Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования
| Вид материала | Документы |
- Воронежская и борисоглебская епархия централизованная православная религиозная организация, 6127.09kb.
- Правительство Российской Федерации Государственное образовательное бюджетное учреждение, 91.24kb.
- Правительство Российской Федерации Государственное образовательное бюджетное учреждение, 371.48kb.
- Правила приема и порядок зачисления студентов на первый курс очной формы обучения, 794.07kb.
- Правительство Российской Федерации Государственное образовательное бюджетное учреждение, 344.56kb.
- Правила приема в Федеральное государственное образовательное учреждение высшего профессионального, 799.39kb.
- Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального, 189.85kb.
- Федеральное агентство воздушного транспорта федеральное государственное образовательное, 204.23kb.
- Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Липецкий, 694.84kb.
- Министерство здравоохранения и социального развития государственное образовательное, 1275.72kb.
10
ФАКУЛЬТЕТ РАЗНЫХ ВЕЩЕЙ
(Вспоминая истпед) 1
В 2007 г. исполнилось 40 лет тому, как в Курском педагогическом институте открыли новый — историко-педагогический факультет. Сначала, в 1966-м так назвали часть — отделение прежнего, историко-филологического факультета. А через год филологов и историков разделили нацело. Новоявленный факультет отличался от всех остальных. Он ведь начал готовить не просто учителей, как те, прочие факультеты, но ещё и «методистов пионерской, комсомольской работы». В уме авторов и исполнителей этой идеи держалась этакая кузница руководящих кадров мелкого и среднего (поначалу карьеры) звеньев для комсомола и партии. От абитуриентов требовалась рекомендация райкома ВЛКСМ о профессиональной ориентированности на молодёжную партийность. После первого же приёма сюда будущих комсомольско-партийных функционеров их наставники констатировали: «Отдельные райкомы комсомола выдали рекомендации тем, кто не подходит для этого отделения. Поэтому в следующем году следует принимать документы только при наличии решения бюро РК ВЛКСМ и принимать документы специальной отборочной комиссией».
Ходила такая байка (очень похожая на правду). Пожилая крестьянка приехала проведать внука-истпедовца. Ища его по коридорам института, спрашивала у встречных: «Скажи, милок, иде ж тут на начальников учат?»
Я учился на истпеде (советский новояз сокращал имена всех организаций) через несколько лет после его основания. Хотел стать историком, а не начальником. Отсюда, наверное, противоречивое восприятие альма матер. Сегодня мне в классическом, наведённом на резкость своего замысла истпеде 1970-х нравится гораздо больше, чем в студенческие годы. Но и тогда кое-что нравилось. Несмотря на вполне гитлерюгендовское марширование под барабан студентов в синей униформе 2 и обязательный салют друг другу выбросом правой руки вверх. Известный роман Юрия Домбровского называется «Факультет ненужных вещей». Так оценивали юридический в годы сталинского террора. Про истпед я бы так не сказал. Из тысяч его выпускников многие умело учат школьников и студентов, с особой охотой служат в правоохранительных органах, что-то ещё полезное организуют в сегодняшней жизни города, области, страны. Одни истпедовцы действительно стали областными начальниками, другие — вузовскими учёными, третьи — предпринимателями, из которых один — даже долларовым миллионером в Москве (Мой единственный на факультете друг, между прочим. Лет двадцать уже его не видал…).
Какой-никакой юбилей нашего факультета — законный повод отдать долг благодарной памяти его преподавателям — моим любимым учителям. Без них какой бы я был историк?.. Так, завуч в близлежащем интернате. А с ними!..
Студенческая «бабушка»
Вера Эммануиловна Скорман читала Новую историю. На экзаменах ставила больше всех двоек. Часто — доброй половине курса. Те, кто сдал у неё экзамен с первого раза, заслуженно гордились. Мне она, предлагая писать у неё курсовую работу («Русские отклики на Великую Французскую революцию»), сказала: «Щавелёв! Философия философией, а я могу и двойку поставить…» Но я и без этой полушутливой реплики с удовольствием записался в её семинар. Студенческая кличка «бабушка» шла исключительно от внешности этой пожилой на вид, седовласой, хриплоголосой, вечно курящей, даже в перерывах лекций и на экзаменах, женщины.
Меня учили не столько «бабушкины» лекции, достаточно ровные по содержанию, уровня хорошо поставленной средней школы, сколько её уникальные рассказы «о жизни» — между делом, при индивидуальных консультациях или получении у неё на дому очередной монографии почитать. Вера Эммануиловна в аспирантуре училась у ленинградского профессора Якова Михайловича Захера, видного историка Великой Французской революции. Их собственная молодость пришлась на очень похожую эпоху, когда молох революции русской начал пожирать своих собственных детей. Даже вполне преданный советской власти, член ВКП(б) с лета
1917 г. Захер обрёк себя на политические гонения, когда в 1929 г. отказался выступить на «проработке» одного из своих учителей — академика Е.В. Тарле. В 1938 г. Якова Михайловича арестовали, и, как видно из его следственного дела, «за ошибки в научной работе» заключили в концлагерь на 15 лет. Он все их отсидел и был помилован в 1953. Аспирантку Скорман передали под начало Тарле, которого к тому времени успели из ссылки вернуть и восстановить в звании академика. Но в дальнейшем, как водилось в сталинские годы, ученица столь неблагонадёжных лиц сама оказалась в «местах, весьма отдалённых» от центров науки. В Курск она переехала уже из Абакана (куда летели «Облака» незабвенного Галича). Реабилитированная Н.С. Хрущёвым «бабушка» из тюрьмы вынесла не только привычку дымить табак, но и выраженную антипатию к людям в военной форме, особенно с красными погонами внутренних войск. Несчастные студенты, что щеголяли какое-то время привезённой из армии формой (была тогда такая мода) и имели неосторожность по неопытности явиться в таком наряде на экзамен по Новой истории, бывали обречены. После часовой беседы с Верой Эммануиловной эти бравые, прошедшие «рабфак» парни выходили, шатаясь, и, разумеется, со вполне заслуженным «неудом».
Чтобы пояснить, какой живительный глоток исторической правды давали будущему историку «бабушкины» рассказы на темы, учебником по истории СССР обойдённые, упомяну прямо противоположные по своей воспитательной идеологии эпизоды. На одной из лекций по этой самой истории я задал доценту, её читавшему, вполне по теме вопрос: «Какими годами датируется период культа личности Сталина?» Преподаватель занервничал (а был, между прочим, реальным ветераном войны, прошедшим её в инженерно-сапёрных частях «от звонка до звонка», с орденом Красной Звезды 1943 года) и довольно долго внушал мне прилюдно, что-де никакого такого периода в нашем прошлом не было. Культ Сталина, дескать, присутствовал, но о целом периоде говорить якобы никак нельзя…
Другой лектор того же периода (и тоже невероятно героический в прошлом фронтовик) как доходил до покушения Фанни Каплан на
В.И. Ленина, принимался всерьёз плакать. Лекция останавливалась минут на десять, пока седовласый доцент вытирал слёзы. И так каждый учебный год. На дворе стояли зрелые 1970-е. Это уже потом, начале 1990-х, мой друг Курцев заявил на факультете: «Ленин был маленький и лысый…» А тогда!..
Третий преподаватель (от войны, напротив, отсидевшийся на партработе в тылу), профессор истории КПСС, на первой же своей лекции отнял у меня том С.М. Соловьёва, лежащий на парте, и выбранил за аполитичность, неосмотрительность при выборе чтения. Дескать, ничего не понять первокурснику в «Истории России» без истории его партии.
.
Импортированный «коммунизм»
Предвижу возражения в духе известной сказки мудрейшего
Е.Л. Шварца: «Так уж их учили. И при Драконе было много хорошего. На его пламенном дыхании люди жарили себе яичницу, экономя газ и электричество…» И т.п. Учили-то всех, да не все становились в этой школе криводушия первыми учениками. Вот уж на что мертворождённая преподавалась тогда дисциплина — «научный коммунизм». «Наука» о том, чего нет и быть не может. Про какие-то «страны народной демократии» и прочие политические фантомы. А лектор, без учёной степени и звания, Феликс Фёдорович Лаппо так рассказывал нам о Китае и о Кубе, о Западной Европе и о Северной Америке, о многом другом в истории Новейшей, как ни в газетной сказке сказать, ни пером продажных публицистов не описать. Феликс-то Фёдорович, по его собственному признанию, «импортировал информацию», слушая «вражеские радиоголоса» по ночам, когда их меньше глушили. Боялся этот выпускник МГУ меньше многих своих коллег, и талантом муза истории Клио его не обделила.
Та же самая Вера Эммануиловна Скорман вышла как-то на свою лекцию, протёрла очки платочком, характерно пофыркала и заявила: «Товарищи студенты! В Курск сегодня приехал с проверкой председатель нашего правительства товарищ Косыгин. По этому случаю в первом гастрономе без особой очереди продаётся хорошая колбаса. Грех упускать такой случай. Я отпускаю всех желающих за колбасой». И пошла в коридор курить свой неизменный «Беломор».
Когда её уволили на пенсию по возрасту, она ходила в обком и добилась восстановления на работе. Партийный-то стаж у «бабушки» длился с 1944 года, когда немцы ещё убивали всех евреев, а Сталин это только задумывал… Кроме студентов да больной сестры на попечении, ничего, как видно, в её жизни больше не оставалось. Но деканату, конечно, обрыдли её вечные двойки отсталым студиозам. Без разбора, кем у кого из них работает папа или в какой райком этого академически туповатого кадра собираются распределить.
Старая гвардия
Добрым словом должен помянуть многих преподавателей. Они сумели передать своим студентам некую толику великой традиции русской исторической науки, восходящей прямо к её корифеям вроде В.О. Ключевского, Н.И. Кареева, Р.Ю. Виппера, С.В. Бахрушина и т.п. Всё просто: у непосредственных учеников этих знаменитостей учились наши учителя, а уж мы, грешные, у них. Пусть и в провинциальном пединституте. Черты ликбеза причудливо сочетались тут с подлинными университетскими, академическими традициями. Лихолетье разбросало по российской глубинке многих замечательных специалистов, интеллигентов старой закалки. После Абакана да Магадана почти южнорусский Курск выглядел курортом. А кто-то из коренных курян сумел сберечь и приумножить лучшие образцы культуры далеко не последнего в России губернского центра.
Наталья Владимировна Иванова читала нам, помимо истории Азии и Африки, замечательный спецкурс по русско-английским культурным связям (тема её оригинальной диссертации). На её занятиях мне спускалась явная крамола (типа моего вопроса: «А были ли крестьянские восстания в Китае антифеодальными?»).
Елена Илиодоровна Матва методично посвящала в тайны первобытной и античной истории. Свой экзамен (Самый первый! От которого зависела первая стипендия! Аж 30 рублей!) начинала в 9 утра, а заканчивала к 9 вечера. Я, по алфавиту на «Щ», дождался своей очереди рассказать про Египет Нового царства именно после захода солнца. Потом уже, лет через двадцать, из институтского архива узнал, что получил экспериментальный билет для кандидатов в отличники. В нём был пункт о прочитанной студентом монографии. Я, дойдя до него, взахлёб завопил: «В Москве продавались «Ленинские идеи в изучении первобытного общества…», и я их купил и прочёл…» Тактичная Е.И. поправила: «Идеи не продаются…»
Офелия Петровна Запорожская проводила удивительные экскурсии по памятникам старинной архитектуры Курска и творчески вела студенческий научный кружок по истории Отечества. Там я рассказывал, как отразилась война 1812 года в русской поэзии. «… Вы, нынешние, ну-т ка».
Юрий Леонидович Райский умел вдохнуть романтику научного поиска в сухие цифры экономической статистики банков и бирж XIX века, о которых он написал докторскую. Предполагал ли он, что вместо сберкасс и Госплана в России снова появятся эти самые биржи и банки?
Иосиф Исаевич Френкель со знанием дела повествовал о революции и Гражданской войне. Он-то сам начинал Отечественную войну добровольцем в пехоте, после тяжёлого ранения оказался на политработе, а потом взял да и закончил курсы командиров пехотных рот, и в 1944 – 1945 командовал-таки пехотной ротой, вплоть до нового ранения (Известна народная песня: «Выпьем за тех, кто командовал ротами /, кто умирал на снегу, / Кто в Ленинград прорывался болотами, / Горло сжимая врагу…»). Один-единственный орден — Красной Звезды — отметил фронтовые подвиги этого историка. А вы говорите: «Марк Блок погиб в гестапо…» А про нашего Френкеля знаете? А он ведь потом учился именно у С.В. Бахрушина…
Питомец легендарного МИФЛИ и тоже доброволец Великой войны, фронтовой переводчик, на танковой броне в числе первых въезжавший в освобождаемые города и ползавший за «языками» через линию фронта, Марк Абрамович Степинский вдохновенно толковал Аристотеля да Гегеля, не обращая никакого внимания на переплеск игральных карт и прочие шумы на студенческой «галёрке». У него я писал свою первую курсовую — про «предысторию античной логики».
Юрий Александрович Липкинг, в свою очередь прошедший с автоматом Сталинградскую и Курскую битвы, мастерски вёл самую беспартийную науку — археологию. Хотя даже на раскопках некоторые ретивые истпедовцы рвались соблюдать факультетские ритуалы — подъём флага, линейки и речёвки, вообще «лагерный образ жизни». Но руководитель полевой практики исповедовал полную свободу всех экспедиционеров во внерабочее время, сам посвящая его интеллектуальным карточным играм вроде преферанса. Меня, впрочем, изгнали из палатки начальника после первой же партии — в карты играть я так и не научился. А вот статью о Липкинге умудрился опубликовать в московском журнале.
Юрий Иванович Юдин, любимый ученик легендарного ленинградского профессора фольклориста В.Я. Проппа, вдохновенно излагал нам историю литературы, и не его вина, что многие из нас «путали Бабеля с Бебелем, Бебеля и Гегелем, а Гегеля с Гоголем». По крайней мере, о Кафке и Прусте, о Солженицыне и Оруэлле я впервые услыхал на его лекциях. А ведь книги этих модернистов и диссидентов в СССР прятали в спецхранах библиотек, конфисковывали на таможнях.
Уж на что была и есть схоластическая дисциплина — педагогика, но Лев Фёдорович Спирин и Михаил Львович Фрумкин демонстрировали нам виртуозную диалектику решения педагогических задач. А они-то, если разобраться, вечные. И я, грешный, таки написал дипломную работу не по истории СССР, о коей мечтал, а по этим самым педагогическим задачам. Она сошла за реферат для поступления в аспирантуру не куда-нибудь, а в Ленинградский университет. Если разобраться, эта работа и кормит меня до сих пор…
В непростых условиях приходилось вести новый факультет его деканам. Первым стал Борис Алексеевич Зарытовский, педагог; вторым Алексей Сергеевич Чернышов, психолог; а третьим Лев Васильевич Шабанов, историк. Пристрастия каждого помогли истпеду стать на ноги и обрести собственное лицо. В результате студенты имели выбор — школьным учителем, вузовским преподавателем, или чиновником-функционером становиться.
Мне как прирождённому историку больше всего пригодилось деканство Шабанова. При нём я смог заниматься историей без особой оглядки на педагогику. Ветеран войны, фронтовой разведчик, высокий, мужественного облика джентльмен. Как-то они с моим приятелем, ныне профессором исторического факультета А.Н. Курцевым дежурили по разнарядке в Доме офицеров на институтских танцах. Учившиеся на литфаке чеченцы стали приставать к девушкам. Курцев одернул наглецов. Те показали ему характерный знак: провели ладонью по горлу. Шабанов это заметил и сказал: «Александр, выходим вместе. Первого, кто нападёт, бейте ребром ладони в горло. Я вас прикрою….». Они вышли вместе, и никто не осмелился на них напасть. Посадив Курцева в автобус, Шабанов отправился домой. Тяжело опираясь на трость. Бывших разведчиков не бывает… А вы говорите — педагогика…
Наверняка кому-то из моих однокурсников полюбились, кроме перечисленных мной фигур, ещё и другие «звёзды» на факультетском «небосклоне» личностей. Чувства ученичества, как любовь, — они или есть, или их нет, и разговорами на тему «Почему?» тут ничего не изменить.
Воспоминания о будущем?
Многие мои «земляки» убеждены, что истпед живёт не только в воспоминаниях своих выпускников, но и на самом деле. Что-то, наверное, действительно сохранилось от комсомольского пафоса и на нынешнем, «просто» историческом факультете педагогического университета (Впрочем, что это за факультет — одна группа?..). Однако отжившие идеологемы сыграли с комсорговской романтикой злую шутку. Без пионерских галстуков и номенклатурной иерархии истпед уже не истпед. «Пришли иные времена, взошли иные имена…» И пусть будет история России, а не история одной партии. Пусть будущие учителя истории ходят в синих джинсах, а не в форменных истпедовских кофтах из синего сатина. Пусть будет факультет не разных, а только нужных вещей.
11
ИСТОРИК ПРОТИВ ФИЛОСОФА
(Дело об издании учебного пособия А.Н. Илиади
«Введение в марксистско-ленинскую философию» (1969–1970 гг.) 1
Подзаголовок моего сообщения повторяет название одной из единиц хранения Государственного архива Курской области (ГАКО. Ф. Р–3707. Оп. 1. Д. 1440). В этом архивном деле 23 листа. Содержащиеся там документы говорят сами за себя, и я их только резюмирую, сведя комментарий к минимуму. Как говорится, sapienti sat.
Итак, в 1968 г. заведующий кафедрой философии Курского государственного педагогического института Александр Николаевич Илиади 2 подготовил к печати рукопись учебного пособия «Введение в марксистско-ленинскую философию». Однако руководство института требовало всё новых и новых рецензий, удостоверяющих благонадёжность данного опуса. Так рукопись успешно прошла все, пожалуй, на тот момент возможные «круги рецензионного чистилища». Положительные отзывы, приобщённые к «Делу», дали:
1) научный редактор книги доцент Курского сельскохозяйственного института В.А. Блюмкин;
коллеги автора по кафедре 2) доцент М.А. Степинский («Диссертация Илиади является для нас в какой-то мере сюрпризом, но в то же время она рождалась на наших глазах»);
и 3) преподаватель В.Т. Мануйлов;
4) заместитель начальника Главного управления учебных заведений Министерства просвещения РСФСР Д. Забродин;
5) экспертная комиссия по гуманитарным наукам ЦЧО во главе с профессором Воронежского государственного университета Б.Я. Пахомовым;
6) декан философского факультета МГУ В.Ф. Овсянников (между прочим, уроженец Тимского уезда Курской губернии);
7) и.о. заведующего кафедрой диалектического материализма того же факультета профессор А.Я. Ильин.
После чего рукопись пособия в июне 1969 г. поступила в типографию издательства «Курская правда» для тиражирования.
Работу уже включённого печатного станка приостановила докладная записка тогдашнему ректору Педагогического института от тогдашнего же проректора по научной работе 1, озаглавленная: «По поводу находящегося в производстве учебного пособия (курса лекций) проф. А.Н. Илиади». В ней говорилось: «После моего возвращения из отпуска (20 сентября) мне стало известно, что учебное пособие разрослось с 15 до 27 печатных листов. Это я узнал в результате посещения типографии и беседы с товарищами Н.Н. Казаковым и Ю.Г. Пойдашевым. Перед ними был поставлен вопрос [явно по совету ректора института — С.Щ.] о том, чтобы институту были предоставлены три экземпляра вёрстки указанного учебного пособия (набор уже завершился) для ознакомления. Увеличение объёма учебного пособия проф. Илиади объясняет доработкой рукописи в соответствии с требованиями рецензентов. Однако вряд ли допустим тот факт, что проф. Илиади своевременно не предупредил научную часть института об увеличении размеров учебного пособия. В силу чего научная часть не смогла известить об этом Министерство просвещения РСФСР и получить необходимые разрешения от соответствующих инстанций» [читай — государственной цензуры — С.Щ.].
Директору типографии Н.Н. Казакову на стол легло заявление проректора. «Ректорат КГПИ просит выдать институту на непродолжительное время рукопись учебного пособия. Это вызвано тем, что до сих пор не закончена правка вёрстки названного учебного пособия». На этом заявлении красуется виза начальника производственного отдела издательства: «В связи с существующим положением о работе издательства и заказчика выдача оригиналов находящихся в производстве рукописей заказчику на непродолжительное время запрещена».
Не сумев заполучить рукопись, руководство института запрещает типографии расходовать бумагу, принадлежащую институту и хранящуюся на складе издательства. Директор издательства отвечает на эту санкцию симметрично: «Непредоставление сырья в срок вынуждает нас обратиться в Госарбитраж по поводу иска за пролёживание наборного металла».
Гласное разбирательство, как видно, не устраивало ректора, и он переключает ход осложнившегося дела обратно на проректора: «Прошу предоставить ваши соображения».
Проректор, в свою очередь, требует очередную объяснительную от Илиади. Тот отвечает по существу: «Работа несколько задержалась в своём выпуске из-за непонятного отношения ректора института, который вместо поддержки работы … пытается приостановить набор». Автор учебника обещает своему руководству компенсировать стоимость сверхплановой бумаги и увеличенного набора, «если курс лекций не будет мною распространён» среди студентов и других читателей.
После чего у блокираторов издания совсем не осталось аргументов, и в январе 1970 года оно было подписано в печать и благополучно опубликовано издательством.
Если практика в самом деле критерий истины (как, должно быть, полагали все участники изложенного эпизода истории советской науки), то надо признать — учебник получился неординарным. Частично устарев за прошедшие десятилетия по содержанию, эта книга до сих пор остаётся оригинальной по своему замыслу (курс общей философии несколько раз варьирован по основным факультетам гуманитарного университета), цитируется иногда нынешними исследователями, а ещё чаще явно или неявно используется преподавателями философии, уже не марксистской.
12
Ю. А. ЛИПКИНГ — ПОСЛЕДНИЙ РОМАНТИК
ИЗУЧЕНИЯ ПРОВИНЦИАЛЬНЫХ ДРЕВНОСТЕЙ
«... Я затем, быть может, не умру,
Что, до смерти теперь устав от гили,
Вы сами, было время, поутру,
Линейкой нас не умирать учили».
Б. Л. Пастернак. Брюсову.
«Когда встретите Бродяжника, будьте осторожны
— мало ли кто может так назваться.
По-настоящему его зовут Арагорн».
Дж. Р. Р. Толкиен. Хранители. I, 9.
Одним из несомненных достижений Ю.А. Липкинга как археолога является оправдавшая себя попытка осветить особенно «тёмные» для древней истории юго-восточной лесостепи Европы — VI–VII века н. э., найти в Курской области памятники промежуточные, связующие между самыми ранними предположительно славянскими культурами здесь, и культурами несомненно восточнославянскими. Раскопанные им с экспедицией педагогического института и краеведческого музея бескурганные могильники с трупосожжениями у хутора Княжий под Суджей и села Лебяжьего под Курском как раз и относились к искомым — «туманным» для тогдашней археологической науки столетиям древней истории Днепровского Левобережья.
По условной аналогии можно сказать: сам Юрий Александрович Липкинг своей колоритной личностью, импозантной фигурой заполнил добрую треть века, целый период курской историографии — 1950-е – 1970-е гг. На протяжении всех этих лет он стал и пребывал ведущим в области специалистом по археологическим древностям, автором единственно доступных широкому читателю систематических обзоров первоначальных веков местного прошлого.
А ведь все послевоенные десятилетия для исторического краеведения оставались достаточно сложными, если угодно — действительно застойными. Традиции высококвалифицированного, культурного краеведения 1910-х – 1920-х гг. в итоге истребления его лучших представителей советской властью так и не восстановились в прежнем объёме даже с окончанием сталинского режима. Отдельные заинтересованные и понимающие любители старины (вроде В.И. Самсонова или Л.Н. Познякова) в те годы делали все, что могли для популяризации здешних древностей, однако нового слова в их изучении не сказали. Когда же и эти «последние могикане» просвещённого краеведения из довоенных поколений, с настоящим университетским образованием, мало-помалу сошли с его сцены, остался Ю.А. Липкинг. Он — неповторимый уже, как видно, представитель и романтик широкого, почти энциклопедического поиска, изучения, пропаганды областных памятников археологии
Рассказать о Ю.А. на нескольких страницах трудно. Слишком широка и разноречива была его замечательная натура. Не так уж давно ушёл он из жизни. Многим, кто школьником, студентом, «молодым специалистом» учился у него, работал с ним в экспедиционных маршрутах (в частности, автору этих строк), ярко помнятся его характер, привычки и суждения. Попутно выражу искреннюю признательность дочери писателя — Наталье Юрьевне Липкинг, а также Анне Ивановне Пузиковой (Москва), Илье Борисовичу Бронштейну (Нью-Йорк), Константину Фёдоровичу Соколу, Иосифу Исаевичу Френкелю, Алексею Николаевичу Макарскому (Курск), поделившимся со мной своими воспоминаниями о личности Ю.А. и условиях его жизни.
Нижеследующий очерк не претендует учесть в одинаковой степени все обстоятельства его долголетней и энергичной деятельности на научно-педагогической и литературно-художественной нивах. Ограничиться же перечнем публикаций, отлакированной анкетой на основе «Личного листка по учёту кадров» мне тоже не хотелось. Похвалы учителю, да ещё из числа патриархов советской археологии, с моей стороны вполне понятны, уместны даже с точки зрения историографии. Претензии, упрёки ему же могут показаться кому-то недопустимыми. Но нуждается ли прошлое, даже недавнее, психологически нам близкое, в приукрашивании?..