительное внешнее сходство Шельмягина с римским патрицием, вершителем судеб. Бывает же такое - простой русский мужик похож на античного героя. Какая-то насмешка фортуны, гримаса хромосомной наследственности!
- Держи меня постоянно в курсе, - продолжал Шельмягин. - Похоже, Коллинз всех нас подставил. Прав был Калашин... Если его люди начнут путаться под ногами, старайся их не касаться, быстро уходи. В случае крайней необходимости - убирай. И по возможности анализируй информацию. Кто впереди на ход - побеждает. Как в шахматах, помнишь?
* * *
Его разбудила трель мобильного телефона. Привкус неаполитанского коньяка еще оставался на губах.
- Румберг слушает.
- Здравствуй, дорогой! - голос Полины прерывался какими-то тихими щелчками.
- Куда ты пропала, Поля?! Что за выходки?!
- Как только ты ушел, позвонила мама и попросила срочно помочь.
- Что-нибудь случилось?
- Да. Это не для телефона. Мне пришлось сильно потратиться на частный рейс.
- Где ты сейчас?
- Над Карибским морем. Миша, наш охранник, зафрахтовал по моей просьбе небольшую яхту. Примерно через два часа жди нас на пирсе у отеля. Кстати, я послала тебе телеграмму, ты получишь ее немного раньше нашего прибытия. Обязательно прочти. До встречи!
Вот вам и отдых, господин финансист. Сплошная нервотрепка. Какие-то телеграммы... Зачем? И что там выкинула очаровашка Мери, чтобы Полина так внезапно сорвалась с места? Да и по времени ничего не сходится - даже если этот частный рейс движется со скоростью звука, она не могла за ночь слетать в Россию и к утру возвратиться обратно. Глупость... Возможно, его кто-то хочет разыграть? А звонила вовсе не Полина? Он попробовал вызвать жену по ее мобильному, но тщетно - не было даже ответного сигнала. Охранник Миша... Серенький накаченный крепыш. Может, у Полины с ним интрижка? Только сейчас он понимает, насколько оторван от личной жизни собственной жены...
- Господин Румберг, - возвестил коридорный менеджер, - вам срочная телеграмма.
- Благодарю.
Раскрыв сложенный вчетверо лист бумаги размером с письмо, он обратил внимание, что парень переминается с ноги на ногу.
- Вот, возьмите, - протянул он ему десять долларов. - Можете идти.
- Простите, сэр, - спросил служитель, - вы новый русский?
- Кажется, да. А что?
- Тогда вы очень остроумно шутите, - парень повертел в руках десятку, явно намекая на скудность чаевых.
- Хочешь, я пошучу еще остроумнее?
- Конечно, - обрадовался парень.
- Дай деньги назад, - Румберг положил купюру в карман. - А теперь ступай и запомни: жадность приводит к бедности.
Оступившись у порога, коридорный вышел.
"Если человек становится алчным с молодых лет, - подумал Румберг, - это ли не признак его деградации в будущем?"
Ему захотелось водки. Коньяк, затем водка - не много ли? Нет, нормально. Сейчас ведь отдых, а не собрание обманутых вкладчиков. Кстати, число этих бедняг в России множится с каждым годом. А почему? Опять-таки алчность, - то на чем беспринципные русские банкиры играют умело и быстро. И беспредельная народная доверчивость, доведенная государством до абсурда. Можно родиться совершенно ни к чему не пригодным и сделать огромное состояние на легальном воровстве и обмане. Дебильные иностранные инвесторы ждут каких-то законов, в то время как их российские коллеги из года в год набивают карманы долларами сограждан...
"Дорогой! - прочитал Румберг. - Ты, конечно, разгадал мой примитивный обман: к маме я не летала. Но еще раз хочу попросить навестить ее как можно быстрее. С Кириллом совсем плохо, наркотики его погубят. Прошу тебя, повидай своих родных"...
- Родных? - произнес он. - Что происходит с Полиной?
"...Теперь о собственных делах. Ты не можешь не видеть, насколько мы отдалились друг от друга, сделались почти чужими. Бог разберет, чья здесь вина. Детей у нас нет, так что, полагаю, ты легко дашь мне развод, хотя, в сущности, мы женаты как-то не по-русски. Я действительно к тебе привязана, но поняла, что люблю другого человека. Если ты мне настоящий друг, в чем я не сомневаюсь, ты воспримешь меня и Мишу с пониманием. Наш с Мишей союз сейчас во многом зависим от тебя и твоей доброй воли. Конечно, ты крупный бизнесмен, а возможно, и великий писатель. Но я никогда не ощущала себя твоей второй половиной, хотя всегда желала этого. Значит, не судьба. Думаю, как только прибуду, мы уладим все вопросы полюбовно.
P.S. Будь добрее с Мишей, очень тебя прошу. Полина".
Вот, собственно, достойное завершение отдыха, решил Румберг. От водки лучше не стало - лишь накатила горечь и обида. Наверно, Поля первая из них двоих, кто честно признал никчемность этого супружества. Конечно, не в деньгах счастье, но и свобода не обретается лишь с помощью денег. Та свобода, которую получила Полина, была свободой соловья в золотой клетке.
Но обида не отпускала - то ли водка, то ли натура дурацкая. Как ни говори, уходит часть тебя, уходит, чтобы уже никогда не вернуться...
Он взглянул на часы - как алкоголь убыстряет время! Наверное, яхта уже входит в маленькую бухту перед отелем.
Надев легкие шорты и футболку, Румберг сбежал из номера по ступенькам к морю. Дул сильный теплый ветер, волны громко пенились большими гребешками, бесконечной чередой накатывая на песок. Небо было до боли в глазах голубым и ярким. Берег отеля пустовал, и только на небольшом причале маячила женская фигурка. Румберг не сразу узнал в ней свою вчерашнюю знакомую Софи. Что ж, будет с кем скоротать остаток уик-энда на Флориде. Софи, услышав приближающиеся шаги, обернулась и помахала ему рукой.
- Как провели ночь, мистер? - улыбнулась девушка.
- Никак. Очень жалел, что тебя не было рядом.
- Вот оно что? А я решила, что вы жадный. Как и все новые русские, пока трезвые.
- Какие же они, когда пьяные?
- Разговорчивые. Любят рассуждать о жизни, о своих скучных женах и новых иномарках. Совсем забывают, кто лежит рядом. Мне то что, пускай себе болтают... Ой, смотрите, какая красивая яхта! Вон там, у горизонта, видите?
- Да, вижу.
- Она плывет сюда.
Белая юркая яхта, словно чайка, скользила по волнам. На фоне разбушевавшейся стихии она казалась непотопляемым корабликом, наперекор всем ветрам, стремящимся к цели.
- Кто бы это мог быть? - произнесла девушка. - Сюда редко заходят яхты.
Румберг уже различал на корме Полину и Мишу, стоящими в обнимку.
- Я знаю, кто это, - ответил он.
Постепенно ветер начал стихать, волны лениво пенились, играя солнечными бликами.
- Как я завидую влюбленным, - сказала Софи, показав на яхту.
- Почему ты решила, что они - влюбленные?
- И очень счастливые. Это сразу видно, сэр.
Судно было совсем близко, Румберг мог определить лица пассажиров. Ему показалось, что Полина, взмахнув платком, приветствует его...
И тут огромный огненный шар поглотил яхту, необычайной мощности взрыв отбросил назад Румберга и Софи. Он слышал, как кипит и пузырится вода, видел, как деревянные обломки с шипением падают в волны. Сильный жар прошелся по морю, окатив берег...
Когда эхо взрыва затихло, когда над водой развеялась черная гарь, Румберг увидел жалкие остатки от того, что полминуты назад мчалось по волнам. Раскиданные взрывом чьи-то мечты о счастье, радости и любви...
* * *
- Ты, Маруся, давай, выпей еще стопочку, - сказал сосед по дому дядя Федор, незаменимый дежурный всех местных свадеб и поминок. - Пусть пухом будет Кирюхе земля, и пусть душа его там, на небесах, угомонится. Слава ему небесная и покой...
Поминки по Кириллу (девять дней назад он умер от передозировки наркотика) проходили в обшарпанной квартире, заставленной дорогими импортными вещами. За столом двое - очаровашка Мери и дядя Федор. Ни бывшие приятели Кирилла, ни другие гости сегодня не пришли. На посланную Полине срочную телеграмму ответа не последовало. Странно... Все как будто замерло, затихло и померкло. Даже настенные часы перестали показывать время.
Мать Кирилла пребывала в каком-то отрешенном состоянии: не плакала, не причитала, просто зачастую бездумно ходила из угла в угол, внезапно останавливаясь, будто пытаясь вспомнить нечто очень важное, что постоянно ускользало из памяти.
- Выпей, выпей, - повторил дядя Федор. - Ну, что ты все, думаешь да молчишь? Правда, она вот где (Он указал на стопку). Все остальное - ложь.
Быстро выпил и, придав себе выражение человека, глубоко понимающего предмет разговора, продолжил:
- Нынче судьба наших деток странная. Вон в соседнем доме от наркоты двое ребят скончались. А Надькина девочка, помнишь, та, что с Кирюхой вместе училась, - сиганула с балкона вниз, прямо с шестого этажа. И... насмерть. Что же такое у нас творится? За что гибнут невинные детки? Одни здесь - от зелья, другие в Чечне - от пули. Как дальше жить?..
- Как дальше жить... - безучастно повторила Мария.
- Хорошо еще, у тебя Полинка осталась. Девочка умница, в обиду мать не даст. Благо, за видным человеком замужем. Вот ведь дела какие...
Дядя Федор разохотился, налил себе еще.
- Тебя, Маруся, помню совсем крошечной. Потом ты подросла, мальчики пошли, всякие там хахели. Можно сказать, проследил твою жизнь через призму бутылки. А что поделаешь? Натура моя неустойчивая.
- Налей-ка мне, Федя, немного...
- Конечно, пропустим по маленькой. Тебе сейчас, Маруся, надо о себе подумать. Баба ты хоть куда. Небедная... Только достойного женишка подышшем, - свадебку сыгранем. А то, как же? Кстати, вот, к примеру, я. Жизнь бобыля, следует заметить, не отличается событиями. Утром - с товарищами у магазина. Днем - с товарищами у сдачи посуды. Вечером - опять-таки у магазина. Время летит незаметно, в хлопотах.
Мария вынула носовой платок, высморкалась и спросила:
- Никак сватаешься ко мне?
- Никак... сватаюсь.
- Понятно... - произнесла она. - И время выбрал подходящее.
В голосе Марии сосед уловил что-то недоброе.
- Извини, Маруся, извини. Я же не хотел. Правильно, неподходящее. Извини. Дурак я старый. От водки этой все беды...
- Уж лучше б он был алкоголиком, - сказала Мария в пустоту.
- Верно. Лучше. И я так считаю. Давай помянем...
- Уходи.
Федор осекся, замолчал, удивленно моргая глазами:
- Ухожу. Правильно... Извините... Спасибо...
Неуверенно попятившись к выходу, он, униженно улыбаясь, очутился в коридоре, когда раздался звонок в дверь.
- Заодно открой дверь, - попросила Мария.
- Кто там? - по хозяйски крикнул дядя Федор. - Заходите...
Перед ним стоял средних лет господин в дорогом, безупречно сидящем черном костюме.
- Добрый вечер, - произнес господин. - Можно видеть Марию Ивановну?
Очаровашка Мери не верила своим глазам, - бывший любовник, теперь муж Полины, явился на поминки собственной персоной. Как он узнал?
Остановив взгляд сначала на столе, затем на портрете юноши в траурной рамке, гость, похоже, был озадачен и взволнован.
- Мария... - с трудом вымолвил он. - Полина... Такое горе... Прими мои соболезнования. Тебе известно, что произошло?
Она беспомощно развела руками:
- Что произошло?... Умер твой сын, Кирилл. Что еще могло произойти...
Сколько длилось тягостное молчание, - минуту, две или десять - не мог сказать никто. Румберг стоял как вкопанный, не в силах вымолвить ни слова: свинцовая тяжесть сковала тело, мысли будто застыли, стандартные фразы застряли в горле. Горе этой женщины, потерявшей сразу двоих детей (о гибели дочери она еще не знала), наверно, было несопоставимо с его собственным. Однако чувство безвозвратности происшедшего, какого-то мистического отмщения за собственные прошлые грехи было настолько реальным, что Румберг ощутил, как липкий холодный пот мелкими струйками бежит по спине. Может быть, только в настоящей людской трагедии человек и начинает прозревать, открывая глаза на собственную никчемность, бездушие, эгоизм. Может быть, только в настоящем людском горе человек и способен подняться выше собственных, скроенных на самого себя, представлений, скинуть маску показного сочувствия, обнажив сокрытую суть.
Чужое горе суетливо. Свое горе - молчаливо.
- Что стоишь, - сказала Мария, - присядь, помяни сына.
Он повиновался как малый ребенок, бездумно и торопливо. Также автоматически выпил, забыв закусить. Как-то незаметно за столом оказался и дядя Федор.
- Расскажи... про сына, - вымолвил Румберг.
Мария молчала, уставившись в одну точку.
- Хороший был мальчик, - сказал Федор. - Очень уж смышленый. И ласковый. Шалун, конечно, не без того. Бабушку любил. А вот... связался с дурной компанией и, можно сказать, погубил себя. Не уберег, значит. Царствие ему небесное и вечный покой...
- Почему ты... скрыла? - тихо спросил Румберг.
- Почему я скрыла?...
Очаровашка Мери торопливо налила себе рюмку и выпила:
- Что хорошего вы, мужики, можете дать своим детям? Что стоящее привить? Быть честными, любящими и заботливыми? Или явить пример верности и преданности?..
Она попробовала взять уверенный тон, но голос не слушался, срываясь на дрожащие нотки:
- Ваше призвание - высокая политика, бизнес, деньги. Всякие там махинации, разборки, заумные речи и пустые обещания. Вы понимаете женские нужды, гладко рассуждаете, точно анализируете. А главного - настоящей любви - или стыдитесь, или не можете дать. Что уж говорить про детей! Они ждут от вас ласки, а получают снисходительное нравоучение. Они жаждут тепла, а им вдалбливают, как обойти слабого ради достижения собственных целей. Чему вы можете научить ребенка, кроме бездушия и расчетливости? Кроме цинизма, пошлости и кайфа? Вы калечите неокрепшие сердца по телевизору, в пустых книгах, да, вообще, везде и во всем, где только можно заработать ваши вонючие доллары. Ради этого вы, мужчины, как последние шлюхи, готовы продать себя любому, кто больше заплатит. И сделать это с сознанием собственной неподражаемости, с высокомерным самолюбованием и чванством индюка. Разве не так?
Румберг не сводил с нее глаз. Возможно ли, чтобы эта, когда-то веселая простушка, могла говорить столь верно и безжалостно? Она растила сына, его сына, с полупрезрительным отношением к отцу. Тогда почему же Мери, увидев Швайковского, вцепилась в него, словно клещ?